ГЛАВА 2 «Итак, о братие, примем триумфальный знак креста!»
ГЛАВА 2
«Итак, о братие, примем триумфальный знак креста!»
Проповедь аббата Мартина о крестовом походе, собор в Базеле, май 1200 года
В конце 1199 и начале 1200 годов папский престол активизировал усилия для поддержки идеи Четвертого крестового похода. Новости о предполагаемой экспедиции прошли по католическому миру, передаваясь из уст в уста среди торговцев, пилигримов, дипломатов и солдат. Проповедники без устали трудились при дворах, на рынках и в соборах Франции, Германии, Нидерландов, Англии и Италии. Невзирая на языки, политику и социальный статус, призыв к крестовому походу проникал повсюду: настойчивое, беспрестанное напоминание каждому о христианском долге возвращения Святой Земли.
Одним из самых видных проповедников похода был Фульк Нейский.[78] Он сделал карьеру от простого приходского священника, став известной фигурой, привычной для парижских школ и широкой публики. Современники описывали его как человека, сурового и неумолимого в осуждении грешников, особенно неверных женщин и ростовщиков. Кроме того, ему приписывали многие чудеса и исцеления. «Повсюду его принимали с величайшим почтением, как ангела Божия», — писал современный Фульку летописец-цистерцианец Ральф из Коггсхалла. При этом Фульк в некотором роде был типичным представителем своей эпохи. Жестокий аскетизм религиозных фанатиков был не для него. О нем было известно, что он любит хорошо поесть и никогда от этого не откажется — что вызывало удивление у тех, кто представлял святого человека лишь постящимся и страждущим.[79]
Папа Иннокентий слышал об ораторском мастерстве Фулька и просил его принять участие в проповеди нового крестового похода.[80] В итоге священник направился на встречу в аббатство Сито, чтобы убедить монахов-цистерцианцев оказать поддержку идее похода. Увы, здесь он не нашел поддержки, хотя монахи Сито долгое время в проповедях сами агитировали новых крестоносцев. Фульк был возмущен и лично выступил у ворот аббатства, призывая собравшуюся по случаю толпу направиться в Иерусалим. И репутация его была столь блестяща, что люди стали стекаться, чтобы присоединиться к кампании. «Они спешили отовсюду в огромном количестве: бедные и богатые, знатные и простолюдины, старые и молодые, бесчисленное множество людей обоих полов. И радостно они принимали из его рук знак креста», — пишет Ральф Коггсхалл.[81]
Фульк собрал в Париже еще нескольких знакомых проповедников, но их действия были далеко не столь плодотворны. Вероятно, они были слишком привержены идеям внутренней чистоты и духовного самосовершенствования (которые были особенно важны для современного им церковного мировоззрения), чтобы удачно перевести все это в призыв к новому крестовому походу.[82]
Весной 1200 года проповеднику надлежало посетить город Базель и земли Верхнего Рейна, уже прославившиеся в истории крестовых походов. Официальное уведомление гласило: третьего мая, в день празднования Обретения Честного Креста Господня, настоятель Мартин из Пайри, цистерцианского монастыря в Эльзасе, прочтет проповедь в соборе Святой Марии в Базеле.[83] Наконец-то правоверным предоставлялась возможность принять знак креста и понести христианский символ на священную войну. Чтобы получить представление о мотивах крестоносцев, историки чаще всего полагаются на содержание летописей, папских булл, писем современников и официальных хартий. Однако в случае Четвертого крестового похода рассказ Гунтера, монаха из Пайри, содержит полный текст проповеди о крестоносцах, которая дает живое представление о том, как проходила агитация.[84]
Гунтер создал свою «Нistoria Constantinopolitana» не позднее конца 1205 года, основываясь по большей части на отчете об этой экспедиции, предоставленном ему самим настоятелем. Мартин являлся активным участником разграбления Константинополя и привез в монастырь немалое количество святынь. Гунтер создавал свой труд, чтобы оправдать такое «священное» воровство, рассматривая человечество как божье домостроение. В итоге он создал сложное творение, искусно построенное, чтобы лучшим образом раскрыть затронутые темы.[85]
