Глава 6 Коммунисты: союзники или противники?

Глава 6

Коммунисты: союзники или противники?

В те дни Отто Штрассер и его соратники не питали ни малейших иллюзий относительно отношения к ним гитлеровцев. Пародируя призыв Ноймана «бить фашистов, где только их встретишь», Геббельс потребовал от штурмовиков «избивать революционных национал-социалистов, где только они существуют».

Неудавшееся покушение на Штрассера и Рудольфа Рэма, кровавая бойня в Альбертсдорфе показали, что «Боевому содружеству» срочно требовались силы и средства, чтобы обезопасить свои собрания от налетов гитлеровских штурмовиков. Военизированное формирование КГРНС, «Боевое сообщество», было не настолько велико, чтобы справиться с этой задачей. К тому же его ячейки были раскиданы по всей Германии, что затрудняло создание мобильной и дееспособной службы безопасности. В итоге Штрассер просто был вынужден пойти на союз с организациями, имевшими собственные военизированные подразделения, которые были способны дать отпор СА. Прежде всего потенциальных «силовиков» штрассерианцы пытались найти в среде «бюндише» — молодежных организаций. Но судьба все-таки отвела решающую роль коммунистам.

В КПГ придавали исключительное значение выходу группы Штрассера из НСДАП. Еще бы! Коммунисты видели в этом начало разложения «национал-фашизма». Приведенный выше анализ Коминтерна явно переоценивал опасность, исходившую от штрассерианцев. Вряд ли «Боевое сообщество» могло расколоть народные массы. Немецкие коммунисты оказались более предусмотрительными и прозорливыми. Видимо, именно поэтому они не спешили разоблачать членов группы Штрассера как политических провокаторов. И уж тем более не собирались разворачивать против них идеологическую борьбу — были более опасные противники. О подобной позиции вряд ли догадывались в Коминтерне. Еще в начале июля 1930 года исполком КГРНС распорядился устанавливать связи не только с родственными группировками, но и с коммунистами. Как правило, революционные национал-социалисты приглашали представителей КПГ на все свои мероприятия и собрания. Более того, каждый член «Боевого сообщества» получил тайное предписание посещать мероприятия «идеологических противников», к которым, как оказалось, относились и коммунисты. Там революционные национал-социалисты должны были агитировать за «немецкий социализм», за социализацию экономики и общества, за создание «союза угнетенных», приглашать к сотрудничеству всех немецких революционеров.

Но союз с КПГ быстро дал трещину. Инициатива по бойкоту выборов 14 сентября 1930 года подверглась жесточайшей критике со стороны КПГ. Именно это стало поводом для срыва коммунистами собрания штрассерианцев в Нойкёльне. Это собрание было посвящено проблеме неучастия в выборах в рейхстаг. Национал-большевистский кризис сентября 1930 года показал Отто Штрассеру, насколько опасно сближение с левыми силами. Именно тогда он понял необходимость собственной оригинальной идеологии, принципиально отличающейся от коммунистической и гитлеровской. В период октября 1930 — мая 1931 годов контакты между КГРНС происходили на трех различных уровнях.

Теоретический анализ философского и политического марксизма утвердил руководство «Боевого содружества» в однозначном отказе от подобной модели мышления. На уровне руководства организации и ее подразделений организовывались совместные встречи, дискуссии, на которых сопоставлялись идеологические взгляды, обсуждались дальнейшие пути развития обеих организаций. И коммунисты, и революционные национал-социалисты пытались найти взаимопонимание. Но на уровне рядовых членов существовала совершенно другая политическая реальность. Чтобы избежать развала, исполнительный комитет КГРНС вынужден был санкционировать участие своих местных групп в массовых мероприятиях других партий и союзов. Проводя глобальный анализ марксизма, кружок штрассерианцев пытался всем продемонстрировать оригинальность собственной идеологии. Для Штрассера марксизм, в отличие от Гитлера, не носил специфического еврейского характера. Для Отто он вовсе не был «выдумкой еврея Маркса». Он видел в нем всесторонне развитую философию, рожденную во времена агрессивного капитализма и сформированную на основе анализа тогдашних социальных и экономических противоречий. Штрассер признавал объективную справедливость марксистского мышления вообще и ленинского анализа империализма в частности. Но на уровне философских представлений он предпочитал дистанцироваться от марксизма. Марксизм для него был порождением либеральной эпохи. О подобном родстве, по мнению Штрассера, свидетельствовало очень многое: цели, методы и сама структура марксизма.

