Глава 18 ЭТНИЧЕСКИЕ ЧИСТКИ НА УКРАИНЕ И В ПОЛЬШЕ

Глава 18

ЭТНИЧЕСКИЕ ЧИСТКИ НА УКРАИНЕ И В ПОЛЬШЕ

Евреи не единственный народ, подвергшийся гонениям в родных краях, пострадавший от толп, полицейских и вооруженных солдат милиционной армии. Безусловно, с евреями обращались жестоко, но после освобождения жертвами националистического насилия стали и другие меньшинства.

Достаточно сравнить события в Кельце с теми, что происходили в других частях Польши в том же году. В конце января 1946 г. солдаты польского 34-го пехотного полка под командованием полковника Станислава Плуто окружили деревню под названием Завадка-Мороховска (или Завадка-Морохивска на украинском языке) под городом Санок на юго-востоке Польши. В этой деревне жили исключительно украинцы, чья этническая принадлежность и послужила единственной причиной бесчинств, которые там творились. По словам очевидцев, появление армейской части породило массовую бойню, не менее кровавую, чем во время войны.

«Они подошли к деревне на рассвете. Все мужчины побежали в лес, а те, кто остались, попытались спрятаться на чердаках и в погребах, но все напрасно. Польские солдаты искали везде, не оставляя ни одного уголка без внимания. Всякий раз, когда они хватали какого-нибудь мужчину, они тут же убивали его. В отсутствие мужчин они избивали женщин и детей. Мой отец спрятался на чердаке, и поляки приказали моей матери лезть наверх по лестнице и искать его. Приказ сопровождали сильные удары прикладами ружей. Когда мать полезла наверх, лестница внезапно подломилась, и она упала, сломав локоть. Пятеро поляков начали снова избивать ее прикладами, а когда она не смогла встать самостоятельно, пинали ее своими тяжелыми ботинками. Я побежала к ней со своей четырехлетней дочкой и хотела заслонить ее собой, но солдаты начали избивать меня и моего ребенка. Вскоре я упала без сознания, а когда очнулась, обнаружила свою мать и ребенка убитыми, а деревню охваченной огнем!»

Прятавшиеся в лесу украинские мужчины пришли сюда на следующий день, их глазам предстала картина тотального опустошения: «Ничего, кроме дымящихся развалин и нескольких передвигающихся теней, больше похожих на привидения, нежели людей». Помимо того что польские солдаты полностью разграбили деревню и увели большую часть скота, они убили десятки жителей, в основном женщин и детей. Страшнее факта самого их убийства были способы его совершения. Многих забили до смерти, выпотрошили или сожгли. У некоторых женщин были отрезаны груди, носы и языки, у иных – выколоты глаза. По словам одного польского солдата, который участвовал в резне, «среди нас были такие, кто получал удовольствие от этой бойни».

Большая часть источников информации на стороне украинцев, поскольку те преследовали интерес живописать жестокости поляков, но, даже допуская некоторую долю преувеличения, это было, безусловно, ужасающее происшествие, имевшее продолжение. Два месяца спустя солдаты вернулись в Завадка-Мороховску и велели всем оставшимся в живых жителям деревни собрать свои пожитки и идти через границу в Советскую Украину. Расстреляв, в качестве предостережения, группу из одиннадцати мужчин, они подожгли все оставшиеся в деревне здания, кроме школы и церкви. В конце концов в апреле после убийства еще нескольких жителей деревни уничтожили и их, а все население насильно выдворили из страны. В ходе этих операций были убиты пятьдесят шесть человек, многие получили ужасные раны. Деревня была стерта с лица земли.

Разница между массовыми убийствами в Завадка-Мороховске и погромом в Кельце состоит в том, что первые осуществляла неуправляемая толпа, а не армия. Травля и убийства евреев в Польше приобрели массовый характер, инспирированные широко распространившимся антисемитизмом. Однако это не следствие каких-либо действий правительства, а скорее его бездействие: антисемиты чувствовали, что могут нападать на евреев, уверенные в собственной безнаказанности. Правда, несколько человек, участвовавших в погроме в Кельце, предстали перед судом и даже были казнены за свои преступления. Резня же украинцев в Завадка-Мороховске, напротив, явилась следствием официальной политики правительства. Армейское подразделение было специально отправлено на юго-восток Польши, чтобы избавиться от проживавшего там украинского населения. В отличие от евреев, которых просто «побуждали» уехать, украинцев изгоняли целенаправленно, а в случае отказа их убивали или высылали насильно. В случае с Завадка-Мороховской армия проявила куда как больше рвения в своих действиях, вообще говоря несанкционированных. С правительственной точки зрения важным оказалась их успешность.

