ДРАКОНЫ СТУДЕНОГО МОРЯ

ДРАКОНЫ СТУДЕНОГО МОРЯ

600 год до нашей эры. Фараон Нехао II, завершив строительство канала между Нилом и Красным морем (взгляните на карту: подвиг не менее значительный, чем прокладка Суэцкого канала), приказывает «финикийским людям» пройти по Красному морю и возвратиться в Египет через столбы Геракла (Гибралтар). Знал ли фараон, что для этого придется обогнуть материк? Несомненно, знал. Но имел ли он представление о величине этого материка? Разумеется, нет.

Финикийские моряки уходят в плавание. В Египет они возвращаются только через три года, совершив большое путешествие вокруг африканского материка. Так по крайней мере рассказывает Геродот[10], посетивший Египет полтора столетия спустя. Его сведения об этом необычном плавании в 13 тысяч миль кратки, точны и выразительны. Каждую осень финикийские мореходы приставали к берегу, сеяли на африканской земле хлеб и ждали, когда созреет урожай, а после жатвы плыли дальше. Поэтому их путешествие и оказалось таким долгим. С тех пор вот уже более 2400 лет ученые ведут споры о подвиге финикийцев. Удивительно, что античные авторы не склонны были этому верить, тогда как в наши дни такая возможность считается вполне правдоподобной.

470 год до нашей эры. Персидский царь Ксеркс слушает рассказ одного из своих родственников по имени Сатаспес.

– Отправившись из Александрии шесть месяцев назад, я прошел столбы Геракла и поплыл вдоль африканского берега (рассказчик говорит: ливийского берега) к югу. Я видел страны, населенные маленькими людьми, которые ходят в одежде из пальмовых листьев. Всякий раз, когда мы высаживались на берег, они поспешно убегали. Мы заходили в безлюдные поселения, но не причиняли им никакого вреда и брали только еду. А потом мое судно уже не смогло плыть дальше.

Ксеркс знал, что Сатаспес отправился в это путешествие, чтобы искупить тяжкую вину перед одной принцессой. Подозрительная личность, думал Ксеркс, и расспрашивал его долго и пространно, прибегая к помощи магов и астрологов. От волнения Сатаспес отвечал, видимо, нескладно и сбивчиво. Ксеркс обернулся к начальнику своей стражи:

– Увести его и посадить на кол.

450 год до нашей эры (приблизительно). Карфагенский мореход Ганнон составляет на пуническом языке[11] отчет о своем путешествии. Текст его высекли в храме Ваала. Нам он известен по греческому переводу «Описание морского путешествия Ганнона». Увлекательный и озадачивающий репортаж, где точные, убедительные, достоверные подробности чередуются с серьезными пробелами, темными местами и явными измышлениями. Совершенно очевидно, что Ганнон, как и многие мореходы древности, стремился запутать свой след из опасения, как бы кто-нибудь другой не воспользовался его маршрутом. Теперь мы можем сказать с полной ответственностью, что Ганнон дошел до Камеруна.

315 год до нашей эры. Пифей, греческий географ и путешественник, родившийся в Марселе, отправляется в плавание, которое приведет его в Атлантический океан и о котором он расскажет потом в своем сочинении «Об океане». До нас это сочинение не дошло, но у древних географов и историков о нем сказано вполне достаточно, чтобы можно было проследить почти весь путь Пифея: Марсель, Барселона, Кадис, Лиссабон, Ла-Корунья, остров Уэссан, мыс Фенистерре, остров Уайт, Шетлендские острова и, наконец, Туле, или иначе Фуле, до которой Пифей добрался за шесть дней безостановочного плавания. Легенда о «Таинственной Туле» прошла через века, и теперь мы можем почти с полной уверенностью сказать, что это Исландия. Гастон Брош, которому мы обязаны наиболее подробным исследованием этой экспедиции, отвергает все доводы, выдвинутые против Исландии, начиная с древних времен. Его ссылки на описания, взятые из сочинения Пифея, звучат убедительно.