Штрассер полагал, что ошибка Маркса и марксистов-ленинцев состояла в том, что они хотели объяснить историческое развитие человечества при помощи производственных отношений и классовой борьбы. Хотя эти явления были характерны только для эпохи капитализма. Диктатура пролетариата, пролетарскии интернационализм и утопическии коммунизм никак не подходили для Германии. Они могли полностью исковеркать и изуродовать духовную, социальную и экономическую структуру немецкого общества. Но капитализм должен был сменить не коммунизм, а немецкий социализм. Место классовой борьбы должно было занять народное сообщество. А интернационализм должен был быть заменен революционным национализмом.

Марксистская экономическая теория оставалась для Штрассера всего лишь инструментом понимания истории. Философский марксизм и партийный коммунизм должны были погибнуть вместе с находившимся в агонии либерализмом. «Боевое содружество» как носитель новой идеологии должно было принести марксистским массам «благую весть». Но не для того, чтобы ударить в спину, а чтобы каждый коммунист начал готовиться к Немецкой революции. Это должно было освободить людей от догматизма коммунистической идеологии. Руководство КГРНС очень надеялось, что коммунистическая партийная верхушка откажется от своей «антисоциалистической» позиции и будет способствовать созданию «единого социалистического фронта», который окажет «Боевому содружеству» неограниченную поддержку. Более того, Штрассер отводил КГРНС роль политического катализатора, который в обход всех партийных структур должен был спровоцировать революционные выступления в народных массах.

С одной стороны, Штрассер мечтал о хорошо организованной массовой акции, с другой — грезил плохо понятой ленинской моделью революции. Причем само «Боевое содружество» должно было лишь готовить кадры («унтер-офицеров») для последнего этапа революционного процесса. Сами массы не должны были играть существенной роли — они пока еще не были готовы осознать свою национальную судьбу, выраженную Мёллером ван ден Бруком в идеях революционного консерватизма.

Противоречия внутри КГРНС никогда не демонстрировались широкой публике. Наверное, именно поэтому обещания КПГ о совместной деятельности в ряде направлений долгое время оставались в силе. Подобные заявления можно было услышать и в рядах революционных национал-социалистов. Об этом говорил сам Штрассер. Об этом говорили коммунисты Мюнценберг и Виггфогель, пытавшиеся убедить в своей правоте руководство «Боевого содружества». Штрассер, Моссаковский, Бухрукер не питали иллюзий по поводу долговечности сотрудничества с коммунистами. Но они и предположить не могли, что конфликт наступит так быстро. 6 января 1931 года Мюнценберг назвал «Боевое содружество» «полуфашистской организацией». Тогда конфликт с трудом удалось замять. Отто Штрассер не решался пойти на открытую конфронтацию с коммунистами. В те времена левое крыло «Содружества» было, как никогда, сильно, а ряд местных организаций, например в Галле и Брауншвейге, фактически контролировался из КПГ. Штрассер полагал, что подобное положение вещей не могло длиться вечно — он должен был сформировать «единый фронт», чем бы окончательно подорвал влияние коммунистов в революционном лагере.

