Странная война

Странная война

Собственно говоря, точно установить начало войны России с Великим княжеством Литовским невозможно. Формально она никогда не объявлялась, а пограничные стычки не утихали на протяжении 80-х годов.

Исследователей ставила в тупик политика Казимира IV, пассивно ждавшего развязки, когда столкновение двух крупнейших восточноевропейских держав стало неизбежным. Одни историки пытались объяснить ее особым пристрастием короля к интересам Польши и забвением нужд Литвы,[291] другие — его недальновидностью.[292] Очевидно, дело было в бессилии королевской власти. Литовское княжество представляло собой бурлящий котел. Политикой польского короля и католической церкви в Литве были недовольны не только массы русских, украинских и белорусских крестьян и горожан, но и подавляющее большинство православных княжат, самовластно распоряжавшихся огромными владениями. В обстановке внутренних неурядиц и постоянных вторжений в глубь страны войск Баязида и Менгли-Гирея Казимир IV вынужден был больше полагаться на сложную дипломатическую игру и политику «умиротворения», рассчитывая, вероятно, если не предотвратить, то во всяком случае отсрочить час решительного столкновения с «Московией».

Попытки Казимира IV создать антирусскую коалицию существенных результатов не дали. Менгли-Гирей прочно придерживался союза с Иваном III, а «Ахматовы дети» были союзником весьма ненадежным. А тут в 1484 г. султан взял крепости Килию (в устье Дуная) и Белгород (в устье Днестра), приобретя тем самым опорные пункты для дальнейшего продвижения на территорию владений Казимира. Баязид считал Килию воротами к молдавским и венгерским землям, а Белгород — к польским, русским (входившим в состав Литовского княжества) и татарским, во всяком случае до района Северного Причерноморья.[293] В 1486–1491 гг. польско-литовские войска постоянно сражались с турецкими и татарскими. Так, Хроника Быховца рассказывает, что в 1486 г. Стефан III сообщил Казимиру о вторжении войск Баязида в молдавские земли и просил помощи. Казимир с польской и литовской шляхтой направился к Коломые, где встретился со Стефаном. Узнав о движении польско-литовских войск, турки повернули обратно.[294] В 1487 и 1491 гг. королю удалось разбить татарские войска, вторгшиеся в Правобережье. Постоянные столкновения «Ахматовых детей» с Менгли-Гиреем в конце 80-х — начале 90-х годов хотя и не принесли существенного облегчения Казимиру, но все же сдерживали активность крымского хана. Да и сама Большая Орда раздиралась усобицами наследников Ахмата, которые при случае не прочь были пограбить и земли союзников.

На господаря дружественной России Молдавии Казимир мог рассчитывать до поры до времени только в борьбе с турками. Но после заключения Польшей 23 марта 1489 г. двухлетнего перемирия с Турцией Стефан увидел, что полагаться на действенную помощь короля в борьбе с османской опасностью он не может.

Внешняя политика России в 80-х годах была гораздо целеустремленнее и успешнее. Русское правительство понимало, что в борьбе за воссоединение русских, украинских и белорусских земель вооруженного столкновения с Литовским княжеством ему избежать не удастся. Не склонный ни к каким военным авантюрам, Иван III вел тщательную и долговременную подготовку к предстоящим испытаниям на прочность молодого государства. К началу 90-х годов относятся крупные успехи в ликвидации политического пестрополья в стране. Два потенциальных союзника Казимира — Тверь и Новгород были приведены к покорности. Ивану III удалось ликвидировать основные удельные княжества и свести к минимуму роль уделов великокняжеских родичей в политической жизни страны. В 1485 г. он стал государем «всея Руси», провозгласив тем самым задачу объединения всех русских земель под своей эгидой. Проведены были крупные военные мероприятия: испомещение служилых людей в Новгороде, создание артиллерии, строительство крепостей.

Благоприятно складывалась для России и внешнеполитическая ситуация. Ливонский орден не рисковал затевать каких-либо вооруженных акций против Ивана III. В союзнических отношениях с Москвой состояли Крым, Венгрия и Молдавия. После перехода на Русь князей Ф. И. Вельского и И. Глинского (1481–1482 гг.) многие православные княжата Юго-Западной Руси только и ждали случая, чтобы последовать их примеру.