Возвратившись на Корнуолл, Пифей приступает к исследованию северного побережья Европы. Вероятно, он проник в Балтийское море и дошел до устья Вислы.

Наблюдения Пифея, серьезного ученого и путешественника, внесли большой вклад в развитие навигационной астрономии. Как жаль, что мы не знаем хотя бы с приблизительной точностью, в каких условиях он плавал! И прежде всего на борту какого судна? Гастон Брош полагает, что Пифей отправился в путешествие на двух триерах (греческое весельное военное судно примерно 40 м длиной), но это все-таки лишь предположение. У нас не хватает подробностей для воспроизведения целой картины, которая приблизила бы к нам всех этих отважных мореходов древности, рискнувших выйти в Атлантический океан, и сделала бы их подвиги более волнующими.

Однако все сразу меняется с появлением в океане людей, которые навсегда останутся для нас среди самых бесстрашных мореплавателей: с появлением викингов. По счастливой случайности мы знаем корабли викингов не только по рисункам: у нас есть их фотографии, и мы даже можем, если нам захочется, посмотреть на них и потрогать руками.

В конце X века почти каждое лето море приносило к берегам Западной Европы длинные крутоносые корабли, откуда высаживались суровые, жестокие, почти неодолимые воины. Жители побережий называли этих пришельцев норманнами, северными людьми, так как те приплывали откуда-то с севера. Сами себя чужеземцы называли викингами. Некоторые лингвисты считают, что слово «викинг» происходит от скандинавского корня vikja – лавировать, другие производят его от vik, что значит залив или бухта. Во всяком случае слово это морского происхождения.

Северную часть европейского материка занимает Скандинавская платформа, мощный щит, который некогда прогнулся под тяжестью огромного ледника и потом по мере таяния льда стал постепенно подниматься. При переменном воздействии ледников и вод поперечные трещины на платформе становились все глубже и глубже, пока их не затопило море. Таким образом появились мощные долины, которым викинги дали название «фиорд».

Некоторые из фиордов, например Тронхейм, разлились в настоящие внутренние моря, а такие, как Лофотфиорд, врезались своими разветвлениями далеко в горы, словно обширный речной бассейн. Есть фиорды длиной до 150 км. Глубина их достигает примерно 1000 м и обычно уменьшается по направлению к морю, где волны бьются о подводный порог. Высокие, крутые берега, иногда до 500 м, защищают фиорды даже от самых сильных ветров. Укрытые таким образом от бурь, эти спокойные воды были с давних пор особенно благоприятны для внутреннего судоходства.

В открытое море викинги вышли по нескольким причинам: они охотились там на китов; при существующей в то время полигамии им становилось тесно на своей земле, перенаселенной и терявшей плодородие из-за перемены климата; право первородства вынуждало младших сыновей покидать родные края. Ко всему прочему норвежские короли утвердили закон, карающий за любое убийство высылкой из страны, а убийства среди этих горячих, ничего не боявшихся людей, случались нередко.

Летом 1903 года норвежский крестьянин из деревни Озеберг раскапывал у фиорда Осло небольшой холмик в надежде отыскать там клад. Извлечь из земли ему удалось только куски прекрасно обработанного дерева. Это привлекло внимание археологов, и они начали там раскопки. Маленький холмик таил в себе большое погребальное судно, раздробленное под тяжестью насыпанной сверху земли, но с почти неповрежденной подводной частью. В разобранном виде оно было перевезено в Осло, где его старательно собрали и реставрировали.

И тогда все воочию смогли увидеть один из тех замечательных кораблей, которым викинги дали название «драккар», т. е. дракон. Чудовищные фигуры, украшавшие задранный нос кораблей, придавали им вид морского змея. Эти демонические фигуры обладали, как говорится в сагах, силой усмирять бури и устрашать врага. Корабль из Озеберга построен в конце IX века, в те времена, когда деятельность викингов была в полном разгаре. Внутри корабля покоились останки королевы Азы, матери первых монархов страны.

