ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПО ПУТЯМ И СТРАХАМ
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПО ПУТЯМ И СТРАХАМ
1
Небо нуждается в помощи человека.
Небо‚ да-да‚ небо!
Небо – такое неподступное! – стынет в несбыточном ожидании‚ пока человек догадается‚ отлипнет от привычного стула‚ отыщет свой путь.
Чтобы появилась дорога‚ надо ее протоптать. Чтобы не зарастала дорога‚ надо по ней ходить.
В той степи не было дорог‚ не было конца-края‚ не было‚ казалось‚ и времени‚ а идти всё равно надо.
Через землю Гумик. Через страну Пумперникель. В нехоженые края тумтумов и кафторим‚ где горы Тьмы на пути‚ море Печали‚ страна Тысячи Холмов и печальная земля Нод для смятенных‚ полных томления‚ блуждающих духом и неприкаянных.
Начнем с земли Нод‚ пойдем по земле Нод‚ дорогой скитальцев и обреченных на забвение‚ которая вечно пугает и привораживает‚ ведь раствориться и пропасть так же‚ наверно‚ заманчиво‚ как быть и слыть.
Бродил тут Адам к востоку от рая‚ в смятении и замешательстве. Бродил Каин–убийца‚ изгнанный с лица земли. Бродили тут многие‚ бродили безымянные: по костям упавших‚ по мольбам заблудших. Степь без начала столом неприбранным: одним к насыщению‚ других в пищу. Степь без конца постелью невзбитой: кому в сновидения‚ а кому .кошмары полуночные.
Прятались душегубы-разбойники по глухим‚ травяным углам‚ прятались беглые мужики и солдаты‚ старцы-скрытники и вороватые блудяжки‚ хутора и целые поселения‚ а одинокий путник и подавно исчезал без возврата с первых своих шагов.
Всякое поселение камушком в степи. Всякий человек песчинкой. Но степь не складывается в мозаику‚ и путь к небу не проложен на карте.
Крик шакала‚ писк суслика‚ обглоданная кость на бугре‚ стервятник над головой‚ миражное марево на любой вкус и реклама на пути‚ белилами по жести: "Лучший друг желудка вино Сенъ-Рафаэль".
Пинечке поглядел.
Похмыкал.
Понял только одно: странности продолжаются.
2
Стоял посреди степи храбрый солдат Яшка Хренов – не велик чин‚ пулей стреляный‚ штыком порченный‚ и знаки боевые по лицу и по телу.
– Стой! Кто идет?
– Идет Пинечке‚ – сказал Пинечке. – Несет привет от Ваничке.
– Ванька! Друг ситный! Как он?
– Нормально. Ест рыбу‚ пьет водку‚ справляет инвалидную службу. Про вас говорит‚ будто на плечах ядро.
– Ядро – что... – похвалился Яшка‚ казенная голова. – У меня‚ вон‚ рука чугунная‚ нога деревянная‚ сердце латунное. Сменюсь с поста‚ покажу.
– А когда сменитесь?
– Кто ж его знает? Разводящий на крестины поехал. С месяц назад‚ а то и с год. Тут время несчитанное.
Был случай в давние времена‚ случай-изумление. Ехала через степь Августейшая Бабка‚ прямым ходом в Таврические владения‚ а на пути ее расставляли столы‚ расстилали ковры‚ рассаживали розы‚ будто всегда были. Одна из роз – нежная‚ обольстительная прелестница‚ стыдливая в красоте своей – с таким уродилась ароматом‚ что Бабка пожелала насладиться ею и на обратном пути. А чтобы ту розу не сорвали‚ не прибили‚ не примяли ненароком‚ велела приставить стражу неусыпную и охранять неукоснительно от возможных посягателей. Встал солдат с ружьем‚ караульные на подмену‚ разводящий с часами‚ но Августейшая Бабка про розу позабыла и срочным порядком воротилась в столицу на лечение. У нее‚ у Бабки‚ подагрический припадок пал на кишки. Потом роза отцвела‚ засохшего стебелька не оставила‚ а пост всё стоял: не год‚ не два – сотню лет. Команды на отмену не было. А нет команды‚ нет и прекословия. Проклюнулся как-то прыткий администратор‚ пылкий совершенствователь с идеями‚ отменил пост в интересах экономии‚ и что же? Начался нигилизм‚ волнения с прокламациями‚ пожгли помещиков‚ растрясли заводчиков‚ разворошили страну: дороже себе стало. Волнения подавили‚ пост восстановили‚ совершенствователя высекли на площади‚ и встал Яшка Хренов в степи‚ ружье приставил к ноге.
– Яшкеле! Вам бы на покой‚ Яшкеле‚ в караульную будку. Рыбу есть‚ водку пить: Ваничке на подмогу.
