Наступление началось

Наступление началось

Описываемые события связаны прежде всего с несколькими днями оборонительных действий Воронежского фронта при отражении им удара германских войск во время проведения операции «Цитадель». Апофеозом активной обороны наших сил на этом участке фронта стал контрудар 5-й гвардейской танковой армии 12 июля 1943 года.

Воронежский фронт, защищавший всю южную часть Курского выступа, получил задачу в ходе обороны измотать и обескровить противника в случае его наступления на Курск с юга, после чего во взаимодействии со Степным и Юго-Западным фронтами перейти в контрнаступление и завершить разгром вражеской группировки в районе Белгорода и Харькова. Главные усилия фронт должен был сосредоточить на своем левом крыле. Командующим фронтом являлся генерал армии Н. Ф. Ватутин, членом Военного совета — генерал-лейтенант Н. С. Хрущев, начальником штаба — генерал-майор С. П. Иванов.

Войскам Степного фронта (до 9 июля Степной округ. — Примеч. авт.), командующим которого был генерал армии И. С. Конев, членом Военного совета генерал-лейтенант танковых войск И. З. Сусайков, начальником штаба — генерал-лейтенант М. В. Захаров, было приказано в случае неудачного для наших войск исхода оборонительного сражения не допустить развития наступления противника в восточном направлении. Кроме того, они должны быть готовыми к наступательным действиям в направлении на Малоархангельск, Курск и Белгород во взаимодействии с войсками Центрального и Воронежского фронтов.

Представителем Ставки ВГК на Воронежском фронте со 2 июля стал начальник Генштаба Маршал Советского Союза A. M. Василевский (псевдоним Александров). Уже вечером в этот день он был на КП у Николаева (псевдоним Ватутина).

Воронежский фронт в составе пяти общевойсковых армий (38, 40, 6-я гвардейская, 7-я гвардейская, 69-я армии), 35-го гвардейского стрелкового корпуса, 1-й танковой армии (31-й, 6-й танковые и 3-й механизированные корпуса), двух отдельных (5-го и 2-го гвардейских) танковых корпусов и 2-й воздушной армии занимал оборону в южной части Курского выступа на фронте восточнее Гапоново до Волчанска протяжением 244 км.

Общая численность войск Воронежского фронта на 1 июля 1943 года составляла: людей — 625 590, орудий всех калибров, в том числе противотанковой артиллерии (522 СЗА и 450 МЗА) — 4155, минометов (82- и 120-мм) — 4596, танков и самоходно-артиллерийских установок (в том числе и находившихся в войсковом ремонте) — 1701.

К востоку от Курского выступа в тылу Центрального и Воронежского фронтов и за правым крылом Юго-Западного фронта были сосредоточены крупные стратегические резервы, объединенные, как уже говорилось, в Степной фронт, который в начале июля состоял из четырех общевойсковых (27, 53, 5-й гвардейской, 47-й) армий, 5-й гвардейской танковой армии, двух танковых (4-го гвардейского и 10-го) корпусов, одного (1-го) механизированного и трех (7, 3-го и 5-го гвардейских) кавалерийских корпусов.

Всего в войсках Степного фронта к началу июля насчитывалось 492 652 человека, 3954 орудия всех калибров, 4170 минометов (82- и 120-мм) и 1396 танков и САУ.

Для того чтобы понять происходящие события, необходимо привести личностные портреты основных творцов нашего танкового контрудара.

Генерал армии Н. Ф. Ватутин вообще был склонен к наступательной тактике, видимо, в этом была особенность его индивидуальной психологии. Не случайно в одной из бесед с Верховным Г. К. Жуков назвал Ватутина «генералом наступления».

Еще в период подготовки наших войск к операции «Цитадель» он неоднократно предлагал A. M. Василевскому упредить противника и самим перейти в контрнаступление. Доводы начальника Генштаба, что переход врага в наступление против наших войск является вопросом ближайших дней и что наше наступление безусловно будет выгодно лишь противнику, его не удерживали.

— Александр Михайлович! Проспим мы, упустим момент, — взволнованно убеждал Ватутин Василевского. — Противник не наступает, скоро осень, и все наши планы сорвутся. Давайте бросим окапываться и начнем первыми. Сил у нас для этого достаточно.

Своими идеями он взбаламутил и Сталина, но большинство военных руководителей страны, в том числе Г. К. Жуков и A. M. Василевский (следует сказать, что, согласно различным источникам, взгляды маршала A. M. Василевского на летнюю кампанию 1943 года были практически диаметрально противоположны, но, исходя из его собственных послевоенных мемуаров, приходится считать, что он придерживался оборонительной стратегии. — Примеч. авт.) твердо «стояли за оборону», поэтому предложения командующего Воронежским фронтом развития не получили.

Но, видимо, «природу души» не изменить, — оборонительные действия Н. Ф. Ватутина также изобиловали контрударами (правда, делал он это с согласия начальника Генштаба маршала A. M. Василевского, также находящегося на фронте. — Примеч. авт.). Командующий Воронежским фронтом, определив, что противник наносит главный удар на Обоянь, 5 июля предпринял ряд характерных мероприятий по усилению обороны на этом направлении. Он приказал нанести силами 1-й танковой армии под командованием генерал-лейтенанта танковых войск М. Е. Катукова контрудар по противнику, вклинившемуся в полосу 6-й гвардейской армии. Во исполнение этого решения к главной полосе обороны были выдвинуты передовые танковые бригады.

Однако вскоре выяснилось, что эти бригады в ходе боя за главную полосу обороны понесли значительные потери от огня тяжелых танков противника, его артиллерии и авиации. В связи с этим командующий фронтом решил для усиления брянского направления к исходу дня 5 июля развернуть танковые войска на второй полосе обороны: 1-ю танковую армию — на участке от Меловое до Яковлево протяжением 30 км; 5-й гвардейский танковый корпус — на участке от Яковлево до Тетервино на участке в 12 км и 2-й гвардейский танковый корпус — по реке Липовый Донец к югу от Тетервино на участке в 10 км.