Сам текст проповеди крестового похода предваряется следующим образом: «Он [Мартин] говорил так или похожими словами». В сущности, Гунтер таким образом признает, что его текст не является дословным текстом проповеди, а лишь основывается на заготовленном варианте речи настоятеля, который (возможно) был немного изменен автором. Несмотря на такое предупреждение, перед нами одна из самых древних и самых полных современных записей проповеди о крестовом походе, чье общее содержание отражает папское воззвание к стремлениям, чаяниям и вере крестоносцев. Возникновение города Базеля относится к римским временам, а название происходит от греческого слова «basileus», что означает «император», и было принято в честь императора Валентиниана I (364–375). Город стоит на Рейне, важной водной артерии, пересекающей Германию и Центральную Европу. Собор Святой Марии располагается на горе примерно в ста футах над рекой. Чтобы выслушать Мартина, в нем могла собраться достаточно большая аудитория, поскольку размеры собора составляют более 160 футов в длину, а неф имеет почти 45 футов в ширину.[86] Однако в 1185 году храм был серьезно поврежден пожаром, восстановление шло медленно, а потому маловероятно, что к 1200 году неф был полностью перекрыт крышей заново. Следует предположить, что западная часть церкви являлась в какой-то мере строительной площадкой и отчасти могла оставаться открытой всем стихиям.
К моменту речи Мартина, вероятно, уже была установлена серия цельных величественных арок, перекрывавших пространство собора. Верхушка каждой арки была слегка заострена в том стиле, который являлся самым последним архитектурным достижением того времени и который мы сегодня называем ранней готикой. Сегодня мы не видим почти ничего, кроме светлого розоватого песчаника, из которого создана основная часть храма. Это придает зданию весьма аскетичный вид, но во времена Мартина детали церкви были покрыты яркими красками фресок и украшений, изображавших библейские сцены и события из жизни святых. Сложные и замысловатые скульптуры украшали колонны и надгробия собора, часть из них уцелела до наших Дней. Те же падшие христиане, ветхозаветные герои и свирепые мифические чудища взирают на сегодняшних туристов и верующих, как смотрели на Мартина и его слушателей восемьсот лет назад.
В крытой галерее крипты сохранилось изображение Лютольда Аабургского, епископа Базельского, принявшего участие в Четвертом крестовом походе. Голова и ноги Лютольда были расчищены из-под позднейших напластований, появившихся при модернизации здания, изображение остального туловища утрачено. Интересно, что здесь мы имеем единственное современное (или почти современное событиям) изображение участника экспедиции. Впрочем, он был увековечен таким образом скорее как выдающийся епископ, чем как крестоносец.
На северном трансепте собора Святой Марии сохранилась серия изображений, призванных напомнить о страданиях святого Винсента, раннего христианского мученика. Здесь представлены его осуждение, избиение, пытка огнем и водой, заключение, а также его погребение — полная картина самопожертвования истинного христианина. Для потенциальных крестоносцев, слушающих Мартина, идеи страдания и смерти могли лишний раз живо напомнить о возможной судьбе, тогда как образы ангелов служили залогом вечной награды для верных.
Средневековая церковь часто была центром жизни города. Сегодня в них чаще всего тихо, все находится в строгом порядке — но чтобы увидеть церковь в Средние века, нужно вообразить нечто совершенно другое. В них царил шум, хаос и разноцветье. Торговцы съестным, менялы, другие продавцы кружили вокруг входа в здание, предлагая любопытствующим, нуждающимся и неосторожным свой товар или мастерство. Исполнители искали возможности привлечь слушателей к своим песням или рассказам о подвигах и чудесах. Звуки и запахи приготовления пищи, крики торговцев, восклицания людей, собравшихся вокруг игроков в кости, составляли неизменную часть окружения. Толпы снаружи собора гудели от новостей и ответных рассказов о последних сплетнях и интригах. Такие собрания были лучшим источником новостей и информации, а истории о скандалах или бедствиях распространялись со скоростью лесного пожара.