Во время частых обменов посольствами между Иваном III и Казимиром IV в 80-е годы вопрос о «порубежных делах» становился основным. Спорных дел действительно было много. В середине XV в. под двойным управлением находились Ржев, Торопец и Великие Луки. «Ржевская дань» издавна шла «королю его милости и к Новгороду и Москве». Положение изменилось после присоединения Новгорода. Московские наместники отказались пропускать на Луки тиунов Казимира. В новгородско-литовском договоре 1440–1441 гг. строго регламентировалась дань, шедшая с торопецких волостей Казимиру. Но с начала 80-х годов враждебный Казимиру кн. Ф. И. Бельский, который сидел в Морене, не только норовил не пускать туда слуг Казимира для сбора дани, но и совершал «наезды» на другие торопецкие волости. Словом, с 1478 г. никаких даней Казимир не получал. Владения вяземских князей подвергались в 1487–1488 гг. систематическим нападениям со стороны кн. Андрея Васильевича (Углицкого), владевшего Можайском, и Ивана Ивановича Молодого, распоряжавшегося Тверью.[295]Не лучше для Казимира складывалась ситуация и в «верховских княжествах». Князья Воротынские, Трубецкие, Мосальские издавна служили «на обе стороны», хотя по договору 1449 г. с Василием II Казимир и не имел права увеличивать поборы с их владений. Переходы Одоевских и Воротынских на русскую службу начались рано, и в 1487 г. князья Иван Васильевич «с братьею» и Петр Семенович Одоевские вместе с Иваном Михайловичем Перемышльским (Воротынским) нападали на Мезецк. Осенью 1487 г. Иван Михайлович владел Воротынском со своими дядями Дмитрием и Семеном «по третям», а также Перемышлем (Семен еще захватил Мосальск и Серпейск, а Дмитрий — Серенск и Бышковичи).[296]

Словом, не было, пожалуй, ни одного спокойного участка на весьма неопределенной границе между Великим княжеством Литовским и Русским государством. Иван III предъявлял серьезные претензии Казимиру IV. В ответ на жалобы, изложенные в начале октября 1487 г. литовским посольством Тимофея Мосальского, русские представители заявили контрпретензии на действия мезецких князей, а Михаилу Кляпику-Еропкину, отправившемуся в Литву в январе 1488 г., было поручено сказать, что действия князя Андрея Углицкого вызваны «татьбами, разбоями и наездами» вязьмичей. Был составлен и реестр убытков, которые понесли русские купцы в Литовской земле от грабежей. Новые посольства Т. Мосальского (март 1488 г.) и И. Плюскова (декабрь 1488 г.), а также М. Кляпика в Литву (март 1489 г.) ни к чему не привели: стороны говорили на разных языках. В июле 1489 г. Мосальскому было твердо заявлено, что Великие Луки и Ржев — «вотчина наша, земля Новогородская», поэтому король не должен в них вступаться, а жалобы на действия детей Семена Одоевского и других верховских князей, служивших Ивану III, вызваны самоуправством их родичей, служивших Казимиру.[297]

Впрочем, пристально следивший за ходом событий на юго-западе страны Иван III сам руководил военными действиями в этом районе. Так, весной 1489 г. он отправил кн. В. И. Патрикеева с 11 воеводами на Воротынск. Они увели в полон 7 тыс. человек, но затем литовские воеводы пришли «изгоном» и побили кн. Василия. В походе против русских войск участвовали Дмитрий и Семен Федоровичи Воротынские.[298]

Ситуация резко изменилась к зиме. В декабре 1489 г. начался массовый переход верховских князей на русскую сторону.[299] Первым покинул Казимира IV Дмитрий Воротынский, который еще весной как его воевода сражался с русскими войсками. Тогда же перешел на русскую службу Иван, а позднее и его братья Андрей и Василий Васильевичи Белевские.[300] Переход князей был совершен с их «вотчинами». Протесты Казимира, представленные в 1490–1491 гг. посольствами С. Петрашкевича и В. Хребтовича, не дали никаких результатов. Впрочем, Иван III не пошел тогда на разрыв отношений с Казимиром. После смерти Матвея Корвина венгерскую корону получил Владислав Ягеллон, что усилило позиции Казимира.[301]

