РЕВОЛЮЦИОННАЯ СМУТА

РЕВОЛЮЦИОННАЯ СМУТА

В кратком вступлении к своим «Очеркам русской смуты» А.И. Деникин писал:

«В кровавом тумане русской смуты гибнут люди и стираются реальные грани исторических событий. После свержения большевизма, наряду с огромной работой в области возрождения моральных и материальных сил русского народа, перед последним с небывалой еще в отечественной истории остротой встанет вопрос о сохранении его державного бытия.

Ибо за рубежами русской земли стучат уже заступами могильщики и скалят зубы шакалы, в ожидании ее кончины.

Не дождутся. Из крови, грязи, нищеты духовной и физической встанет русский народ в силе и разуме».

Так он думал сразу после поражения Белой армии в Гражданской войне. Он-то хорошо знал, с какой плохо скрываемой радостью воспринимали на Западе кровавую русскую междоусобицу. Ведь ему самому приходилось получать поддержку западных держав, но такую, чтобы ни у белых, ни у красных не было решающего перевеса, чтобы великая Россия – именно она – потерпела полное поражение и перестала быть великой державой.

Деникин в ту пору уповал еще на свержение большевизма и установление в России демократических порядков, за которые он и его армия воевали. Однако его надежды не сбылись. А большевики сумели не только одержать победу, но и в кратчайшие сроки восстановить страну, хотя уже под новым именем – СССР.

Отвлечемся ненадолго и представим себе, что могло произойти, если бы власть большевиков была свергнута? Вопрос, конечно, вроде бы праздный и умозрительный. Однако ответ на него мы получили в конце XX века, когда действительно власть КПСС была свергнута и перешла в руки «демократов», ориентированных на Запад. Началась эта «революция сверху» в 1985 году, когда по инициативе М.С. Горбачева грянула «перестройка». Началась она с чистки и обновления руководящего партийного аппарата, куда были введены, как потом оказалось, ярые антисоветчики Э.А. Шеварднадзе, Б.Н. Ельцин, А.Н. Яковлев и многие другие.

С той поры прошло 17 лет, и власть новоявленных «демократов» в стране укреплялась. И что в результате? Полный развал СССР, превращение России в третьеразрядное государство, торгующее своими природными ресурсами и залезшее в долги западным кредиторам (при резком обнищании и вымирании населения).

А теперь вспомним, что произошло через 17 лет после окончания в 1921 году Гражданской войны. В 1938 году СССР, с неимоверными трудностями и напряжением преодолев разруху, превратился в сверхдержаву, уступавшую по своему экономическому потенциалу только США. При этом прирост населения в нашей стране был выше, чем во всех крупных западных державах, а благосостояние народа заметно росло.

Можно возразить: но если бы тогда к власти пришли не большевики, а демократы, если бы победило Белое движение, то все было бы не так, как в конце ХХ века, потому что правили бы страной не такие типы как Горбачев или Ельцин, а настоящие государственные мужи… Но разве все дело в отдельных личностях? Вопрос в том курсе, который предлагается для страны: идти своим путем или следовать указаниям «западной цивилизации». A у нее к России всегда было особое и недоброжелательное отношение. Об этом упомянул и Деникин, находясь, кстати сказать, на Западе.

Так или иначе, но реальный исторический опыт России XX века продемонстрировал то, что происходит со страной при правлении большевиков и «демократов». Да, при большевиках было не сладко, но в героические эпохи иначе не бывает. Величие страны и народа – достойная награда.

Столь необычайно быстрое возрождение великой России (под именем СССР) неопровержимо доказывает, что победа большевиков в Гражданской войне была не случайной, а стала волеизъявлением народа. И Октябрьский революционный переворот нет никаких серьезных оснований считать результатом тайного заговора группы большевиков под руководством Ленина и Троцкого. Происходившее в 1917 году Деникин (сошлемся на врага большевиков) охарактеризовал так:

«Революция была неизбежна. Ее называют всенародной. Это определение правильно лишь в том, что революция явилась результатом недовольства старой властью решительно всех слоев населения…

После 3 марта и до Учредительного собрания всякая верховная власть носила признаки самозванства». О Временном правительстве он писал: «Вся его деятельность вольно или невольно имела характер разрушения, не созидания. Правительство отменяло, упраздняло, расформировывало, разрешало… В этом заключался центр тяжести его работы. Россия того периода представляется мне ветхим, старым домом, требовавшим капитальной перестройки… Зодчие начали вынимать подгнившие балки, причем часть их вовсе не заменяли, другую подменили легкими, временными подпорками, а третью надтачали свежими бревнами без скреп – последнее средство оказалось хуже всех. И здание рухнуло».