Командующий 6-й гвардейской танковой армией выдвинул из своего резерва истребительно-противотанковую артиллерийскую бригаду, а командующий 40-й армией усилил свой левый фланг двумя истребительно-противотанковыми артиллерийскими полками, двумя танковыми бригадами и несколькими танковыми полками.

6 июля стало ясно, что оборона Воронежского фронта может быть прорвана. Чтобы не допустить катастрофы, в распоряжение Ватутина были направлены из состава Степного округа — 10-й танковый корпус, а из состава Юго-Западного фронта — 2-й танковый корпус. Одновременно было дано указание о привлечении 17-й воздушной армии (командующий генерал-лейтенант авиации В. А. Судец) Юго-Западного фронта для боевых действий в полосе Воронежского фронта. Но и этого оказалось мало.

Из двух фронтов — Центрального и Воронежского, первоначально принявших на себя весь удар германской военной машины при проведении операции «Цитадель», последнему было особенно тяжело. Лесостепные открытые пространства и крайне мощная бронетанковая группировка противника делали положение войск генерала армии Н. Ф. Ватутина наиболее неустойчивым.

Уже 6 июля, на второй день сражения на южном фасе Курской дуги, командование Воронежского фронта обратилось к Верховному с просьбой об усилении войск (фронта) за счет резервов Ставки. Резервы эти накапливались в большей степени как ядро грядущего наступления, и «добро» на их ввод в бой в оборонительной фазе сражения было дано Сталиным с болью в сердце. Командующий 5-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенант П. А. Ротмистров впоследствии вспоминал:

«…5 июля 1943 года начальник штаба Степного фронта (на тот момент 5 гв. ТА входила в состав Степного военного округа. — Примеч. авт.) генерал-лейтенант М. В. Захаров сообщил мне по телефону, что на Центральном и Воронежском фронтах завязались ожесточенные бои.

— В основной состав вашей армии дополнительно включается восемнадцатый танковый корпус генерала B. C. Бахарова. Свяжитесь с ним. Приведите все войска армии в полную боевую готовность и ждите распоряжений, — потребовал он.

А на следующий день в армию прилетел командующий Степным фронтом генерал-полковник И. С. Конев. Он уже более подробно информировал меня о боевой обстановке.

— Наиболее мощный удар противник наносит на курском направлении из района Белгорода. В связи с этим, — сказал Иван Степанович, — Ставка приняла решение о передаче Воронежскому фронту вашей и пятой гвардейской армий. Вам надлежит в очень сжатые сроки сосредоточиться вот здесь. — Командующий очертил красным карандашом район юго-западней Старого Оскола.

Примерно через час после того, как улетел И. С. Конев, позвонил по ВЧ И. В. Сталин.

— Вы получили директиву о переброске армии на Воронежский фронт? — спросил он.

— Нет, товарищ Иванов, но об этом я информирован товарищем Степиным (псевдоним И. С. Конева в данной операции. — Примеч. авт.).

— Как думаете осуществить передислокацию?

— Своим ходом.

— А вот товарищ Федоренко[196] говорил, что при движении на такое большое расстояние танки выйдут из строя, и предлагает перебросить их по железной дороге.

— Этого делать нельзя, товарищ Иванов (псевдоним И. В. Сталина в данной операции. — Примеч. авт.). Авиация противника может разбомбить эшелоны или железнодорожные мосты, тогда мы не скоро соберем армию. Кроме того, одна пехота, переброшенная автотранспортом в район сосредоточения, в случае встречи с танками врага окажется в тяжелом положении.

— Вы намерены совершать марш только ночами?

— Нет. Продолжительность ночи всего семь часов, и, если двигаться только в темное время суток, мне придется на день заводить танковые колонны в леса, а к вечеру выводить их из лесов, которых, кстати сказать, на пути мало.

— Что вы предлагаете?

— Прошу разрешения двигать армию днем и ночью…

— Но ведь вас в светлое время будут бомбить, — перебил меня Сталин.

— Да, возможно. Поэтому прошу вас дать указание авиации надежно прикрывать армию с воздуха.

— Хорошо, — согласился Верховный. — Ваша просьба о прикрытии марша армии авиацией будет выполнена. Сообщите о начале марша командующим Степным и Воронежским фронтами.

Он пожелал успеха и положил трубку»[197].

Скорее всего, на решение генерала П. А. Ротмистрова выдвигаться своим ходом сказался собственный отрицательный опыт лета 1942 года. Тогда в 5-й танковой армии генерал-майора А. И. Лизюкова перебрасывавшиеся по железной дороге танковые корпуса вводились в бой неодновременно, что во многом определило общий неуспех контрудара. К тому же опасения относительно бомбежки соединений армии Ротмистрова на марше оказались безосновательными. Немецкое командование сосредоточило основные усилия авиации на непосредственной поддержке наступления своих войск. Поэтому в отличие от осыпаемых бомбами механизированных корпусов лета 1941 года 5-я гвардейская танковая армия двигалась к фронту, практически не подвергаясь воздействию противника.

Еще одна армия из резерва Ставки, 5-я гвардейская армия генерал-лейтенанта A. C. Жадова, как уже упоминалось, получила приказ на выдвижение к Прохоровке 8 июля 1943 года. На тот момент в ее состав входили 32-й и 33-й гвардейские стрелковые корпуса, объединявшие шесть дивизий: 6-ю гвардейскую воздушно-десантную, 13-ю гвардейскую стрелковую, 66-ю гвардейскую стрелковую, 9-ю гвардейскую воздушно-десантную, 95-ю гвардейскую стрелковую, 97-ю гвардейскую стрелковую. Еще одно соединение (42-я гвардейская стрелковая дивизия) было в резерве командарма. Армия получила задачу к 11 июля выдвинуться на рубеж реки Псел и занять оборону, не допуская продвижения противника на север и северо-восток. Соединениям армии A. C. Жадова предстояло пройти от 60 до 80 км пешим маршем.