А тем временем пограничные столкновения в верховьях Оки не прекращались. Весной 1492 г. вспыхнул конфликт между князьями Одоевскими. Старший из них — Федор Иванович — служил Казимиру. Он владел половиной Одоева и Новосилем. На долю трех его двоюродных братьев — Ивана Сухого, Василия Швиха и Петра, служивших Ивану III, приходилась лишь половина Одоева. Братья-разбойники, воспользовавшись отъездом Федора к Казимиру, захватили весь удел. «Люди» кн. Д. Воротынского, а с ними «колужане» и «перемышляне» «пустошили» земли в окрестностях Брянска. На все эти действия князей (в том числе и кн. Ивана Белевского) жаловался Войтех Клочко, прибывший с посольством в Москву в мае 1492 г. Тогда же в Литву выехал Иван Никитич Берсень-Беклемишев. Надо сказать, что территориальные претензии к Литве были довольно скромные. Речь шла о городах Хлепень и Рогачев. Разумеется, Луки, Ржев и Холм рассматривались как старинные новгородские (а теперь, следовательно, московские) волости. Вотчины Одоевских, Воротынских и Белевских княжат должны были стать частью земель Русского государства, ибо княжата перешли на службу к Ивану III. Но Беклемишеву не удалось изложить Казимиру IV эту умеренную программу, призванную положить конец порубежным сварам. 7 июня 1492 г. польский король и великий князь литовский умер.[302]

Снова резко изменилась внешнеполитическая ситуация, но на этот раз в пользу Ивана III. В Литовском княжестве было неспокойно, часть знати собиралась выбрать великим князем Семена Михайловича (Олельковича) Слуцкого. Но вскоре королем польским стал Ян Ольбрахт, а князем литовским — Александр Казимирович (30 июля). Расчленение верховной власти, конечно, ослабляло позиции Великого княжества. Этим и решил воспользоваться Иван III. После окончания первоочередных дел в стране (ликвидация Углицкого удела и реформа в Твери) он перешел к активной борьбе с Литвой. В августе 1492 г. на Любутск и далее к Мценску он послал войска под командованием кн. Федора Телепня Оболенского. Города были взяты, их крепости сожжены, любутский наместник Б. С. Александров, мценские и любутские бояре полонены. Поход рассматривался как карательная экспедиция за набеги жителей этих городов.[303] На северо-западном театре военных действий были взяты города Хлепень (принадлежавший кн. Михаилу Дмитриевичу Вяземскому)[304] и Рогачев, на которые претендовал Иван III.[305]

Успехи русских войск вызвали новые переходы западнорусских княжат. Так, покровительство Ивана III принял Семен Федорович Воротынский, захвативший при выезде города Серпейск и Мезецк. В августе 1492 г. он и его племянник Иван Михайлович сожгли г. Мосальск и полонили мосальских князей. В августе-октябре в Москву отъехал со своей вотчины кн. Андрей Юрьевич Вяземский. Осенью же, «изымав» своего брата Семена и кузена Петра Федоровича Мезецкого, перешел на сторону Ивана III кн. М. Р. Мезецкий. Его сестра была замужем за кн. Андреем Углицким. В 1494 г. князь Семен был по русско-литовскому договору отпущен на литовскую службу, на которой продолжали находиться братья Петра — Федор Сухой и Василий. В помощь верховским князьям были посланы крупные вооруженные силы во главе с известными полководцами кн. Д. Д. Холмским и Яковом Захарьичем.[306]

Столь энергичный натиск заставил Александра Казимировича задуматься над дальнейшими перспективами войны и срочно выехать поближе к театру военных действий. С 13 по 20 сентября 1492 г. он пробыл в Минске. Александр хотел склонить русского государя к миру неожиданным и смелым предложением — выдать за него замуж дочь Ивана III Елену. Со сватовством к Елене и предложением заключить договор в ноябре в Москву прибыло посольство Станислава Глебовича, первое после восшествия на престол Александра. Послы молчали о верховских князьях, но протестовали против захвата Хлепня, Рогачева и сожжения Мценска, Любутска и Мосальска. Предложение о сватовстве было заманчивым. Оно сулило Ивану III новые возможности для закрепления приобретенных земель и давало шанс на наследование всего Великого княжества Литовского.[307] Впрочем, шанс шансом, а реальность реальностью. Поэтому Иван III настаивал на урегулировании спорных территориальных вопросов как предварительном условии для переговоров о браке.