– Нельзя‚ – сказал Яшка. – Я еще послужу. Мы еще повоюем. У меня‚ вон‚ кулак чугунный – семь фунтов без обертки: немца бить‚ француза колупать‚ внутреннего врага кокошить‚ – если не я‚ то кто же?
Пинечке и его пожалел:
– Может‚ постоять за вас‚ Яшкеле? Возле розы‚ которой нет? Поспите пока что‚ поешьте‚ а там и подмена подойдет.
– Нет у меня подмены. Моя подмена в бега ушла. К девкам на хутор. Назад вернется не обязательно.
Переступил с ноги на ногу‚ голову почесал под кивером:
– Давно не разувался. Нужды не справлял. Без еды-мытья. Вошка в голове к богатству.
– Это у вас к богатству. А нам и вошка не поможет. Я пошел‚ Яшкеле.
– Иди. Только стороной. Розу чтоб не потоптать.
Пинечке обошел его с опаской и пошагал дальше‚ а надписи на пути – белилами по жести – утягивали за собой в неопробованные времена: "Стрижка‚ брижка и завивка"‚ "Профессор шансонетного искусства Серполетти"‚ "Повивальная бабка с приютом для секретных".
А там и трактир на развилке – "Не проходи‚ голубчик!"‚ с оргатном и отдельными кабинетами. Музыкой заманивает‚ томно и вкрадчиво:
Он не красив‚ но очень симпатичен.
В его устах сквозит любви привет...
Что тут говорить‚ когда за нас наговорились прежние поколения. Что тут сказать‚ когда давно уж сказано-припечатано: человек подобен веревке. Один ее конец в руке Бога‚ а за другой тянет Сатана.
И Пинечке втянуло в трактир.
3
Громоздился за стойкой хозяин глыбой несвежего мяса.
Дремал мужик за столом ноздрей в липучий стол.
Гроздьями под потолком – подремывающим осиным роем – провисали демоны–разрушители‚ которых без счета нарожали чертовы матери Лилит‚ Аграт и Махалат.
Пахло брагой‚ варевом на мясе‚ круто просоленным огурцом и непрополосканной половой тряпкой.
– Что есть будем? – спросил хозяин. – Штец отлить? Мясца покрошить? Печенку-селезенку? Потроха-требуху?
– Я так посижу‚ – застеснялся Пинечке. – У меня хлебушек с собой.
– Зачем же всухомятку? Можно принять внутрь. Прольется без помех.
И показал на меню: "Малый грех – стопка. Средний – стакан. Смертный грех – бутыль с закуской".
– Не сомневайтесь‚ – сказал любезно и грохнул стаканом о стойку. – Свои грехи – не ворованные. Свежие‚ нележалые‚ с гарантией. Возьмите на себя любой и угощайтесь.
– Угощайся! – заверещали демоны с потолка. – На дармовщинку! До свалки под забор! Стаканы мытые. В салфет не сморкаемся. Ради бесплатно что выпить‚ жизни кусок отдашь!..
На шум поднял голову мужик за столом‚ буркнул ненавистно:
– Пусть эту крымзу схватит чума.
И огурцом хрупнул.
– Крымза – это я‚ – хихикнул польщенный хозяин. – Я крымза пройдошливая. Сколько грехов перепродал‚ а всё не кончаются.
– Ваша фамилия Кишкемахер?
– Моя фамилия Костогрыз. Там не дольешь‚ здесь обсчитаешь‚ этому голову проломишь. Наше дело распойное: один грех продал‚ другой заработал.
Мужик оглядел Пинечке мутным взором‚ похлопал в задумчивости ресницами:
– Перед вами человек‚ мучимый безделием. Бражник-винопивец. Денег в долг не давай. Не верну.
Снова заснул.
– Благословен Ты‚ Господи‚ Боже наш‚ Царь Вселенной‚ производящий хлеб из земли...
Пинечке сидел за столом‚ ел хлеб Фримы-вдовы‚ крошки подбирал на память. Ломоть был щедрый‚ пупырчатый‚ от души‚ и это добавляло сытости. Мама‚ бывало‚ последнюю в доме ковригу пластала на крупные ломти: чем меньше хлеба‚ тем толще ломоть. Малые хитрости изворотливой нищеты, сапожников босоты‚ портных наготы: увесистый кусок на столе тешит душу‚ большая картофелина на тарелке сытнее двух маленьких‚ а от тощего ломтя одно в животе урчание.
Но демоны-разрушители позуживали уже‚ погуживали‚ шерстку ершили в ожидании:
– Кабачествуем. На питье подвеселяем. На пропойство подохочиваем и битьем неволим.
Пинечке их не слышал. Пинечке ел хлеб.
– Потолки у вас низкие. Почему так?