Но вскоре он попал в очень сложное положение — левыми силами был создан «Союз борьбы с фашизмом» (АНТИФА). Новая организация поставила целью объединить рабочий класс и всех антифашистов вне зависимости от их классового происхождения. Теперь, чтобы сохранить единство организации, Штрассер был вынужден поддержать АНТИФА. 25 января 1931 года он опубликовал в «Немецкой революции» призыв к антифашистскому единству: «Каждый немецкий социалист, каждый немецкий националист, каждый немец, придерживающийся идеи „фёлькише“, должен ясно осознать, что фашизм — это последняя попытка капиталистической, империалистической, либеральной системы снова укрепить свое господство над немецким народом». «Боевое содружество» призывало к единому антифашистскому фронту борьбы с НСДАП, которая «символизировала собой фашистскую реакцию», которую поддерживали консервативные полуфашистские организации: «Стальной шлем», «Ландбунд», хозяйственные партии. Штрассера, который уже давно мечтал объединить всех противников Гитлера, опередили. Лидер КГРНС сразу же осознал опасность, которую представлял АНТИФА. Его левые сторонники могли переметнуться в другой лагерь. Теперь сотрудничество было предельно осторожным. Впрочем, для многих революционных национал-социалистов подобное сотрудничество было само собой разумеющимся шагом. Единственная возможность обеспечить безопасность членов КГРНС, которые на своей шкуре уже ощутили, что такое террор со стороны гитлеровских штурмовых отрядов, виделась им в сотрудничестве с военным руководством АНТИФА.

Но Штрассер не был намерен сдавать политические позиции. Конгресс АНТИФА, который состоялся 15 февраля 1931 года в Кёльне, дал Штрассеру повод, чтобы обвинить руководство этой организации в имитации единого социалистического фронта. Конфликт не успел разгореться, так как кельнский лидер КГРНС Фрагенберг решил подчиниться руководству АНТИФА. Примечательно, что эту новость и общественность, и сам Штрассер узнали из коммунистической прессы. Организация вновь оказалась на грани раскола. Чтобы избежать нового кризиса, Штрассер забрал свои слова обратно и продолжил сотрудничество с АНТИФА. Впрочем, Фрагенберга он все равно освободил от занимаемой должности — за превышение полномочий и самоуправство.

Случай с Фрагенбергом не прошел бесследно. Штрассера очень раздражал успех коммунистов. Свою досаду он излил в одной из статей. «Борьба с фашизмом, исходя из нашей социалистической воли, является само собой разумеющейся. Но поначалу она должна идти независимо от партийных и вооруженных организаций». АНТИФА, по его мнению, не мог активизировать все антикапиталистические силы, так как «с момента своего возникновения он был чисто коммунистическим союзом». Превратившись в партийную клику, он мог разрушить начинания «Боевого содружества». Несколько позже проблема взаимоотношений «Боевого содружества» и АНТИФА стала более чем злободневной — берлинское руководство «Содружества» перестало контролировать ситуацию в Галле и Рурской области. Теперь на коммунистов решил обрушиться Р. Шапке. В своей статье, которая была опубликована в феврале 1931 года, он назвал комедией проходивший в Берлине «Народный конгресс против фашизма». В те дни «Роте Фане» подробно освещала деятельность этого мероприятия, на котором присутствовало 2100 человек. Их них 629 были членами КПГ, 11 — представляли коммунистическую молодежь. 24 участника конгресса были социал-демократами. Основное большинство — 1436 человек — были беспартийными. Шапке считал, что эти люди были замаскированными коммунистами, допущенными на конгресс по приказу Молотова и Сталина. «К сожалению, это мероприятие было не народным конгрессом, на котором должны были быть представлены все группы немецкого рабочего класса. Это был конгресс КПГ против фашизма».

Требуя создания «единого фронта всех социалистов против смертельного врага — фашизма», «Боевое содружество» наотрез отказывалось следовать «односторонним партийным методам КПГ». «Единый фронт» должен был предоставить политическую альтернативу истинным революционерам, оставшимся в СА.

Подобную позицию Шапке изложил на «гамбургском конгрессе против фашизма», в котором активное участие приняла местная организация «Боевого содружества». В статье «Единый фронт против фашизма», опубликованной в «Немецкой революции», говорилось, что КПГ занималась исключительно демагогией. Подобные решительные заявления еще раз подчеркивали, что руководство КГРНС не было в состоянии контролировать ситуацию в собственной же организации. К маю 1931 года Штрассер окончательно утерял контроль над многочисленными организациями «Боевого содружества». Многие из них, не стесняясь, присоединялись к АНТИФА. Такое повсеместно наблюдалось в Саксонии, Галле, Гамбурге. Речь шла не просто об организационном кризисе. В КГРНС назревал новый идеологическии кризис — большинство неподконтрольных революционных национал-социалистов были готовы признать пролетарский интернационализм, что никак не соответствовало политическим построениям Штрассера. Пролетарский интернационализм фактически означал полный отказ от «14 тезисов Немецкой революции». Рядовые члены КГРНС даже не думали выполнять решения, принятые на Первом имперском конгрессе. Чтобы спасти то, что еще было возможно спасти, Штрассер решил одобрить сотрудничество с АНТИФА. Но это была лишь тщетная попытка избежать раскола, который фактически стал неизбежным.