Размеры судна были по тому времени внушительны. Корпус его, изящно изогнутый с обоих концов, имел в длину 21,5 м при наибольшей ширине 5,5 м. Незначительная осадка (около 30 см) позволяла плавать на довольно малых глубинах, зато слегка выступающий киль придавал судну большую остойчивость, но самое главное, что делало его исключительно стойким, – большинство исследователей упускает из виду эту очень важную особенность драккаров – расширявшиеся кверху борта: чем больше расширено судно, тем меньше риска, что оно опрокинется. Очевидно, кораблестроителям следует искать наилучшую пропорцию между этим качеством и другими, в такой же мере необходимыми каждому кораблю: грузоподъемность, способность противостоять большим волнам и т. д.

Немного позднее в Кокстаде был открыт другой драккар, а потом еще несколько. У всех кораблей корпус сделан из гибких планок, уложенных наподобие черепицы от киля до поручней. Дубовые шпангоуты придают всему сооружению большую прочность. Планки, кроме того, прикреплены друг к другу, а также к килю бронзовыми гвоздями, крепление достаточно эластичное, чтобы на морских волнах планки могли свободно вибрировать и не распадаться. Такой гибкий корпус был отлично приспособлен к почти постоянной зыби Атлантики.

Палубу заменял закрепленный на шпангоутах настил из сосновых досок толщиной в 2-3 см. Он служил дополнительной связью для расширенных боков корабля. В середине настил был съемный, что позволяло сбрасывать воду, когда волны перехлестывали через борт. В центре корабля на массивном деревянном основании в форме рыбы крепилась единственная мачта, которую во время шторма можно было опускать в особое углубление.

О наличии паруса на драккарах свидетельствуют наскальные рисунки, обнаруженные на обрывистых склонах некоторых фиордов, а также знаменитая вышивка из музея в Бейо. Викинги могли плавать и на веслах, и под парусом. Каждый драккар имел до тридцати весел разной длины. Помещались они не на планшире и не в отдельных уключинах, а внутри корпуса в особых «гребных люках», пробитых в бортовой обшивке. Через эти круглые отверстия со скошенными закраинами выставлялась лопасть весла, а когда веслами не пользовались, отверстия закрывались снаружи «затычками», маленькими откидными щитками. При таких уключинах с люками банки гребцов могли располагаться ниже, что давало большую устойчивость и, кроме того, обеспечивало защиту от волн, ветра, от копий и стрел врагов, так как выше весла поднимался еще почти на 45 см надводный борт. Для большей надежности викинги расставляли вдоль бортов щиты.

Единственный парус драккара, подвешенный на поперечном рее, был из кожи или льняного полотна с подкладкой из грубой шерстяной ткани. Рулевой, помещаясь на корме, орудовал большим веслом с широкой лопастью, параллельной кильватеру. Этот боковой руль, хотя и примитивный, имел, однако, свои достоинства. В 1893 году по случаю открытия Всемирной выставки в Чикаго один реставрированный драккар пересек Северную Атлантику без каких-либо серьезных трудностей и всего лишь за двадцать дней.

Драккар не был единственным судном викингов для плавания в открытом море. Существовал еще один тип корабля, более пузатый, более приземистый с высоким корпусом: снеккар, или кнорр. В просторном чреве этого настоящего Ноева ковчега размещались целые семьи с запасами продовольствия и скотом.

В найденных драккарах оказались деревянные сосуды, тарелки, миски, ведра, бронзовые котлы на треножниках. Из продуктов питания викинги брали с собою в плавание ячмень, овес, горох, изредка пшеницу, оленье мясо и говядину, воду и пиво в небольших бочонках. Приготовлением пищи они, несомненно, занимались только на берегу, во время стоянок, а в море ели все готовое и в холодном виде. Викинги были более осмотрительны в отношении пищевых запасов, чем те мореплаватели, которые придут им на смену: они брали с собой яблоки с диких яблонь, лук, бруснику, клюкву. Ни на драккарах, ни на кноррах не было даже и в помине ни коек, ни кают. Во время долгого плавания и мужчины, и женщины, и дети спали в меховых спальных мешках.

