Глава 3 К дальнему берегу

Глава 3

К дальнему берегу

Прелюдия к вторжению

На протяжении последних дней мая и первых дней июня нескончаемые колонны солдат и боевой техники тянулись в южном направлении в районы сосредоточения, получившие название «колбас» за их очертания на картах, где будущих десантников, прежде чем посадить на корабли и транспорты, коротко инструктировали и снабжали всем необходимым для десантирования. Грузовые автомашины и танки, проходившие через города и деревушки, к удивлению некоторых солдат, не привлекали никакого внимания местных жителей, привыкших к подобным массированным передвижениям войск. Хотя прибрежные районы считались закрытыми для доступа туда всех, кроме местных жителей, все же проживающим здесь не запрещалось проведение свадеб, похорон и других мероприятий, так что обычный ход жизни этих районов мало в чем изменился.

Все дивизии, которым предстояло высаживаться в последующих эшелонах, были временно оторваны от боевой подготовки и тоже переброшены в районы сосредоточения, чтобы освободить войска первого эшелона от всех хлопот, связанных с несением внутренней службы, снабжения и прочих работ, насколько это могли позволить обстоятельства. Солдатам, сосредоточенным в огромных палаточных лагерях, выдавали таблетки от морской болезни и спасательные жилеты, а также американское полевое обмундирование с импрегнированным нижним бельем, которое никому не понравилось из-за своей грубости и неприятного запаха. Каждому солдату вручили памятку, в которой содержались рекомендации о правилах обращения с французскими мирными жителями. Памятка не рекомендовала напоминать французам о 1940 годе и покупать все, что попадает на глаза и покажется очень дешевым. «Из-за разного рода шуток по поводу «веселых парижан» о французах, — говорилось в памятке, — широко распространилось мнение, как о беспутном и фривольном народе, не особо стесненном моральными убеждениями. Это не соответствует истине, особенно в настоящее время». В районах сосредоточения солдат обеспечили всем, что необходимо для боя: каждому выдали боекомплект патронов, гранаты, толовые шашки в упаковке и подрывные заряды. Экипажи машин до последней минуты упорно корпели над тем, чтобы загерметизировать танк или бронетранспортер, понимая ужасное положение, в котором они окажутся в случае, если двигатель зальет водой в зоне прибоя и машина превратится в неподвижную мишень для противника. Сухой паек, фрукты и американские сигареты, которыми в изобилии обеспечили солдат, делали их, по выражению капрала Нормана Филлипса, собиравшегося высадиться в составе передового отряда наведения английских ВВС на участке «Омаха», «похожими на откормленных рождественских индюков». Несмотря на строгие меры обеспечения скрытности, в соответствии с которыми солдатам не разрешалось отлучаться за пределы территории районов сосредоточения, немало молодых английских солдат умудрялись проскакивать под колючей проволокой мимо патрулей, чтобы попрощаться с заветной пивной, родной деревушкой или со своими близкими. Так, башенный стрелок капрал Браун из 5-го королевского танкового полка скрылся из своего лагеря в районе Феликстов, спорол с полевой одежды опознавательные знаки полка и в таком виде добрался до своего дома в Тонбридже, графство Кент.

Сеть громкоговорителей, расставленных в лагерях, почти не умолкала ни днём, ни ночью, поскольку без конца производились построения солдат, которых затем рассаживали по машинам и увозили по усиленно патрулируемым маршрутам через населенные пункты к местам стоянки транспортов, где производилась погрузка. Сосредоточение войск и их погрузка на суда относятся к числу наиболее важных достижений в рамках операции «Овер-лорд». На сей раз не было особой необходимости убеждать солдат хорошо выполнять то, что от них требовалось: они сами понимали, что от этого зависит их собственная жизнь. Однако офицеры в доках, отвечавшие за погрузку войск, впоследствии отмечали совершенно противоположное у солдат последующих эшелонов, проявлявших халатность и беспечность по сравнению с личным составом первых эшелонов.

Попав на борт транспорта, каждый солдат норовил создать свой обособленный островок среди океана людей, располагавшихся на нижних палубах. Командиры старались изо всех сил решать как можно быстрее все проблемы, которые возникали в ходе погрузки. Подполковник Робин Хастингс из 69-й бригады 50-й дивизии пришел в ярость, когда дотошный офицер штаба бригады, пересчитав все спасательные шлюпки транспорта, перевозившего его 6-й батальон, заявил, что спасательных шлюпок недостаточно, и потребовал снять одну десантно-высадочную баржу, чтобы освободить место для дополнительных спасательных средств. Капеллан части Генри Ловенгроув служил утреннюю мессу на мостике судна перед солдатами, расположившимися на всем пространстве полубака почти вплотную к мостику. Как полковой священник, Ловенгроув пользовался редким уважением, хотя за несколько недель до этого во время генеральной репетиции, проводившейся недалеко от острова Хейлинг-Айленд, доверие к нему несколько пошатнулось: в тот раз он для своей утренней проповеди выбрал текст, начинавшийся словами «настал час…», который многие солдаты восприняли так, как будто начальство решило через полкового священника довести до них факт, что они уже находятся на пути к берегам Франции. На многочисленных якорных стоянках у южного побережья многие суда в первые дни июня имели удивительно небоевой вид и пестрели стираным бельем, развешанным матросами на леерах и надстройках. Водитель из подразделения ремонтно-восстановительной службы, искренне преданный порученной ему технике, горячо выговаривал машинисту портового крана в Истэнде за то, что тот при погрузке его передвижной автомастерской из-за своей небрежности покорежил крылья и брызговики автофургонов о края судовых трюмов.