Случай с Завадка-Мороховской всего лишь эпизод – один из тысяч. Преследование и изгнание этнических меньшинств происходило по всей Европе, особенно в центральной и восточной ее частях. Но события в Польше особенно важны отчасти потому, что там прошла наиболее масштабная этническая чистка, кроме того, польско-украинская проблема имела колоссальные последствия для остальной Европы. Распоясавшийся национализм натолкнул Советы на мысль о внедрении его для своих целей и в Польше, и во всем восточном блоке. Таким образом, взаимное изгнание поляков и украинцев явилось печальным примером для подражания на всем континенте.

Однако для правильного понимания событий, произошедших в деревнях, вроде Завадка-Мороховски, необходимо вернуться к самому началу. Этническая чистка в Польше, по словам историков, происходила не обособленно, а после величайшей войны всех времен. Поляки не изгоняли украинцев просто ради изгнания: именно страшные события войны толкнули их на столь радикальные шаги.

ИСТОКИ ПОЛЬСКО-УКРАИНСКОГО ЭТНИЧЕСКОГО НАСИЛИЯ

Пограничные территории Восточной Польши неоднократно подвергались вторжению. Различные этнические общины, жившие в регионе разнообразных культур, реагировали на каждое вторжение по-разному. Большая часть польского населения оказывала равнозначное сопротивление и нацистам, и Советам в надежде на то, что Польша, возможно, как-то сможет вернуть себе довоенный статус-кво. Украинское население, напротив, было более разобщено. Почти все украинцы боялись и ненавидели русских, им было известно о той жестокости, с которой те управляли Советской Украиной в 1930-х гг., более того, многие радушно встречали немцев, по крайней мере, поначалу – как освободителей. Тем временем евреи не знали, кому доверять. Многие надеялись, что советская армия спасет их от польского и украинского антисемитизма; позже некоторые, по-видимому, понадеялись на немцев, которые спасут их от преследований со стороны Советов. К тому времени, когда этот регион подвергся третьему вторжению в конце 1943 г., горстка выживших евреев потеряла веру во всех, не принадлежащих к их кругу, независимо от национальности.

И Советы, и нацисты натравливали различные этнические группы друг на друга. Нацисты особенно стремились извлечь выгоду из национальных чувств украинцев, чтобы подавить остальную часть населения. Еще перед вторжением они вступили в контакт с украинскими крайне правыми политическими группировками, особенно с Организацией украинских националистов (ОУН) – нелегальным националистическим движением, сродни усташам в Хорватии или «Железной гвардии» в Румынии. ОУН, в свою очередь, преследовала свои цели. Нацисты соблазнили их обещанием независимости Украины в обмен на сотрудничество. В то время как самые сильные группировки этой сомнительной организации никогда не доверяли намерениям немцев, другие с воодушевлением позволяли себя эксплуатировать – отчасти разделяя некоторые намерения нацистов.

Самая позорная страница сотрудничества ОУН с нацистами – совместное уничтожение евреев. ОУН уже несколько лет говорила об этнической чистоте, об «Украине для украинцев» и о пользе революционного террора. Исполнение «окончательного решения», особенно в районе Волыни, наглядно продемонстрировало серьезность намерений ОУН. Массовые убийства, которые происходили на глазах у широких слоев населения, явились прообразом будущих этнических чисток в этом регионе. То, что когда-то считалось немыслимым, теперь стало реально возможным.

В течение 1941 и 1942 гг. 12 тысяч украинских полицейских близко познакомились с тактикой, которую применяли нацисты для убийства свыше 200 тысяч волынских евреев. Как коллаборационисты они участвовали в планировании операций: успокаивали местное население, внушая ему ложное чувство безопасности. Их же, в свою очередь, использовали для внезапного окружения еврейских деревень и поселений; они даже участвовали в некоторых расстрелах. Убийства евреев явились прекрасной школой для того, что последовало дальше.

В конце 1942 г., когда впервые стало очевидно, что власть немцев ослабевает, те же украинские полицаи стали массово дезертировать. С оружием в руках они присоединялись к новой вооруженной партизанской группе ОУН – Украинской повстанческой армии (УПА). Умение, приобретенное при нацистах, они теперь использовали для продолжения кампании против своих этнических врагов – не только немногих оставшихся в регионе евреев, но и его большого польского населения.

Массовые убийства поляков начались в тех же самых регионах, где украинские полицаи уничтожали евреев, – на Волыни. Существовало много причин, по которым здесь начались этнические чистки. Эта местность изобилует обширными лесами и болотами и очень подходит для партизанской деятельности. Отдельные польские общины были гораздо хуже защищены, чем в других местах; но предыдущие акции против евреев, безусловно, сыграли свою роль. Запреты уже были сняты, а молодые украинцы научились убивать, натренировавшись в массовых убийствах. В конце 1942 г. они приступили к зачистке региона, относительно свободные и от внешних, и от личных сдерживающих факторов.