С давних времен Северная Атлантика была самым грозным океаном на Земле. Там, скрытые в тумане, скользили к югу предательские айсберги, отколовшиеся от ледяных берегов. Снежные шквалы замораживали моряков на их утлых суденышках. Нескончаемая зима, словно мрачная ночь светопреставления, вынуждала прекращать всякое плавание. Высокие, как горы, волны мертвой зыби катились одна за другой на тысячи километров.

Однако на этом бесконечном водном просторе природа как будто пожелала поставить вехи. Направляясь с востока на запад, викинги встречали на своем пути сперва островную цепь, протянувшуюся от Норвегии и Великобритании, потом в северо-западном направлении острова, разделенные бескрайней пустыней океана: Фарерские, Исландию, Гренландию. И наконец где-то совсем за тридевять земель от родных краев Ньюфаундленд, предвозвестник Нового Света. На самом деле все эти затерянные среди океана крупные острова не были полностью разобщены, так как многочисленные морские течения связывали их в некотором роде друг с другом. И поэтому можно говорить о существовании как бы естественного пути через океан. Викинги дали ему поэтическое название «Дорога лебедей», то ли имея в виду белых морских птиц, то ли белизну айсбергов.

Предшественниками викингов на этом пути были кельтские мореплаватели. В замечательной книге «Ланднамабок», объединившей все исландские морские предания, сказано, что Туле (Исландия) находится в шести днях пути от северных берегов Англии. В старинных английских документах мы читаем: «корабли ходили между Англией и Исландией еще задолго до того, как здесь обосновались норманны». В «Удивительном плавании святого Брендана в поисках рая» под покровом полулегенды скрыты дальние странствия ирландских монахов. Эти служители Бога с давних пор искали уединенные земли среди морских просторов. С островов Аран они выходили в открытое море и огибали Ирландию с запада. На своих «карре», легких суденышках, обтянутых кожей и смазанных маслом, монахи совершали плавание к Гебридским, Оркнейским, Шетлендским островам. Добирались до Фарерских островов, последней остановке на пути к Исландии с ее извергавшимися в море вулканами, которые казались им преддверием ада.

Картина эта не устрашала их, и, вероятно, около 795 года нашей эры они приплыли на засыпанный вулканическим пеплом остров, избрав его местом для покаяния. «Ланднамабок» упоминает о их пребывании в Исландии, когда там высадились викинги: «В то время остров был покрыт лесом от берегов до гор. Населяли его христиане, которых норманны называли папарами. Потом они покинули остров, потому что не хотели жить рядом с язычниками».

Хотя викинги и прежде могли знать предания об ирландских монахах-путешественниках, все же Исландию они открыли второй раз, видимо, случайно, занесенные туда во время шторма. У нас нет исторически достоверных сведений о том, кто первый пересек эту часть океана: швед Гардар Сварвассон или норвежец по имени Наддодр. Отдадим предпочтение Наддодру. Как и многие другие, он был изгнан из своей страны за убийство. Укрывшись на Фарерах, он остепенился, стал купцом и начал совершать рейсы между материком и островами. Однажды, по выходе из фиорда Сунндалсорд, его корабль был захвачен сильной бурей. Целых семьдесят два часа пришлось держать курс на север. На рассвете четвертого дня вдали показалась земля, изрезанная горами и фиордами. На берег Наддодр вышел один и поднялся на гору. Вернувшись на корабль он сказал своим спутникам: «Останавливаться здесь бесполезно, это необитаемая земля. Назовем ее Снееланд, Снежной Землею».

Остров не был необитаем, но жителей на нем было так мало, что их трудно было сразу отыскать.

Весть об открытии распространилась по всей Скандинавии, и некоторые пытались переселиться на этот остров. Снееландия, Снежная Земля, превратилась в Исландию, Ледяную Землю. И то и другое название было мало заманчивым, что, однако, не смутило вождя дружины Торвальда, который в 960 году был изгнан из Норвегии, как и Наддодр, за убийство. Собрав несколько преданных ему семей, он погрузил на корабль лошадей, коров, коз, свиней, кур и пустился в путь. Среди съестных припасов у них была рожь, соленая рыба, копченая свинина, лук, острые сыры, молочная сыворотка, вода и пиво.