Новая опасность нависла над «Боевым содружеством», когда обер-лейтенант Р. Шерингер перешел из НСДАП в коммунистическую партию. Этот человек в 1930 году стал едва ли не самым известным офицером. Вначале он проходил главным обвиняемым по делу о создании в рядах рейхсвера нацистской партийной организации (политическая деятельность в армии была строго-настрого запрещена). Правительство решило устроить показательный процесс над офицерами-нацистами. На суде Гитлер не только не поддержал молодого офицера, но фактически предал его. Разочарованный в национал-социализме, Шерингер сошелся в тюрьме с левыми политзаключенными. В отместку за предательство фюрера он демонстративно покинул НСДАП и вступил в компартию. «Хлопок дверью» прозвучал на всю Европу.

В этих условиях исполком «Боевого содружества» решил повторить успех, которого удалось достигнуть в июле 1930 года. КГРНС удалось вырваться из коммунистического окружения лишь благодаря союзу с революционными штурмовиками Вальтера Штеннеса. Но об этом позже.

Национал-большевистский кризис, неуклонно ухудшавшиеся отношения с АНТИФА наглядно показали, насколько значительным был конфликт между левым крылом и руководством «Боевого содружества». Связанные с АНТИФА местные группы и идеологически-тактическое сближение с коммунистами стали причинами массового оттока активных членов из КГРНС. Многие из них не смогли не поддаться искушению присоединиться к массовой политической организации, которой в данном случае выступила КПГ. Программа «третьего пути» теряла свою убедительность.

Штрассер отказался от «завоевания масс» на гитлеровский манер. Но, с другой стороны, он не мог не понимать, что достижение политического успеха зависело в том числе и от численности его организации. Поставленная им цель, «создать содружество борцов, сообщество из 20–25 тысяч сплоченных людей, которые станут школой унтер-офицеров Немецкой революции», заставляла «Боевое содружество» искать социальные группы, наиболее восприимчивые к идеологии революционного национал-социализма. Например, для привлечения в свои ряды сельского населения штрассерианцы специально адаптировали свои идеи к деревенским условиям. Исполком КГРНС решил использовать не только энергию крестьянства, но и потенциал молодежных организаций, который в то время не был по достоинству оценен. ни коммунистами, ни нацистами. Когда революционные национал-социалисты задались целью привлечь на свою сторону эти социальные слои, то их движение впервые получило возможность сформировать сильную внепарламентскую оппозицию. Сильную настолько, чтобы заявить о себе как о третьей силе, способной конкурировать с гитлеровцами и коммунистами. Если агитация крестьянства являлась существенным моментом в деятельности революционных национал-социалистов на протяжении всего времени легального существования их организации, то общение с молодежными союзами шло неровно. Рассмотрим эту ситуацию более подробно. Ориентация на «бюндише» — молодежные организации была временной тактикой, которая себя исчерпала уже в июле 1931 года.

Исполком «Боевого содружества» не ставил целью объединить под своим руководством все существовавшие «бюндише»-группы. Штрассерианцы всего лишь хотели устранить их организационную разнородность и придать этому молодежному движению более четко выраженный политический оттенок. Чтобы завоевать молодежь, КГРНС должно было утвердить себя как высшая идеологическая инстанция. Но после 10 месяцев упорной работы попытка приручить молодежное движение закончилась неудачей. Единственным результатом этой кропотливой работы стало появление на свет идеологической программы, адресованной руководителям молодежных групп «Боевого содружества».