Надо также представить и смешение языков. В сердце Европы, в ключевой точке такого канала связности, как Рейн, чаще всего звучали французский, немецкий, окситанский (язык Южной Франции) и латинский; от более отважных странников можно было услышать датскую, испанскую, английскую или русскую речь. Суматоха вокруг собора просачивалась и внутрь, где пилигримы и гости смешивались с местными прихожанами и клириками. Больные, калеки и нищие собирались, выпрашивая подаяние и пытаясь ухватить долю милостыни, брошенной всем. В некоторых храмах пол делался наклонным, чтобы скопившаяся за день грязь и мусор от толпы людей вымывались в конце дня на улицу. В Базеле основным источником шума была, разумеется, проповедь нового крестового похода, которая привела Б собор огромную толпу.
Возможно, для настоятеля Мартина это было выступление перед самой большой аудиторией за все время поездки. Мы мало знаем о его предшествующей деятельности — но вполне вероятно, что количество слушателей было самым значительным за всю его жизнь. На нем лежала ответственность за успех предприятия во славу господа, а потому было чрезвычайно важно достичь результата — и эту задачу поставил строгий повелитель, папа Иннокентий III.
Готовясь к проповеди, Мартин должен был учесть различные, иногда и противоречивые обстоятельства. Аббату надлежало представить воззвание так, чтобы оно было воспринято на нужном уровне. Его слушателями были простые люди, а не собрание образованного духовенства или группа местных феодалов, с которыми приходилось сталкиваться в повседневной жизни монастыря. Сквозь всю речь должна была четко прослеживаться единая мысль: требовалось особо подчеркнуть острую необходимость в крестовом походе и неоценимую награду для тех, кто к нему присоединится. Избыток теологических построений или чрезмерная сложность помешали бы воспринять самую суть речи.
Мартин обязан был вызвать у слушателей целую палитру эмоций: гнев, сожаление, желание отомстить — вот какие чувства должно было породить желание спасти Святую Землю от рук язычников. А кроме того, нужно было создать настроение личного интереса к воззванию, сыграв на желании каждого искупить свои грехи, избежать адских мучений и спасти душу в покаянном паломничестве (иными словами — в крестовом походе). Можно было апеллировать и к мирским ценностям: чести семьи, традициям крестовых походов, стремлении получить богатую прибыль.
По существу, принявший знак креста соглашался оказаться в чрезвычайных обязательствах, делая, вероятно, самый значительный выбор за всю свою жизнь. Странствие за 2200 миль от Базеля до Святой Земли, риск болезней и ранений, грядущая схватка с безжалостным и могучим врагом, не говоря уже об огромной стоимости экипировки, транспорта и пропитания — все это делало крестовый поход серьезнейшим предприятием. Мартину приходилось призывать людей оставить свои семьи, покинуть жен и детей, лишив их защитника, в надежде на то, что они благополучно дождутся его возвращения.