Одной из немногих явных ошибок Монтгомери во время подготовки операции «Оверлорд» было его упорное требование начать высадку 5 июня, несмотря на неблагоприятный прогноз погоды на этот день. В связи с тем что 6 июня погода создала силам вторжения союзников значительно меньше трудностей, становится очевидным, что, начнись высадка днем раньше, она могла бы обернуться для союзников значительно большими бедами. Несмотря на все пренебрежение, которое позднее Монтгомери высказывал в отношении Эйзенхауэра по поводу его качеств как военачальника, верховный главнокомандующий нигде так не проявил себя, как при оценке обстановки и принятии решения относительно даты десантирования во время совещаний 3 и 4 июня. Без всяких колебаний он отверг предложение Монтгомери назначить высадку на 5 июня, а 4 июня в 9.45 вечера с той же решительностью отклонил предложение Ли-Меллори и, проигнорировав неопределенность суждений Теддера, принял твердое решение назначить день Д на 6 июня: «Я пришел к совершенно определенному убеждению, что мы должны отдать приказ на вторжение. Мне это самому не нравится, но так дела сложились… Я не вижу иного возможного решения».[94]

Перенос начала операции со дня на день в значительной мере увеличивал нервное напряжение и физическую усталость личного состава, размещавшегося в большой тесноте на судах. Некоторые солдаты без перерыва резались в карты, другие негромко болтали, а большая часть тихо лежала на нарах, уставившись в переборку. Рядовой Джейм Джимберт с группой своих сослуживцев из артснабжения 50-й дивизии кипятили чай на небольшом примусе, установленном поверх огромного штабеля снарядных ящиков, погруженных на их танкодесантную баржу. Бригадный генерал Норман Кота, прозванный «голландцем», собрал в кают-компании на борту американского военного корабля «Кэррол» группу офицеров, входивших в состав передового командного пункта 29-й дивизии, в которой он был заместителем командира дивизии. Будучи необыкновенно решительным, хотя и несколько староватым для своего чина, Кота в свои 51 год мог по праву считаться большим специалистом по проведению амфибийных операций. Он участвовал в высадке десанта в операции «Торч», а затем служил в объединенном оперативном штабе лорда Маунтбэттена. На сей раз он решил обратиться к своим подчиненным с последним напутствием:

То, что вам предстоит, отличается от всех учений и тренировок, в которых вы до сих пор участвовали. Мелкие неувязки, которые мы старались устранять на учениях в районе Слэптон-Сэндз, усилятся во много крат и откроют путь разного рода неурядицам, которые вам могут показаться не чем иным как проявлением хаоса. Вас будут ободрять только удары авиации по противнику и огонь корабельной артиллерии. Но вам придется столкнуться и с полной неразберихой. Десантно-высадочные средства не будут подходить в назначенное время, ваш личный состав может оказаться высаженным совсем не там, где нужно, а некоторым суждено будет вообще не высадиться. Противник будет стараться — и в некоторых местах это ему удастся — не допустить того, чтобы мы смогли уцепиться за берег. И тем не менее мы должны проявлять сметку, не отступать от своего и не терять головы.

Генералу Кота и его людям предстояло высаживаться на участке «Омаха». На всех судах и кораблях офицеры и сержанты внимательно изучали свои участки и пункты высадки по картам и аэрофотосъемкам, которые наконец было разрешено достать из опечатанных конвертов; хотя над изготовлением и размножением этих карт и аэрофотоснимков трудились сотни работников, никакой утечки секретных сведений, нанесенных на них, не произошло за многие месяцы до дня Д, и это остается одним из малых чудес операции «Оверлорд». На каждом транспорте часть пассажиров, а на некоторых и все страдали от морской болезни. Помимо войск первого броска, на головных судах эшелона вторжения находилось очень много солдат из подразделений самого разнообразного назначения. На многих транспортах, команды которых состояли из моряков торгового флота, имелись специально подготовленные расчеты из числа гражданских лиц, выполнявших функции опознания самолетов и входивших в состав службы воздушного наблюдения. Как известно, высадка воздушного десанта на Сицилию была омрачена большим числом самолетов, сбитых по ошибке корабельными зенитчиками. На сей раз у зенитных установок стояли номера расчетов в касках и в асбестовых защитных накидках, постоянно глотая какао из своих бездонных кружек и пристально вглядываясь в смутные очертания бесчисленной армады судов, следовавших по соседству в полной темноте. В то время как в трюмах солдаты хмуро размышляли над тем, что их ожидает завтра, большинство матросов испытывали чувство глубочайшей гордости по поводу того, что они участвуют в величайшей десантной операции, какая еще никогда и нигде не проводилась в истории человечества.

Одним из тех, кто внимательно следил за движением огромной армады вторжения к побережью Франции, был некто Эрик Крофтс, представитель английских ВВС, сидевший под тентом у аппаратуры, установленной на вращающейся платформе на вершине берегового утеса в Южном Девоншире. Он входил в состав расчета одной из радиолокационных станций сантиметрового диапазона, принадлежавшей английским ВВС. На протяжении всей весны Крофтс и его товарищи тщательно следили на экране своего радиолокатора за ходом учений по высадке войск на побережье. На этот раз он прибыл на дежурство незадолго до полуночи 5 июня и застал дежурную смену сгрудившейся перед экраном: «Многочисленные конвои судов, — как писал Крофтс в своих воспоминаниях, — двигались в южном направлении, к верхнему краю экрана радиолокатора; мелкие группы судов подходили к конвою слева и пристраивались в хвост. Далее к востоку, за Портлендом, выдвигались другие конвои. Мы стремились увидеть буквально все происходившее. Затем наше внимание привлекли самолеты, действовавшие далеко на востоке. Самолеты ходили кругами, медленно удаляясь. Каждая отметка на экране была окружена точно дымчатым облачком. Мы догадывались, что это самолеты сбрасывали станиолевые ленты, имитируя на экранах локаторов противника отметки флота вторжения, будто бы шедшего через Па-де-Кале. При этом одни самолеты присоединялись к группе, другие покидали ее. Было бы естественно видеть свой экран свободным от посторонних помех, тем более зная, что в это время где-то впереди огромная масса войск на судах держала путь в самое пекло».[95] Частично в силу отставания от союзников в технологии, но главным образом в силу урона, нанесенного бомбардировками союзной авиации, немцы на побережье Ла-Манша не имели радиолокационных станций, которые позволили бы им в ту ночь наблюдать складывающуюся обстановку.