В это время на прохоровском направлении шла борьба за третий оборонительный рубеж. Вечером 9 июля командующим 4-й танковой армией вермахта генерал-полковником Готом был направлен в войска приказ № 5, в котором, в частности, говорилось: «2-й тк СС атакует противника юго-западнее Прохоровки и теснит его на восток. Он овладевает высотами по обе стороны р. Псел северо-западнее Прохоровки»[198]. Для решения поставленной задачи эсэсовцы использовали тот же метод, что и соединения 48-го танкового корпуса генерала т/в фон Кнобельсдорфа — сосредоточение усилий на узком участке. Пробивая фронт узким клином с последующим прорывом в тыл обороняющимся на прохоровском направлении частям 183-й стрелковой дивизии, 10 июля 1-й панцергренадерской дивизии СС «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» удалось занять совхоз «Комсомолец». Дальнейшее продвижение было остановлено нашими танками из 2-го танкового корпуса. В свою очередь, частям 3-й панцергренадерской дивизии СС «Мертвая голова» («Тотенкопф») удалось к вечеру 10 июля после кровопролитной борьбы захватить небольшой плацдарм на северном берегу Псела.

Следующий этап борьбы последовал 11 июля. Оборону на прохоровском направлении начали «строить» из подходивших резервов. На позиции в промежутке между Пселом и железной дорогой были выдвинуты 58-я мотострелковая бригада 2-го танкового корпуса и 9-я гвардейская воздушно-десантная дивизия. Соединения занимали указанные позиции с марша, целостной системы обороны организовано не было. Являвшийся «ядром» обороны на подступах к Прохоровке 2-й танковый корпус насчитывал 74 танка (26 тбр — 3 Т-34–76, 9 Т-70; 99 тбр — 16 Т-34–76 и 19 Т-70; 169 тбр — 16 Т-34–76, 7 Т-70; 15 гв. отгп — 4 «Черчилля»). При этом корпус генерала А. Ф. Попова был разбросан по фронту и не мог одновременно ввести все эти 74 танка в бой. Последствия развития ситуации были вполне предсказуемы. Применяя все тот же прием сосредоточения ударной группировки на узком фронте, «Лейбштандарту» удалось 11 июля пробиться вдоль железной дороги до станции Прохоровка и захватить совхоз «Октябрьский». Остановить дальнейшее продвижение и даже заставить врага отойти от Прохоровки удалось за счет стягивания на фланги прорвавшихся эсэсовских частей артиллерии и реактивных минометов.

При этом нашими артиллеристами была разработана тактика, включавшая в себя сразу несколько эффективных приемов, позволявших бороться с немецкими танками и мотопехотой.

Когда германские войска накапливали силы для атаки юго-западнее Прохоровки, в обход выдвигаемых нашим командованием резервов (соединения 5-й гвардейской танковой армии и 5-й общевойсковой армии. — Примеч. авт.), 315-й полк гвардейских реактивных минометов подполковника А. Ф. Ганюшкина в течение часа вел залповый огонь (растянутый во времени) поочередно взводами и батареями. И все это время враг не мог возобновить наступление. По советским данным, «катюши» подожгли и вывели из строя 27 вражеских танков.

Такой новый в тактическом плане способ стрельбы оказался довольно эффективным. Под растянутым по времени огнем реактивных минометов у врага частенько не выдерживали нервы, и его силы отходили с занимаемой территории. Но чаще всего в тот день «катюшам» пришлось стрелять прямой наводкой, а в этом случае требовалась особая храбрость и особое мастерство, и прежде всего от командиров дивизионов, батарей, расчетов, их умения нацелить и организовать людей на самоотверженные действия, на то, чтобы под обстрелом быстро вывести боевые машины на открытую боевую позицию, в считаные секунды навести их на цель и дать залп. Но артиллеристы и минометчики могли лишь на время задержать врага. Для того чтобы переломить ситуацию, необходимо было ввести в сражение новые, значительно более крупные резервы.

Ситуация выходила из-под контроля советского командования, и, чтобы спасти положение, к месту сражения спешили 5-я гвардейская танковая и 5-я общевойсковая армии. Теперь их соединения становились «каркасом обороны» на этом участке, именно поэтому 2-й танковый корпус был передан в оперативное подчинение 5 ТА. Также армии Ротмистрова помимо штатных орудий придавались артиллерийские соединения и части из резерва главного командования. Танки прикрывали аж две зенитно-артиллерийские дивизии — видимо, страх перед немецкой авиацией был достаточно велик. Теперь посмотрим, чем же располагала 5-я гвардейская танковая армия в борьбе с германской стальной лавиной.

Это армейское объединение относилось к танковым армиям второго формирования.

Создание 4-й и 5-й танковых армий началось 22 февраля 1943 года согласно директиве наркома обороны. В этом документе указывалось:

«Во исполнение постановления Государственного Комитета Обороны № 2791 от 28 января 1943 года приказываю:

1. В период февраля — апреля месяцев 1943 г. сформировать две гвардейские танковые армии в составе и по штату согласно перечню-предложению № 1.

2. Дислокацию и сроки готовности гвардейских танковых армий установить:

а) 5-й гвардейской танковой армии — район Миллерово. Срок готовности 25 марта 1943 года.

б) 4-й гвардейской танковой армии — Купянск, Красный Лиман. Срок готовности 15 апреля 1943 года.

3. В состав гвардейских танковых армий включить:

а) В 5-ю гвардейскую танковую армию: 3-й гвардейский Котельниковский корпус, 29-й танковый корпус, 5-й гвардейский механизированный корпус.