Этим отрицательным факторам Мартин должен был противопоставить ряд весьма привлекательных идей. Главным козырем была неотъемлемая религиозность того времени. Глубоко укоренившаяся набожность принизывала христианскую Европу того периода и служила основным мотивом для крестовых походов с самого возникновения этого движения в 1095 году. Более того, поскольку к 1200 году уже состоялось несколько экспедиций, традиция крестовых походов проникла в некоторые знатные роды и целые регионы, что также играло на руку аббату. Такие традиции оборачивались убежденностью, что каждое поколение в рыцарском роду должно сыграть свою роль в борьбе за Святую Землю. Еще Мартин мог напомнить и о перспективе материального обогащения. Для некоторых духовных лиц мысль о получении выгоды от религиозных войн казалась неприемлемой, но папство хорошо осознавало положение вещей и примирилось со ставшей традиционной практикой крестовых походов. Кроме того, добыча была необходима для того, чтобы покрыть расходы на кампанию — ведь требовалось платить жалованье рыцарям, оруженосцам и остальным солдатам. Существовало каноническое право (смесь библейских прецедентов и решений предыдущих римских пап), по которому даже во время войн за веру солдатам выплачивалось некоторое жалованье. Но склонность к излишествам официально осуждалась, поскольку захват армией слишком богатой добычи мог привести к греху стяжательства, следствием которого стало бы лишение господнего благоволения, что, в свою очередь, грозило провалом всей экспедиции.[87]
Когда отец Мартин взвешивал свои слова, вполне возможно, что он, посоветовавшись с кем-то или вспомнив об этом сам, обращался к примеру предшествующих крестовых походов. В охватывавшей всю Европу иерархии цистерцианских монастырей Пайри был связан с общиной Моримой, «интеллектуальным» центром ордена. Возможно, Мартин обращался за информацией туда. В тамошней библиотеке хранилась история Первого крестового похода наряду с письмами и трудами другого цистерцианца, Бернара Клервоского, умершего в 1153 году. Бернар, позднее канонизированный, был одним из самых ярких проповедников крестовых походов XII века и за свои красивые и убедительные речи получил прозвище «сладкозвучного доктора». Вполне резонно предположить, что Мартин позаимствовал у него часть аргументов и оборотов. Сам Бернар 6 декабря 1146 года произнес проповедь в Базеле, призывая ко Второму крестовому походу.[88]
Даже та незначительная информация о настоятеле Мартине, которой мы располагаем, указывает, что он был хорошо подготовлен к чтению проповеди. Правда, основным нашим источником является Гунтер, товарищ Мартина по монастырю, то есть его рассказ может быть пристрастным и содержать некоторые преувеличения. Тем не менее из него следует, что отец Мартин был приятным человеком. Его описывают жизнерадостным, смиренным (непременный атрибут описания достоинства духовного лица) и популярным. Его ценили за мудрость, за мягкость в обращении с братией, хотя при этом он пользовался авторитетом у мирян всех кругов общества. Гунтер пишет, что «и клирики, и миряне считали его привлекательным и легким в общении». Когда настоятель начал путешествовать с проповедями, часть монахов переживала, что ему, возможно, ослабленному годами аскезы, поста и молитвы, будет сложно выдержать тяготы этого утомительного занятия. Несколькими десятилетиями ранее святой Бернар задал себе столь жесткий повседневный распорядок, что почти разрушил собственную пищеварительную систему. Он так часто чувствовал себя плохо, что рядом с его местом в церкви приходилось помещать специальный сосуд, куда он время от времени сблевывал. Но Мартин, следовавший этому же распорядку, оказался куда более крепким человеком; к тому же он был вдохновлен поставленной перед ним задачей, за решение которой взялся с «энергичной самоуверенностью».[89]
Объявление о проповеди было дано заранее, чтобы собрать максимальную аудиторию. Многие слушатели Мартина являлись местными жителями, но некоторые приехали специально, чтобы послушать его. В конце апреля — начале мая Базель словно начал притягивать к себе людей. Дороги стали заметно многолюднее, потенциальные крестоносцы, торговцы и просто любопытствующие стягивались к собору. Люди приезжали в повозках, обменивали, выпрашивали или покупали еду. Двигаясь к городу, они уже начинали испытывать меж собой некое чувство единства. Путешественникам было что обсудить. Они обменивались новостями о положении в Святой Земле и о ставшей легендой свирепости врагов-мусульман; спорили о лучшем пути на Восток; обсуждали, как лучше распорядиться землями, что нужно, чтобы оставить семью, и у кого занять денег. Некоторые уже совершали паломничество на Восток или участвовали в предыдущих крестовых походах. На их опыт полагались, а рассказам верили безусловно, щедро приукрашивая их при пересказе другим.
Много шло речей и о подвигах героев крестовых походов. Со времен Первого крестового похода события этой благословенной богом экспедиции пересказывались столь часто, что поступки и слава ее вождей стали эпосом. Песни трубадуров о рыцарских подвигах, эпические сказания (chansons de geste) и монастырские хроники не уставали напоминать людям о славе предшественников.