– И потолки низкие‚ – согласился хозяин‚ – и полы высокие. Один оседает‚ другой кверху пучит: по малости в год.
– А не опасно?
– Еще как! Слипнутся со временем – это уж непременно. Но я выскочу‚ – пообещал. – Я успею. Доходы больно хороши. Сказано в Писании: изменнику изменять‚ а грабителю грабить.
Снова проснулся мужик за столом‚ покрутил растрепанной головой‚ сказал глухо:
– У мужика грудь никогда не зябнет‚ у жида пятки‚ у ляха уши. Здравствуй‚ друг Харитон.
– Я Пинечке‚ – ответил Пинечке.
– Глупости. Я лучше знаю. Ты Харитон‚ уж поверь мне.
Пинечке подумал: "Мы находимся под их властью. Их законы – наши законы..."
– Хорошо. Пусть будет Харитон. Только для вас.
– Я передумал. Ты Пинечке. Род строптивый и лукавый. Сила зловредная. Народы покорить и ими обладать. Харитоны такими не бывают.
И захохотал.
Стоило бы на него обидеться‚ и надолго‚ но почему-то не обижалось. Уж больно хорош! Сам крепенький‚ лицо кругленькое‚ глаз рыжий и нос в конопушках.
– Вас зовут Серафим? – спросил‚ приглядываясь.
– Меня зовут Воробей. Но можно и Серафим. Как скажешь‚ так и можно.
Сунулся нос к носу‚ проглянул старческим ликом‚ зубом одиноким‚ плечом скособоченным‚ с тоской сказал и томлением:
– Глаз завистлив‚ горло обжорно‚ руки гребучи. Жадный я‚ Пинечке. По земным по усладам. Как же так? Прожить и не распробовать? Душа алчет‚ сердце обольщается.
Менялся обликами‚ переплывал из лика в лик‚ верещал от души:
– Пить будем. Бузоватть по мордам. Кувыркания устраивать. Воробей – птаха легкая! На реке платок расстилал и на платке танцевал.
А на душе камень.
– На что это похоже? – подумал Пинечке и стал размышлять‚ тоненько выпевая под нос: – Один иудей был в Шушане‚ городе престольном‚ имя ему Мордехай‚ сын Иаира‚ сын Шими‚ сын Киша из колена Биньяминова...
А вслух сказал так:
– У нас каждый ребенок рождается старым евреем. И дальше уже не молодеет. Но в Пурим и мы пьем. До потери разума.
– Сложно ты устроен‚ Пинечке‚ – заскучал Воробей. – Пупик-попик‚ сосудики на все стороны. Был бы бревно бревном‚ и перекатывайся без забот. А на боку нос сучком‚ чтобы сморкаться.
Пинечке вздохнул:
– Говорил реб Ицеле – со слов реб Нисена – со слов реб Зелига и Велва-мудреца: "Никто в мире – кроме еврея – не может быть евреем. Быть евреем не просто. Перестать всякий сумеет."
Мужик вдруг надулся в гневе и досаде:
– Да ты знаешь‚ кто я? Какоё моё профессиё?
– Какоё?
– Необыкновенноё. Ходим по миру‚ унимаем пожары. Мы тушим‚ нас потом угощают. Хочешь‚ покажу? За стопку. Зажги трактир‚ а я потушу.
Демоны так и взвились в готовности!
– Погодите‚ – сказал хозяин от стойки. – Я еще трактир не продал. Тогда и зажгем.
Демоны снова опали.
– Некогда мне годить‚ – забурчал мужик. – Там горит без меня‚ за развилкой. Там меня дожидаются‚ а я не знаю‚ куда бежать: налево или направо.
– А вы какой‚ собственно‚ веры? – поинтересовался Пинечке. – Туда и бегите‚ куда тянет.
– А мы такой‚ собственно‚ веры‚ – ответил мужик. – Где больше нальют.
– А мы такой‚ собственно‚ веры‚ – ответил хозяин. – Где больше заплатят.
– А мы такой‚ собственно‚ веры‚ – ответили демоны–разрушители. – Где больше нагадим.
4
Спросили без умысла во дни позабытые: "Какое у нас время на дворе?" Ответил "Полный милосердия": "Теперь утро и теперь ночь. Утро для праведника‚ ночь для злодея".
Время отмаливать старость.
– Прежде-то‚ – в мечтаниях сказал хозяин. – Купцы наезжали и авантаж был. Пруды прудили в рояле: шампанское с карасями. Даму подавали подогретой: мамзель-натюрель‚ соус пикант.
И демоны огорчились от нахлынувших воспоминаний.
– Куда идешь‚ Пинечке? Налево или направо?
– Еще не решил.
Мужик обиделся:
– Он не решил... Фря какая! Да я‚ хочешь знать‚ месяц на развилке сижу‚ решить не могу: налево или направо. Стопку! – закричал. – Две стопки! Воробей угощает!..