б) В 4-ю гвардейскую танковую армию: 2-й гвардейский Тацинский танковый корпус, 23-й танковый корпус, 1-й гвардейский механизированный корпус»[199].

Следует сказать, что к лету 1943 года состав армии несколько изменился. Когда согласно директиве Генштаба от 6 июля 1943 года 5-я гвардейская танковая армия была включена в состав Воронежского фронта, в нее входили: 18-й и 29-й танковые и 5-й гвардейские механизированные корпуса, 53-й гвардейский танковый, 1-й гвардейский мотоциклетный, 678-й гаубичный и 689-й гвардейские минометные полки, 6-я зенитно-артиллерийская дивизия, 4-й полк связи, 377-й мотоинженерный батальон, тыловые части учреждения[200].

Командующим 5-й гвардейской танковой армией, как уже известно, был назначен генерал-лейтенант танковых войск П. А. Ротмистров, членом Военного совета — генерал-майор танковых войск П. Г. Гришин, начальником штаба — полковник В. Н. Баскаков.

Двухкорпусная организация (2 танковых корпуса в армии), в соответствии с которой была сформирована 5 ТА, уже не полностью отвечала принципам применения (которые уже сложились в 1943 году) танковых армий. К концу войны почти все танковые армии будут иметь по три танковых корпуса. Но в 1943 году понимание об оптимальности штатной структуры только формировалось, причем методом проб и ошибок.

К началу операции в состав 5-й гвардейской танковой армии согласно штату входили 18-й и 29-й танковые корпуса, а также 5-й гвардейский Зимовниковский механизированный корпус. Кроме того, армейскому объединению были приданы 2-й гвардейский Тацинский танковый корпус и 2-й танковый корпус. Оба упомянутых последними корпусных соединения уже участвовали в боях, поэтому имели в своем составе около 200 танков, «неполный комплект» артиллерии и других видов вооружения. Артиллерия танковой армии вместе с полученным усилением (приказом командующего Воронежским фронтом 5-й танковой армии придавались 114-й и 522-й гаубичные артполки, 1529-й самоходный артполк, 16-й и 80-й гвардейские минометные полки. — Примеч. авт.) состояла из одной пушечной бригады (в разных документах в перечне частей приданной артиллерии нумерация полков не всегда совпадает, но, видимо, в пушечную бригаду входили 93-й и 148-й пушечные артполки: по 18 122-мм артсистем А-19 в каждом. — Примеч. авт.), трех гаубичных полков, восьми истребительно-противотанковых артиллерийских полков, трех минометных полков, трех полков реактивной артиллерии и двух зенитно-артиллерийских дивизий. Часть артиллерии была придана танковым корпусам, а другая вошла в состав армейской артиллерийской группы.

Таким образом, перед началом контрудара 5-я гвардейская танковая армия вместе с приданными корпусами имела в своем составе 501 средний танк Т-34–76, 261 легкий танк Т-70 и 31 (так указано в документе, по штату положен 21 танк. — Примеч. авт.) тяжелый танк поддержки пехоты МК IV «Черчилль III/IV» британского производства. Всего — 793 танка[201].

Материальная часть артиллерии насчитывала 45 122-м орудий, 124 артсистемы калибром 76,2-мм, 330 45-мм противотанковых пушек, 1007 противотанковых ружей, 495 минометов и 39 установок РС М-13 (в указанное количество артиллерии не входили приданные фронтом артиллерийские средства. — Примеч. авт.).

Основной ударной силой 5-й гвардейской танковой армии являлись средние танки Т-34–76 — знаменитые «тридцатьчетверки».

К лету 1943 года наши боевые машины утратили свое превосходство над значительным количеством германских танков и САУ — и даже не над «Тиграми» с их мощнейшими 88-мм артсистемами длиной 56 калибров, а над средними танками Pz.Kpfw.IV Ausf.H (кроме танков Pz.Kpfw.IV Ausf.H, которые выпускались с апреля 1943 по май 1944 года, 75-мм пушку Kwk 40 получили и поздние версии (412 единиц) более ранней модификации Pz.Kpfw.IV Ausf.G. — Примеч. авт.) и штурмовыми орудиями StuG III Ausf.G, оснащенными 75-мм артсистемой Kwk 40.

Оценим дуэльные возможности советских и немецких боевых машин. 75-мм танковая пушка Kwk 40 с длиной ствола в 48 калибров вполне уверенно поражала танки Т-34–76. По советским данным, пределом сквозного пробития брони (ПСП) и соответственно опасного поражения танка были для 75-мм бронебойного снаряда следующие дистанции (в метрах):

Из приведенных данных следует, что башенная броня Т-34–76 больше не являлась заметной преградой для германских снарядов. Корпус уверенно поражался прямым попаданием практически на дистанции прямого выстрела, однако при определенных курсовых углах снаряды просто скользили по броне. Рикошетом завершались 13 % попаданий 75-мм снарядов в корпус.

Отечественная 76,2-мм танковая пушка Ф-34, напротив, уже не могла уничтожать германскую бронетехнику в лоб. Ее выстрелы не представляли опасности для тяжелых танков типа Pz.Kpfw.VI(H) «Тигр», которые имелись во 2-м танковом корпусе СС. 76, 2-мм бронебойные снаряды вообще не могли пробить толстую, 100–200 мм, лобовую броню и лишь изредка с минимальных дистанций поражали бортовые листы толщиной 80 мм из вязкой стали средней твердости[202].

С «Фердинандами» и «Пантерами» на Прохоровском поле нашим танкистам встретиться не пришлось (всего из 2772 германских танков и САУ, действующих на Курской дуге, на «Тигры», «Пантеры» и «Элефанты/Фердинанды» приходилось всего 17 % общей численности. — Примеч. авт.), но массовые машины среднего класса — танки Pz.Kpfw.IV и значительная часть штурмовых орудий — в 1943 году вышли на поле боя с лобовой защитой из 80-мм листов катаной стали средней твердости, не слишком уступающей по стойкости бортовой броне «Тигров». Советским танкистам оставалось уповать лишь на возможность обстрела слабых бортов вражеских машин, да еще башни Pz.Kpfw.IV, сохранившей, в отличие от корпуса, лобовую броню толщиной 50 мм.