Наконец 3 мая настал великий день, о котором говорилось, что множество людей «жадно» ожидали начала проповеди. Алтарь собора в Базеле воздымается над криптой, так что Мартин стоял на несколько футов выше своей аудитории, что давало ему прекрасную возможность обращаться к ней. Когда аббат поднялся на возвышение, чтобы начать проповедь, возбужденная толпа стихла. Мартин был исполнен предвкушения, «все его существо горело небесным рвением», и перед началом речи он предложил каждому помолиться в своей душе. Объятый божественным вдохновением, аббат приготовился говорить. Нынешнему читателю многие из его слов и образов покажутся излишне напыщенными, а мощная реакция слушателей представится неестественной. Сегодня выражение общественным деятелем открытых эмоций вызывает лишь иронические комментарии. В средневековье же плач, тесный физический контакт, падение на землю расценивались как естественное проявление религиозных чувств и были вполне обычным делом. Летописцы их отмечали — но не в качестве чего-либо необычайного или предосудительного. Следует вспомнить и о масштабах цели, которую поставил перед собой аббат. Чтобы убедить людей принести такую огромную жертву, какой следует считать участие в крестовом походе, требовалось нечто исключительное.
В начале проповеди Мартин применил поразительный для слушателей прием. Он внушил им, что слова, которые они слышат, принадлежат самому Христу:
«Внемлите словам моим, господа мои и братие, внемлите словам моим! Воистину не моим словам, по Христовым! Сам Иисус Христос сотворил эту проповедь, а я лишь ничтожное Его орудие. Христос сегодня обращается к вам, говоря моими устами. Это Он, скорбящий сегодня перед вами о своих ранах».
Таким образом проповедь сразу же была проникнута присутствием самого Господа и его божественным установлением. Аудитория с самого начала была вынуждена соответствовать тому, что угодно ее богу.
Аббат быстро перешел к самой сути. «Христос изгнан из Его священного обиталища, места его могущества. Его вышвырнули из того города, где Он принес в жертву за нас свою кровь. О, какое это мучение!» Образы потери Иерусалима и пролития крови (крови Христовой, пролитой ради всего человечества) были удачно усилены восклицанием Мартина о страдании. Заявив, что через него к собранию обращается Христос, аббат создал впечатление, что в этот момент в соборе Базеля сам господь стенает от боли. Другими словами, Мартин донес страдания Христовы и его потерю прямо до слушателей.[90]
Далее аббат развил мысль о мучениях, причиненных Христу изгнанием христиан из Иерусалима. Он напомнил слушателям о его жизни, воскресении и о его учении апостолам. Он подчеркнул, что сам Христос учредил таинство причащения его тела и крови (евхаристию), близкое каждому из его слушателей, которые, конечно же, ведут регулярную церковную жизнь. После короткого отступления, напомнившего о неразрывной связи присутствия Христа на земле и его даре человечеству с потерей материального Иерусалима, Мартин вернул аудиторию к основной теме: «И эта земля сейчас попирается варварскими обычаями языческих племен! О, несчастье, горе, беда несказанная! Святая Земля… отдана была в руки нечестивых. Церкви ее разрушены, гробницы ее [то есть Гроб Господень] осквернены, царский трон и достоинство повергнуты в прах». Образ оскверненного рая и поругания Святой Земли восходил ко времени Первого крестового похода и нередко применялся в проповедях о крестовых походах. Естественно, такое описание должно было вызвать в аудитории чувство гнева: нечестивое и богоборческое племя заполонило землю Христову.
Коснувшись темы о разрушении церквей Святой Земли — тех зданий, в которых присутствующие могли сами бывать во время паломничеств, — Мартин снова обратил внимание людей к сегодняшнему дню. Кроме уничтожения церквей, аббат упомянул и об утрате Истинного Креста Господня: «Этот самый священный и почитаемый Крест из древа, которое пропитала Христова кровь, спрятан и заперт людьми, для которых он не значит ничего, и ни один христианин не знает, что сделали с ним и где его искать».