На веслах и под парусом они доплыли до Исландии за двадцать дней. Однообразие пути нарушалось только штормами. Первый дом, построенный на исландской земле, принадлежал вождю дружины. Торвальд зажег от своего очага факел и побежал с ним по кругу как можно дальше, пока факел не погас. Так были определены границы первого поселения викингов в Исландии.

Было ли у викингов настоящее умение водить корабли, определять свои координаты или же они полагались больше на случай? Чтобы решить этот вопрос, следовало бы обратиться к их навыкам мышления, особенностям их ума, о чем мы всегда забываем. Эмпиризм первобытных людей достиг высокой степени совершенства, что сохранялось и в раннем Средневековье. На заре своих дальних плаваний викинги, люди искусные – как тогда говорилось, мудрые, – несомненно, умели определять морские пути по звездам, полету птиц, по направлению волн и преобладающих ветров.

В ясную погоду держаться определенного курса было сравнительно легко. Днем каждый в любой час мог видеть, где находится солнце, ночью на север указывала Полярная звезда. Можно было «взять курс» на восток или на запад, не рискуя сильно отклониться в сторону. В пасмурную погоду небесные светила исчезали. А когда они показывались вновь, то для уверенности, что вы на той же самой параллели, достаточно было установить, имеет ли Солнце в полдень или ночью Полярная звезда прежнюю высоту над горизонтом. Проверить это можно было даже без прибора, с помощью вытянутой руки.

Был ли у викингов компас? Большинство исследователей отвечают на этот вопрос: нет. Слово leidarsteinn, что значит «магнит», появляется только в XIII веке. Не следует забывать, что главной заботой путешественников прошлых веков было сохранение тайны. Об этом мы уже говорили, поминая карфагенского морехода Ганнона. Вплоть до XVII века, а иногда и позже, многие мореплаватели старались утаить все, что они знали, и для этого подделывали свой судовой журнал. Ориентироваться с помощью естественного магнитного камня китайцы умели еще ранее 120 года нашей эры. Позднее узнали магнит арабы, возможно, в те времена, когда плавание по русским рекам связало их со скандинавами. Дальние странствия викингов, может быть, и начинаются как раз с той поры, когда до них дошло это открытие. Это – гипотеза, однако ее нельзя обойти молчанием. Но был ли у викингов компас или нет, они при вождении кораблей, несомненно, использовали и свои астрономические знания, и свой опыт, хотя теперь уже невозможно получить об этом какие-то достоверные сведения.

К концу X века завершится исключительный подвиг одного норвежского семейства: всего за три поколения оно пересечет из конца в конец всю Северную Атлантику. Вы уже видели, как Торвальд, дед, покинул родную страну и обосновался в Исландии. Сын его, Эрик, доберется до Гренландии, а внук Лейв сделает последний шаг и проникнет в Новый Свет. Эту историю нам поведали два старинных исландских источника XIII и XIV веков: «Сага об Эрике Рыжем» и «Сказание о гренландцах», оба относятся ко времени ранних переселений.

Как говорится, яблочко от яблони недалеко падает. Похоже, что для Эрика, сына Торвальда, влияние среды усугублялось влиянием наследственности, так как он, недолго мешкая, убил двух своих соседей. В Исландии действовал еще старинный норвежский закон: за убийство полагалось изгнание. Эрик, получивший кличку Рыжий, был приговорен только к трем годам изгнания, свидетельство того, что преступление не было особенно тяжким. С собою в плавание он берет двадцать гребцов, штурмана-плотника, своего молодого слугу и двоих «помощников». Первая его команда: «Курс на запад». А это значит, что о возвращении в Норвегию даже не помышляли. Эрик всегда с жадностью слушал рассказы моряков о чудесных, неведомых землях на западе. На протяжении многих лет какое-то прямо космическое беспокойство увлекало почти всех искателей приключений на запад.

