ПОШАТНУВШАЯСЯ УСТАНОВКА

ПОШАТНУВШАЯСЯ УСТАНОВКА

В индивидуальной психологии есть понятие установки. Это нечто, подобное эмоциональной предрасположенности, предвзятости, готовности к определенным реакциям в соответствующих обстоятельствах. Такая реакция вырабатывается в результате опыта, знаний или традиций.

В простейшем виде установка вырабатывается у животных при дрессировке или при экспериментах, которые проводил, в частности, И.П. Павлов на собаках. Человек способен выработать установку самостоятельно и вполне сознательно, но в дальнейшем она может проявляться у него вне зависимости от рассудка, подсознательно.

Особенность установки в том, что она может со временем закрепляться (переходя в подсознание), если она периодически подкрепляется. Так действуют, например, влюбленные, которые преподносят предмету своей страсти подарки и говорят комплименты. При постоянном повторении такого рефлекса (появление данного человека – подарок – удовольствие от подарка) через некоторый срок предмет любви может испытывать удовольствие уже при встрече с данным субъектом. Возможно, такой способ ухаживания, увенчанный успехом, породил известную поговорку: «Любовь зла, полюбишь и козла».

Шутки шутками, а в политической жизни установка играет немалую роль. Например, когда после Великой Отечественной войны снижались цены (а до нее – увеличивалось благосостояние советского народа), это серьезно укрепляло авторитет Сталина и установку на признание его великим вождем и отцом народа. Дело тут не просто в задабривании населения, а в подтверждении верности взятого им политического курса, в реальности и честности его обещаний.

Правда, со времен горбачевской «перестройки» в общественное сознание стали вколачивать мысль, будто замечательные успехи советского народа в труде и в боях объясняются… животным страхом сталинских репрессий, что «стройки коммунизма» возводили главным образом заключенные, а в атаки против гитлеровцев шли либо штрафные батальоны, либо подневольные бойцы, подгоняемые сзади заградительными отрядами.

Увы, подобные бредовые для здравого ума идеи не только пропагандировались, но и находили благоприятную почву в умах немалого числа служащих, интеллигентов. Им даже не приходило в голову, что число работавших заключенных составляло ничтожную долю от числа всех трудящихся (один-два человека на сотню), «штрафников» – еще в десять или сто раз меньше. Но главное, пожалуй, другое.

В нашей стране появилось немало граждан, которым трудно было поверить, что возможен подлинный трудовой энтузиазм, а также подлинный героизм в войне. Это скептики, циники, приспособленцы и лицемеры, не способные не только на героические, но и просто на достойные поступки. Опошление героического прошлого, да еще своего собственного народа, своих действительно героических недавних, а отчасти еще живущих предков – показатель глубокой духовной эрозии, нравственной деградации. У такого народа не может быть достойного будущего.

Увы, такую подлейшую установку вырабатывали долго и упорно внешние и внутренние враги СССР. И когда Хрущев выступил с докладом, ниспровергающим культ Сталина, это был удар колоссальной силы по сложившейся идеологической установке. В данном случае совершенно неважно, насколько справедливы или несправедливы были обвинения Хрущева в адрес недавнего вождя, которому он сам пел дифирамбы. Не имеет существенного значения и то, в какой степени был оправдан культ личности Сталина. Важно, что восхищение вождем и доверие к нему культивировались годами и подтверждались замечательными достижениями страны, а затем еще победой в Великой Отечественной войне. Это было чувство, укоренившееся в подсознании миллионов граждан как четкая установка. Она в значительной степени содействовала единению людей и признанию коммунистической идеологии в массах.

Эта установка основательно пошатнулась после выступления Хрущева на ХХ съезде партии. С этого времени начался идейный разброд. А все приспособленцы и лицемеры, вступившие в партию из-за карьерных соображений, получили подкрепление своим самым низменным устремлениям и оправдание подлости своей и лжи.

В общественной жизни феномен коллективного подсознания играет существенную и до сих пор не оцененную по достоинству роль. Комплекс установок обеспечивает общественную стабильность. Крушение установки – подрывает ее, содействует наступлению смутного времени разброда и шатаний.

Для России конца XIX века такой устойчивой официальной идеологической установкой продолжала быть триада: «Самодержавие, православие, народность». Ее укоренению содействовали экономические успехи страны в конце XIX века во время правления Александра III. Индустриализация, расширение сети железных дорог, оживление торговли, а еще раньше, при Александре II, отмена крепостного права – все это подтверждало истинность идеологической установки. Безусловно, немалое количество демократически и республикански настроенных граждан стремилось свергнуть или ограничить конституцией самодержавие; о революционерах и говорить нечего.