Истинный крест был, вероятно, самой важной уникальной реликвией и считался частью креста, на котором был распят Иисус Христос. Тело его вознеслось на небеса, следовательно, не осталось мощей, которые можно было бы использовать в качестве реликвий — а потому особую ценность обретали предметы, связанные с земной жизнью Спасителя. Истинный Крест, на котором Иисус пострадал за все человечество, разумеется, был предметом невероятного духовного значения. Он был обретен в Иерусалиме Еленой, матерью первого христианского императора Рима, в IV веке, и память об этом событии празднуется католической церковью 3 мая{8}. Таким образом, Мартин в день религиозного праздника удачно связал такие ключевые исторические моменты, как страдания Христа и обретение креста, с крестовым походом.[91]
Сама реликвия была разделена на две части: одна была переправлена в Константинополь, другая осталась в Иерусалиме. Та часть, что находилась в Иерусалиме, была захвачена персами, но затем в VII веке вновь приобретена Иерусалимским патриархом Ираклием. В этом же столетии после арабского вторжения крест вновь был разделен, и большой его фрагмент был обнаружен вскоре после взятия крестоносцами Святого града в 1099. Запутанная история этой реликвии и ее идентификации страдает множеством нестыковок, но крестоносцы верили в ее абсолютную правдивость.
Деревянные остатки Истинного Креста были закреплены на большом металлическом кресте, украшенном золотом и серебром, который сохранялся в особой часовне церкви Гроба Господня. Франки брали его с собой в битвы, рассчитывая на защитную силу святыни. В июле 1187 года в битве при Хаттине Саладин захватил крест, и с тех пор о нем ничего не было известно. Его возвращение было основной заботой церкви, которая вела по этому поводу переговоры, окончившиеся неудачей. Мартин побуждал своих слушателей помочь обретению реликвии, теснейшим образом связанной с земной жизнью Иисуса. Выбор для речи дня празднования обретения Креста Господня добавлял его воззванию еще большую силу — что лишний раз убеждает в тщательности подготовки деталей проповеди.[92]
Затем священник перешел к описанию военной ситуации в Леванте. «В сущности, все христиане, населявшие эту границу, были уничтожены». Отметив, что те, кто выжил, собрались вокруг города Акра (север современного Израиля) и многократно подвергались вражеским нападениям, Мартин добавил, что и тут «наследие Христа заставляет сегодня взывать к вам через меня».
Реальные обстоятельства были не совсем таковы, как представил их аббат. Хотя земли франков значительно сократились после завоеваний Саладина в 1187 году, результаты Третьего крестового похода позволили европейцам сравнительно надежно закрепиться на прибрежной полосе. Кроме того, мусульманский мир раскололся из-за жестокой распри между наследниками Саладина и был не способен организовать серьезные нападения на христиан. Но в контексте проповеди излишняя точность не являлась необходимой. Едва ли сам Мартин или его слушатели знали точные детали — а то, что франки были слабы и не смогли удержать Иерусалим, было правдой.
Как бы то ни было, преувеличение составляло основу проповедей о крестовых походах с самого начала. В 1095 году папа Урбан II описывал, как христиан на Святой Земле привязывают к столбам, используя в качестве мишеней для тренировки языческих лучников — это описание было лишено каких-либо оснований. Но такие заявления, будь они правдой или нет, служили целям проповедников и помогали подстегивать религиозные чувства слушателей и их стремление отомстить мусульманам. Людям нужно было верить, что они рискуют жизнями ради возвышенных целей, и сложное положение их собратьев-христиан на Святой Земле составляло немаловажную часть этой веры.[93]
После пламенной демонстрации необходимости совершить работу во славу господа аббат напрямую обратился к аудитории: «Теперь, истинные воины, поспешите помочь Христу. Войдите в Его христианскую армию. Летите воссоединиться с полками света. Сегодня я вверяю вас делу Христа, чтобы вы могли потрудиться для восстановления Его наследия, из которого он был столь безжалостно изгнан». Так вновь возникла тема необходимости срочных действий.