Поздно вечером 5 июня, когда многие солдаты дивизий первого броска уже несколько часов, а некоторые уже несколько суток находились в море, рядовой Фэйерт Ричардсон из 82-й американской воздушно-десантной дивизии продолжал оставаться в лагере на территории Англии. Он лежал на своей койке в казарме, засунув руки за голову и сцепив пальцы. Уставившись в выбеленный потолок, он не мог избавиться от вертевшегося в уме и надоевшего уже мотива песенки «Что за штука любовь?». Уже на протяжении нескольких недель эта песенка доносилась из клубного барака каждый вечер, когда солдаты отправлялись туда поразвлечься. Невысокого роста 20-летний крепыш, Фэйерт Ричардсон вырос в небольшом городке штата Нью-Йорк неподалеку от Буффало. В 17 лет он покинул дом, выучился на шофера и стал крутить баранку древней развалюхи, перевозя грузы на западное побережье. Когда японцы нанесли удар по Пёрл-Харбору, Ричардсон находился в Сиэтле. Его сразу же призвали в армию, «потому что призывали каждого». Фэйерт, как и многие другие призванные, захотел стать летчиком, однако, к его большому огорчению, он был тут же забракован комиссией из-за слабого зрения. Тогда он попросился в воздушно-десантные войска и вскоре в составе 508-го полка был переброшен в Северную Ирландию. Там он добровольно согласился войти в передовую группу наведения и никогда не жалел о своем решении, так как их группа жила более самостоятельной и спокойной жизнью, нежели солдаты воздушно-десантных рот, которых регулярно назначали в наряд на кухню и в караул. После того как была закончена их специальная подготовка по обслуживанию наземного радиомаяка-ответчика «Эврика», их группа имела возможность значительно чаще получать увольнение из лагеря. Теперь же, поздно вечером, Ричардсон и другие солдаты из его группы, стоя посреди казармы в Ноттингемшире и беззлобно подшучивая друг над другом, пытались навесить на себя огромную массу полученного имущества. 32-фунтовый блок радиомаяка крепился снизу под запасным парашютом прямо на животе; осколочные гранаты подвешивались к снаряжению. Затем нужно было найти место на себе для размещения английских ручных гранат Гаммона, сигнальных шашек, запаса шоколада, армейского ножа, фляги, противотанковой мины, шприца с дозой морфия и для армейского издания «Оливера Твиста» в мягком переплете. Несколько недель назад Ричардсон, выполняя во взводе роль подопытного кролика, продемонстрировал на себе действие дозы морфия; вонзив иглу себе в ногу, он вскоре заснул. В ярких красках снились ему парусные лодки на фоне заходящего солнца и ясного неба, зеленые тропические острова, цветы и радуга.

Молодому выходцу из штата Нью-Йорк предусматривалось пристроить винтовку поверх всей нагрузки. Но он решил обойтись без нее и остановил свой выбор на 10,5-мм пистолете, который прикрепил к высокому ботинку десантника так, чтобы его легко можно было выхватить. Ощущение пистолетного ремня, врезавшегося в ногу, туго затянутых шнурков ботинок и навешанное множество самых разных предметов создавало впечатление дополнительной защиты, словно он был закован в броню. Когда за ними прибыл автотранспорт, парашютисты поднялись и нетвердой походкой двинулись к автомашинам, пошатываясь, словно водолазы, в своей громоздкой одежде. В кузова машин их подсаживали кухонный персонал и солдаты служб снабжения, которые пока что оставались на месте. Вскоре громкие пожелания остались позади. В кузовах автомашин парашютисты молчали, едва узнавая лица друг друга, разрисованные жженой пробкой. Потом они лежали почти целый час возле фюзеляжей выкрашенных в грязно-оливковый цвет транспортных самолетов «Дакота», наслаждаясь тишиной летнего вечера, попивая кофе и позируя военному фоторепортеру. Ричардсону хотелось быть рядом с друзьями и не оставаться в одиночестве. От их прежнего волнения не осталось и следа, чувствовалось лишь напряжение и настороженность. Вскоре после наступления темноты они были уже в воздухе.