Еще на Первом имперском конгрессе было принято решение передавать молодежным организациям наиболее значимые материалы «Национал-социалистической рабочей и крестьянской молодежи». В то время молодежное крыло «Содружества» было крошечной организацией, едва ли насчитывавшей более 30 человек, в основном выходцев из «Гитлерюгенда». Насколько Штрассер трепетно относился к молодежи, показывает один факт. Даже в сложные времена, когда «Боевому содружеству» приходилось отказываться от выпуска многих газет, еженедельно выходил 4-страничный вестник «Мы — молодые». Вначале он издавался как самостоятельное издание, а затем превратился в приложение к газете «Немецкая революция». В период между октябрем 1930 года и июлем 1931-го в свет вышло 17 номеров этого издания. При прочтении «Мы — молодые» можно было обнаружить, что этот боевой листок по сути ничем не отличался от других газет революционных национал-социалистов, за тем исключением, что все статьи в нем были специально переработаны для молодежи.

«Национал-социалистическая рабочая и крестьянская молодежь» воспринималась Штрассером как молодежный союз, находившийся в «эпицентре жизни», который должен был выработать у молодежи новый стиль поведения, новую духовность, новое понимание общества. Сотрудничество штрассерианцев и «бюндише» молодежи должно было дать «импульс к обновлению» обеих сторон. Этот импульс должен был избавить молодежное движение от фашистского, буржуазного и марксистского наследия. После Немецкой революции и наступления социализма это движение должно было стать революционным авангардом гигантского движения всех молодых немцев, которое должно было проходить под знаком Третьего рейха.

В принципе «новая молодежная идеология» «Боевого содружества» мало чем отличалась от тех идей, которыми пытались привлечь к себе молодежь националисты, расисты и «фёлькише»-группировки. Попытка жестко навязать собственную идеологию привела к тому, что КГРНС вообще не смогло закрепиться в среде «бюндише»-организаций. Закончилась провалом и попытка создать единый фронт молодежных организаций, который бы решительно выступал против введения трудовой повинности[15]. Дело было не в идее, а в том, что каждая молодежная организация хотела проводить собственную акцию протеста по этому поводу. Кризис «Боевого содружества», который разразился в августе 1931 года, фактически уничтожил молодежную организацию КГРНС. Даже после союза с революционными штурмовиками она не смогла насчитать и сотни членов.

В феврале 1931 года руководитель молодежной группы Артур Гроссе покинул «Боевое содружество» и примкнул к коммунистам. Это событие предшествовало дальнейшим крупным неудачам, от которых «Боевое содружество» так и не смогло окончательно оправиться.

В программных документах «Боевого содружества» (призыв 4 июля 1930 года, «14 тезисов Немецкой революции») мы не найдем ни одного упоминания о классовой борьбе. В своей деятельности КГРНС предполагало опираться на всю нацию. Классовая же борьба была одной из самых главных угроз для гармоничного «народного сообщества». На протяжении множества дискуссий между КПГ и «Боевым содружеством» все противоречия между этими двумя организациями в итоге сводились именно к понятию «классовая борьба». Вопрос был далеко не праздным. Учитывая неуклонно ухудшавшуюся экономическую ситуацию в стране, он приобретал чуть ли не краеугольное значение. 8–9 октября 1930 года представители крупной промышленности единодушно поддержали программу оздоровления экономики, предложенную Брюнингом, За несколько дней до этого ее утвердил сам рейхспрезидент Гинденбург. Оздоровление должно было произойти за счет сокращения финансирования общественных работ и сокращения заработной платы в частном секторе. 12 октября программа вступила в силу. Почти сразу же в тяжелой промышленности заработная плата рабочих сократилась на 8 %. Уже 14 октября берлинские металлисты начали забастовку. Месяц спустя согласительная комиссия смогла найти компромисс, и реальная зарплата сократилась всего лишь на 3 %.

1 декабря 1930 года Брюнинг издал чрезвычайный декрет «О спасении экономики и бюджета», согласно которому на 6 % сокращалась зарплата бюджетников. Вместе с этим на 5 % вырастали налоги. 10 декабря Союз предпринимателей Рурской области потребовал от правительства одобрения снижения заработной платы на 12 %. Здесь сразу же вспыхнула забастовка.