Единственной надеждой для экипажей танков Т-34–76 стали подкалиберные бронебойно-трассирующие снаряды БР-354П с сердечником из карбида вольфрама. На вооружении они были приняты в апреле-мае 1943 года. Небольшое количество подобных боеприпасов, по воспоминаниям М. Е. Катукова, попало в 1-ю гвардейскую танковую армию перед Курской битвой. При бронепробиваемости 90 мм по нормали на дистанции 500 м БР-354П (может упоминаться и другой вариант УБР-354П. — Примеч. авт.) мог поражать в лоб танки Pz.Kpfw IV и штурмовые орудия StuG III. Благодаря катушечной форме подкалиберные снаряды практически не знали рикошетов и входили в броню при угле встречи всего в 10°. Иногда на малых дистанциях ими в лоб можно было подбить «Пантеру» и даже «Тигр». Были ли в 5-й гвардейской танковой армии подобные боеприпасы, автору неизвестно.

Всего со стороны противника в сражении под Прохоровкой участвовали танки всех трех панцергренадерских дивизий СС (1 пгд СС «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер», 2 пгд СС «Рейх» и 3 пгд СС «Мертвая голова/Тотенкопф»), а также отдельные части 11-й танковой дивизии вермахта.

Материальная часть панцергренадерских и танковых дивизий германских войск, принимавших участие в танковом сражении под Прохоровкой (данные на 1.07.43 года)*

* В данной таблице не приведены количественные материалы по штурмовым орудиям и самоходным противотанковым САУ, но это никак не меняет общую ситуацию. Везде (кроме «Лейбштандарта») «четверки» и «Тигры» составляли менее 50 % танкового парка представленных соединений.

Остальная германская бронетехника, с которой могли встретиться «тридцатьчетверки» в сражении под Прохоровкой — средние танки Pz.Kpfw.III (самые массовые машины. — Примеч. авт.) и легкие Pz.Kpfw.II, самоходные орудия «на подвижном лафете», полугусеничные бронетранспортеры и пушечные бронеавтомобили, — была легко уничтожаема 76,2-мм бронебойными или даже осколочно-фугасными снарядами.

Но машины Т-34–76 в случае ведения длительного танкового сражения уступали немецким «панцерам» по внутренней эргономике, имели худшее и менее удобное радиооборудование и средства наблюдения (даже командирская башенка на танках Т-34–76 появилась лишь в августе-сентябре 1943 года. — Примеч. авт.), коробка передач «тридцатьчетверки» (точнее, ее переключение) во время маршей и в бою сильно изматывала механика-водителя. В общем, сравнение возможностей танка Т-34–76 с потенциальными германскими конкурентами радовало слабо — от «детских болезней» трехлетней давности «тридцатьчетверка» почти не избавилась, а вот свои главные преимущества — отличную бронезащищенность и мощное вооружение — потеряла. Что касается танков Т-70 и МК IV «Черчилль IV», а также самоходок СУ-122 и СУ-76, — то они являлись весьма специфическими машинами для узкоспециальных задач. Только тяжелым самоходкам СУ-152 из группы АДД были «по плечу» любые цели, но их (САУ) было ничтожно мало.

Вообще самоходные орудия СУ-152 являлись нашим диалектическим ответом мощным германским «Тиграм» (тяжелые самоходные орудия «Элефант/Фердинанд» и танки «Пантера» впервые были применены на Курской дуге, поэтому ознакомиться с устройством трофейных машин, а тем более обстрелять их не было никакой возможности. — Примеч. авт.). А почему диалектическим? Да потому, что подобная САУ была спроектирована и построена нашими специалистами всего за 25 дней: отработанную артсистему — 152-мм пушку-гаубицу МЛ-20 практически без изменений разместили на гусеничной базе тяжелого танка KB-1С.

Несмотря на сжатость срока поставленной задачи, был конкурс, фаворитом которого стал проект маститого конструктора танков Ж. Я. Котина. Согласно его идее, качающуюся часть 152-мм пушки-гаубицы МЛ-20 практически без изменений установили в рамку и вместе с боекомплектом и экипажем разместили в специально спроектированной боевой рубке на шасси «котинского танка» КВ. Серийное орудие конструктивным изменением при этом почти не подвергалось, немного изменились лишь противооткатные устройства и расположения цапф орудия. По проекту Котина, уменьшалась сила отдачи и сокращалась длина люльки, на которой установили усиленную обойму с цапфами. При этом броневой щит кроме защиты от снарядов служил еще и уравновешивающим элементом.

Самый главный вопрос, который волновал разработчиков больше всего, касался возможности размещения подобной артсистемы на танковом шасси. К счастью, орудие вписалось, и даже удавалось разместить 20 49-килограммовых фугасных снарядов и столько же больших гильз к ним, так как пушка-гаубица являлась буксируемой артиллерийской системой, со всеми вытекающими отсюда особенностями ее боевого применения. Таким образом, скорострельность артсамохода, так же как и боекомплект, были небольшими. Начальная скорость снаряда — около 655 м/с — тоже не являлась высокой. Но при такой скорости боеприпас размером с чемодан и массой в 43,56 кг разрушал лобовые детали брони любого танка того времени, а попадание в башню неминуемо срывало ее с погона. Динамический удар был таков, что экипаж вражеской боевой машины, если он по каким-либо причинам не получал «механических» повреждений, уже не мог продолжать бой по медицинским показателям (потеря сознания, сотрясение мозга и т. д.). Кроме стрельбы по танкам из пушки-гаубицы можно было вести огонь по навесной траектории с закрытых позиций. Последний показатель являлся, наверное, единственным, где наш артсамоход по своим возможностям превосходил «Тигр», но в условиях скоротечного танкового боя недостатки отечественной САУ сильно нивелировались гигантским калибром артсистемы, отработанной и надежной артиллерийской и гусеничной базой, а также высокой квалификацией экипажей, которые в первое полугодие формирования самоходно-артиллерийских частей укомплектовывали за счет артиллерийских кадров, традиционно являвшихся интеллектуальной элитой российской армии.