Оказавшись стиснутым в утробе самолета, каждый десантник мог разговаривать только с ближайшим соседом при неимоверном гуле двигателей самолета, а посмотреть в иллюминатор — лишь с усилием повернувшись со всем своим громоздким грузом. Ламаро, сидевший рядом с Ричардсоном, толкнул его локтем и показал взглядом на лунную дорожку внизу на поверхности воды. Десантникам она казалась скользящей по застывшей и неподвижной ряби. Затем командир экипажа из своей кабины пробрался в хвостовую часть самолета и открыл люк. Через открытый люк Ричардсон увидел в небе, несколько в стороне, огненные всполохи и почти сразу же догадался: это вспышки от разрывов зенитных снарядов. Громко прозвучала команда, парашютисты неуклюже соскочили со своих скамеек, и каждый прицепил вытяжной фал к натянутому над головой тросу. Теперь они могли видеть траектории светящихся точек, взлетавших с земли по направлению к ним и производивших безобидные хлопки вокруг них, подобно праздничному фейерверку в небе. Каждый десантник чувствовал, что на него опирается другой, стоящий за ним. Вспыхнула зеленая лампочка, и все они друг за другом начали выполнять знакомую процедуру прыжка из парашютного люка. Эту процедуру они проделывали уже много раз, чтобы, покувыркавшись в воздухе, зависнуть и затем постепенно снижаться в скользящем потоке.

К тому моменту, когда Ричардсон часа через полтора после полуночи выпрыгнул из самолета над полями полуострова Котантен, на земле уже находились тысячи парашютистов союзных войск, высадившихся раньше его. Десантники 6-й английской воздушно-десантной дивизии вскоре после полуночи за несколько минут захватили мосты через канал Кана и реку Орн у Ранвиля. 101-я американская воздушно-десантная дивизия начала десантирование в 1.30, вслед за ней в 2.30 начала выброску парашютных десантов 82-я американская воздушно-десантная дивизия, а основная часть 6-й английской воздушно-десантной дивизии — 4800 парашютистов — незадолго до часа ночи. Всего за ту ночь на планерах и на парашютах должны были приземлиться 8000 английских и 16 000 американских десантников. К сожалению, выброска парашютистов была осложнена досадными промахами многих экипажей транспортных самолетов, которые либо по причине очень приблизительной прокладки курса, либо из-за сумбурной активности немецких зениток произвели десантирование с небрежностью, граничившей с преступлением. В ту ночь как над английской, так и над американской зонами выброски воздушного десанта внутри некоторых транспортных самолетов имели место недостойные инциденты, когда десантники проклинали летчиков за слишком вольное управление самолетом, так как из-за их «противозенитных» маневров люди падали на пол кабины, или когда офицеры и сержанты заставляли летчиков — причем в ряде зарегистрированных случаев под угрозой применения оружия — повторно ложиться на заданный курс и производить выброску десанта в назначенном месте. Потеря союзниками в ту ночь всего 20 самолетов говорила о том, что зенитная артиллерия немцев не так уж и усердствовала.

В противоположность экипажам транспортных самолетов пилоты планеров делали просто чудеса, чтобы во что бы то ни стало посадить свои хрупкие аппараты вблизи объектов для овладения ими после коротких схваток, особенно мостами на английском участке высадки. 71 планер из 196 приземлившихся восточнее реки Орн в первый день вторжения получил повреждения. У американцев соотношение аварийных и нормальных посадок планеров было еще хуже. Кровопролитный бой за позицию немецкой батареи у Мервиля, завязанный 9-м батальоном 3-й английской воздушно-десантной бригады, явился славным боевым подвигом, результат которого вызвал у всех вздох облегчения, когда выяснилось, что в казематах батареи стояли только 75-мм орудия с весьма небольшими возможностями по отражению высадки десанта с моря. Невозможность определения по аэрофотоснимкам калибра орудий, установленных в многочисленных капонирах и казематах вдоль побережья, оставалась постоянной проблемой планирующих органов вплоть до 6 июня, и поэтому овладение такой позицией, как позиция мервильской батареи, явилось важным моментом, вселявшим определенную уверенность. Основные силы 6-й воздушно-десантной дивизии на протяжении ночи и первых часов светлого времени вели бои по ликвидации мелких групп противника и очагов сопротивления, стремясь укрепиться на позициях восточнее реки Орн, с которых дивизия смогла бы отражать неизбежные в дальнейшем мощные контратаки.

Американские 82-я и 101-я воздушно-десантные дивизии пострадали еще больше, чем англичане, вследствие того что выброску десанта произвели среди болот и топких низин Котантена с рассеиванием сверх всяких норм; ошибка экипажей самолетов в определении зон выброски имела здесь еще более губительные последствия. В результате этих просчетов сотни американских десантников утонули, не успев освободиться от своего парашюта и груза. 82-й дивизии удалось овладеть одним из своих основных объектов — деревушкой Сент-Мер-Эглиз, которую она удерживала, отражая при этом ожесточенные попытки противника выбить американцев оттуда. Однако удержать дамбы на реке Мердере дивизии все же не удалось. Воздушно-десантные операции первого дня вторжения обошлись дорого для союзников и выявили трудности, связанные с массированной высадкой воздушных десантов как еще до соприкосновения с противником, так и после соприкосновения с ним при наличии только легкого вооружения без поддержки танков. В ту ночь многим тысячам молодых американских солдат пришлось действовать либо в одиночку, либо мелкими группами, образовавшимися из числа отбившихся от своих подразделений десантников, и искать пути через болота и живые изгороди, чтобы добраться до своих пунктов сбора, которые оказались за многие мили от тех мест, где их ошибочно выбросили, дав в самолетах «зеленый свет». Вместе с тем следует отдать должное десантникам из 82-й и 101-й дивизий, из которых многие тысячи хотя и оказались далеко от мест сбора своих подразделений и объектов атаки, но сразу же вступали в схватку с противником, где бы ни встречались с ним. Главное достижение американских воздушно-десантных дивизий 6 июня заключалось в том, что они вызвали замешательство и посеяли неуверенность у немецкого командования относительно обстановки на всем полуострове вплоть до Шербура.