В народе было иначе. Самодержавие было освящено не только вековой традицией, но и авторитетом православной церкви.

Правда, последнее десятилетие ХIХ века было омрачено страшным голодом в 1891 и 1892 годах. Затем началась эпидемия холеры в Прикаспии и Поволжье, сопровождавшаяся холерными бунтами: расползся слух, будто врачи и фельдшеры специально морят народ по приказу высшего начальства. Но и при этом вера в царя сохранялась.

Александр III умер в 1894 году. На престол вступил его сын Николай II. В связи с этим земские деятели передали ему письмо, в котором, помимо изъявления верноподданнических чувств, высказывалась надежда на то, что будет предоставлено больше свободы печати, возможности «для общественных учреждений выражать свое мнение по вопросам, их касающимся, дабы до высоты престола могло достигать выражение потребности и мысли не одних только представителей администрации, но и народа русского».

Надо сказать, что представители земства, в отличие от царских чиновников, были более или менее близки к народу. Например, во время голода они вели большую работу по организации столовых для голодающих и санитарных пунктов. Они понимали, что обязанность царя – служить русскому народу (они так и написали царю), для чего необходимо лучше знать заботы, нужды, надежды простого люда.

19 января 1895 года на торжественном приеме Николай II дал суровую отповедь тем, кто надеялся на более тесное сближение самодержавия с народом и низшим дворянством, разночинцами, мелкими служащими, интеллигенцией. Он сказал: «Мне известно, что в последнее время слышались голоса людей, увлекающихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я… буду охранять начало самодержавия так же твердо, как охранял его мой незабвенный покойный родитель».

У многих людей, безропотно принимавших самодержавие и желавших укрепить его, модернизировать в связи с изменившейся исторической и социальной ситуацией, это вызвало сильное чувство разочарования. «Но в простом и темном народе, – писал в этой связи В.Г. Короленко, – надежда еще жила, и нужно было много тяжелых уроков, чтобы ее разрушить».

И один из подобных уроков не заставил себя ждать. 14 мая 1895 года в Москве происходило коронование Николая II и его молодой жены. В честь этого события москвичи вышли на улицы как на великий праздник. На обширном Ходынском поле было организовано массовое гуляние. Сообщалось, что в качестве подарков будут розданы кружки с царскими вензелями и портретами. Сотни тысяч людей отправились на Ходынку.

Вот как описал дальнейшие события В.Г. Короленко:

«День выдался хороший, праздничный. Народу высыпало видимо-невидимо, так что становилось страшно глядеть на это людское море, колыхавшееся, точно настоящий океан. Особенная давка происходила около деревянных балаганов, где были выставлены царские подарки. Ожидали сигнала, чтобы броситься к этим балаганам, а в ожидании толпа колыхалась без мысли и воли, точно колосья под ветром. Очевидцы говорили, что уже заранее ужас охватывал от предчувствия беды; уже некоторые падали, кричали дети, женщинам становилось дурно. Наиболее благоразумные старались выбраться из толпы. Но вся толпа была охвачена точно безумием – желанием получить десятикопеечную царскую бирюльку, чтобы с торжеством принести ее домой и поставить в красный угол под иконами».

Такова была общая установка. Она основывалась не только на стремлении добыть кружку (будто в таких вещах была острая необходимость), а более всего на желании получить именно памятный царский подарок. Тут проявлялась любовь не столько к данной вещи, сколько к царю.

Дальше произошло вот что (продолжим рассказ Короленко):

«И вот сигнал был подан. Толпа ринулась к балаганам. Задние напирали на передних. Передние не могли попасть в тесные проходы. Их прижимали к углам ограды, к стенам, перегибали пополам на барьерах и раздавливали. Раздались нечеловеческие крики. Начался слепой ужас. Кто падал, тот уже не подымался, – его топтали, не глядя и не рассуждая, насмерть… Толпа, не зная, куда податься, кидалась из стороны в сторону. Люди мяли друг друга… Кинулись в одну сторону, где была канава, ничем не огражденная. Толкаемые сзади, люди падали друг на друга и задыхались.