Группа проектирования СУ-152 под общим руководством Ж. Я. Котина была создана в конце 1942 года (в нее входили 7 человек: Л. С. Троянов, Г. Н. Рыбин, К. Н. Ильин, Н. Н. Звонарев, В. М. Селезнев, П. С. Тарапатин и В. И. Таротько. — Примеч. авт.), защита проекта САУ была проведена 2 января 1943 года, а 25 января того же года готовая СУ-152 выкатилась на полигон для огневых испытаний.

Скорость проектирования и постройки артсамохода была потрясающей. Вокруг серийной пушки, доставленной с завода № 172 (г. Мотовилиха) и стоявшей на тумбе, по эскизным чертежам из фанеры начали строить макет корпуса в предельно допустимых габаритах. Вращение артсистемы удалось обеспечить с горизонтальным углом поворота 12°, угол возвышения — 18° и угол склонения — 5°. На основе «фанерных лекал» создавали чертежи, а уже по ним «одевали» орудие в броню.

Наконец опытный образец был готов в металле. Пришло время поставить привезенную из Перми пушку на предназначенное ей место. Но тут во время сборки машины выяснилось, что орудие не проходит в проем, оставленный для него в боевой рубке.

— Видел свою работу? — сверкнув глазами, спросил оплошавшего проектировщика главный конструктор серийного производства Н. Л. Духов.

— Видел…

— Что будешь делать?

— Резать сварочным аппаратом по живому.

— Правильно, действуй.

А сам, повернувшись, направился к группе военных и представителей наркомата, которые тут же в цехе ожидали окончания сборки. На взволнованные вопросы, что случилось, в чем причина задержки, Н. Л. Духов отшутился:

— Да мы пушку не тем концом вставляли.

Напряженность исчезла, все поняли, что ошибка поправима и не нужно из нее делать трагедии.

Наступило 25 января 1943 года. На полигоне близ Челябинска предстояло произвести первые выстрелы из нового артсамохода. Подготовились стрелять болванками весом 50 кг. Дистанция всего 80 м. Прозвучал грохочущий выстрел. Машина дернулась, даже присела немного и откатилась назад на метр. При этом несколько балансиров катков дошли до упоров, но нигде ничего не поломалось, ходовая часть оставалась целехонькой. Первый успех окрылил людей. Может быть, поэтому от души посмеялись над одним инженером, когда он, неожиданно застигнутый грохотом выстрела, упал в снежный сугроб.

— Ну, первая жертва! — шутили над ним товарищи.

За этим успехом пошли горячие обсуждения огневых возможностей машины. Установка столь мощного орудия на стрельбу прямой наводкой была необычной. Представитель Главного артиллерийского управления инженер-подполковник П. Ф. Соломонов не имел необходимых расчетных данных, чтобы оценить, какой будет траектория фугасно-осколочного или бронебойного снаряда при выстреле прямой наводкой из 152-мм гаубицы. Сколько пролетит тяжелый снаряд, пока не врежется в землю? Этого никто из присутствовавших на испытаниях определить не мог: все выверенные таблицы стрельб по дальности и эллипсу рассеивания из этого орудия были составлены только для навесного огня. Воистину, группа разработчиков шла непроторенными путями! Их сомнения можно было разрешить только при испытательных стрельбах на специальном полигоне. Такой полигон существовал в Челябинской области.

Стрельбу начали болванками по фанерным щитам размером 2?2 м. Первый выстрел с 500 м. Отличное попадание! Второй выстрел с 800 м. Тоже попадание. Стреляют на 1000 м, на 1200 м — результат тот же — точное попадание в щит! Не удержались, крикнули: «Ура!»

Успех испытаний означал, что новая САУ СУ-152 может бить прямой наводкой по танкам противника со значительного расстояния и вести огонь по амбразурам вражеских ДОТов и ДЗОТов, а экипаж при этом будет укрыт за мощным щитом лобовой брони. Но скорострельность по-прежнему была невысокой: 3–4 выстрела в минуту. Оптимальная дальность прямого выстрела составляла — 890 м. Бронепробиваемость — под углом 90°: с 500 м — 105 мм, с 1000 м — 95-мм.

Оптический прицел пришлось поставить какой имелся: вертикальная наводка — по совмещению перекрестий в прицеле и на фанерном щите. Для быстрейшей подготовки экипажей это даже хорошо — подготовка самая простая. Типичный подход отечественной конструкторской школы.

На полигоне испытатели имели возможность испробовать новую самоходку в стрельбе по трофейному танку. Рассказывая об этом, Ж. Я. Котин вспомнил, как один из снарядов, угодив в башню, начисто снес ее с корпуса немецкого танка.

— Вот и заставили мы гитлеровских зверей снимать шапки перед нашим орудием, — сказал кто-то из присутствовавших.

Спустя несколько дней, после того как конструкторы устранили недочеты, замеченные военпредами, Государственная комиссия подписала отчет с рекомендациями о принятии на вооружение 45-тонной самоходной артиллерийской установки СУ-152. По этому поводу в «Истории Великой Отечественной войны» имеется скромное упоминание: «По заданию Государственного Комитета Обороны на Кировском заводе в Челябинске в течение 25 дней был сконструирован и изготовлен опытный образец самоходной атиллерийской установки СУ-152, с февраля 1943 года поступившей в производство». Эти машины в течение целого года выпускались на Кировском заводе серийно.