В момент раскрытия купола парашюта рядовой Ричардсон почувствовал резкую боль в бедрах от врезавшихся в тело лямок, а его голова дернулась так резко, что на некоторое время застучало в висках. Затем его быстро понесло вниз, навстречу фруктовому саду и треску очередей, доносившихся с земли. Он немного ослабил передние стропы парашюта, проплыл рядом с деревом и плюхнулся на землю. В ушах у него все еще стоял звон, но он уже выхватил свой пистолет, а левой рукой стал освобождаться от парашютных лямок. Освободившись от парашюта, солдат крадучись двинулся на клацающий звук металлических шариков, который был установлен на ту ночь в качестве опознавательного сигнала для американских солдат на всей территории полуострова Котантен. На этот сигнал в темноте вышли и другие десантники. Затем они помогли одному из их группы, парашют которого зацепился за самую верхушку дерева, спуститься на землю. При проверке собравшихся стало ясно, что почти половина из их группы, включая почти всех тех, которые управляли проблесковыми прожекторами, чтобы дублировать сигналы радиолокационных ответчиков, где-то затерялась. Они покидали самолет последними, и их, вероятно, отнесло к самой дороге, откуда уже отчетливо слышался шум автомашин, сновавших по дороге в поисках парашютистов. Ламаро, старший оператор радиоответчика, включил свой прибор. К досаде Ричардсона, который, обливаясь потом, таскал на себе такой же ответчик, было решено уничтожить его прибор: он был невольным свидетелем того, как специально выделенный солдат привел в действие внутренний детонатор — группе требовался лишь один маяк. Затем все оставшиеся солдаты поспешно рассредоточились по краю поля. Был включен и единственный уцелевший прожектор на треноге. Солдаты, имевшие карманные фонари, тоже направили их лучи на облака. Прошло всего несколько минут, как кто-то выкрикнул: «Они уже на подходе!» И тут же десантники увидели вспышки разрывов зенитных снарядов, ложившихся все ближе и ближе. Как только самолеты подошли к обозначенному группой наведения месту, заговорили ближайшие немецкие зенитки. Вскоре на фоне неба вспыхнули первые силуэты парашютов, и солдат группы наведения охватил горячий, хотя и безмолвный восторг.

Сотням из тех американских солдат, которые в ту ночь прыгали в Нормандии с парашютом, приходилось вступать в схватку с врагом, едва их ноги коснулись земли. А некоторые из них были убиты еще до того, как успели приземлиться. После короткого приступа эйфории по случаю успешного приземления первой волны десанта в заданном месте, там, где приземлился рядовой Ричардсон, солдат вновь охватило уныние, когда следующая волна самолетов, идя тем же курсом, что и предыдущая, несмотря на отчаянно передаваемые с земли сигналы, полетела дальше, не сбросив ни одного человека. Лишь одна машина прошла прямо над ними. Из ее правого мотора вырывалось пламя, и летчик изо всех сил пытался удержать обороты двигателя, чтобы не так быстро терять высоту. С земли были отчетливо видны иллюминаторы, так как высота уже не превышала 300–400 футов. Один парень из группы наведения горестно произнес: «Ведь там же наши ребята…» Самолет исчез за горизонтом, и над поляной вновь воцарилась тишина. Она затянулась надолго, так как ожидавшаяся третья волна самолетов с десантниками так и не появилась. Вместо мощной, боеспособной воздушно-десантной части в районе сбора оказалось всего несколько десятков парашютистов. Ричардсон решил, что настало время позаботиться о каком-либо надежном оружии. Он стал доставать пулемет из тюка грузового парашюта, спустившегося неподалеку. Но тут появился другой десантник и сердито сказал: «Это наше оружие». Несколько минут они препирались, но в итоге Ричардсону пришлось уступить. Ведь его рота оказалась в числе тех, которые не вышли в район сбора, и поэтому он просто присоединился к соседней группе десантников, занятых устройством стрелковых ячеек и укрытий. Вырыв себе «лисью нору», он растянулся на дне окопа и вскоре уснул.

О замедленной реакции немцев на действия союзников в первый день вторжения союзников ходили легенды. Монтгомери как-то говорил своим командующим армиями: «Уже к концу дня, предшествующего вторжению, противник будет уверен, что в полосе «Нептуна» (или «Оверлорда») будут высажены крупные силы…».[96] И тем не менее достоверно известно, что даже в первые часы 6 июня немцы все еще оставались в состоянии удивительной неопределенности. Будучи убежденными в том, что погода совсем не благоприятствует вторжению, немецкое военно-морское командование даже не нашло нужным организовать патрулирование в Ла-Манше. Перехват радистами 15-й немецкой армии раскрытого немцами условного радиосигнала, переданного Би-би-си для сил французского Сопротивления о начале выполнения задач первого дня вторжения, не был принят во внимание. Штаб верховного главнокомандующего союзными экспедиционными силами, полагавший, что смысл этого сигнала, по всей вероятности, где-либо во Франции уже рассекречен, едва ли согласился бы на его передачу радиостанцией Би-би-си поздней ночью 5 июня, если бы не был уверен, что союзный флот вторжения к тому часу будет неизбежно обнаружен.