Хозяин принес две стопки‚ полные до краев‚ сказал без утайки:
– Плоть одолела. Алчность являем и бессердечие. На вас теперь триста сорок один малый грех‚ семьдесят три средних и два смертных.
– Через меня спасают костогрыза‚ – похвалился Воробей и выпил первую.
– Через меня испытывают дурака‚ – похвалился хозяин и пододвинул вторую.
Самый страшный грех вводить других в грех.
Демоны-разрушители уже слетели на ближний стол‚ тучами облепили скамейки‚ нюхали винные запахи‚ шипели и плевались друг на друга.
– Что же вы делаете? – сказал Пинечке горестно. – Такие случаи бывали‚ и не однажды. Бедняки перекупали у богатых тяжкие их грехи. Тяжкие грехи за хорошие деньги. Но что такое деньги? С ветром пришли и с дымом ушли. А на Небе с них стребовали. Мера за меру. За свои прегрешения и за купленные.
– Небось‚ – подморгнул Воробей. – Отобьемся. Не у вас ли сказано? Не в ваших ли Талмудах? Избавляются от адовых мук страдавшие от голода‚ от мучительной болезни и злообразной жены. А мы свое отголодали.
Демоны взвыли в негодовании‚ будто добычу уводили из-под носа‚ а хозяин за стойкой возрадовался:
– Это нам подходит! Злообразная жена – это нас утешает. Призовут на расправу‚ встребуют с мерзавца: что ж ты‚ такой-сякой?! А я в ответ: отстрадал‚ братцы‚ в земной отстрадал жизни‚ от жены-дракона. Свое в доме озверение имели.
Выползла из-под стола лопоухая‚ умильная дворняга‚ хвостом заколотила по половицам в надежде на угощение.
– Спроси меня‚ – велел мужик. – Живо! Какоё это животноё?
– Какоё?
– Отвечаю: необыкновенноё. Из породы бульдогов. И не просто бульдог‚ а буль-буль-буль-дог. У них так: чем больше буль‚ тем злее собака. А это очень злая собака. Буль-буль-буль и еще дог-дог.
– И не страшно?
– Страшно. А что делать? У всякого доброго человека непременно должна быть злая собака. Иначе его можно обидеть. А я добрый.
Пес лизнул Пинечке руку‚ повел большим виноватым глазом: не верь‚ друг‚ ему‚ я-то еще добрее.
– Мы с ним на пару работаем‚ – пояснил Воробей. – Я пожары унимаю‚ он из огня выносит. Хочешь‚ трактир зажгем? Он тебя выхватит.
Демоны снова взвились от возбуждения и больше уже не опадали.
– Зачем меня выхватывать? – сказал Пинечке. – Я сам могу выйти. Ноги еще носят.
– Куда ж ты выйдешь‚ – резонно заметил мужик‚ – когда развилка на пути? Да и выгода больно велика. По стопке за грех.
Выпил и носом в тарелку.
– Солидный клиент‚ – с укором сказал хозяин‚ – а на столы падаете и посуду колете. Фи на вас.
5
Пинечке вышел к развилке и встал‚ полон сомнений.
Два камня лежали рядком. Два камня – предупреждением.
На первом было написано: "Ты‚ человек! Как долго ты прожил? Сколько одежд износил? С кем ел и за кого пил? Много ли пугался и многих ли пугал? И сколько дьяволов сотворил своими грехами?"
На втором камне было написано: "Выходите копать могилы".
Демоны-разрушители вылетели следом и провисли над головой в ожидании увлекательного продолжения‚ которого не миновать. Одни подталкивали его налево‚ другие направо‚ но Пинечке их не замечал и терзался в сомнении.
– Господи! Вот я шагну‚ Господи‚ закрою глаза и шагну‚ а Ты уж направь‚ Господи‚ на путь верный‚ на дорогу ровную‚ на людей ласковых. Затвори‚ Господи‚ пути тьмы и ярости‚ из тесноты на простор выведи нас...
Аспиды на пути‚ питающиеся прахом земли. Рогатые ехидны. Змееныши под ногой и паучьи отродья. Сатан в человечьем облике: одежды черного шелка. Дух Кина – безголовый завистник.
Не обойдешь – не минуешь.
Шел по степи незнакомец затылком вперед‚ сыпал пахучий порошок на свой след‚ чихал‚ слезы лил без передышки от едкого запаха.
Табак. Против ищеек. Чтоб не унюхали.
Увидел Пинечке‚ спросил с подозрением:
– Ты. Кто ты?
– Пинечке‚ – ответил Пинечке.
– Куда идешь?
Опыт поколений: когда спрашивают на дороге – "Куда путь держишь?"‚ назови отдаленное место‚ самое далекое на твоем пути. Он‚ глупец‚ подумает: "Пинечке идет далеко. Успею его убить"‚ – и ты спасешься.