Успешное проектирование и быстрое изготовление новой машины удались конструкторам и производственникам благодаря жесточайшей унификации большинства деталей машины и вооружения — все основные части брали из серийных образцов. Это упростило координацию работ со многими заводами-смежниками, поставляющими броню, вооружение, прицельные приспособления, моторы, электрооборудование и целые узлы и агрегаты.

Вспоминая об одном из боев с участием котинских СУ-152, бывший член Военного совета 1-й танковой армии генерал-лейтенант Н. К. Попель рассказывал, как нашу оборону прорвал клин немецких танков. Тяжелые машины, смяв с ходу противотанковую батарею, вырвались на простор. Их встретили самоходчики… «Сверху, с гребня холма, били 152-мм орудия, каждым снарядом не просто пробивая броню, а делая огромные зияющие дыры, разворачивая танк, как если бы он был картонным, — писал Н. К. Попель. — Из сорока прорвавшихся гитлеровских танков обратно вернулись восемь.

Вернулись и принесли в фашистские войска весть о новом ужасном оружии русских»[203].

К сожалению, таких артсамоходов в 5-й гвардейской танковой армии, точнее, в приданной ей артиллерийской группе, было немного — в 1529-м самоходно-артиллерийском полку находилось 11 подобных машин. Да и о их применении известно немного.

Тяжелые танки МК IV «Черчилль IV», находившиеся на вооружении в 15-м и особенно в 36-м гвардейских танковых полках прорыва, являлись очень специфическими машинами.

Британские военные теоретики разделили свои боевые машины на крейсерские и поддержки пехоты. Тяжелые «Черчилли» относились к последним и имели очень мощную броню (лоб — 101, борт — 76, корма — 64, крыша — 15–19, днище — 19, башня — 89 мм. — Примеч. авт.), но небольшую скорость — не выше 27 км/ч.

Представьте себе такой движущийся 40-тонный (боевая масса — 39,574 т) «сейф», вооруженный 57-мм (6-фунтовой) пушкой MK III с длиной ствола 42,9 калибра. Ее бронебойный снаряд покидал ствол со скоростью 848 м/с и мог на дистанции 450 м (при наклоне плиты 30°) пробить броню толщиной 81 мм. Более совершенный вариант 57-мм артсистемы — MK V имел длину 50 калибров и начальную скорость 898 м/с, что при тех же условиях позволяло пробивать 83-мм броню. Боекомплект «Черчилля» составлял 84 артвыстрела и состоял только из бронебойных снарядов; осколочно-фугасных, необходимых для поддержки пехоты не имелось вообще. Но в данном конкретном случае, особенно в условиях танкового сражения, в котором участвовал 15-й и 36-й отдельный гвардейских танковые полки прорыва, это было не так уж и важно.

Таким образом, получалось, что «тридцатьчетверки» и «Черчилли» были близки по своим дуэльным характеристикам по отношению к танкам и штурмовым орудиям противника, за исключением «Тигров». Только Т-34–76 был более универсален, особенно при сопровождении пехоты, а «Черчилли» с их архитолстой броней было выгодно использовать в (относительно) ближнем танковом бою, что, в общем-то, и было впоследствии сделано.

Достаточно успешно уничтожать средние и тяжелые танки и штурмовые орудия противника могли и 122-мм САУ СУ-122, которые имелись в смешанных самоходно-артиллерийских полках, а вот легким САУ СУ-76 и танкам Т-70 в сражение на Прохоровском поле лучше было не соваться: первым — из-за слабой брони, а вторым — из-за слабого вооружения.

Для подтверждения своих слов приведу следующий пример. Начальник политотдела 26-й танковой бригады 2-го танкового корпуса подполковник Геллер в одном из отчетов отметил мастерство командира легкого танка Т-70 из 282-го танкового батальона лейтенанта Илларионова: «В боях 12.7.43 г. тов. Илларионов подбил танк „Тигр“, а потом 3 снарядами по борту поджег его».

Теоретически это было бы возможно, если бы пушка Т-70 открыла огонь по «Тигру» с расстояния в полметра, да и то надо было найти соответствующее место в бортовом бронировании. Скорее всего, Илларионовым были уничтожены немецкие «тройка» или «четверка», что для танка этого типа являлось просто отличным результатом.

Силы 5-й гвардейской танковой армии и приданных ей соединений и частей были примерно равны по дуэльным возможностям германской танковой группировке. Против более качественных Pz.Kpfw.IV и StuG III мы могли выставить более многочисленные Т-34–76, СУ-122 и «Черчилли», а с «Тиграми» вполне могли справиться и СУ-152.

Но реальная война — это не поединок на рапирах, побеждает тот, кто лучше маневрирует, использует в качестве поддержки авиацию и артиллерию, наконец, у кого лучше подготовлены экипажи, командиры младшего и среднего звена. Было бы желание.

А желание имелось. «Постукаться» с германскими танкистами рвались как рядовые бойцы, так и генералы, а может, даже и маршалы. Что-то такое есть у нас в крови, да и как без неуемного национального характера можно было сколотить такое гигантское государство.

Местность, на которой предстояло атаковать 5-й гвардейской танковой армии, была пересеченная, имела много оврагов, балок и небольших речных преград (Соломатинка, Ворскла и др.). Наиболее значительными преградами при наступлении врага в направлении Курска являлись реки Псел и Сейм.

Форсировав реку Псел, противник на этом направлении получал свободу маневра, одновременно попадая под отсечной огонь с рубежа реки Сейм. Следовательно, для беспрепятственного наступления на Курск врагу просто необходимо было захватить и эту водную преграду или «прикрыться заслонами фронтом на северо-восток».

Отдельные участки местности были совершено открытыми, не имели деревьев или кустарников, что давало возможность авиации беспрепятственно уничтожать пехоту и бронетехнику противоборствующей стороны.