Также была затронута и болезненная для Западной Европы тема справедливости, а именно — честного наследования собственности. О наследственном праве на землю проходили бесконечные дискуссии, и мысль о потере земли могла затронуть сильные чувства в душе человека. А уж если наследства был лишен сам Иисус Христос, необходимость восстановить справедливость становилась еще важнее.
Настоятель Мартин обратился и к опасностям, подстерегающим крестоносцев, проблемам, встающим перед ними, и постарался укрепить своих слушателей, напомнив о подвигах предшественников. «Как бы ни были вы напуганы, что сейчас свирепость язычников против нашего народа усилилась многократно, я хочу, чтобы вы помнили о достигнутых успехах… прославленной экспедиции, которую возглавлял герцог Жоффруа [первый франкский правитель Иерусалима]».
Напоминание об историческом уроке должно было обратиться к рыцарскому чувству чести и возбудить желание превзойти подвиги предшественников при выполнении христианского долга. Мартин также ободрил слушателей, заметив, что Первый крестовый поход завершился успехом, несмотря на отсутствие какой-либо базы на Леванте. А в 1200 году христиане удерживали Акру и Антиохию, а также множество других замков, что могло обеспечить хороший плацдарм для наступления на Иерусалим.
Последняя часть проповеди была посвящена награде крестоносца. Выдвинув аргументы, касающиеся нравственных обязательств христианина, аббат также коснулся двух самых главных интересов человека Средневековья: загробной жизни и денег. Крестовый поход — промысел божий, и Мартин пообещал, что «абсолютно» любой, «принявший крест и принесший истинное покаяние, будет освобожден от грехов, и, оставив сию преходящую жизнь, неважно, где, да и как это случится, обретет жизнь вечную».
Трудно преувеличить масштабы средневековой озабоченности заглаживанием своих грехов и страха вечных адских мучений. Один историк охарактеризовал это состояние как «самый угнетенный чувством вины век в истории человечества», когда грех насилия, похоти, алчности и зависти проникал в мысли и поступки людей. Одного взгляда на графику той эпохи или сохранившиеся до нашего времени скульптуры на дверях церквей в Отане, Конке или Ари достаточно, чтобы безошибочно угадать изображение ада мук. Ужасные демоны с жуткими зубами и когтями волокут несчастных грешников к месту разнообразных вечных мучений. К грудям блудниц присосались змеи, в глотки фальшивомонетчиков вливается расплавленный металл, многогрешного рыцаря поджаривают на вертеле, а другого — запихивают в пасть огромного чудовища.
Но крестоносец, покаявшись в грехах, мог быть избавлен от бремени своих проступков. Таковы были условия сделки: участие в божьем деле, то есть крестовом походе, было настолько суровой епитимьей, что участник получал награду с исчерпывающей щедростью. Этот договор обеспечил привлекательность идее священной войны для нескольких поколений крестоносцев, начиная со времени Первого крестового похода в 1095 году.
Особо подчеркивалось, что время смерти крестоносца не влияет на получение им божественной награды. Это снимало весьма важную проблему. Рискнувшие отправиться в поход прекрасно понимали, что многие из них могут погибнуть еще по пути к Святой Земле — из-за кораблекрушения, нападения неприятеля или, что наиболее вероятно, просто от болезни. Мартин постарался убедить людей в том, что, приняв обет и покаявшись в грехах, они уже обеспечат себе место на небесах. Другими словами, если намерения крестоносца будут чисты, райская награда не будет отнята у него, даже если он не сможет достичь Святой Земли.[94]
Кроме предложения стяжать место на небесах, Мартин подкрепил свою мысль выражением надежды и на земную награду. Некоторые из источников, описывающие проповедь папы Урбана II в Совете Клермона в 1095 году, отмечают, что папа говорил о тех краях, куда направляются крестоносцы, как о землях «молока и меда». Несколько проповедников Второго и Третьего крестовых походов были вполне искренни в описаниях мирских целей в качестве приманки к участию в экспедиции. В этом смысле Мартин даже был несколько уклончив. Он сказал так: «Сейчас я не стану даже упоминать о том, что земли, куда вы направляетесь, куда богаче и плодороднее, чем здешние. Вполне вероятно, что многие из вас достигнут даже в материальных вопросах благосостояния, которым вполне смогут насладиться, вернувшись на родину».