В ходе жестоких массовых убийств за последующие несколько лет польские общины были вырезаны полностью – от стариков до новорожденных младенцев. Деревню Олексейту, например, сожгли в 1943 г. на Пасху во время операции, специально нацеленной на насаждение террора среди польского населения. В селе Высоко-Выжне дети оказались запертыми в католической церкви, которую подожгли. В селе Воля-Островека все польское население было собрано на школьном дворе. Пока мужчин по пять человек уводили в близлежащий сарай, чтобы зарубить, женщин и детей согнали в школу, которую затем взорвали с помощью ручных гранат, после чего подожгли.

В деревне Подкамень ночные налеты на отдаленные фермы и хутора заставили селян покинуть свои дома. Сначала они спали в поле, во избежание неожиданных нападений, но в конце концов нашли прибежище в местном монастыре. Однако 12 марта 1944 г. монастырь осадили войска УПА. Кроме нескольких человек, которым удалось спастись, выпрыгнув из окон, все, включая монахов, были перебиты. Их тела развесили вокруг монастыря ногами вверх как предупреждение остальным полякам о том, что их ждет, если они останутся в этом регионе.

Это всего лишь несколько примеров, иллюстрирующих насилие на национальной почве в польских деревнях в 1943–1944 гг. По сообщениям не только польских, но и немецких и советских источников, украинские партизаны обезглавливали, распинали, расчленяли, потрошили свои жертвы и часто выставляли тела напоказ, сознательно стремясь вселить ужас в оставшихся поляков. Они сжигали дома и церкви, разрушали до основания деревни и разграбляли все, что попадалось под руку. Это происходило на всей территории Восточной Польши и Западной Украины. Украинцев, которые пытались укрыть своих соседей-поляков, тоже убивали.

Даже сообщения самой УПА подтверждают намерение истребить поляков так же, как ранее евреев. Во многих районах им это удалось. Один из командиров УПА Дмитро Клячкивский советовал своим подчиненным «ликвидировать все мужское польское население от 16 до 60 лет» и распорядился «деревни, расположенные в лесах и около лесов, уничтожить до основания». Командир соединения УПА «Завыхост» Юрий Стельмащук признал, что ему отдали приказ на «тотальное физическое уничтожение польского населения во всех западных районах Украины. Выполняя его, бойцы нескольких объединенных банд УПА убили более 15 тысяч поляков в августе 1943 г.».

В ответ на такие события некоторые местные поляки начали организовывать собственные вооруженные отряды с целью самообороны. Польское подполье, оказывавшее сопротивление оккупантам, выделяло средства на защиту польского населения от У ПА. Некоторые волынские поляки шли к немцам в полицаи, чтобы иметь возможность отомстить. Естественно, немцы были только рады завербовать их. Вот так, по иронии судьбы, пошла новая волна коллаборационизма во имя контроля над бывшимипредателями, которые теперь скрежетали зубами от бешенства. Когда в 1944 г. пришли Советы, многие поляки вступили в Красную армию или НКВД – опять-таки с целью отомстить за все свои страдания. Украинские деревни сжигались, тысячи украинских крестьян истреблялись в официальных и неофициальных карательных акциях за действия УПА.

Украинские партизаны использовали эти акции как средство для оправдания впоследствии своих нападений на поляков и польские деревни. Таким образом, ситуация вступила в порочный круг. За последний год войны и вскоре после нее весь этот регион был охвачен настоящей гражданской войной. Начавшись на Волыни, она распространилась в Еалицию и Центральную Польшу. Поляки и украинцы массово убивали и жгли деревни друг друга с куда большим воодушевлением, чем во времена оккупации. Вальдемар Лотник – польский партизан – описал этот конфликт сурово:

«В предыдущие ночи они убили семь человек; в ту ночь мы убили их шестнадцать человек… Через неделю украинцы ответили тем, что уничтожили целое польское поселение: поджигали дома, убивали тех жителей, которые не смогли убежать, и насиловали женщин, которые попадали к ним в руки. Мы отплатили тем, что напали на еще более крупное украинское село, и на этот раз двое или трое из нашего подразделения убивали женщин и детей… Украинцы, в свою очередь, отомстили тем, что уничтожили село, в котором жили пятьсот поляков; пытали и убивали всех, кто попадал к ним в руки. Мы в ответ ликвидировали две их большие деревни… Так размах боевых действий нарастал. Каждый раз убивали все больше людей, сжигали все больше домов, насиловали все больше женщин. У мужчин очень быстро снижается чувствительность, и они убивают, словно больше ничего не умеют».

Именно исходя из этого контекста следует рассматривать массовое убийство жителей деревни Завадка-Мороховска. Иначе легко можно прийти к ошибочным выводам о том, что в Завадка-Мороховске произошло хладнокровное, чисто польское во имя этнической чистки, преступление. Однако обнаруживается, что подразделения, осуществлявшие эту резню, накануне понесли потери во время нападения бойцов УПА. Таким образом, преступление уже не кажется столь хладнокровным. А если двинуться еще дальше и увидеть, что некоторые из участников бойни были ветеранами гражданской войны между поляками и украинцами на Волыни, месть вообще приобретает веский мотив. Эти обстоятельства никоим образом не оправдывают то, что произошло в Завадка-Мороховске в 1946 г., или нападения на любую другую из украинских деревень, расположенных на юго-востоке Польши, но они отчасти объясняют их.