– Далеко иду‚ – сказал Пинечке. – На край света. А вы: куда и откуда?
Драный картуз. Ветхая капотца. Короткие штаны на кривоватых ногах. Скудная бороденка‚ перехваченная бечевкой‚ чтобы не трепалась на ходу.
– На море‚ – отвечал. – В пираты. Отъемся. Просолюсь. Задубею на ветру. Подарков нанесу детям. Пират Шмуль – такого еще не бывало!
И погордился заметно‚ блеклый и дряблый‚ а демоны ему поаплодировали.
– Зачем тебе это?.. Пират должен грабить и убивать. Пьянствовать и насиловать. Ты это сможешь?
– Сможет! – завопили демоны. – Эка невидаль! Да и мы на что? Не бойся‚ мы научим!..
– Я попробую‚ – просто сказал Шмуль. – Всю жизнь я был среди лишних: "Шмуль‚ не твое это дело". Я выучил сорок работ без одной‚ но они не кормили. Тогда я вспомнил про пиратов‚ и не спорь со мной! Поменять место – поменять счастье.
– Но здесь и моря нет. И кораблей с богатством.
– Найдем‚ – отвечал беспечно. – Чтобы волна о борт! Ветер в парусах! Знамя на рее!.. Я тебя приглашаю. Ты мне показался. Пират Шмуль и пират Пинечке.
– Какой из меня пират? Я грустный. Усталый. Озабоченный. Пираты такими не бывают.
– Бывают‚ – убежденно сказал Шмуль. – Когда у пирата много хлопот и мало радости‚ он тоже озабоченный. Но море смоет-залижет. Все горести.
Пинечке еще сомневался:
– А если ладони. Ковшиком к небу. Что тогда?
Тот улыбнулся понимающе:
– Тогда. Самое оно – тогда. Полные ладони радости и удачи. Доверху и с переливом. Только подставляй!
Что тут говорить? Дальше пошли вместе. Затылками вперед. Перед ними весело маршировали демоны-разрушители‚ перемигивались‚ потирали мохнатые ладошки‚ и пахучий табак на следу отбивал нюх у ищеек: за счастливыми всегда погоня.
– Пинечке‚ – шепнула мама. – Не еврейское это дело. Затылком вперед не ходят‚ Пинечке‚ ты же упадешь.
– Молчи‚ старуха‚ – грубили ей разрушители и пакостно щерились. – У нас свобода‚ бабка‚ ходи как знаешь.
Пират Шмуль пыхтел на ходу‚ задыхался‚ жаловался на крутой подъем‚ а Пинечке шагал легко и невесомо‚ как с затяжного уклона. Шли рядом‚ в одну сторону‚ а поди ж ты: один в гору‚ а другой с горы! За краем степи томилось в ожидании море. Фрегат под парусом. Ямайский ром под градусом. Пушки по борту и ядра горкой. Всякому кораблю своя буря!
– Я же не буду грабить‚ – успокаивал себя Пинечке. – Пьянствовать-насильничать‚ – зачем мне? Ветер в спину. Брызги в лицо. Песня в душе и хватит.
– И кр-ровь на палубе! – рычали в предвкушении демоны. – Мачта в щепы! Пробоина по борту и паруса в клочья! А трупы будем сбрасывать в море‚ на прокорм рыбам!.. Много тр-рупов!
6
Стоял дом в ложбинке.
Одинокий и беззащитный.
Подходи и грабь!
– Берем на абордаж‚ – приказал Шмуль. – Для почина.
– Не надо.
– Надо! – заблажили демоны. – Чего это – не надо?.. Гранату кинуть. Газы пустить. На мине взлететь!.. Пираты мы или не пираты?
И они побежали в атаку.
– Зачем мне это? – трепыхался Пинечке. – Не желаю.
Куда там! Начал – беги. Добежал – грабь.
А грабить нужды нет.
Четыре двери на четыре стороны. Для голодных и бездомных. Стол накрыт. Хлеб нарезан. Постели застланы. Хозяева попрятались в подполе‚ чтобы не смущать. И написано на стене: "Пришел – ешь. Поел – спи".
Вошли. Огляделись. Принюхались. Засадой не пахло‚ а пахло из печи картошкой с укропом‚ топленым молоком‚ ржаной корочкой.
– Есть будем‚ – закричали демоны. – И много! До мозолей на зубах!
– Есть не будем‚ – сказал Пинечке. – Это не кошер. Не еврейская это еда.
Была пауза.
– Ты хочешь сказать… – начал Шмуль‚ – что и пираты?..
– Конечно. И у пиратов должен быть кошер. Отдельная посуда для мясного‚ отдельная для молочного.