Победу большевиков в октябре 1917-го Деникин объяснял так: «Огромная усталость от войны и смуты (как видим, смуту он распространял на предшествовавший период. – Авт.); всеобщая неудовлетворенность существующим положением; неизжитая еще рабья психология масс; инертность большинства и полная безграничного дерзания деятельность организованного, сильного волей и беспринципного меньшинства; пленительные лозунги… Вот в широком обобщении основные причины… непротивления воцарению большевизма.

Власть падала из слабых рук Временного правительства, во всей стране не оказалось, кроме большевиков, ни одной действенной организации, которая могла бы предъявить свои права на тяжкое наследие во всеоружии реальной силы».

Тут не со всем можно согласиться. Допустимо ли говорить о «рабьей психологии масс», которые сбросили царское правительство и выступили за изменение политического строя? Такова психология людей, жаждущих свободы.

Трудно принять тезис о беспринципности большевиков в борьбе за власть. Во всяком случае, официально принципы большевиков существовали и в значительной степени выдерживались на деле. Ну, а то, что они не были идеально принципиальными, то такого упрека заслуживают буквально все политические партии.

Но вот что интересно. Надеясь на скорое падение большевистского режима, Деникин прекрасно понимал, что в этом случае положение «демократической» России (за которую он боролся) станет вовсе не безоблачным: «Что же? Со дня падения большевизма сразу наступит мир и благоволение в стране, насыщенной рознью, ненавистью и… огромным количеством оружия? Или со дня падения русского большевизма отпадут своекорыстные вожделения многих иностранных правительств, а не усилятся еще больше, когда исчезнет угроза советской моральной заразы?»

Демонстрация в Петрограде (июль 1917 г.)

А.И. Деникин

На эти риторические вопросы в конце XX века были даны убедительные ответы. Не зря Деникин опасался иностранных правительств, которые с вожделением глядели на природные богатства России. Как только рухнула советская власть и восторжествовали так называемые «демократы», они постарались в кратчайшие сроки разграбить и распродать национальные богатства страны. И Запад им в этом помог…

Даже если основываться на мнении А.И. Деникина, наибольшая смута в России наблюдалась до Октябрьского революционного переворота. Позиция большевиков позволила внести ясность в запутанную ситуацию. Произошло нечто подобное поступку Александра Македонского, который даже не стал пытаться распутать хитро запутанный гордиев узел, a разрубил его ударом меча.

В то же время сам факт захвата власти одной из партий – и даже не самой многочисленной – путем военного переворота изначально чреват был междоусобицей: разве могли другие партии смириться с такой узурпацией власти? (Хотя, заметим, сами не выказали стремления взять на себя ответственность руководить страной в сложный период фактического безвластия.)

Гражданская война стала продолжением смуты, но своеобразным. В основном это были не отдельные бунты и беспорядки, а организованные боевые и партизанские действия. Однако при этом, в отличие от обычной войны, сталкивались интересы разных партий, боевых отрядов и армий. Различали их главным образом по цветам: красные, белые, черные (анархисты), зеленые (крестьяне-партизаны), желто-голубые (украинские националисты). В этом отношении, можно сказать, продолжалась смута, принявшая форму гражданской войны.

А 1917 год прошел под знаком революционной смуты. Казалось бы, после того как рухнула многовековая царская власть, народ должен был успокоиться и постараться мирно организовать новую государственную систему на демократических началах. Разве не этого желало большинство политиков?

Но дело, пожалуй, в том, что ситуацией владели не столько политики, сколько «революционные массы». А им, этим массам, всякая государственная власть внушала подозрение и неприязнь. Революционная смута – это торжество анархии, безвластия (но вовсе не обязательно – беспорядка, как мы уже убедились). Лозунг – «Власть – Советам!» – сам по себе анархический.

Буржуазия в России еще недостаточно окрепла, а буржуазная идеология не овладела массами. Поэтому совершившаяся буржуазная революция не прекратила смуту, а лишь придала ей новый вид. При двоевластии Совета рабочих и солдатских депутатов и Временного правительства первый оказался более влиятельным.

Падение монархии определило в России торжество анархии, вольности, а не той ограничительной свободы, которая характерна для буржуазно-демократических стран Запада. Переход из одной крайности в другую – достаточно характерная черта российской истории. Об этом хорошо сказал В.В. Кожинов:

«Неограниченная монархия и беспредельная анархия – это в равной мере коренные российские феномены (вполне закономерно, например, что не столь давно громко заявившие о себе анархические группировки на Западе вдохновлялись прежде всего заветами Бакунина и Кропоткина!).

И можно утверждать, что история Руси-России благодаря сочетанию в ней подобных «крайностей» более драматична, или, вернее, более трагедийна, чем история стран Запада, но проклинать либо, напротив, восхвалять (что также нередко делалось) Россию за эти ее «крайности» – занятие, по сути дела, примитивное, уместное только в чисто эмоциональном плане, но не в русле историософской мысли».