Даже по самым скромным подсчетам, около 50 тысяч польских гражданских лиц были убиты украинскими партизанами на Волыни и от 20 до 30 тысяч – в Галиции. В общем же итоге во время гражданского конфликта в приграничных районах были убиты до 90 тысяч поляков. Число погибших украинцев тоже исчисляется тысячами, но, поскольку поляки не включали этот конфликт в разработанный план геноцида, украинцы понесли гораздо меньшие потери, чем уничтожили сами, – возможно, всего 20 тысяч. Как и во многих других регионах, эти цифры сомнительны и являются предметом неутихающих споров между польскими и украинскими историками на тему того, кто имеет право считать себя жертвой. В каком-то смысле абсолютные цифры, фактически, не имеют значения – достаточно зафиксировать, что происходила яростная гражданская война, и с обеих сторон погибли тысячи людей. Но в другом смысле они чрезвычайно важны, особенно в обстановке, когда национализм снова поднимает голову в Европе. Украинцы, естественно, не хотят признавать роль ОУН и УПА как организаций, начавших цикл насилия. Пытаясь минимизировать число погибших поляков, они периодически искажают цифры. Некоторые поляки, с другой стороны, размахивают статистическими данными, как оружием, в историографическом пересмотре самой гражданской войны. В такой напряженной атмосфере маловероятно достижение какого-либо соглашения.

РЕШЕНИЕ СОВЕТОВ

Когда Советы снова вторглись в Украину и Польшу в 1944 г. и осознали, сколь далеко зашел разгоревшийся там этнический конфликт, они встревожились. Безусловно, допустить подобный хаос значило подорвать пути их снабжения, в то время как война еще продолжалась, а поскольку УПА начала также нападать на формирования Советов, назрела необходимость принятия веских мер для стабилизации ситуации.

Они пришли к выводу: если разные национальности не могут жить вместе мирно на одной территории, их нужно разделить. Разделение должно быть проведено в масштабе государства: поляки – в Польшу, украинцы – в Украинскую Советскую Социалистическую Республику.

Демаркационной линией между двумя народами должна была стать старая польская граница 1930-х гг. Ее отодвинули в сторону запада, чтобы большая часть территории, которую украинцы называли Западной Украиной, объединилась с Восточной. Это не только увеличивало территорию Советского государства, но и отнимало лавры у ОУН/УПА, предоставив украинцам то, за что они боролись. Поляки, жившие не на своей территории относительно этой границы, высылались в Польшу, равно как «репатриировались» украинцы по ту сторону границы.

Сказать, что это было сомнительное решение для того времени, значит сильно преуменьшить. Для польского правительства, находившегося в изгнании в Лондоне, идея перенесения украинско-польской границы так далеко на запад была немыслимой. Граница, которую предложили Советы, так называемая линия Керзона, отсекала от Восточной Польши территорию, по площади равную площади трех Прибалтийских государств – Эстонии, Латвии и Литвы, вместе взятых. Польский город Львов присоединялся к Украине, Брест-Литовск – к Белоруссии, а Вильно (современный Вильнюс) передавался Литве. Согласиться на такую границу значило бы одобрить советское вторжение в Польшу в 1939 г.

На первый взгляд западные союзники также выступали против подобного решения. И Черчилль, и Рузвельт ранее выражали свое возмущение предложением разрешить Советам завладеть этой территорией. Однако оба политика отдавали себе отчет в том, что противостоять планам Советов теперь, когда они уже заняли весь этот регион, невозможно. Никто из них и не подумал возразить Сталину. «Вы хотите, чтобы я начал воевать с Россией?» – резко спросил Рузвельт, когда его посол в Польше предложил США занять твердую позицию по этому вопросу.

Еще в ноябре 1943 г., когда Черчилль и Рузвельт впервые встретились со Сталиным в Тегеране, они оба дали ему понять, что не будут возражать против его планов включить восточные пограничные земли Польши в состав Советского Союза. Черчилль не делал из этого секрета и вскоре попытался убедить премьер-министра Польши Станислава Миколайчика принять свершившийся факт. Миколайчик решительно оказался. Рузвельт был более расчетлив и не комментировал свою позицию до тех пор, пока на следующий год не был снова избран президентом США, поскольку полагался на поддержку миллионов польско-американских избирателей. Окончательный удар по надеждам поляков нанесла следующая встреча «Большой тройки» в Ялте в феврале 1945 г., когда они совместно и официально объявили о переносе восточной границы Польши по линии Керзона.