Искусный мореход, Эрик умело избегал скоплений плавучего льда, раздробленного мощными ударами волн. Спустя несколько дней (в саге не сказано, сколько именно) на горизонте засинела полоса мощных ледяных гор. Взяв курс на юг, капитан прошел у берегов этой суровой, неприютной земли до самой ее оконечности, которую он назвал мысом Исчезновения, – теперь это мыс Фаруэл, по-датски Фарвель, у эскимосов Уманарсуак, самая южная точка Гренландии. Перезимовал Эрик на соседнем островке и на следующее лето принялся за дальнейшие исследования. Пришла вторая зима, ее он тоже провел на каком-то острове, а с наступлением новой весны поселился в зеленой местности (назвав ее Крутым Косогором) около устья одного фиорда, который и стал потом называться Эрикфиорд. С окончанием срока изгнания Эрик вернулся в Исландию.

Гренландия, Зеленая Страна, это он дал ей такое название и не раз повторял его исландским викингам, надеясь увлечь их туда на поселение. В надеждах своих он не обманулся. Но из двадцати пяти кораблей с мужчинами, женщинами и всяким скарбом на борту, которые он повел за собой, только четырнадцать достигли Эрикфиорда, остальные повернули с полпути обратно или погибли в океане. Колония, однако, была основана. Она раскинулась на побережье Гренландии, менее суровом, чем в наши дни, потому что климат тогда был мягче. У края ледяного щита на всех пригодных землях появились фермы. Колонисты, приплывавшие каждое лето из Исландии, оседали в двух местах. В «Западном поселении», у мыса Исчезновения, где непосредственно управлял живший там Эрик, и в «Восточном поселении», дальше к северу, откуда каждое лето люди уходили на промысел ценного пушного зверя, добираясь чуть ли не до полюса.

«Исследования многочисленных комментаторов уже сильно затемнили это дело, и, если бы они продолжались, мы бы, наверное, вообще перестали что-нибудь понимать», – так с присущим ему юмором высказался в 1906 году Марк Твен об открытии викингами Американского континента. В самом деле, ведь единственный источник сведений об этом событии – саги – представляют собой эпические сказания, эпос, который, подобно «Песне о Роланде», содержит элементы сказочности, преувеличения. Однако в начале этого века методы исследования древних текстов значительно усовершенствовались, и мы можем с приемлемой точностью описать в общих чертах событие, которое нас теперь интересует. Вот как оно выглядело, если отбросить прикрасы и перевести все на современный язык.

Исландец по имени Хергольф и его жена, поддавшись на уговоры Эрика Рыжего, переселились в Гренландию, в то время как сын их Бьярни был в дальнем плавании. В один прекрасный день Бьярни, вернувшись в Исландию, увидел, что дом их пуст: ни отца, ни матери и никакой скотины во дворе.

– Где мои родители?

Соседи показали на запад:

– Уехали в ту сторону вместе с другими. Говорят, что в страну лугов и ледяных гор, которая называется Гренландия. До нее два или три дня пути.

И вот морскому волку страстно захотелось отыскать отца и мать, он привык всегда возвращаться на зиму под родительский кров. Бьярни опять вышел в море и взял курс на запад. Плыл он три дня, но земля не показывалась. Дул северный ветер и все вокруг заволакивалось густым туманом. Перегнувшись через борт, Бьярни отметил, что судно почти не продвигается вперед, его сносит в сторону. Когда наконец туман рассеялся и выглянуло солнце, Бьярни смог определить место своего корабля. «Определить с помощью морских приборов, – говорится в Саге, – восемь направлений». Непонятно, что это значит, но во всяком случае расчеты были не очень точны, так как Бьярни думал, что он все еще восточнее своей цели, а на самом деле он был уже к юго-западу от нее.

– Курс на запад.

Еще через сутки впереди показалась земля. Корабль приблизился к ней и поплыл вдоль берега, мимо небольших холмов, покрытых лесом.

– Здесь нет ледников, это совсем не Гренландия, – сказал Бьярни.

– Надо причалить и вытащить судно на берег, – предложила команда.

– Нет. Снова выйдем в открытое море и возьмем курс на север.

Через два дня слева по борту показалась земля, «низкий, покрытый лесом берег».

