Последние мечты Германии

Последние мечты Германии

11 июля 1918 г. Людендорф и его окружение подвели черту под последним планом победного наступления на Западном фронте. Мешал массовый грипп, но генералы пришли к выводу, что откладывать дело далее невозможно. Назначенный «срок — полночь 14 июля. Огромное наступление нельзя было скрыть от многих глаз, и несколько эльзасцев предупредили французов — их артиллерия открыла огонь по скоплению изготовившихся немцев за полчаса до германского выступления. Это ненамного ослабило страшную силу германского удара, опрокинувшего на противостоящие окопы 35 тонн динамита и почти 20 тыс. снарядов с газом. Но настоящие траншеи, как убедились немцы, не были тронуты немецкой артподготовкой. Когда немцы дошли до подлинных траншей, они были уже утомлены, дезорганизованы, неспособны идти вперед без новых координирующих усилий и пополнений.

Кайзер наблюдал за битвой с наблюдательного поста в Мениль Лепинуаз, в двадцати километраж к северо-востоку от Реймса. В течение двух дней немцы верили в успех. 17 июля немцы достигли Нантей-Пурси. Но на следующий день Фош начал контрнаступление артподготовкой 2 тысяч пушек на 35-километровом фронте. Двигавшиеся на острие наступающих колонн двести танков возвратили потерянное на «своем» берегу Марны. Немцы сражались, мобилизуя все ресурсы личного мужества и технической выучки. Очевидец «наткнулся на мертвого немецкого пулеметчика, сидящего за своим пулеметом, рука на спусковом крючке. Он наклонился, отверстие от пули во лбу и рана от штыка на горле. Пулемет имел прекрасное поле обзора, и много американцев полегло здесь» {730}.

К вечеру 18 июля германская угроза Парижу миновала. Французы шаг за шагом отбирали потерянное за четыре предшествующих месяца, англичане делали то же во Фландрии. И в самом Берлине начали уже терять веру в еще одно победоносное наступление. Германии следовало отойти от ставки на прорыв Западного фронта и приготовиться к оборонительным усилиям, консолидировать имеющиеся немалые резервы. Ведь «Крепость Германия» летом 1918 г. стояла на грандиозном пространстве от Северного до Черного моря, от Грузии до Бельгии.

Миттельойропа в форме экономического установления, нацеленная на совмещение эффективности таможенного союза, лишенного институционализирован-ной суперструктуры, была целью Германии в войне вплоть до лета 1918 г. {731} . После немецких завоеваний 1918 г. значительная часть российских земель силою германского оружия вошла в Миттельойропу. В свете этой угрозы большевики встали перед возможностью угодить в мусорную корзину истории. Отсюда надвигалась смертельная опасность, и начал действовать инстинкт самосохранения. Большевики готовы были обратиться даже к немцам. В то самое время, когда Гельферих предложил своему правительству поручить дело нескольким надежным германским дивизиям, новый комиссар иностранных дел Чичерин предложил германскому посольству (1 августа 1918 г.) совместную советско-германскую экспедицию с целью освобождения двух регионов на противоположных краях необъятной России — мурманской железнодорожной магистрали и Донской области. Гельферих передал предложение Ленина в Берлин с комментарием: большевиков следует водить за нос возможностью сотрудничества, а подготовленные германские войска использовать для их свержения {732}.

Гельферих представил план из трех частей: 1) дистанцироваться от большевиков переведением своего посольства из Москвы в один из городов неподалеку от германской армии; 2) Брестский мир должен быть пересмотрен в том отношении, что Украина должна быть восстановлена как часть России — это требование всех внутренних политических групп в России; 3) Германия должна оказать конкретную «эффективную экономическую помощь» антибольшевистским силам, что восстановит престиж и влияние Германии в России.

Гинденбург и Людендорф после некоторых размышлений отвергли идею совместной советско-германской экспедиции на Север и Юг России, соглашаясь на военную операцию в Восточной Карелии — это привело бы к германской оккупации Петрограда. (Останавливала задача обеспечить питание двухмиллионного города). Людендорф при этом никак не хотел воспользоваться поддержкой белых против красных. Он именно в белых видел реальную угрозу будущему Германии и приказал командованию Восточного фронта сконцентрировать значительные силы против формируемых на юге России белых частей генерала Алексеева. Большевикам он «позволял» воевать с Алексеевым на Царицынском фронте, не приближаясь к железнодорожной линии Воронеж-Ростов, используемой германской армией. Идеальным, считал Людендорф, было бы взаимное ослабление белых и красных. Могучий дуэт, управлявший Германией, отверг план Гельфериха, исходя из «знакомых» соображений. Троцкий был для Гинден-бурга и Людендорфа неведомой силой, а Алексеев — очень хорошо известной, эффективной и враждебной силой, с которой они три года сражались на Восточном фронте.