Несколько ранее, в июле 1492 г., для установления союзнических отношений Александр отправил посольство к Менгли-Гирею. Стремясь нейтрализовать эти его действия, Иван III в сентябре направил в Крым К. Заболоцкого, а в «Волохи» — И. А. Плещеева.[308] Впрочем, и сам крымский хан предпочел добрую войну с Литовским княжеством, сулившую ему полон и прибытки, худому миру, и крымская акция Александра успеха не имела. В декабре 1492 г. «поиман» был кн. Ф. И. Бельский «на Луху» (на Средней Волге), где он (очевидно, после 1489 г.) получил вотчину-кормление вместо близкого к порубежью Демона.[309] Схваченный, вероятно, незадолго до того кн. Иван Лукомский показал, что Бельский собирался бежать в Литву.[310] Кн. Федора отправили в заточение в Галич, где он и пробыл до 1497 г. (в этом году его освободили и женили на дочери княгини Анны Рязанской).[311] Впрочем, самого Лукомского постигла страшная участь. Его обвинили в том, что он по поручению Казимира должен был убить или опоить зельем Ивана III. Зелье у него обнаружили, и в январе 1493 г. Лукомский был сожжен в клетке ниже моста через Москву-реку. Торговой казни подверглись двое смольнян-лазутчиков. Эпизод с Бельским и Лукомским не имел влияния на дальнейший ход литовско-русских отношений.

Александр хотел вести переговоры с «позиции силы». Поэтому зимой 1492 г. он посылает под Серпейск и Мезецк войска смоленского воеводы Юрия Глебовича, а также кн. Семена Ивановича Стародубского и друцких князей. Семен Иванович — сын давнишнего врага Василия II Ивана Можайского, бежавшего в Литву в 1454 г. Здесь он получил огромное Стародубское княжество и был женат на сестре князей Семена и Дмитрия Федоровичей Воротынских. Поход, в котором принимал участие его сын Семен, начался удачно. Горожане Серпейска и Можайска сдались литовским воеводам. Но тогда в ответ Иван III отправил войско во главе с кн. Федором Васильевичем Рязанским и Инкой Измайловым (воеводой брата кн. Федора — Ивана). В походе приняли участие и верховские князья, 29 января 1492 г. из Москвы выступили войска кн. М. И. Колышки-Патрикеева, кн. А. В. Оболенского и др. На Луки был послан кн. Д. А. Пенко, в Можайск — кн. В. И. Патрикеев. Из Твери вышла рать кн. Д. В. Щени, из Новгорода — Якова Захарьича, из Пскова — кн. В. Ф. Шуйского. Узнав о приближении русских войск, Юрий Глебович и Семен Иванович бежали. Мезецк сдался на милость победителей и поэтому был пощажен. Серпейск и Опаков были взяты и сожжены. Более 500 полоняников брошено было в заточение. Одновременно войска князей Д. В. Щени и В. И. Патрикеева осадили и взяли Вязьму. Ее жители принесли присягу на верность Ивану III, поэтому их оставили в покое.[312]

Успехи русских войск были столь значительны, что в начале 1493 г. Александр ожидал их дальнейшего продвижения в глубь Литовского княжества и отдал распоряжение Юрию Глебовичу готовить Смоленск к обороне. Но со взятием Вязьмы, Мезецка, Серпейска и Опакова военные действия Ивана III против Литвы практически прекратились. 5 января 1493 г. в Литву была послана миссия Д. Загряжского, сообщившего о переходе на русскую сторону князей С. Ф. Воротынского, А. В. и В. В. Белевских, М. Р. Мезецкого и А. Ю. Вяземского.[313] Ответа на посольство не последовало.

Видя полный провал военной демонстрации, Александр в марте 1493 г. отправил ко двору Яна Ольбрахта посольство с просьбой о помощи против «московита». Но время шло, ответ от короля все не приходил и литовскому князю пришлось возобновить дипломатический зондаж. В марте-июне велась переписка с новгородскими наместниками, а в конце июня — начале июля Москву посетила миссия Андрея Олехновича и Войтеха Яновича. В ходе переговоров обсуждались и вопросы о судьбах верховских князей и о территории, занятой русскими войсками. Александр настаивал, чтобы русский государь «отпустил доброволне» С. Ф. Воротынского, А. В. и В. В. Белевских и М. Р. Мезецкого, вернул Вязьму и другие города. Но Иван III отвечал, что Воротынские и другие верховские княжата — «наши слуги старые»; как и вяземские княжата, они «служили предком нашим».[314]