Трагизм ситуации в том, что все произошло без учета пожеланий самих поляков. Не были даже проведены консультации с их избранными представителями до тех пор, пока эта сделку не ратифицировали в Тегеране. Поляки расценили это как предательство со стороны Англии и США. Когда Черчилль и Рузвельт в 1941 г. подписали Атлантическую хартию, они обещали не одобрять никаких территориальных изменений, «не согласующихся со свободно выраженными пожеланиями народов, которых те касаются». Согласившись на требования Советов в Тегеране и Ялте, они недвусмысленно нарушили обещание. В английских и американских правящих кругах многие разделяли эти чувства. Посол США в Польше Артур Блисс Лейн открыто назвал это «капитуляцией» перед Сталиным, политикой «потакания», сходной с попустительством Гитлеру перед войной, и «предательством» союзников Америки в Польше. В Великобритании член парламента от лейбористов Джон Рис Дэвис с горечью констатировал в палате общин: «Мы начали эту войну, руководствуясь вескими причинами и высокими идеалами. Мы опубликовали Атлантическую хартию, а затем наплевали на нее, растоптали и сожгли ее на костре – и теперь от нее ничего не осталось».

ВЫНУЖДЕННАЯ «РЕПАТРИАЦИЯ»

На конференции в Ялте очень мало задумывались о том, как скажется перенос границ на населении региона. Это сочли личным делом Сталина, на что западные союзники не могут оказать реального влияния. На самом деле со стороны Советов уже прокатилась волна арестов и депортаций. Они использовали свои привычные методы, едва появившись в этих краях. Сталин осторожничал, и полномасштабная депортация поляков серьезно не начиналась, пока не подписали Ялтинское соглашение.

Это было что-то совершенно новое для Советов, прекрасно знакомых с процессом депортации населения из одного региона в другой по национальным признакам. На протяжении 1920-х и 1930-х гг. целые народы в Советском Союзе перемещались, как фигуры на шахматной доске. Самым недавним перемещением явилась депортация татар из Крыма (который в то время еще не был частью Украины) в мае 1944 г. Однако до сих пор депортации проводились скорее по политическим или военным, нежели этническим причинам. Более того, Советы никогда еще не изгоняликакое-либо этническое меньшинство со своей территории в другую страну. Поэтому обмен населением между Украиной и Польшей отражал заметное изменение в советской политике.

Между 1944 и 1946 гг. из Советской Украины в Польшу были переселены 782 582 поляка. Еще 231 152 поляка выдворены из Белоруссии и 169 244 – из Литвы, что в общем итоге составило 1,2 миллиона человек. Многие из этих людей подвергались преследованиям со стороны властей и были вынуждены уехать. Правда, многие уезжали по своей собственной воле, спасаясь от продолжающегося этнического насилия, бушевавшего на протяжении всего 1945 г. и даже в 1946 г. Похоже, Советы и УПА для достижения общей цели работали в своеобразном тандеме. Например, Мария Йозефовска с семьей была выселена из своей родной деревни Червоноград, которую бойцы УПА впоследствии сожгли в июле 1945 г. Сразу же после этого нападения Советы предоставили специальный поезд для вывоза их с территории Украины в город Ярослав, расположенный в польской Галиции.

С благословения Советов поляки ответили тем же, «репатриировав» более 482 тысяч украинцев, главным образом из Галиции. Массовые убийства в Завадка-Мороховске тоже стали частью этого процесса, демонстрируя его жестокие методы. И снова официальные действия польского правительства сопровождались неофициальными акциями националистических группировок и членов подпольной Армии крайовой (Отечественной армии). Зверским расправам подвергались невинные граждане и даже люди, которые не считали себя украинцами. Например, лемки – этническая группа, проживавшая в горах под названием Бескиды, относящихся к Карпатам, – не испытывали никакого исторического интереса к Украине и хотели только сохранить за собой свои земли. Тем не менее они стали мишенью, их депортировали вместе с другим украиноговорящим населением. Попытки местных руководителей объяснить разницу между украинцами и лемками оказались безуспешными.

Неудивительно, что некоторые украинцы и лемки обратились к УПА за защитой от депортации. УПА в польской Галиции не так сильно зверствовала, как через границу на Украине, но все же не чуралась убийств, пыток и расчленения своих врагов. Один бывший польский солдат по имени Генрик Ян Мелькарек пылко пишет о своих сослуживцах, забитых насмерть боевиками УПА. Те вырезали им глаза и языки или привязывали к деревьям и оставляли умирать. Но, учитывая то, что больше никто не испытывал желания помогать им, многие украинцы не видели иной альтернативы вступлению в такие партизанские отряды или, по крайней мере, оказанию им поддержки. Нарастающая популярность УПА в Галиции только накалила ситуацию, еще больше оправдывая политику изгнания со своей территории этих общин.