– Тьфу! – взвились демоны и опали в разочаровании.
– Где ж мы возьмем кошерное мясо?.. – спросил потрясенный Шмуль.
– Резник будет на корабле. Десять евреев для молитвы. Раввин – непременно. Каюта-синагога со свитком Торы. По субботам не грабим: иначе я не согласен. В другие дни тоже не грабим: грех.
Шмуль глядел на него и обмякал в расстройстве. Огорченные демоны бочком отступали от пропащего дела. В подполе перешептывались хозяева‚ но они их не слышали.
– С чего же жить станем?..
– Все как-то устраиваются‚ – утешил Пинечке. – Где двое едят‚ там и третий зачерпнет с краешка.
– А где двое голодают‚ – горлом‚ в задавленных рыданиях‚ отозвался Шмуль‚ – там и семеро не отстанут. – И завопил в голос: – Да у меня дома рты некормленые‚ одежды нечиненые‚ жена иссохшая‚ дети неулыбчивые. Куда ни гляну‚ везде лучше. Где ни попробую‚ у всех слаще. Зачем же в пираты идти‚ если не грабить?..
– Песня в душе‚ – просто сказал Пинечке. – Ладони к небу. И хватит с тебя.
– Ладони к небу‚ – бормотнули демоны‚ – а туда золото. А у кого песня‚ – бормотнули‚ – нож тому в брюхо‚ петлю на шею‚ ядро к ногам и за борт...
Без ужина пошли спать.
Шмуль долго вздыхал‚ ворочался‚ заговорил в дреме:
– ...жизнь прошла – хлебом в доме не пахло. Работы перепадали: в маце дырочки делать. Податься некуда‚ продать нечего‚ заложить – только себя. Пошел на поклон. К Крадуну-Деруну-Живоглоту. И говорю с порога: "Нет у меня ничего вещественного. Нет‚ и уже не будет. Но есть у меня дети несчитанным множеством‚ которых надо кормить‚ и есть у меня‚ полагаю‚ будущее мое блаженство за теперешние адские муки. Если заложить‚ сколько дашь?" Он поглядел на меня‚ прикинул и говорит: "Рубль". – "Только-то?" – "Только-то. А не выкупишь – блаженство мое". Взял рубль‚ пошел на базар‚ купил детям еды. С того и пошло. Заработаю рубль – выкуплю блаженство‚ проживусь – опять заложу. Прихожу раз‚ а Живоглот и говорит: "Много вас таких с блаженствами. Которые продают. На райские блаженства курс упал". – "И что?" – "И то. Цена теперь три копейки".
Губа запухла. Щека задергалась. Слеза покатилась‚ как у обиженного ребенка.
– Значит и тут: "Шмуль‚ не твое это дело"? Значит и в пиратах?.. Где же мое‚ Пинечке? Где?..
Была мечта у человека‚ и ту отняли. Пошел верблюд рога просить‚ а ему и уши отрезали.
7
Шмуль спал.
Демоны угомонились.
Пинечке ворочался на мягкой постели‚ с непривычки после жесткого пушечного дула‚ и посреди ночи услышал голоса.
– Когда же мы жить станем? – жаловалась женщина. – Всё в подполе да в подполе. Еду состряпаю‚ постели перестелю и опять вниз. А я ребеночка хочу. Двери в дом запертые. Заботы семейные.
– Погоди‚ – утешал мужчина. – Накормим голодных и заживем.
– А скоро?
Вздох долгий:
– Не. Не скоро. Они ж назавтра снова проголодаются.
Пинечке сполз с кровати‚ ухом прилип к половице‚ чтобы слышнее.
– Кого в дом пускаем? Нахал с гонором. Гордец с норовом. Неряха со зловонием. А ты всех терпи.
– Всех так всех‚ – упрямился мужчина. – Иначе это не добро.
– Другие‚ вон...
– Мы не другие.
– Жиреют-богатеют...
– Мы не трактир.
– Ради чего? Ну‚ ради чего-о?..
Тихие слезы. Уговоры. Чтение по складам или на память: "И услышал я голос Господа‚ говорящего: кого пошлю Я и кто пойдет для Нас? И сказал я: вот я‚ пошли меня..."
Пошмыгала носом‚ отсморкалась:
– А эти. Сегодняшние... Рук не помыли. Еду мою не поели. Спасибо не сказали.
Тут Пинечке не вытерпел‚ возразил горячо:
– Руки мы как раз помыли. И за хозяев помолились. А еду‚ уж извините‚ нам нельзя.
В подполе сразу затихло: ни звука‚ ни шороха.
– Выйдите.
Молчат.
– Передохните от нас.
Упрямятся.
– Тогда мы уйдем‚ – пригрозил. – Прямо в ночь. К волкам в пасть.
– Ой‚ нет...