«Боевое содружество» не могло остаться в стороне от этих событий. Оно сначала поддержало стачку в Саксонии, а затем и все вспыхнувшие забастовки. И здесь Штрассер допустил очередную ошибку: вместо того чтобы выдвинуть конкретные политические и экономические требования, он предпочел ограничиться демагогическими лозунгами. В частности, требовал установить максимальную зарплату в стране; в размере 1000 марок. Кроме этого выступал за сокращение денежного содержания парламентариев и публикации имен тех, кто получал прибыль от осуществления плана Юнга. Он надеялся, что эти требования приведут рабочих в лагерь революционных национал-социалистов.

На следующий день «Боевое содружество» решило расширить свои требования. Оно настаивало на 7-часовом рабочем дне (который должен был быть установлен без уменьшения заработной платы), отмене любых новых налогов, пенсии в размере 500 марок. Но самое главное, Штрассер настаивал на «всеобщей социалистической стачке, направленной против системы». За поражение стачки Штрассер сделал ответственными «иезуитскую диктатуру Брюнинга», предателя Гитлера и профсоюзную бюрократию, стоявшую на службе продажной социал-демократии. После того как призывы к созданию единого социалистического фронта не нашли отклика, Штрассер и Шапке вообще перестали употреблять такие понятия, как политическая стачка, эксплуататоры, классовая борьба. К тому же ситуация в стране не располагала к массовому забастовочному движению. В ответ на массовые стачки работодатели и промышленники провели еще более значительное понижение заработной платы. В этих условиях профсоюзы становились незаменимой организацией.

Так откуда же Штрассер почерпнул мысль о всеобщей политической стачке? Впервые этот тезис прозвучал в статье Христиана Клее «Национал-большевизм», опубликованной 1 октября 1930 года в «Национал-социалистических письмах». А уже 11 января 1931 года «Немецкая революция» опубликовала призыв к проявлению солидарности с рабочими Рура, который дополнялся уже ставшим традиционным требованием создания «единого социалистического фронта». Впрочем, хотя Штрассер и проявлял солидарность с рурскими рабочими, но он не верил в их победу. Их борьба носила экономический характер, была изолированной и не имела политического руководства. Промышленники предпочитали улаживать противоречия с рабочими по отдельности, минуя профсоюзы. Тем самым, как полагал Штрассер, они изолировали бастующих от общих рабочих интересов.

Для капиталистов было жизненно необходимым представить эту борьбу в подконтрольной им прессе как чисто экономические недоразумения между двумя равноправными партнерами — трудящимися и работодателями. Подобная тактика откалывала от борющихся рабочих такие слои, как крестьянство и мелкая буржуазия. Тактика «разделяй и властвуй» оправдывала себя — стачки стали утихать. Штрассер видел единственный шанс трудящихся только в намерении придать стачке всеобщий политический характер. Если бы рабочие смогли перейти от чисто экономических требований к тотальной критике системы, они обязательно бы сплотились с крестьянами и средними слоями. Этот союз должен был стать залогом победы над капитализмом. Выдвигая данный тезис, Штрассер как бы критиковал КПГ, которая призывала к борьбе класса против класса. Рабочие могли одержать победу только в условиях общенациональной солидарности. Узкоклассовая борьба обрекала их на поражение.

В декабре 1930 года компартия начала придерживаться новой тактики. Теперь главным врагом стал Брюнинг, его чрезвычайные декреты. Словно отвергая критику Штрассера, коммунисты взяли курс на «боевой союз» пролетариата, крестьянства и мелкой буржуазии. Вместо призывов к классовой борьбе коммунисты подняли на знамя лозунг «общенациональной народной революции против фашистской диктатуры Брюнинга». После некоторого раздумья Штрассер присоединился к этому призыву. В новом лозунге он видел не только тактическое средство, но способ, благодаря которому можно было положить конец классовому мышлению и идеям о классовой борьбе. Последняя для него была всего лишь устаревшим понятием из марксистской идеологической обоймы. Немецкий капитализм фактически уничтожил все классы. Он создал примитивную биполярную социально-политическую реальность. На одном полюсе находились эксплуататоры, на другом — угнетенные. Именно угнетенные составляли, по мысли Штрассера, 97 % всего немецкого народа.