Польская кампания «репатриации» 1945–1946 гг., какой бы жестокой она ни была, увенчалась успехом. Однако она столкнулась с главной проблемой: к концу 1945 г. некоторые украинцы, уже покинувшие Польшу, начали добровольно возвращаться назад. Многие обнаружили, что жизнь на Украине гораздо хуже, чем в тех местах, из которых они уехали, даже с учетом преследований со стороны поляков. Украина была гораздо хуже развита, чем Юго-Восточная Польша. К разрухе привел неоднократный переход из рук в руки во время войны. Кроме того, Советы не разрешали многим польским украинцам селиться в той местности, куда они должны были «возвратиться». Чтобы не допустить нарастания проблем с ОУН/УПА, более 75 % польских украинцев расселили в других регионах СССР. В результате тысячи украинцев в 1945 и 1946 гг. вернулись в Польшу, чтобы отговорить своих соседей-селян от отъезда. Это отчасти объясняет то, почему так много украинцев противилось депортации даже перед лицом нарастающих атак националистов.

В конце 1946 г. у властей Польши, которые хотели полностью изгнать со своей территории население, говорящее на украинском языке, наконец кончилось время, для этого отведенное. Чтобы положить конец репатриации, Советы закрыли границу между Украиной и Польшей. Это совершенно не устраивало польские власти, так как, по их оценкам, в стране оставалось еще около 74 тысяч украинцев, которые избежали репатриации. На самом деле цифры гораздо выше – всего около 200 тысяч человек. Польское правительство обратилось к Советам с просьбой разрешить продолжить этот процесс еще на какое-то время, но напрасно.

Возможно, если бы террористическая деятельность УПА прекратилась, правительство Польши почувствовало себя достаточно уверенно, чтобы наконец оставить украинцев и лемков в покое. Планы по продолжению их перемещения внутри страны, которые существовали уже в начале 1947 г., могли бы быть забыты, и вековой украинской культуре в Галиции позволили сохраниться. Возможно.

Такие предположения, однако, спорны, потому что напряженность между поляками и меньшинствами, говорящими на украинском языке, не ослабла и даже усилилась. Переломный момент настал 28 марта 1947 г., когда боевиками УПА был убит заместитель министра обороны Польши генерал Кароль Сверчевски. Это убийство стало катастрофой для польских украинцев и послужило оправданием репрессивных мер по отношению к ним. На следующий день польские офицеры начали открыто говорить о «полном истреблении остатков украинского населения в приграничном юго-восточном регионе Польши». Польские власти немедленно провели еще одну зачистку региона, чтобы искоренить все оставшееся украиноговорящее население.

Акция под названием «Операция «Висла» ставила своей целью не только уничтожить в Польше боевиков УПА, но и осуществить то, что ее разработчики хладнокровно назвали «окончательным решением» украинской проблемы.

ВЫНУЖДЕННАЯ АССИМИЛЯЦИЯ

Операция «Висла» началась в конце апреля 1947 г. и продолжалась до конца лета. В ее задачи входило не только «уничтожить банды УПА», но и провести совместную работу с государственным бюро по репатриации с целью проведения «эвакуации всех лиц украинской национальности из этого региона на северо-западные территории и расселения их там максимально разреженно». Историки, которые утверждают, что единственной целью операции было лишить УПА поддержки, игнорируют четкие директивы, выпущенные Управлением государственной безопасности, открыто объявившим этническую чистку страны особой задачей.

Эта операция должна была искоренить всех оставшихся украиноговорящих граждан – мужчин, женщин и детей, – затронув даже смешанные польско-украинские семьи. Людям давали несколько часов на сборы, а затем увозили в транзитные центры для регистрации. Оттуда их должны были переправлять в различные населенные пункты на западе и севере страны, бывших когда-то немецкими территориями, а теперь ставших частью Польши. Теоретически члены семьи должны были ехать вместе, но на практике каждому депортируемому был присвоен номер, и их увозили вместе с теми, кто зарегистрировался в одно и то же время. Таким образом, членов одной семьи, зарегистрировавшихся отдельно, часто отправляли в города и деревни, находившиеся на большом расстоянии друг от друга, если только им не удавалось уговорить (или подкупить) чиновников и остаться вместе. Подразумевалось, что семьям разрешается брать с собой одежду и ценные вещи и даже какое-то количество домашних животных, чтобы обеспечивать себя на новом месте. В реальности им редко давали достаточно времени, чтобы как следует собраться, и часто принуждали оставлять хорошие вещи, а потом их растаскивали соседи-поляки. Многие также отмечали, что во время путешествия их грабили бессовестные охранники или банды местных жителей.

Война сделала практику переселения обыденной, к 1947 г. перемещение украинцев шло уже более двух лет. И это было не такое значительное событие по сравнению с полномасштабным изгнанием с континента немцев. Но об этом в следующей главе. Польские власти хотели не просто выселить эту этническую группу, но и заставить ее отказаться от всех притязаний на отдельную национальность, вынудить поменять речь, манеру одеваться, способы отправления религиозных обрядов и получения образования. Власти уже не собирались позволять им оставаться украинцами или лемками. «Потому что они хотели, чтобы мы все стали поляками».