Циники могут возразить, что Гунтер подготавливал читателей к последующим событиям своей хроники, когда Мартин (разумеется, от лица Церкви) собрал богатые дары. Можно предполагать, что крестоносцы были воодушевлены на стяжание и земных благ самой проповедью, которая, как мы помним, получила благоволение Христа. Кроме того, при отсутствии сохранившихся текстов проповедей того времени, можно лишь предположить, что подобное заявление стало уже общим местом. Кстати, с учетом того, сколько франкских рыцарей погибло или было пленено в битве при Хаттине в 1187 году, если бы Четвертый крестовый поход преуспел в возвращении Святой Земли, для крестоносцев в самом деле существовала реальная возможность получить там земли и нажить состояния.
Эту часть проповеди Мартин закончил напоминанием: «Взгляните, братие, кто поручается за вас в этом паломничестве. В наследовании Царства Божия существует безусловная уверенность; да и в деле временного мирского благосостояния вероятность выше средней». Кто мог устоять против столь привлекательного предложения?
Переходя к завершению речи, Мартин привел заключительный довод: «Я сам принимаю обет присоединиться к походу и его трудам и, будь на то Господня воля, надеюсь разделить с вами и успех и испытания». Большинство проповедников, агитировавших за крестовые походы, сами не принимали участия в экспедициях — но здесь Мартин страстно уверил свою аудиторию в том, что готов лично разделить с ними все трудности предприятия. Так ему удалось вновь добавить нечто новое к силе своих слов и убедительности аргументов.
В самом конце проповеди, после воодушевленного увещевания, Мартин потребовал от своих слушателей действий. «Итак, о братие, примем триумфальный знак креста с духом радости. Преданно послужив делу распятого Христа, вы стяжаете богатую и вечную плату за короткую и ничтожную работу».
К этому времени священник был эмоционально и физически измучен. Ему приходилось напрягать голос, чтобы покрыть им такое огромное пространство, и вкладывать в свои слова всю силу и энергию. Его слезы и вскрики добавляли речи живости, демонстрируя глубину чувств. Слова проповедника сильно подействовали на слушателей. Во время речи он неоднократно отмечал: «вы видите слезы… на глазах у всех… слышите стоны, плач и воздыхания, которые указывают на чувство раскаяния».
Продуманное построение речи и тщательно выбранные призывы, усиленные живой манерой изложения, должны были оказать на слушателей максимальное воздействие. В результате все присутствующие разделили страдания Христа, оценили опасности, возникающие перед христианами на Востоке, вспомнили о героях Первого крестового похода, уяснили возможность получения огромных духовных и материальных наград. «Когда, сжав губы, мудрец замолкает, толпа ревет со всех сторон, терзаемая сладостной болью. Они спешат возложить на себя знак распятия, вписать свое имя в ряды соратников Спасителя, ведущего нас крестным путем к небесам».
Несмотря на утомление, Мартин, должно быть, чувствовал воодушевление. Толпа хлынула вперед, чтобы принять от него благословение и выполнить волю Господню. Возможно, некоторые из присутствующих уже заранее решили войти в ряды крестоносцев — но именно слова проповедника обратили их мысли в реальность. И почти наверняка эти слова убедили принять участие в походе многих и многих других.
Когда суета стихла, Мартин смог обратиться к повседневным обязанностям. Он назначил дату, к которой все должны были привести в порядок личные дела. Тогда собравшиеся в поход должны были вновь собраться в храме и «вместе с нами вступить на путь священного паломничества».[95]