– Ну теперь-то уж сойдем на берег, – снова предложила команда.

– Нет, у нас еще хватит воды и припасов, чтобы добраться до Гренландии.

С юга дул свежий ветер, и судно быстро бежало по волнам. Через три дня на горизонте снова земля. «Крутая и гористая, покрытая снегом». На берегу никаких признаков жизни.

– Это еще не Гренландия.

По-видимому, это была Баффинова земля, а может быть, юго-восточная оконечность Лабрадора. Прошло еще четыре дня трудного плавания, и наконец вдали появились синие ледяные горы с полоской зелени у самого берега. Бьярни был так счастлив, когда нашел там своих родителей, что «оставался с ними все время, пока был жив Хергольф». Иногда он рассказывал людям о своих приключениях, ни минуты не сомневаясь, что открыл Новый Свет.

Одним из самых внимательных слушателей Бьярни был Лейв, сын Эрика Рыжего.

– Я тоже хочу доплыть до этих земель на западе. Продай мне свой корабль.

Построить в Гренландии новое судно было невозможно из-за отсутствия там леса. За свой корабль Бьярни получил хорошую цену, и Лейв отплыл на нем с командой из тридцати человек. Среди них был один, по имени Тиркир, немецкого происхождения, его называют «человеком с юга», так как он прибыл с Гебридских островов. Во время своего путешествия Лейв, видимо, старался разведать как можно больше. Сначала он плыл вдоль берегов Гренландии на север, потом повернул к югу и прошел те же самые земли, что видел Бьярни, но только он высаживался всюду со своими людьми. Одному побережью – возможно, это был южный берег Баффиновой земли – Лейв дал название Хеллуланд (страна плоских камней), другому – Маркланд (страна лесов), юго-восточной части Лабрадора, и, наконец, – Винланд, нечто вроде сказочной страны, где в реках плавают огромные лососи и «сладкая как мед роса капает с трав». Типичная для северных стран гипербола. Такие обороты речи встречаются во всех старинных сказаниях о мореходах. Название Винланд значит, конечно, «страна винограда», и в этом месте очень обстоятельный рассказ содержит, видимо, значительную долю истины. Пропадавший где-то несколько дней немец Тиркир вернулся обратно совсем пьяный. Когда опьянение прошло, он стал рассказывать:

– Я нашел виноградные лозы с кистями винограда, раздавил его и выпил сок. В стране, где я родился, хватает и винограда и виноградников, так что я знаю толк в вине, можете мне поверить. Это вино, что я здесь пил, было замечательное.

Поэтому Лейв и назвал эту местность Винланд. Комментаторы географы, изучив этот вопрос (южная граница мест обитания лососей и северная граница произрастания винограда), пришли к заключению, что Винланд должен был находиться на участке американского побережья между Бостоном и Нью-Йорком.

Лейв возвратился потом в Гренландию. В 1004 году его брат Торвальд тоже плавал на том же корабле к берегам Америки. В 1020 году торговец по имени Торфинн снарядил несколько кораблей и привез на это далекое побережье колонистов. Они жили там три зимы, строили дома, обрабатывали землю. Однажды в их поселке появились индейцы и понемногу с ними начинает устанавливаться связь. Отношения, сначала хорошие – меняли меха на ткани, – постепенно портились, и в конце концов норвежские викинги возвратились опять в Гренландию.

К тому времени их собратья уже устремили свои взоры совсем в другую сторону: они отправлялись в Западную Европу и Средиземноморье, чтобы основывать там герцогства, княжества и королевства. Форштевни сицилийских и мальтийских лодок и даже венецианских гондол хранят воспоминание о грозно задранных носах драккаров. Норманны, наводившие столько страху своими грабежами и войнами, оказались и необыкновенно способными строителями. Монархия норманнов на Сицилии сохранила и укрепила ее великолепную культуру, вобравшую в себя разнородные элементы. Не будем забывать, что эпопея эта зародилась на лоне вод океана и началась она в те времена, когда викинги с невероятной выдержкой и отвагой покоряли на своих беспалубных суденышках Северную Атлантику.