Коронация Николая II

Когда это торжество с царскими подарками кончилось, – на площади оказалось множество трупов. Их уложили рядами. Родные узнавали тут своих, и над Ходынкой, над прилегающими к ней местами, над всей Москвой встали плач, стоны, отчаяние…»

А что сделал царь? Он не отменил празднеств, не объявил траурные дни, не приказал выявить виновников катастрофы, которые организовали дело так, что произошли массовые убийства. Царь с женой в тот же вечер присутствовали на придворном балу и, по-видимому, участвовали в танцах и веселье.

В тот день на Ходынском поле погибли 1389 человек, а около полутора тысяч получили тяжелые увечья. Суеверные люди сочли это дурным предзнаменованием, обещающим «кровавое» царствование. Для здравомыслящих людей стало ясно, что доброта и заботливость царя распространяются лишь на его близкое окружение, а до народа ему, в сущности, дела нет. В его намерения не входила служба на благо России, ему больше нравилось, чтобы Россия служила ему.

В те дни, когда множество москвичей оплакивало своих убитых или изувеченных родных и близких, царь и его окружение продолжали участвовать в придворных торжествах, о чем уведомляли ежедневные газеты. Трудно было придумать более резкий контраст между правителем и народом. Самодержавие и православие (во всяком случае, церковные иерархи) оказались на одной стороне, а народ – на другой, и между ними все шире разверзалась пропасть.

Слухи и толки о торжествах и трагедии в Москве распространялись по России. Вера в справедливого и доброго царя сильно пошатнулась. В коллективном подсознании народа стала рушиться установка, закреплявшаяся десятилетиями (явно или неявно): самодержавие – православие – народность. И этот удар должен был отозваться в дальнейшем, в периоды испытаний японской и мировой войнами, а также в период экономического кризиса начала XX века.

Трагедия на Ходынском поле

К сожалению, эффект крушения общественной установки остается практически неизученным. В индивидуальной жизни такое явление приводит к депрессии, истерике, психическим аномалиям. Характерный пример – вспышки ревности, приводящие порой к убийствам. Вспомним, как действует Отелло, когда рушится его вера в любовь Дездемоны (сильная установка).

В обществе крушение установки происходит не очень быстро и может привести к разброду и смуте, когда доверие и любовь к властителю переходят в прямо противоположные чувства. Установка основана на вере, и уже одно только ослабление ее способствует целому ряду социальных конфликтов.

Развитие технической цивилизации привело к преувеличению значения в жизни общества экономических материальных факторов. В этом особенность и буржуазных и марксистских обществоведов. На первый взгляд может показаться бесспорным, что сознание, духовное бытие определяется материальными факторами. Из этого следует логический вывод о существовании «классового сознания», особенностей психологии различных социальных групп.

Социальное положение и профессия накладывают свой отпечаток на склад ума и характера. Но насколько существенно такое влияние? Вспомним знаменитейших анархистов – дворян Бакунина, князя Кропоткина. Да и Маркс, Энгельс, Ленин вовсе не были обездоленными пролетариями. Наиболее революционно настроенными были достаточно обеспеченные и образованные рабочие. И это понятно. Подсознательную установку на сохранение традиций, верований, общественного уклада способны преодолеть люди свободомыслящие или доведенные до отчаяния.

Как писал французский социолог и психолог Густав Лебон: «Идеи могут оказать настоящее действие на душу народов, только когда они, после очень медленной выработки, спустились из подвижных сфер мысли в ту устойчивую и бессознательную область чувств, где вырабатываются мотивы наших поступков. Они составляют тогда некоторым образом часть характера и могут влиять на поведение».

В массе людей господствует главным образом коллективное подсознание – те самые идеи, которые сделались привычными и воспринимаются как аксиомы, можно сказать, превратившиеся в условные рефлексы. «Так принято», «так надо», «в это верят все» – вот основания для подобных идей. Надо обладать немалой смелостью, дерзостью мысли, надо уметь подчинить чувства рассудку для того, чтобы опровергать общепринятую установку.

До 1895 года в России лишь сравнительно небольшая часть населения полностью разуверилась в триаде «православие, самодержавие, народность» (как говорили: «За Бога, царя и Отечество!»). В этом году, однако, произошел и сильный сдвиг в массовом сознании, пошатнувший официальную установку. Это напоминает тектонические движения земной коры. В результате действия внешних и внутренних сил происходит накопление напряжения, потенциалов, сил сжатия и растяжения до тех пор, пока они не достигнут критического значения. А тогда происходят резкая разрядка, содрогание каменных блоков и землетрясение.

А в стране подобным образом накапливается духовная напряженность, пока она не достигнет такой силы, что снесет традиционные установки и начнется общественная катастрофа.