ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ФРАНКО-ПРУССКАЯ ВОЙНА. ФРАНКФУРТСКИЙ МИР. (1870 ― 1871 гг.)
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ФРАНКО-ПРУССКАЯ ВОЙНА. ФРАНКФУРТСКИЙ МИР. (1870 ? 1871 гг.)
Позиции России, Австро-Венгрии и Италии во время франко- прусской войны.
В дни франко-прусской войны основная дипломатическая проблема была одной и во той же и для Франции и для Германии. Останется ли война локализованной или же прусской войны последует вмешательство других держав? Над этим вопросом трудилась дипломатия обеих воюющих стран. Франция мечтала о вмешательстве Австро-Венгрии и Италии; Германия стремилась добиться их нейтралитета. Наибольшее значение имела при этом позиция России. Никто так много не поработал над тем, чтобы обеспечить Пруссии благожелательность России, как император французов. По сравнению с его «трудами» усилия Бисмарка, пожалуй, покажутся скромными.
Наполеон III и в 60-х годах не переставал противодействовать России на Востоке. Политика Крымской коалиции отнюдь не была им оставлена. Не забыли в России и о том, что император Наполеон III был одним из авторов унизительного для России Парижского трактата. Свежи были в памяти и попытки Наполеона III вмешаться в русско-польские отношения во время польского восстания 1863 г. Наполеон III проявлял легкомысленное пренебрежение к интересам царской России, и для царского правительства не было иного пути, кроме сближения с Пруссией. Вдобавок, поражение Пруссии неминуемо привело бы к усилению Австро-Венгрии. Для царского правительства в этом заключалось еще одно основание к тому, чтобы предпочесть победу Пруссии.
23 (11) июля в «Правительственном вестнике» появилась декларация России о нейтралитете. Последняя фраза этой декларации была весьма многозначительной: «Императорское правительство всегда готово оказать самое искреннее содействие всякому стремлению, имеющему целью ограничить размеры военных действий, сократить их продолжительность и возвратить Европе блага мира». Указание на «ограничение размеров военных действий» было призывом к Австро-Венгрии не вмешиваться в франко-прусскую войну.
Между тем, вмешательство Австро-Венгрии было весьма возможным. Император Франц-Иосиф, военные, феодально-аристократические и клерикальные круги Австрии жаждали реванша.
Политическая линия этих элементов встречала оппозицию со стороны австрийской буржуазии, которая не одобряла какого-либо антинемецкого выступления. Еще более активно противодействовали вмешательству в войну венгры. Они видели в Германии опору против ненавистных им славян и боялись, что успешный реванш позволит Габсбургам отнять у Венгрии те привилегии, которые она получила в 1867 г. Вот почему венгерский премьер граф Андраши решительно воспротивился военному выступлению Австро-Венгрии.
Исход внутренней борьбы в правящих кругах Австро-Венгрии был решен позицией русского правительства: австрийцам стало известно, что на их вступление в войну Россия ответит открытием военных действий против Австро-Венгрии.
В течение первого месяца войны главные усилия русской дипломатии были сосредоточены именно на предотвращении австрийского реванша. Однако, вскоре военные события изменили дипломатическую ситуацию. После Седана вопрос об австрийском вмешательстве отпал.
Что касается Италии, то король Виктор-Эммануил первоначально склонялся к союзу с Францией. Однако, на пути этого союза стояли серьезные препятствия. Соображения внутренней политики не позволяли Наполеону III задевать духовенство: следовательно, он не мог пойти на ликвидацию папского государства. Между тем, национальное объединение Италии оставалось незаконченным до тех пор, пока Рим не был включен в состав единого итальянского государства. С другой стороны, Италия находилась в столь сильной финансовой зависимости от Франции, что ссориться с Наполеоном III ей тоже было нелегко. Это грозило бы государственным банкротством. Перед войной велись оживленные переговоры о франко-итальянском союзе с участием Австрии. Они были прерваны началом военных действий между Францией и Пруссией. Бисмарк серьезно опасался выступления Италии и даже вел переговоры с Маццини и другими представителями итальянских республиканцев: в случае выступления Италии на стороне Франции Бисмарк собирался деньгами и оружием поддержать республиканское восстание в Италии. Окончательно внешнеполитическую позицию Италии на время франко-прусской войны определил Седан. Вместо того чтобы помогать Франции, итальянские войска 20 сентября вступили в Рим.