На конференции в Спа 2 июля 1918 г. Германия еще ощущала свое всемогущество, и Людендорф выдвинул программу не только активной обороны, но и экспансии на Востоке. Борьба белых и красных будет решена в ходе германского наступления. Цель: поддержка донских и кубанских казаков, инкорпорирование расширенных Эстонии и Ливонии в рейх, заселение их германскими поселенцами, превращение Таллинна в базу германских подводных лодок. Подвешенность вопроса о независимости Украины сделает Москву сговорчивее, «Хороший солдатский материал» из Грузии укрепит Западный фронт Германии. Император Вильгельм считал Тифлис центром германского влияния на Кавказе. 6 августа 1918 г. (пик военных усилий немцев на Западе) Людендорф телеграфирует канцлеру Гинце, ЧТО может дать для наступления на Севере России Группировку в шесть-семь дивизий, добавить к ним несколько дивизий на Юге России и с двух сторон нанести удар по русской столице.

В среде германской элиты не было единства относительно того, как, каким образом обеспечить ослабление России и превращение ее в прочный тыл Германской империи. Позиция Гельфериха значительно отличалась от линии Людендорфа. Но еще больше с линией Людендорфа стала разниться политика нового главы германского внешнеполитического ведомства — Гинце. Советское правительство, находясь не только в изоляции, но и в кольце фронтов, призвало Берлин к установлению более тесных отношений вплоть до формального союза. Эта решимость подействовала на одного из участников двусторонних переговоров — Густава Штреземана, превратившегося в поборника советско-германского союза {733} . Он беседовал с Милюковым в Киеве, с Иоффе и Красиным в Москве, убедившими его, что русский большевизм — просто плохая копия германской экономики военного времени. Если дать Москве передышку, то большевики могут оказаться лучшими союзниками Германии. С июля 1918 г. Штре-земан становится сторонником соглашения с большевиками и определяет курс нового министра иностранных дел Гинце.

Иоффе и Красин убедили Штреземана, что безостановочное наступление германских войск, выход их к Дону и Кубани ожесточает русское население больше, чем вся антигерманская пропаганда царя. Штреземан, усматривая в союзе с Советской Россией единственный шанс на спасение Германии, докладывал в Берлин, что союз с единственной благожелательной к Германии российской партией (к тому же правящей) и расширение программы, обозначенной в Брест-Литовске, «предоставит экономические ресурсы России в наше распоряжение в такой степени, что сделает нас неуязвимыми… Если наши враги ощутят эти плоды нашего сотрудничества с Россией, они оставят надежду победить нас экономически так же, как они отчаялись победить нас на поле боя» {734} . Мир с огромной Россией, концентрация сил на Западном фронте — вот стратегия победы для Германии.

Стояла середина июля 1918 г. Западный фронт гремел орудийной канонадой. Представлявший совнарком Литвин пообещал восстановить связь между Северной Россией, Кубанью и Кавказом по линии Белгород — Ростов — Владикавказ, передать немцам долю полученного с юга зерна. Для советского правительства это было спасением — приостановка германского наступления и поток продовольствия с Юга. Советский представитель 8 августа 1918 г. пытался убедить немцев, что их благожелательность в критический для выживания России момент переломит неприязнь русского населения и подготовит почву для действительного союза с Германией.

В германском руководстве сложилось два лагеря. Людендорф и Гельферих считали, что наиболее удобными союзниками Германии являются белые — они верили в возможность реорганизации России по удобной для Германии модели Гинце и Штреземан полагали, что новые социальные силы в России приведут к более желаемым результатам Они были более скептичны и не верили в абсолютный контроль над огромной страной: максимум возможного — продление периода слабости России.