Дальше разговор через половицы.
– Тяжкий труд – делать добро?
– Ох‚ тяжкий...
– Ваше добро – наше зло. Привыкаем – требуем – покрикиваем.
– Чего уж‚ – вздохнул мужчина. – Не проверять же на входе. – И снова прочитал по складам или вынул из памяти: – "Оказывай помощь достойному ее и оказывай ее недостойному. Если другой и недостоин твоей помощи‚ ты достоин оказывать ее".
– Это наши мудрецы сказали‚ – похвастался Пинечке. – Это я слышал от реб Ицеле.
– Нет такого – ваши‚ – сурово ответил мужчина. – Мудрость – она общая.
И устыдил.
– Как вы просыпаетесь по утрам? – спросил еще Пинечке.
Сказали:
– В подполе нет утра‚ нет вечера.
– И песни нет на рассвете? Которая в душе?
– Песня есть всегда.
Застонал:
– Возьмите меня к себе! В подпол!.. Воду носить‚ печи топить‚ учиться творить добро!
Только и сказали:
– Мы подумаем.
И Пинечке заснул на полу‚ ухом к половице‚ счастливый и утешенный.
Жестко‚ но привычно.
8
Распахнулась крыша за ненадобностью‚ звезды проглянули над головой‚ высоты просветились до крайнего поднебесья‚ и там‚ в невозможном отдалении‚ закрывались и открывались оконца без числа и порядка‚ взглядывали оттуда смытые озабоченные лики‚ высматривали своих на земле‚ улыбались и печалились. В жизни дальнозорок‚ во снах близорук, Пинечке щурился в надежде‚ глазами обшаривал‚ и вот оно‚ его оконце‚ вот она – подперев щеку – Рейзеле-большеглазая‚ Рейзеле-кареокая‚ обитающая в тени Всевышнего. "Жизнь моя! Чудо мое! Нет тоски горше нынешней. Пусть уже случится невозможное‚ пусть!" Высветила его ясным глазом‚ пыхнула на него алым цветом: "Я найду тебя‚ милый‚ в будущих жизнях найду‚ в разных – хоть каких – обличиях". – "Как же я узнаю тебя? Как?!" – "Знак подам‚ радость моя‚ наш с тобой знак. Жди и скажу непременно‚ когда ни есть и какому ни есть: "Пинечке! Это же Пинечке!.." Руки потянула из оконца его Рейзеле‚ и поплыли они в переливчатом беспределе‚ безмятежно юные‚ в кувырканиях радости‚ содрогаясь и любя‚ не чувствуя веса лет‚ не отличая света от тьмы‚ встречи от расставания...
Ночью задул ветер.
Набежали тучи.
Зашлепали капли по крыше, литые‚ свинцовые‚ застучали настырными клювами‚ просыпались дробью‚ загрохотали‚ обрушились ливнем.
Степь очнулась от спячки‚ потянулась‚ поежилась пересохшей кожей‚ стала заглатывать воду жадным‚ ненасытным горлом. Давилась‚ захлебывалась‚ переполнялась до вздутия пузырей‚ и вот уже разбежались с уклонов быстрые потоки‚ переваливаясь через увалы‚ собираясь по балкам‚ захлестывая овраги‚ под беспощадные подстегивания ветра‚ жгучих молний‚ пушечной громовой пальбы.
Дом дрожал. Содрогался. Волны катились по ложбине‚ били в стены‚ как в корабль на мели‚ перекатывались через порог и заплескивались в окна. Они метались спросонья от стены к стене‚ а кругом бушевало необъятное море‚ ярые жгуты пластали небо‚ и где-то подкапливался беспощадный водяной вал. Разгонялся по спускам‚ набирал силу в ложбинах‚ матерел‚ вспучивался в оврагах‚ единым шлепком о стену сдернул дом с места и погнал в темноту‚ в ужас‚ в беспросветность.
– Пинечке... – шептал Шмуль в пугливом восторге. – Мы плывем... Вот мы уже и пираты‚ Пинечке!
Попискивали в подполе подмокшие хозяева. Вопили на крыше демоны-разрушители: "Ях! Я-ях!"‚ засвистывали по-разбойничьи в два пальца. Пират Шмуль – лихим капитаном – глядел вдаль из чердачного окна и кричал во мрак‚ в перехлест ветра и полоскание молний:
– Всех победим! Откатаем без жалости! В пух расчешем!..
– Не надо...
– На-ааа-адо!
Против стихии не попрешь.
Светало.
Пиратский корабль летел по волнам‚ безжалостный и разящий‚ и ветер в спину‚ брызги в лицо‚ песня в душе‚ – но что это за песня‚ кому она и зачем?..