Главной причиной того, что обороняющаяся сторона оказалась в неведении о готовившемся вторжении, была, несомненно, беспечность немецких военно-морских и военно-воздушных сил. Ни те, ни другие не обратили никакого внимания на сосредоточение 5 июня у берегов Нормандии минных тральщиков союзников. Еще более непонятно отсутствие реакции немцев на перехват сигнала Би-би-си, поскольку на протяжении весенних месяцев уже не раз поднимались ложные тревоги, которые вызывали раздражение местного командования и изматывали немецкие береговые части. Силам же французского Сопротивления ни штаб верховного главнокомандующего, ни немцы не придавали большого значения, считая их скорее досадной обузой, нежели одной из главных сил в боевых операциях союзников. Кроме того, важно отметить, что переданный французскому Сопротивлению условный сигнал не давал и намека на то, в каком месте будет осуществлено вторжение. При обсуждении вопроса использования сил Сопротивления в штабе войск специального назначения и у руководителя специальных операций было признано целесообразным привлечь только самый необходимый минимум отрядов сил Сопротивления, чтобы уменьшить возможность жестоких репрессий, которые могли обрушить на них немцы, и избавить от долгого ожидания освобождения группы французского Сопротивления, находившиеся недалеко от района предстоявших военных действий. Одновременно был решен вопрос о том, что, исходя из интересов обеспечения секретности, необходимо было поднять силы Сопротивления во всех районах, чтобы не дать возможности немецкому командованию определить место, откуда следует ожидать удара союзников. В некоторых недавно вышедших книгах утверждается, будто бы при тщательном анализе информации, переданной радиостанцией Би-би-си силам Сопротивления, верховное командование вермахта могло бы определить, что союзники собирались высаживаться именно в Нормандии. Такое утверждение не имеет под собой никаких оснований.

Однако отсутствие на месте многих военачальников высокого ранга обернулось для немецкой стороны большими неприятностями с далеко идущими последствиями. Например, о местонахождении командира 21-й танковой дивизии генерала Эдгара Фойхтингера официально нигде не упоминалось, хотя среди его подчиненных ходили упорные слухи о том, что генерала не было в дивизии и что ту ночь он провел у своей любовницы. Роммель, как известно, находился в Германии, а командующий 7-й немецкой армией Долман был на штабных играх в Ренне. 5 июня вечером начальник штаба Роммеля генерал Ганс Шпейдель, воспользовавшись его отсутствием, пригласил в замок Ла-Рош-Гюйон некоторых своих друзей, причастных к заговору против Гитлера, на небольшую пирушку. Уже к концу вечернего застолья у Шпейделя из штаба 15-й армии ему сообщили по телефону, что перехвачен условный сигнал радиостанции Би-би-си. 15-ю армию уже подняли по тревоге. Офицер из штаба Роммеля позвонил в штаб фон Рундштедта, чтобы выяснить, нужно ли поднимать по тревоге и 7-ю армию. Ему ответили, что делать это пока не следует. Штаб Рундштедта ограничился общим предупреждением всех подчиненных соединений и частей о том, что условный сигнал, переданный радиостанцией Би-би-си, может означать повсеместную вспышку актов террора и диверсий.

В 1.35 6 июня 7-я армия тоже была поднята по тревоге. Еще за полчаса до этого генерал Маркс, получив сообщение о выброске парашютистов, привел в боевую готовность свой 84-й корпус. Неразбериха еще больше осложнилась из-за того, что союзники наряду с реальным десантом сбросили на парашютах тысячи манекенов, а шестеро отчаянных смельчаков из специального отряда воздушно-десантных войск своими действиями отвлекали немцев в глубь французской территории. Обнаружение манекенов еще больше усилило сомнения немцев относительно истинных намерений союзников. Начальник штаба 7-й армии генерал Макс Пемзель несколько раз в течение ночи звонил в штаб Роммеля и говорил со Шпейделем, пытаясь убедить его в том, что противник полным ходом осуществляет крупную операцию. В 3.00 штаб Рундштедта доложил в ОКБ, что противник осуществляет крупномасштабную воздушно-десантную операцию. В 4.00 6 июня командир 352-й дивизии генерал Крайсс выслал полк самокатчиков для вылавливания парашютистов в том районе, где на самом деле приземлились одни манекены. В 6.00 6 июня из штаба Рундштедта в ОКБ позвонил Блюментритт и доложил, что, по всей вероятности, союзники начали высадку основных сил вторжения, и запросил разрешение использовать танковый резерв — 1-й танковый корпус СС, дислоцированный под Парижем. Из-за того, что Гитлер еще спал, ему в этом отказали, так как без разрешения Гитлера этот резерв не подлежал использованию. Разрешение на использование корпуса было получено только спустя десять часов. В 6.15 начальник штаба 7-й армии генерал Пемзель доложил Шпейделю, что корабельная артиллерия противника начала массированный обстрел береговых укреплений и англо-американская авиация наносит по ним удары с воздуха. Тем не менее в 6.45 Пемзель позвонил в штаб 15-й армии и проинформировал, что войска 7-й армии, скорее всего, сумеют справиться со складывающейся обстановкой собственными силами. Получив такие заверения, командующий 15-й армией генерал фон Салмут отправился досыпать. Его примеру последовали Шпейдель и большинство персонала его штаба в Ла-Рош-Гюйон. Примерно в 10.30, спустя час после того, как радио союзников официально оповестило мир о начале вторжения, Роммель выехал из своего особняка в Герлингене и на всех парах помчался в свою штаб-квартиру во Франции. Однако прошло почти 12 часов, прежде чем он добрался до замка Ла-Рош-Гюйон.