Твердая позиция Ивана III стала возможной не только благодаря военным победам, но и в результате укрепления внешнеполитического положения Русского государства на Востоке и Западе. В 1490 г. Москву посетили послы из Чагадая. Зимой 1491/92 г. прибыло посольство Мурата от иверского (грузинского) царя Александра.[315] Так закладывались основы дружественных сношений, которым суждено было в дальнейшем сыграть значительную роль в формировании связей между народами Руси, Кавказа и Средней Азии. Упрочилась позиция России и на северо-западе страны. В 1491 г. кончался срок 10-летнего перемирия с Ливонией, и из Нарвы в Москву прибыло посольство для его продления. Весной 1492 г. для обеспечения безопасности русских рубежей на реке Нарове была заложена крепость Ивангород, увековечившая в названии имя государя. Этот мощный бастион располагался прямо против Нарвы. А тем временем переговоры с Ливонией затягивались. Все же в марте 1493 г. мирный договор (аналогичный предшествующему) был заключен. В июне в Москву прибыл посол датского короля договариваться «о братстве». С ответной миссией были отправлены опытный дипломат Д. Ларев и Д. Зайцев. Русско-датский договор о дружбе, заключенный 8 ноября 1493 г., стал началом русско-датского союза, направленного против Швеции, которая продолжала удерживать старинные новгородские земли в Карелии.[316]

В мае 1493 г. состоялся обмен посольствами с врагом Ягеллонов мазовецким князем Конрадом. Он сватался к дочери Ивана III, а русские послы В. Г. Заболоцкий и дьяк В. Долматов должны были выяснить, насколько серьезна решимость Конрада бороться с Казимировыми детьми.[317] В феврале 1492 г. в Москву прибыло молдавское посольство Мушата и вернулся ездивший к Стефану Прокофий (Скурат) Зиновьевич. В сентябре 1492 — октябре 1493 г. состоялось ответное посольство И. А. Плещеева. В мае 1493 г. в Италию поехал с дипломатической миссией Микула Ангелов.[318]

Только отношения с Империей находились в состоянии застоя. После миссии фон Турна (ноябрь 1491 г.) к Максимилиану вторично отправился Юрий Грек (Траханиот), а также ездили М. Кляпик Еропкин и Иван Волк Курицын. Вернулись они в июле 1493 г. Переговоры не дали никаких реальных результатов. Максимилиан, занятый войной с Францией, стремился придерживаться Пресбургского договора с Владиславом Ягеллоном (7 ноября 1491 г.), а Иван III не склонен был вступать в антиосманскую лигу, чего добивался император.[319]

К осени 1493 г., когда в Москву прибыло посольство Войтеха Яновича, внешнеполитические позиции России были прочными. Надежды же на польскую помощь у Александра постепенно рассеивались. Войтех был озабочен получением «опасной» (гарантирующей безопасный проезд) грамоты для «великого» посольства Литвы. Это фактически означало согласие литовской стороны на обсуждение русских предложений о мире. В состав посольства, прибывшего в Москву 17 января 1494 г., входили Троцкий воевода Петр Янович, Станислав Янович, Войтех Янович и писарь Федор Григорьевич. Действуя согласно наказу, составленному на сейме в ноябре 1493 г., послы настаивали на возобновлении договора 1449 г. В крайнем случае Александр «милостиво» соглашался поступиться Новгородом, но требовал за это признания его прав на Ливонию. Великие Луки, Ржев, Торопец, Чернигов он также рассматривал как земли, подвластные Литовскому княжеству. Подобная программа была совершенно нереальной. Позднее (то ли получив известие об отказе Польши поддержать Литву в войне с Россией, то ли руководствуясь секретными инструкциями) литовское посольство стало уступчивее. Послы выражали готовность «поступиться» никогда не принадлежавшими Литовскому княжеству Новгородом, Псковом и Тверью, но настаивали на возвращении всех земель, перешедших к России в ходе войны. В свою очередь представители Ивана III говорили о претензиях на Смоленск и Брянск, находившихся тогда под властью Литовского княжества.[320]

После длительных переговоров литовские представители приняли почти все русские условия. 5 февраля 1494 г. мир был заключен. На следующий день состоялось заочное обручение Александра Казимировича и Елены Ивановны. Через месяц в Литву направилось представительное посольство во главе с князьями С. И. Ряполовским и В. И. Патрикеевым и дьяком Ф. Курицыным. Оно присутствовало на ратификации договора Александром и 25 мая вернулось в Москву. Договор устанавливал союзнические отношения между державами по формуле: «А кто будет мне друг, то и ему друг, а кто мне недруг, то и ему недруг». Иван III обязывался «не вступаться» в вотчину Александра, в том числе в Смоленск, Мценск, Брянск и другие города. Александр отказывался от претензий на Новгород, Тверь и Псков, а также на владения вяземских, хлепеньских и верховских (Воротынских и др.) князей, Итак, за Россией закреплялись основные приобретения, сделанные в ходе войны. Уступка Мценска, Мезецка и Любутска не меняла общей картины. Правда, часть мезецких князей продолжала состоять на литовской службе, что грозило постоянными пограничными раздорами. Не ставил под сомнение Александр и особые права России на Рязань. Литовский князь готов был даже признать новый титул Ивана III (государь «всея Руси»), и только по недосмотру послов он не попал в окончательный текст договора.[321]