Стоял трактир на пути – "Не проходи‚ голубчик!" Демоны задували дружно‚ насылая на него корабль. Пират Шмуль готовился к абордажу. Пинечке метался по палубе: не удержать и не отворотить.
Налетели. Ударили. Накренили.
Уходил под воду "Не проходи‚ голубчик!"‚ как уходит фрегат с глубинной пробоиной: неспеша и с достоинством. Суетился за стойкой хозяин‚ разливал‚ разбавлял‚ обсчитывал: "Дозвольте получить!.. Дозвольте обслужить!.." Мужик за столом сглатывал грехи без сдачи‚ рюмку за рюмкой‚ в винном потоплении – жизнь на горе! Орган наигрывал напоследок‚ нежно и завлекающе:
Извините‚ если стоны
Ваш нарушили покой.
Извините‚ если волны
Скроют труп мой под водой...
– Прыгайте! – взывал Пинечке. – Что же вы?..
– Мы счас... Мы мигом... Вот уж купцы понаедут с ярмарки! Осетрина в галантире! Фрикандо из телятины! Упоение с магикой!..
Были они – нет их.
Только пузырь взбулькнул-полопался.
9
Посреди степи‚ посреди молний‚ в кипении пены и бурунов стоял несокрушимый Яшка Хренов по горло в воде‚ ружье держал над головой‚ чтобы не замочило порох.
А они наплывали на него на волне риска‚ удачи‚ азарта‚ метили прямо в охраняемую зону.
Закричал. Предупредительно пальнул в воздух. Где там? Налетят и попортят.
Приложился к ружью и наповал.
Был Шмуль – нет Шмуля.
– Дышать... – шелестнул‚ – тоже не наше дело... Теперь вы... дышите за нас...
И отправился по пути отцов.
Тут уж и волны опали‚ будто от выстрела. Ветер утих от ужаса. Воды сошли, как не было.
Встал корабль на мели.
Пират Шмуль кровью истекал сквозь малую дырочку‚ и через ту дырочку нехотя и с трудом протискивалась наружу его душа. Зачем?.. Зачем вывели ее помимо желания из сверкающего небесного чертога‚ где пребывала она в неземной чистоте и наслаждалась сиянием Того‚ Чьим словом был создан мир? Для чего?.. Для чего поместили ее в зловонную каплю семени‚ зажали‚ ограничили‚ стеснили ребрами – не вздохнуть‚ послали в мир на грех‚ страдания и на муки? К чему?.. К чему вынудили ее терпеть это пахучее‚ волосатое‚ неприглядное тело со всеми его выделениями‚ которому не даны полеты‚ вспархивания-воспарения? А когда смирилась‚ наконец‚ и притерлась‚ свыклась‚ стерпелась и слюбилась‚ время расставаться по чьей-то неуемной дурости и выходить наружу‚ в пугающе просторный мир.
– Яша... – говорила душа‚ всхлипывая. – Зачем ты стрелял‚ Яша?..
– А чтобы розу не потоптали.
– Какая роза‚ Яша? Ее сто лет нет.
– Так что из этого? – отвечал Яшка Хренов. – Розы нет – приказ есть. Место неприкосновенное.
Перезарядил ружье и застыл на посту.
Пинечке распростерся над бездыханным телом. Демоны на крыше слюной исходили от восторга. Выползали хозяева из подпола‚ мокрые и дрожащие‚ глядели на мертвого Шмуля‚ ужасались содеянному.
– Это мы‚ – говорила‚ казнясь и каясь. – Это из-за нас.
– Нет! Добро не может убивать.
– Но вот же‚ вот!.. В каждом добре есть зло.
– В каждом зле есть добро. Дремлющее. Подмороженное. Потому и двери настежь. В теплоту. В сытость. В отогрев.
– Нет уж. Фигушки! Дом запру. Окна занавешу. Забором огорожусь. В подпол не полезу больше‚ никогда!..
Закружил поверху ворон на подмокших крыльях‚ глазом закосил в недоумении. Кто такие? Почему? Откуда?
– Ну и что же‚ что потоп‚ – сказал ему Яшка Хренов. – Караульный должен оставаться и назавтра‚ при любом потопе. Разводящий – непременно. Солдат на подмену. А остальные необязательны.
– Яша‚ – прокаркал ворон на это. – Не хвались завтрашним днем. Не полагайся на человека‚ Яша‚ даже на разводящего‚ ибо он ничто.
– Лети давай‚ – пугнул Хренов. – Свет не засти.
Ружье наставил и пороха подсыпал.
– Господи! – воззвал ворон в сердцах. – "Положивший предел водам"! Люди сии‚ – ну до коих же пор?.. Одно дуракам по разумению: на горе Ар-рарат растет кр-рупный виногр-рад. Порази их пузырями‚ Господи!
И полетел восвояси.
А где они‚ наши восвояси? А это уж кому как.