Убедительным показателем эффективности союзного плана оперативной маскировки и дезинформации был тот факт, что все высокопоставленные немецкие военачальники воспринимали известия о событиях в Нормандии как признаки вторжения, но не как само вторжение. Лишь личное присутствие Роммеля и его энергия могли заставить немецкие войска, дислоцированные в данном районе, действовать более упорно и решительно. В некоторых исследованиях последнего времени[97] делается предположение, что, если бы даже немецкое командование отважилось в ту ночь разбудить Гитлера и получило от него разрешение на использование танкового резерва ОКБ, это не принесло бы никакой пользы, ибо 6 июня авиация союзников не допустила бы движения этого резерва в светлое время. Такое утверждение совершенно неправомерно, ибо другие соединения, в том числе 21-я танковая дивизия, все же смогли, хотя и не без определенных трудностей, выдвинуться в район боевых действий. Истребители-бомбардировщики союзников и их корабельная артиллерия, конечно, могли нанести мощный удар по всякому сосредоточению немецких танковых соединений поблизости от района вторжения. Но 6 июня передовые посты наведения авиации и артиллерийского целеуказания действовали еще недостаточно эффективно. Принимая во внимание все «за» и «против», напрашивается вывод, что при любой реакции с немецкой стороны союзники все равно в первый день высадки сумели бы захватить намеченные участки. Если бы, однако, немецкие танки были задействованы с самого начала, положение союзных войск значительно осложнилось бы. Союзникам просто повезло, поскольку старшие офицеры штабов всех крупных немецких соединений действовали в тот момент с неразворотливостью, граничащей с полной неподготовленностью.

Некоторые командиры немецких соединений, например командир 716-й дивизии генерал Рихтер, действовали более энергично против вражеских парашютистов, сброшенных в их районах. В первые же утренние часы Рихтер двинул в направлении Бенувиля пехотный батальон с одной противотанковой пушкой, чтобы при поддержке огня из самоходных орудий вернуть обратно мосты через Орн и канал Кана. Однако как только легкий танк, шедший впереди колонны, был подбит из английского противотанкового ружья, а парашютисты открыли сосредоточенный огонь по контратакующим подразделениям, немцы ограничились захватом Бенувиля и завязали перестрелку с англичанами. Действия 716-й дивизии осуществлялись далеко не с той решительностью, какую можно было бы ожидать от первоклассного соединения. «Вы бы видели, как в самом деле испуганы немцы, какими они стали злыми, — говорил один из жителей деревни Эрувиль, расположенной в трех милях к югу от моста через реку Орн, Николь Ферте, владелец гаража. — Прежде они были весьма обходительными». Его 20-летняя дочь, когда началась бомбардировка, легла на пол, прикрыв собой 8-летнюю сестренку, и внимательно прислушиваясь к шуму моторов буксировщиков планеров и транспортных самолетов, появившихся над деревней незадолго до полуночи. Неожиданно раздался стук в дверь, и на пороге появился местный учитель, сообщивший, что у него в школе находится раненый английский солдат. Не пойдет ли Николь поговорить с ним? Вернувшись в школу вместе, путая забытые английские слова с французскими и даже немецкими, они кое-как объяснились с парашютистом, у которого была сломана нога, причинявшая ему ужасную боль. Едва они успели напоить англичанина чаем, как в школу ворвались немецкие солдаты. Они грубо разогнали по домам местных жителей, а парашютиста забрали с собой. Большинство жителей стали поспешно покидать деревню. Однако Ферте и его домочадцы оставались в деревне еще целую неделю, хотя ожесточенные бои разгорались всего в нескольких сотнях ярдов от их порога. «Мы были уверены, что освобождение должно наступить в любой момент. Кроме нас, в деревне оставались только девки, которые путались с немцами». Спустя неделю немцы неожиданно приказали всем оставшимся жителям Эрувиля немедленно покинуть деревню. Прежде чем вернуться к своим очагам, им пришлось многие недели жить в страхе и терпеть большие лишения.

Хотя две немецкие пехотные роты, проводившие ночные занятия севернее Кана, немедленно доложили о приземлении английских планеров, из-за отсутствия на месте генерала Фойхтингера и его начальника штаба в штабе 21-й танковой дивизии не смогли своевременно принять каких-либо мер, кроме незамедлительной передислокации штаба дивизии в район, предусмотренный по боевой тревоге. Ефрейтор Вернер Кортенхаус, стрелок-радист танка T-IV, одного из 127 танков дивизии, вместе с двумя другими солдатами находился в дозоре вне своей машины, когда в воздухе со всех сторон неожиданно послышался шум моторов снижавшихся самолетов, а затем слабеющий звук набирающих высоту машин после освобождения от буксируемых ими планеров. Когда Кортенхаус и солдаты в полной темноте подходили к месту стоянки танков своего взвода, они увидели тени, членов своих экипажей, суетившихся возле машин и готовивших их в дело. Пока экипаж танка спешно выгружал укладку с холостыми снарядами и вместо них подавал в башню бронебойные снаряды, ефрейтор сбегал в дом к одной француженке, обстирывавшей его экипаж, и забрал у нее чистое белье. К 2.00 6 июня все экипажи находились на своих машинах и были готовы к движению. И тем не менее только в 8.00 1-й танковый батальон капитана фон Готтенберга двинулся со своей стоянки по прямому шоссе, тянувшемуся от Кана на север. 2-й танковый батальон под командованием майора Фирцига начал движение только в 9 часов утра, хотя его танки тоже были готовы к движению в 2.20. До этого времени они не получали никаких распоряжений, и ответственность за это в равной мере лежала на Шпейделе и Фойхтингере, который в конце концов появился в своем штабе где-то между 6 и 7 часами утра, проявив при этом потрясающую безынициативность. В 3.00 командиру батареи самоходных орудий 1716-го артиллерийского полка лейтенанту Рудольфу Шаафу передали по телефону приказ поддержать огнем своей батареи контратаку против плацдарма, захваченного английским воздушным десантом. Однако после того, как он прошел со своей батареей несколько миль по бездорожью, ему передали по радио, чтобы он вернулся на исходные позиции. С рассветом стало ясно, что угроза вторжения с моря коснется судьбы каждого пехотинца и каждого артиллерийского орудия обороняющейся стороны.