Итак, поскольку почти весь немецкий народ попадал в разряд угнетенных, то крушение капиталистической системы в Германии было неизбежно. «Мы исходим из того, что антикапиталистический фронт представляет собой весь немецкий народ, которому противопоставлено классовое господство капитализма… В действительности именно капитализм призывает к классовой борьбе. Цель социализма — народное сообщество». Согласно взглядам Штрассера, социалистическая революция могла победить только в условиях общенациональной солидарности. Лозунги классовой борьбы лишь ослепляли революционеров.

В итоге лидер КГРНС Приходил к выводу: диктатура пролетариата не что иное, как орудие капитализма. Ничего не подозревавшие коммунисты в одночасье превратились в пособников системы и слуг капитализма. Теперь Штрассер прибегал вновь к своим любимым антимарксистским аргументам. По большому счету они ограничивались провозглашением революционного национал-социализма как единственного политического течения, которое могло найти выход из кризиса. Подобные идеи Штрассер повторил в статье «К стачке в Руре: основы и тактические замечания». Он утверждал: декреты Брюнинга вполне закономерный шаг, так как правительство решило вступить на путь откровенного фашизма и установить диктатуру капитала. Капитализм можно было уничтожить только при условии существенного обнищания немецкого народа. Не правда ли, напоминает ленинский тезис: «Чем хуже, тем лучше»? Рабочие не должны были разбрасывать силы на сиюминутную экономическую борьбу, а накапливать их для решительной атаки на систему. Цель революционного и национал-социалистического движений должна была сводиться к выступлению против партийного эгоизма НСДАП, КПГ и профсоюзов.

Пресловутый единый фронт, являвшийся необходимым условием всеобщей политической забастовки, должен был смести партийную иерархию, став «сильнейшим и эффективнейшим средством международной освободительной борьбы». Этот фронт, конечно, не смог бы совсем уничтожить капитализм, но он открыл бы путь к созданию революционного парламента, который воплотил бы в себе все антикапиталистические устремления. Примечательно, что в этом парламенте Штрассер отводил место и НСДАП. Но при одном условии: нацисты должны были переродиться. Гитлеровская партия обязана была обновиться, разорвав все отношения с Немецкой народно-национальной партией и покинув коалиционные правительства в Тюрингии и Саксонии.

Революционный парламент должен был упразднить капиталистическую систему и представлять интересы угнетенного народа. Само собой разумеется, он должен был отказаться от осуществления плана Юнга и разрушить Версальскую систему. Вновь видно, что Штрассер был увлеченным мечтателем. Он нарисовал не политическую перспективу, а утопию, которую фактически нельзя было осуществить. Чего стоил только один из пассажей: «Союз между КПГ, НСДАП, революционными профсоюзами, революционными СА должен базироваться на универсальной любви, которая царит между братьями, в которых упечет кровь одного народа».

После того как стачка потерпела поражение, упоминания об этой дивной утопии быстро исчезли со страниц газет «Боевого сообщества». В апреле 1931 года Штрассер стал высказывать более жизнеспособные идеи. Теперь он взял курс на союз с революционными штурмовиками и военизированными подразделениями национал-революционеров. Он призвал национальную оппозицию к вооруженной борьбе. Подобные резкие перепады были еще одним подтверждением того, что руководство «Боевого содружества» было просто не в состоянии ясно сформулировать свои политические цели. Стремясь играть хоть какую-то роль в политической жизни Германии, Штрассер и его сподвижники, не задумываясь, были готовы подстраивать идеологию и тактику своей организации к новым условиям. В итоге они плелись в хвосте политических событий.

Подобная неразборчивость выливалась в конфликты между сторонниками той или иной линии, которой должно было придерживаться КГРНС. Никто не знал, как должна была начаться пресловутая «Немецкая революция». Пресса «Боевого содружества» превратилась в коктейль из политического догматизма и идеологических шатаний. Публикации потеряли внутреннюю логику, они были бессвязны и несвоевременны. Штрассер не мог не видеть, что политическое непостоянство ставило под угрозу само существование «Боевого содружества». Но прежде чем «Боевое содружество революционных национал-социалистов» окончательно развалилось, ему было суждено пережить еще один грандиозный успех. Его принесли Штрассеру взбунтовавшиеся берлинские штурмовики Вальтера Штеннеса.