В этом смысле революционную смуту вполне можно назвать революционной анархией масс, с которой не могло справиться буржуазное Временное правительство. И вполне закономерно буржуазная интеллигенция, придя к власти, выдвинула в лидеры человека, вполне подходящего для него, но совершенно не соответствовавшего тем задачам, которые приходилось решать. А.Ф. Керенский, как справедливо писал Михаил Зощенко, был порождением той интеллигентской среды, «которая в искусстве создала декадентство, а в политику внесла нервозность, скептицизм и двусмысленность».

Он умел произносить зажигательные речи, но плохо справлялся с повседневной работой. «Изучая по материалам и документам его характер, – писал Зощенко, – видишь, что ему, в су щн ос ти, н ич ег о не уд ав ал ось с де ла ть из т ог о, чт о он за ду ма л…

Он хотел спасти Николая II и не спас его, хотя много старания приложил к этому. Он хотел вести войну до победного конца, но создал поражение. Хотел укрепить армию, но не мог это сделать и только разрушил ее. Хотел лично двинуть войска против большевиков, но не собрал даже и одного полка, хотя был верховным главнокомандующим. Он с горячими речами выступал против смертной казни, а сам ввел ее…

Несмотря на свой высокий пост, казалось, что он всего лишь бежал в хвосте событий. И это было именно так. Он, в сущности, был крошечной пылинкой в круговороте революционных событий».

Если учесть последнее замечание, то становится ясно, что не только Керенский, но и другой, более сильный государственный деятель не сумел бы с овладать с мощными стихийными движениями народных масс (имеется в виду, конечно, не весь ро ссийский народ, а наиболее активная его часть, принимавшая деятельное участие в революционном движении). Со зда ет ся впе чат лен ие, ч то свержение Временного правительства и победа большевиков объясняются не столько тем, что они смогли увлечь за собой народ, сколько умением использовать в своих политических целях анархические порывы масс, прежде всего солдат и рабочих.

А.Ф.Керенский

Октябрьский переворот прошел удивительно легко и почти бескровно. Это доказывает естественность его характера, соответствие революционной смуте. Но захват власти представителями одной партии, отрицание ими буржуазных целей и ценностей, провозглашение утопических идеалов коммунизма, вспышка контрреволюционных настроений (естественной реакции на революцию) – эти и другие факторы, в частности, полнейшее неприятие Западом власти трудящихся, все это определило переход революционной смуты в Гражданскую войну.

Важно и то, что коммунистический строй в то время вовсе не казался утопией. Вопрос был в том, о какой форме коммунизма идет речь. Крупный мыслитель и бывший большевик А.А. Богданов совершенно справедливо отметил в конце 1917 – начале 1918 года: «Армия вообще, и в мирное и в военное время, представляет обширную потребительскую коммуну строения строго авторитарного. Массы людей живут на содержании у государства, планомерно распределяя в своей среде доставляемые из производственного аппарата продукты… Коммунизм этот простирается, главным образом, на низы армии, на собственно «солдат», которые живут в общих казармах, получают общий стол, казенную одежду и снаряжение».

Он отметил, что в сложившейся обстановке может идти речь о построении военного коммунизма, а не социализма: «Социализм есть прежде всего новый тип сотрудничества – товарищеская организация производства; военный коммунизм есть прежде всего особая форма общественного потребления – авторитарно-регулируемая организация массового паразитизма и истребления. Смешивать не следует».

В конце 1917 года, отказываясь от предложения Луначарского занять пост в большевистском правительстве, Богданов пояснил, как он расценивает сложившуюся ситуацию:

«Корень всему – война. Она породила два основных факта: 1) экономический и культурный упадок; 2) гигантское развитие военного коммунизма.

Военный коммунизм, развиваясь от фронта к тылу, временно перестроил общество: многомиллионная коммуна армии, паек солдатских семей, регулирование потребления; применительно к нему, планировка сбыта, производства. Вся система государственного капитализма есть не что иное, как ублюдок капитализма и потребительного военного коммунизма…

Партия рабоче-солдатская есть объективно просто солдатская. И поразительно, до какой степени преобразовался большевизм в этом смысле. Он усвоил всю логику казармы, все ее методы, всю ее специфическую культуру и ее идеал…

А идеал социализма? Ясно, что тот, кто считает солдатское восстание началом его реализации, тот с рабочим социализмом объективно порвал… он идет по пути военно-потребительного коммунизма… В России солдатско-коммунистическая революция есть нечто, скорее противоположное социалистической, чем ее приближающее…»

Богданов исходил не только из анализа текущей ситуации, но также из общетеоретических соображений (в ту пору он создавал свою «тектологию», всеобщую организационную науку, предтечу кибернетики, общей теории систем и информатики). Поэтому, даже не во всем с ним соглашаясь, следует принять к сведению его выводы о неизбежном военном коммунизме и государственном капитализме, а также авторитарной власти, к которым приведет Октябрьский революционный переворот вне зависимости от устремлений его организаторов.