Незадолго до часа Ч бомбардировочная авиация союзников нанесла бомбовый удар по железнодорожному узлу города Кана, после чего их истребители-бомбардировщики с малых высот начали штурм казарм и укреплений. По улицам города прошла автомашина с громкоговорящей установкой, передавая местному населению приказ не выходить из своих домов. Воздушные налеты авиации союзников периодически продолжались в течение всего дня. В середине утра по улицам города проследовали первые грузовые машины с английскими военнопленными. Возле своих казарм немцы учинили безжалостный расстрел 80 с лишним французов, якобы помогавших противнику. Первые сообщения о воздушных десантах и о появлении флота союзников были столь же противоречивы, как и те, что поступали в немецкие штабы. Преобладающим чувством среди французов был страх, что высадка союзных войск может окончиться провалом. Память о печальных дьеппских событиях и возможность того, что все эти мучения, разрушения и гибель многих солдат могут оказаться напрасными, огромной тяжестью навалилась в то утро на жителей Кана и всей Нормандии, и эти опасения продолжались на протяжении многих последующих дней. События первого дня вторжения в описании одного местного историка выглядят следующим образом: «Итак, Кан, как и другие города в Верхней Нормандии, провели ночь с 6 на 7 июня в огне и крови, в то время как в других местах во Франции известие о вторжении отмечалось шампанским и танцами под граммофон».[98]

Перед рассветом прибрежный район высадки десанта осветился множеством ракет и вспышками разрывов; когда корабельная артиллерия начала разрушение береговых укреплений и разрывы всех цветов радуги вспыхивали на воде и вдоль береговой линии, сотни катеров и десантных барж стали приближаться к берегу со стороны смутных силуэтов линкоров и крейсеров, транспортов и кораблей огневой поддержки с реактивными установками на борту, которые маячили в нескольких милях от берега. Ни один солдат, оказавшийся свидетелем этой операции, никогда не забудет величественное зрелище огромной армады вторжения, заполнившей, казалось, весь Ла-Манш при ранних проблесках рассвета первого дня высадки, как и грозного гула орудий, посылавших снаряды с моря на берег, и душераздирающего скрежета реактивных установок, метавших мины через головы своих солдат, приближавшихся к берегу на десантно-штурмовых средствах. Девять линейных кораблей, 23 крейсера, 104 эсминца и 71 корвет охраняли армаду из 6483 транспортов — переоборудованных лайнеров, торговых судов и больших танкодесантных кораблей, стоявших на рейде в нескольких милях от берега. 4 тысячи десантно-высадочных единиц — катеров и десантных барж самых разных размеров — должны были доставлять на берег войска десанта с транспортов. Через борта судов неуклюже опускались по веревочным трапам тяжело нагруженные десантники, пытаясь угодить в раскачивающиеся на волне утлые штурмовые десантные баржи. Для многих из десантников это был самый тревожный момент дня. Тысячи людей, которых швыряло вверх и вниз на крутой волне, пытались с помощью биноклей разглядеть полоску берега, видневшуюся вдали. Капитан Генри Брус, офицер одной из английских артиллерийских частей, записал в свой блокнот об этих минутах:. «Деревни Ла-Бреш и Лион-сюр-Мер были разрушены огнем артиллерии, и огромные клубы грязно-серого дыма и бурой кирпичной пыли поднимались над ними и медленно перемещались в сторону моря, на некоторое время полностью закрыв цели для нашей артиллерии и окутав мглой многие корабли и суда. Артиллерийское наблюдение и разведка целей были одним из самых узких мест во время высадки, в связи, с чем десятки кораблей из-за отсутствия целеуказаний передовых артиллерийских наблюдателей были вынуждены впустую тратить снаряды по целям, выбиравшимся по карте. Как только первая волна десантно-штурмовых катеров и барж двинулась к берегу, корабельная артиллерия в строгом соответствии с плановой таблицей огня перенесла свой заградительный огонь в глубину вражеской обороны. Однако в связи с тем, что многие баржи двинулись к берегу значительно позже того времени, какое предусматривалось графиком, немецкая оборона получила существенную передышку перед тем, как первые десантники оказались на берегу.

Первым кораблем союзников, потопленным немецкими береговыми батареями, вероятно, оказался сторожевик № 1261 — один из американских сторожевых катеров, сопровождавших десантно-штурмовые шлюпки и баржи к участку высадки «Юта». Лейтенант Хэлси Баррет был полностью поглощен задачей удержания корабля на курсе 236 градусов, когда в рубку вошел рулевой старшина и доложил, что береговая батарея противника захватила сторожевик в вилку. Спустя несколько секунд, в 5.34 или в «Ч-58», в их корабль угодил снаряд.

Почувствовался легкий толчок, и одновременно раздался треск, совсем негромкий, наподобие хруста разбитого стекла, затем последовал грохот падающей на палубу оснастки, и мгновенно, именно мгновенно появился 50-градусный крен на правый борт. Плафоны на сторожевике погасли, лишь слабый свет зарождавшегося утра проникал через распахнутую взрывом дверь штурманской рубки. «Вот так!» — только и сказал старпом и с досады швырнул карандаш, которым он прокладывал курс. Я почувствовал, как у меня по лицу потекла кровь, и нащупал глубокий порез над левым глазом по надбровной дуге.[99]

Когда корабль опрокинулся, большинство команды уже сидело на спасательных плотиках, а лейтенант Баррет и еще несколько человек из команды держались за опрокинутый корпус корабля и наблюдали, как огромная масса десантно-высадочных барж проплывала мимо в сторону берега.