Значение мирного договора для России было велико. Граница с Литовским княжеством на западе значительно отодвигалась. Создавалось два плацдарма для дальнейшей борьбы за русские земли: один был нацелен на Смоленск, а другой вклинивался в толщу северских земель. Александр, ратифицируя договор, мог обольщаться мыслью о крупном дипломатическом успехе. Территориальные потери были для него не столь уж значительными, ибо касались прежде всего земель «служебных князей», являвшихся очагом беспрерывных мятежей и беспорядков. Зато благодаря своему браку Александр, видимо, рассчитывал приобрести союзника на Востоке, который поможет справиться с опустошительными татарскими вторжениями. Если подобные надежды у литовского князя были, то уже ближайшее будущее показало, что он глубоко заблуждался.

В августе 1494 г. Москву посетило посольство Яна Хребтовича с целью уточнить условия вступления в брак Елены Ивановны. Главнейшим из них для Ивана III было обязательство Александра «не нудить» (принуждать) будущую жену к переходу в католичество. Дело было не только в великой княгине. Оставаясь верной православию, она была представительницей Москвы во враждебном стане, как бы центром притяжения всей массы русского, украинского и белорусского населения (от княжат до крестьян и мещан) — Александр же рассчитывал склонить княгиню к католичеству и тем самым избежать неприятных проблем, связанных с разноверием супругов. Словом, давая гарантии не принуждать жену к перемене веры, он вряд ли намеревался их выполнять. Но так или иначе 15 января 1495 г. с большой свитой Елена Ивановна покинула Москву и через месяц прибыла в Вильно. 3 февраля отправлен был «на прожитье» к Елене (а по существу для надзора за соблюдением условий ее жизни в Литве) кн. В. В. Ромодановский. Уже в августе в Литву послали Б. В. Кутузова с напоминанием литовскому князю, чтоб тот «не нудил» свою супругу перейти в католичество.[322] Завязывался новый узел противоречий, который литовскому князю придется безуспешно распутывать долгие годы.

Знающему возможности России и Литовского княжества и конкретные условия, сложившиеся в 1493 г., может показаться странным, почему Иван III прекратил военную конфронтацию с Александром и согласился заключить мирный договор на условиях, которые могли быть и более оптимальными. Позднее Иван III выражал недовольство участниками переговоров кн. С. И. Ряполовским и кн. В. И. Патрикеевым за их «высокоумничанье». Возможно, дело было в том, что в 1494 г. князья не добились лучших условий мирного договора. Можно было бы также предположить, что Ряполовский и Патрикеев были сторонниками литовско-русского сближения[323] и поэтому отказались от более энергичного давления на литовских представителей. Можно попытаться найти ключ к пониманию условий договора 1494 г. и в обычной осторожности Ивана III, предпочитавшего химерам возможных благ реальные политические результаты. Но было и еще одно обстоятельство, которое не следует забывать.

Иван III принадлежал к числу политиков, которые отличаются методичностью в решении поставленных задач. Очевидно, время решительного столкновения с Литвой, по его мнению, еще не наступило. Перед началом нового натиска на Западе необходимо было обеспечить северные и северо-западные рубежи. Постройка Ивангорода в 1492 г. была первой ласточкой нового курса внешней политики России. Улучшились отношения с Данией. В 1494 г. вернулось посольство, которое привезло русско-датский договор. В начале 1494 г. Иван III начал решительную борьбу с ганзейскими торговыми привилегиями в Новгороде. Ганзейцы лишались права «колупать» (пробовать) приобретаемый воск и требовать наддачу к мехам, которые они покупали у новгородцев.[324]