Из современных интервью с говорящими на украинском языке поляками становится ясно, сколь мучительным был этот процесс. Для Анны Климаш и Розалии Найдух – лемок, депортированных из деревни Беднарки в Галиции, – самой тягостной оказалась сама ссылка и особенно поведение соседей-поляков. Не собираясь ни поддерживать, ни помогать им, местные поляки, казалось, радовались, избавляясь от них, и с воодушевлением грабили их дома даже еще до того, как они их покинули. Селяне, которые отказывались впускать мародеров в свои дома, подвергались избиениям; другим приходилось стоять рядом и наблюдать, как на их глазах обчищают дома. У некоторых ссыльных воровали даже вещи из телег, пока те их нагружали, со словами: «Да не бери ты и то, и это. Тебе это больше не понадобится…»

Для других самым тяжелым временем был период неизвестности, наступивший после отъезда, когда они ожидали в убогих пересыльных лагерях распределения на новое место жительства. Этот период мог длиться от нескольких дней до нескольких недель. Ольга Жданович, украинка из Грязева в Галиции, в течение трех недель спала под открытым небом в пересыльном лагере в Тростянице. Селяне из Беднарки провели в лагере в Загоржани две недели – тоже без крыши над головой и только с тем небольшим запасом еды, который они взяли с собой. Розалия Найдух дошла до того, что воровала корм для скота у местных крестьян, чтобы кормить свою скотину. Анна Шевчук и Миколай Сокач вспоминают, как спали под своими телегами рядом со скотиной – единственное место, спасавшее от непогоды. На протяжении этого времени всех депортированных допрашивали польские чиновники, давая понять, что сама их этническая принадлежность делает их потенциальными террористами УПА.

Именно в пересыльных лагерях арестовывали тех, кого больше всего подозревали в участии в партизанском движении. Для этих людей стресс от переезда теперь становился кошмаром. Их отправляли в тюрьмы и лагеря для интернированных лиц, из которых самой дурной славой пользовался лагерь в Яворзно – бывший нацистский лагерь, доставшийся в наследство польским властям. Здесь их избивали, грабили и принуждали жить в режиме недоедания, отсутствия санитарии и медицинской помощи. Одним из комендантов лагеря был печально известный Соломон Морель, переведенный сюда после руководства лагерем для немцев в Згоде (см. главу 12). Как и в Згоде, заключенных здесь пытали садисты-охранники, подвешивая их к трубам, пронзая булавками, насильно вливая в них различные жидкости и избивая металлическими прутьями, электрическими проводами, прикладами винтовок и разными другими предметами. В украинском лагере Яворзно 161 узник умер непосредственно от плохого питания, пятеро – от тифа и две женщины совершили самоубийство.

Тем временем для большинства украинцев следующим этапом стала поездка к новому месту жительства. Друзей и знакомых разделяли и грузили в поезда вместе со скотом – по четыре семьи с домашними животными в каждом товарном вагоне – и перевозили в бывшие провинции Германии – Восточную Пруссию, Померанию и Силезию на другом конце Польши. Но это путешествие ничто по сравнению с ужасами и испытаниями тех, кто оказался в Яворзно. Эта поездка могла занимать до двух недель, в течение которых депортированные зарастали грязью и вшами.

Несмотря на неизвестность и дискомфорт путешествия, оно иногда было не таким неприятным, как появление в незнакомой местности. Каждая семья получала место назначения и по приезде должна была явиться в местное государственное бюро репатриации. Ей должны были выделить дом для жилья. Иногда, правда, она выигрывала его в лотерею. Брошенные бывшими хозяевами-немцами, дома стояли обставленные мебелью – идея состояла в том, что мебель, которую перемещенные украинцы и лемки оставляли на прежнем месте, должна была заменить мебель в их новых домах. Однако в реальности все, что представляло собой хоть какую-то ценность или полезность, давно уже было разграблено или конфисковано коррумпированными чиновниками. К 1947 г. все самые лучшие дома уже заняли переселенные поляки, оставались лишь бесхозные здания, опустошенные квартиры или разрушенные фермы с безнадежно бедной почвой. Семьи, которые приехали сюда, часто бросали эти места и бродили по окрестностям в поисках чего-то лучшего.

Обычно прием, им оказанный, был далек от теплого. Так как цель изъятия людей из их общин состояла в том, чтобы рассеять их, семьи из одной и той же деревни не могли оказаться в одном районе. И действительно, часто только некоторым семьям разрешалось остаться вместе, разросшиеся же семьи разделяли так же, как и всю общину. Поэтому в большинстве случаев семьи оказывались в полной изоляции, не имея поддержки со стороны своей общины. Хуже того, их окружали враждебно настроенные люди, активно презиравшие их. Многих поляков, депортированных из Волыни и других районов Советской Украины, тоже переселили в эти края. Пережив жестокую гражданскую войну на родине, поляки не желали видеть своими соседями украинцев. Некоторые украинцы, депортированные во время операции «Висла», рассказывают о том, как в городах, куда они переехали, их избивали поляки, иных поляки просто избегали. Словом, практически все столкнулись с трудностями при поисках работы или завязывании дружеских отношений.