Наличие большого количества высот, курганов и населенных пунктов способствовало успешности ведения оборонительных боев. Подобные условия в значительной мере задерживали продвижение наших войск в случае отхода противника, но в свою очередь сыграли положительную роль в успехе при ведении обороны против немцев в первые дни операции на Курской дуге.

Местность (даже в те годы. — Примеч. авт.) имела широкую сеть грунтовых и проселочных дорог, что являлось важнейшим условием для передвижения и быстрого сосредоточения войск, а также бесперебойной работы тыловых частей.

Общий характер рельефа местности допускал широкий маневр больших танковых соединений, что и способствовало развертыванию здесь крупного танкового сражения.

В 23.00 6 июля 1943 года был получен приказ:

«Форсированным маршем частями армии сосредоточиться на западном берегу реки Оскол в районе Салтыкове, Меловое, Коньшино, Орлик, Коростово, Верхнее-Атаманское в готовности действовать в направлении Обоянь — Курск»[204].

Общее расстояние предстоящего марша определялось в 200–220 км.

По решению командарма марш корпусов совершался по двум основным маршрутам.

Соединения и части армии выступили в новый район сосредоточения в 01.30 7 июля 1943 года. Опасаясь бомбардировок, танковая армия максимально использовала ночное время. Движение было организовано следующим порядком:

а) Передовой отряд (в некоторых документах он именуется резервным отрядом. — Примеч. авт.) под командованием генерал-майора Труфанова (заместителя командующего 5 ТА. — Примеч. авт.) в составе 1-го отдельного Краснознаменного гвардейского мотоциклетного полка, 53 гв. тп, 689 иптап, одной батареи 678 ran двигался по маршруту Острогожск, Красное, Болотово, Чернянка. К полудню 7 июля эта группа выдвинулась на рубеж Проточная, Красная Поляна, обеспечивая выход и сосредоточение корпусов армии.

б) 29-й танковый корпус с полком зенитной артиллерии 6-й зенитно-артиллерийской дивизии, двигаясь по маршруту передового отряда, к исходу дня 7 июля вышел в район Салтыково, Сергеевка, Богословка, Волково, Дубенка.

в) 5-й гвардейский Зимовниковский мехкорпус, который также прикрывался полком зениток из 6-й зенитно-артиллерийской дивизии, имея главный маршрут Карпенково, Алексеевка, Верхососенск, Новый Оскол, Коростово, к утру 8 июля закончил сосредоточение в районе Верхнее-Атаманское, Коростово, Сорокино.

г) 18-й танковый корпус выступил из района Россоши в 10.30 7 июля и к утру 8 июля закончил сосредоточение в районе Огивное, Коньшино, Красная Поляна, Ольшанка.

д) 76-й гвардейский минометный полк и 768-й гаубичный артиллерийский полк сосредоточились в районе н/п Орлик.

Таким образом, корпуса армии, совершив за сутки марши в 200–220 км, сосредоточились в указанном районе к утру 8 июля 1943 года.

Размеры района сосредоточения по фронту составляли 40–45 км, а в глубину 30–35 км.

В 01.00 9 июля был получен боевой приказ: «К исходу 9.7 выйти в район Бобрышево, Большая Псинка, Прелестное, Александровский, Большие Сети с задачей быть в готовности отразить атаки продвигающегося вперед противника»[205].

В течение дня 9 июля войска 5 ТА вновь совершали марш, и, пройдя за дневное время еще 100 км, сосредоточились в тылу 5-й гвардейской армии, которая к этому времени уже вела боевые действия.

К вечеру 9 июля войска 5-й танковой армии стали занимать оборонительные рубежи.

5-й гвардейский мехкорпус сосредоточился в районе Бобрышево, Нагольное, Большая Псинка. К утру 10 июля две бригады заняли оборону по северному берегу реки Псел на участке Запселец (иск.), Веселый. 11-я гвардейская мехбригада вместе со 104-м истребительно-противотанковым полком расположилась на рубеже Запселец, Липь (в 17 км юго-восточнее Обояни); 10-я гвардейская мехбригада вместе с 1447-м самоходно-артиллерийским полком заняла рубеж Липь (иск.), Веселый (иск.), Курлов; 12-я мехбригада сосредоточилась в лесу северо-западней Верхней Ольшанки (Вышней Ольшанки); 24-я гвардейская танковая бригада вместе с 285-м минполком находились в Большой Псинке. Штаб корпуса располагался в н/п Нагольное.

18-й танковый корпус к 23.00 9 июля сосредоточился в районе Верхняя Ольшанка, Карташовка, Александровский, Прохоровка и занял оборону 32-й мотострелковой бригадой при поддержке 1000-го полка ПТО и 298-го минполка по рубежу Веселый, выс. 226, 6, Михайловка, южная окраина Прохоровки, Тихая Падина.

29-й танковый корпус сосредоточился в районе Черновецкая, Вихровка, Свино-Погореловка, Журавка.

Подвижной отряд генерал-майора Труфанова (в прежнем составе) был выдвинут в район Обояни до устья реки Запселец. Этой боевой группе была поставлена задача: «…не допустить выхода противника на северный берег реки Псел, и удержать занимаемый рубеж, а также город Обоянь до подхода войск Воронежского фронта»[206].

678-й гаубичный полк и 76-й гвардейский полк РС сосредоточились в Плоское, Колбасовка в готовности поддержать действия 5-го механизированного и 18-го танкового мехкорпусов.

Таким образом, войска армии в течение трех суток совершили в общей сложности марш в 320–350 км, что составляло в среднем 100–115 км в сутки. Благодаря продуманной организации марша войска прибыли в указанные районы своевременно. Это дало возможность немедленно организовать оборону частью сил 5 ТА и приступить к подготовке предстоящего наступления.