Борьба против ганзейской торговой монополии в конце XV в. была общеевропейской: ее, в частности, вели Англия и Дания. К тому же Ганза являлась союзником Швеции, а в 1494 г. Иван III вел интенсивную подготовку к войне за карельские земли, некогда захваченные шведами. Поэтому удар по Ганзе был направлен и против Швеции. 18 сентября в Москву прибыли ганзейские представители — Томас Шрове (из Дерпта) и Готшалк Реммелинкроде (из Ревеля). Начались трудные переговоры. Ганзейцы жаловались на самовластные действия новгородских наместников. В ответ им предъявили претензии Дмитрия и Мануила Ралевых, которым во время их проезда через Ревель причинен был значительный материальный ущерб. Едва ганзейские представители отправились в обратный путь, как 14 ноября их схватили в Бронницах и доставили под стражей в Новгород. Шрове вскоре отпустили, а Реммелинкроде был задержан. Стало известно, что в Ревеле ганзейцы сожгли одного русского (его обвинили в содомском грехе), а другого сварили в котле (он обвинялся в подделке монет). Эта весть переполнила чашу терпения государя, и он распорядился «поимать» ганзейцев в Новгороде, конфисковать их товары, а Ганзейский двор закрыть.[325]

Шведский хронист Олай Петри (умер в 1552 г.) объяснял закрытие Ганзейского двора происками датского короля. Тенденциозность этого сообщения очевидна. В русско-датском договоре 1493 г. и в других источниках нет и намека на какие-либо попытки Дании повлиять на ганзейскую политику Ивана III, которая определялась его стремлением защитить интересы купечества. Но конечно, торговые и дипломатические отношения с Данией при этом учитывались.[326] Нельзя сбрасывать со счетов и общее недоброжелательное отношение великого князя к Новгороду, а также его стремление ослабить экономические позиции основного торгового конкурента Москвы. Ликвидация Ганзейского двора укладывается в систему мероприятий Ивана III по борьбе с «новгородской крамолой» в 80-90-е годы.

Ливонская политика Ивана III существенно отличалась от ганзейской. Иван III последовательно придерживался курса на укрепление мирных отношений с Ливонией. С этой целью 28 апреля 1495 г. в Венден (Цесис) прибыло русское посольство. Впрочем, «у страха глаза велики». В ливонских правящих сферах под влиянием успехов русского оружия усиленно муссировались слухи о возможности вторжения в Ливонию. Некий Иоганн фон Ункель писал 29 мая 1494 г. в Ревель, что, по словам епископа и новгородского наместника, Иван III готовится напасть на Ливонию и поручил греку Мануилу (Ралеву) вербовать кораблестроителей. Вряд ли речь шла о подготовке нападения на Ливонию, но вот к войне со Швецией Россия действительно готовилась. К этому времени относятся первые попытки создать флот на Балтике. Летом 1494 г. под Выборгом захвачено было русское судно, хорошо приспособленное к плаванию вдоль берегов Балтийского моря.[327]

Еще по Ореховецкому договору 1323 г. Новгород уступил Швеции три погоста — Яскы (Яскис), Огреба (Эйрепя) и Севилакша (Саволакс). Теперь же Иван III решил их вернуть. Обстановка ему благоприятствовала, ибо как раз в то время назревало открытое столкновение датского короля Иоганна со шведским правителем Стеном Стуре. Возможно, летом 1495 г. Иоганн дал русским послам обещание поддержать их территориальные претензии. В июне 1495 г. в Карелии появился с чисто разведывательной целью сравнительно небольшой (человек 400) отряд русских войск. В августе под Выборг направлены были уже более крупные соединения под командованием кн. Д. В. Щени, новгородского наместника Якова Захарьича и псковского князя В. Ф. Шуйского. 8 сентября началась осада города, безрезультатно продолжавшаяся три месяца. Но даже противники осаждавших писали, что они под Выборгом «показали свою мощь», имея в виду успешные действия русской артиллерии.[328] 25 декабря войска вернулись.

Поход вызвал тревогу при дворе Стена Стуре. Готовя новую экспедицию против Швеции, Иван III 20 октября 1495 г. вместе с Дмитрием-внуком и сыном Юрием выехал в Новгород под предлогом «посмотрити свояя отчины». Софья Палеолог с княжичем Василием были оставлены в Москве. 17 ноября Иван III прибыл в Новгород, а 17 января 1496 г. в южную часть Финляндии отправилась рать кн. В. И. Патрикеева и А. Ф. Челяднина. По словам летописца, «сиа зима велми люта бысть. Мразы быша велицы и снегы, а на весне… поводь зело велика бысть». И все же воеводам удалось сначала уничтожить небольшой шведский отряд под Нишлотом, затем выйти на побережье Ботнического залива и сжечь Тавастгусту. 24 февраля двинулось в поход огромное войско (40 тыс. человек) Стена Стуре. Но В. И. Патрикеев и А. Ф. Челяднин уклонились от решительной битвы и 6 марта с большим полоном вернулись, «землю Неметцкую сотвориша пусту». 20 марта Иван III выехал из Новгорода в Москву.[329]