Иначе, чем на Австрию и Италию, военные успехи Пруссии повлияли на русскую дипломатию. Теперь Горчаков стал думать о скорейшем прекращении войны, с тем чтобы ослабление Франции не стало чрезмерным. Уже под влиянием первых успехов пруссаков, за несколько дней до битвы при Седане, царь написал письмо прусскому королю, убеждая его не навязывать Франции унизительного мира. Ответ Вильгельма I был мало утешительным. Король указывал, что «общественное мнение вряд ли позволит ему отказаться от аннексий».
После Седана французский поверенный в делах де Габриак стал пугать Горчакова, указывая на чрезвычайное усиление Германии. Горчаков посоветовал «правительству национальной обороны» Франции возможно скорее заключить мир. Он обещал, что царь снова напишет Вильгельму и посоветует ему соблюдать «умеренность». Он добавил даже, что в случае созыва европейского конгресса Россия заговорит на нем достаточно громко. По просьбе Горчакова Габриак показал ему телеграмму, в которой сообщал своему правительству о беседе с русским министром. В телеграмму Габриак включил было такую фразу: «Россия не допустит мира, не основанного на нашей территориальной целостности». Горчаков поспешил пресечь такое истолкование его слов: «Не допустить какого-либо положения, — сказал он, — это для великой державы значит обратиться к оружию, чтобы воспрепятствовать ему. Россия не может итти так далеко».
Царь и Горчаков согласились принять Тьера, который в октябре отправился в объезд по большим столицам просить о «заступничестве». Тьер был принят в Петербурге довольно любезно, но ему было сказано, что царь хочет мира. «Он окажет вам помощь, чтобы завязать переговоры, но не больше», — сказал Тьеру Горчаков. Царь действительно написал новое письмо Вильгельму. Ответ заставил себя довольно долго ждать. Когда он, наконец, пришел, Горчаков вызвал Тьера и сообщил ему, что «мир возможен». Он дал понять, что считает приемлемыми те мирные условия, которые, по его сведениям, будут предложены Пруссией. «Надо иметь мужество заключить мир», — закончил Горчаков. По возвращении во Францию, Тьер 30 октября прибыл в Версаль, где находилась прусская главная квартира. Здесь он встретился с Бисмарком, и между ними начались переговоры о перемирии. У Тьера был составлен совершенно определенный план действий. Он намеревался торговаться с Бисмарком как можно упорнее и дольше, но, дойдя до того предела, когда станет ясным, что Бисмарк больше не уступит ни на йоту, — капитулировать. Тьер горел желанием скорее развязать себе руки для расправы с нараставшим революционным движением рабочего класса. Ради этого он был готов принять выдвинутые Бисмарком тяжелые условия. «Правительство национальной обороны» собиралось последовать его примеру. Оно уже успело превратиться в правительство национальной измены. Но оно не посмело выполнить свои намерения. Оно испугалось народных масс Парижа, настаивавших на продолжении борьбы с врагом. Под давлением масс правительство отвергло мирные предложения, привезенные Тьером из Версаля. Так называемая «Турская делегация» правительства организовала сопротивление пруссакам. Глава этой делегации, Гамбетта, не разделял капитулянтских настроений своих коллег. Сопротивление Франции продолжалось до января 1871 г.
Переговоры Горчакова с Тьером свидетельствовали о том, что позиция русской дипломатии снова несколько изменилась. Советы пруссакам заключить мир на началах умеренности продолжались, но главная энергия направлялась уже на то, чтобы убедить французов скорее капитулировать. Из мемуаров Бисмарка известно, что это всецело отвечало и его желаниям: он боялся, как бы война не осложнилась чьим-либо вмешательством, и стремился возможно скорее договориться с французами. Горчаков решительно отказался от какого-либо коллективного выступления держав перед прусским правительством, о чем хлопотали австрийцы, или от созыва конгресса, о котором одно время он сам заговаривал.