Адмирал Гинце отказывался подвергать сомнению ценность Брест-Литовска. который дал Германии такие возможности на Востоке, не одобрил подрывные действия против партнера по Брест-Литовскому мирному договору. «У нас нет оснований желать быстрого конца большевизма. Большевики не вызывают симпатии и олицетворяют собой зло, но это не помешало нам подписать с ними мирный договор в Брест-Литовске, а после этого последовательно отнять у них значительные населенные территории. Мы добились от них всего, чего могли, и наше стремление к победе требует, чтобы-мы следовали этой практике до тех пор, пока они находятся у власти. История убеждает, что привносить в политику эмоции — опасная роскошь. В нашем положении было бы безответственно позволить себе такую роскошь… Чего мы желаем на Востоке? Военного паралича России. Большевики обеспечивают его эучше и более тщательно, чем любая другая русская партия без единой марки или единого человека в качестве помощи с нашей стороны. Давайте удовлетворимся бессилием России» {735}.

Людендорф и Гельферих не смогли опровергнуть его аргументов: Красная Гвардия поддерживала правительство Ленина, а русская деревня была удовлетворена «Декретом о земле». Будет ли другое русское правительство придерживаться договоренности с Германией? На кого могла положиться Германия в своей русской политике? Полностью только на монархистов, готовых на все ради восстановления династии и реставрации самодержавия. Но они не могли претендовать на массовую поддержку — они вовлекли страну в губительную войну, и их патриотический кредит подорван в среде русского народа. И потом — если в России будет создано правительство, пользующееся поддержкой всей страны, то меньше всего это правительство будет нуждаться в помощи Германии. Стоит ли желать победы противнику большевиков Алексееву, который открыто поддерживается Западом и стремится к восстановлению Восточного фронта? Если навязать России новое и непопулярное правительство, то для этого потребуется гораздо больше войск, чем мог предоставить Людендорф в момент критического напряжения сил Германии.

Германия должна воспрепятствовать приходу к власти в России оппозиционных сил, ориентирующихся на Запад. Важнейшим для Гинце обстоятельством было то, что «социал-революционеры, кадеты, октябристы, казаки, жандармы, чиновники и монархисты написали на своих знаменах „Война против Германии, отказ от Брест-Литовского мира“. Казацкую республику Алексеева на Дону следовало не поддерживать, а свергнуть: „Алексеев является оплотом Антанты. Ведя войну с ним, мы воюем с Антантой. И меня не беспокоит то обстоятельство, что большевики сражаются с ним тоже“. Политика Гинце в критической обстановке отчуждения России и Запада сводилась к следующему; „Использовать большевиков до тех пор, пока они приносят пользу. Если они падут, мы должны спокойно исследовать хаос, который, возможно, последует, и ждать того момента, когда мы сможем восстановить порядок без особых жертв. Если после прихода другой политической партии к власти хаоса не последует, мы должны выступить с лозунгом защиты порядка и защиты слабых от наших противников“ {736}.

Важно, что «большевики являются единственной русской партией, которая вступила в конфликт с Антантой. Наша обязанность — разжигать этот конфликт. Большевики — единственные в России защитники Брестского мира. Сотрудничество с другими партиями возможно только при условии модификации Брестского мира; прежде всего, Украина должна быть восстановлена в составе Великороссии… реставрация России в предвоенных границах. Готовы ли мы отдать плоды четырехлетних битв только ради того, чтобы избавиться от дурной репутации сообщников большевиков? Но мы не сотрудничаем с ними, мы используем их. Это хорошая политика». Линия Гинце победила в фатальном августе последнего года мировой войны. Людендорф отдал приказ войскам, находившимся вблизи Петрограда не крушить большевиков, а в случае необходимости помочь им. Он начал подготовку посылки германских войск в район Мурманска, чтобы сдержать англичан. Кайзер пришел к выводу, что правительству Ленина следует помочь финансовым образом. Только Гельфе-рих не согласился с данной логикой — он запросил отставки и возвратился в Берлин {737}.

Германская дипломатия прилагает значительные усилия для того, чтобы привязать Россию к колеснице Германии, какой бы ни была ее судьба. Гинце желал видеть серию дополнительных договоров, которые укрепляли бы экономические и политические позиции Германии в России. Стремление большевиков расширить контакты достаточно понятно — они были изолированы, и их ждал голод в городах. Ленин хотел получить часть урожая с Украины. Германская сторона при начале переговоров руководствовалась необходимостью противостоять Антанте и Америке, начавшим высадку своих войск в северных русских портах. Для России счастливым обстоятельством было то, что немцы в своем самоослеплений не удовлетворились гегемонией на Востоке и жаждали повторить свой успех на Западе.