Следующее вторжение в «Каянскую землю» произошло весной 1496 г. Рать князей И. Ф. и П. Ф. Ушатых отправилась морем из устья Северной Двины. Обогнув Мурманский Нос, она вступила в Лапландию и двинулась в глубь Северной и Центральной Финляндии. Опустошающие военные действия происходили в районе «девяти рек». Местное финское население, жившее по берегам реки Лиминги, било челом «за великого князя». В октябре воеводы вернулись в пределы Русского государства. По Вологодско-Пермской летописи, 24 апреля 1496 г. послан был осаждать Выборг В. И. Патрикеев. Несмотря на значительные военные успехи, все эти рейды не принесли решающих побед, а закрепить их результаты не удалось. Шведы попытались ответить контрударом. 19 августа 1496 г. они появились «из-за моря» на 70 кораблях под Ивангородом и начали осаду. После бегства воеводы кн. Юрия Бабича крепость была взята, разграблена и сожжена. Однако уже 1 сентября к Гдову двинулись псковские войска, и шведы сочли за лучшее спешно покинуть развалины крепости. Прошло всего 12 недель, и бастионы Ивангорода были восстановлены.[330]

Однако шведам было не до войны с Россией: назревал вооруженный конфликт с Данией. Союз же Иоганна с Россией был серьезным фактором, влиявшим на политику Стена Стуре. Датский посол Давыд Кокен вместе с русским уполномоченным подьячим Григорием Истомой отправились ко двору Иоганна (вскоре после Рождества 1496 г.). Рассказ о плавании Истомы вокруг Скандинавии сохранил С. Герберштейн.[331] Швеция спешила заключить мир. В феврале 1497 г. на р. Нарове, у Ивангорода, должен был произойти «съезд» шведских и псковских представителей, но он не состоялся. Перемирие (сроком на шесть лет) было заключено в Новгороде в марте.[332] Передышка нужна была обеим сторонам. Иван III начал подготовку к борьбе с Литвой. К тому же осложнилось и его внутриполитическое положение. Стен Стуре должен был готовиться к войне с Данией. Впрочем, Стуре был разбит, а Иоганн в ноябре 1497 г. был коронован в Стокгольме. Победа Иоганна превращала Швецию из противника России в ее союзника.

Беспокойно было на юго-восточных рубежах России. В 80-90-х годах не прекращались раздоры среди казанской знати. Часть влиятельных князей (в их числе Калимет) хотела вступить в соглашение с тюменским (шибанским) ханом Мамуком, чтобы свергнуть с престола Мухаммед-Эмина. В мае 1496 г. пришла весть, что Мамук «со многою силою» выступил к Казани. Ему навстречу Иван III направил рать во главе с кн. С. И. Ряполовским. Это произвело отрезвляющее действие: Мамук, «слышав силу великого князя в Казани многу», не решился продолжать движение. Но как только в начале сентября Мухаммед-Эмин отпустил русских воевод, Мамук снова «прииде ратью под Казань со многою силою ногайскую и с князи казаньскыми» и царь, опасавшийся измены своих князей, «выбежа из Казани сам и с царицею и с остаточными князи своими».

В ноябре он прибыл в Москву. Это, конечно, внесло некоторые изменения в планы Ивана III. «Убавив свейских воевод», весной 1497 г., когда вопрос о перемирии со Швецией был решен, он послал к Казани войска кн. Семена Даниловича Холмского и Федора Ивановича Палецкого. Дело кончилось тем, что Мамук бежал из Казани (вскоре он умер), а на казанском престоле посадили не Мухаммед-Эмина, потерявшего доверие местной знати, а его младшего брата Абдул-Летифа. За верную службу русскому государю Мухаммед-Эмин получил в «кормление» Серпухов, Каширу и Хотунь.[333] Для Ивана III он оставался «запасной картой» в его казанских планах. Казанский вопрос был на время решен. Дальнейшая реализация внешнеполитической программы Ивана III была задержана обострением борьбы за власть при его дворе.