Антиукраинские предрассудки бытовали везде. Миколай Сокач вспоминает, как его арестовали и избили солдаты милиционной армии, убежденные в том, что он боец УПА. У него не было иного выбора, кроме как смириться с таким положением дел, по его словам, «лемки часто подвергались избиениям». Те, кто побывал в Яворзно, вспоминают, как местные жители швыряли в них камни и плевались, потому что они якобы несли ответственность за убийство генерала Сверчевски. Теодор Шевчук вспоминает, как поляк-землевладелец, на которого он работал, говорил: «Я не буду платить этим проклятым украинцам! Они могут работать за еду». И таких примеров множество.

Там, где украинцы и лемки все же случайно встречали своих соплеменников, возможности для взаимопомощи или общения были редки. Официальная паранойя в отношении УПА породила правила, запрещающие людям, говорящим на украинском языке, собираться группами более нескольких человек. Всякого, кто говорил на украинском языке с кем-то еще, автоматически начинали подозревать в заговоре. Православная и униатская церкви были также запрещены, что вынуждало украинцев молиться на иностранном языке в католических церквах или не молиться совсем.

Так как цель операции «Висла» состояла в том, чтобы ассимилировать украинцев в польском национальном государстве, дети становились центром внимания властей. Их вынуждали говорить по-польски в школе, запретили изучение украинской литературы. Мальчиков и девочек, застигнутых за беседой на украинском языке, сурово отчитывали, порой и наказывали. Им навязывали обязательные уроки католической веры, равно как и обычное сталинско-коммунистическое воспитание, как часть образования каждого ребенка. Малейшая индивидуальность, противоречащая официальной польской индивидуальности, была под запретом.

Ассимиляция не представлялась возможной, поскольку одноклассники зачастую напоминали о том, что они не поляки. Дети смеялись над их произношением, дразнили, иногда угрожали физической расправой. «Украинских» детей не приглашали в дома польских детей. Их отличие от одноклассников и изоляция от всех других детей ставили их в положение детей немцев в Скандинавии. Пока еще не появились исследования жизненных перспектив этих детей в сравнении с другими детьми, как это было в Норвегии, разумно предположить, что они, вероятно, испытывали столь же сильную тревогу, стресс и депрессию в последующие годы жизни. В настоящее время многие украинцы снова открыто говорят о себе как об отдельной группе в польском обществе, что было бы совершенно немыслимо в начале 1950-х гг.

Единственным желанием, объединившим этих людей и миллионы других людей, переселенных из своих родных мест после Второй мировой войны, – было желание вернуться «домой». Однако в этом единственном им было отказано. Те, кто пытался вернуться в свои деревни в Галиции, сталкивались с солдатами милиционной армии и оказывались под угрозой насилия или тюремного заключения. Иные не видели в этом смысла. В отсутствие общин, в которых они выросли, их деревни уже не являли собой прежнюю идиллию. Когда Ольга Жданович спустя много лет посетила Грязево, она там ничего не нашла. «Деревня была сожжена – ее больше не существовало».

Этническую чистку в Польше в 1947 г. нельзя рассматривать изолированно. Это результат гражданской войны и более чем семилетнего насилия по расовому признаку, начавшегося в 1939 г. Она зародилась во время холокоста польских евреев, особенно массовых убийств на Волыни и сотрудничества украинских националистов с нацистами при осуществлении этих и последующих зверств. После войны изгнание этнических меньшинств в Польше проводилось с явной помощью Советского Союза, но последующее переселение и ассимиляция украинцев и лемков проводились поляками по собственной инициативе. Операция «Висла», в сущности, последняя акция в войне национальностей, начатой Гитлером, продолженной Сталиным и завершенной польскими властями. К концу 1947 г. в Польше практически не осталось этнических меньшинств. По иронии судьбы и с учетом ответственности украинцев за первоначальный импульс Польша стала гораздо более этнически однородной, чем ее соседка. Лозунг «Украина для украинцев», выдвинутый ОУН, так и не воплотился в жизнь – особенно в восточных районах республики, где сохранилось польское и еврейское меньшинство даже в то время, когда Западная Украина обменивалась населением с Польшей. Лозунг «Польша для поляков», наоборот, к концу 1940-х гг. стал не просто стремлением, а свершившимся фактом.

Процесс, всего за несколько лет уничтоживший веками существовавшее культурное разнообразие, проходил в пять этапов. Первый этап – истребление евреев, которое осуществлялось нацистами, при пособничестве польского антисемитизма. Второй – травля возвращавшихся в Польшу евреев, которая, как явствует из предыдущей главы, заставила их бежать не только из Польши, но и из Европы вообще. Третий и четвертый этапы – изгнание украинцев и лемков в 1944–1946 гг. и их ассимиляция в ходе операции «Висла», проведенной в 1947 г.

Финальный акт этнической «зачистки» Польши – изгнание немцев, о чем речь пойдет в следующей главе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.