Между симфонией и тяжелым металлом: как Бетховен был отравлен собственным врачом

Между симфонией и тяжелым металлом: как Бетховен был отравлен собственным врачом

Музыканты уже знали, что их дирижер общается теперь только при помощи «переговорных тетрадей», поскольку не в состоянии различать на слух человеческую речь. Но холодным венским ноябрьским днем 1822 года стало очевидно: Бетховен начал утрачивать связь с этим миром, и особенно с миром музыки. Генеральная репетиция «Фиделио» потерпела фиаско. Помощник композитора Антон Феликс Шнидлер позже писал: «Увертюра была сыграна без помарок; но первый же дуэт показал, что Бетховен не слышал ни звука из происходящего на сцене». Попытка начать заново повергла репетицию в окончательный хаос. Бетховен вопросительно взглянул на Шнидлера, и тот предложил ему ехать домой. Бетховен не заставил просить себя дважды и с коротким громким возгласом «Исчезаю!» вышел из зала.

Казалось, что он спокойно перенес провал репетиции — но это было обманчивое впечатление. Дома Бетховен рухнул на диван и закрыл обеими руками лицо, чувствуя себя не в силах смириться с судьбой. Он представлял «картину глубокой меланхолии и упадка», как отозвался об этом Шнидлер. В это время композитора стали посещать мысли о самоубийстве.

Дальнейшее развитие событий увенчалось полным абсурдом. 7 мая 1824 года была исполнена Девятая симфония. Бетховен дирижировал только формально, на самом же деле оркестр следовал за ассистировавшим ему коллегой, который стоял в стороне. После концерта публика устроила композитору бурные овации, но стоявший лицом к оркестру Бетховен не смог их увидеть, пока его не развернули в сторону зала.

Наряду с Моцартом Бетховен является одним из самых выдающихся представителей венской классической школы. Каждому известны «Тра-та-та-та…» его Пятой и «Радость, пламя неземное» Девятой симфонии. Другая причина его известности — в глухоте. Музыкальный гений, потерявший способность слышать, составлял все новые шедевры из звуков, живущих в его памяти. Ученые подсчитали, что, когда глухота начала развиваться и он стал садиться за фортепьяно со слуховой трубкой в ухе, его творческая активность упала примерно на сорок процентов.

Потеря слуха была не единственным несчастьем музыканта, и не из-за нее он умер в возрасте пятидесяти шести лет. Столь ранний уход из жизни был обусловлен в первую очередь отказавшей печенью — и врачебным уходом.

Бетховен начал терять слух между двадцать шестым и двадцать восьмым годами жизни. Уже тремя годами позже он писал: «Завистливый демон сыграл с моим здоровьем злую шутку, три года мой слух все ухудшается… в ушах шумит и свистит день и ночь напролет… Два года я избегаю всякого общества… Будь у меня другое призвание, с этим можно было бы смириться, но теперь мое состояние просто ужасно».

Бетховен нуждался в медицинской помощи. С двадцати восьми лет и до самой смерти его консультировали по крайней мере десять врачей, часто одновременно, а также сведущий в медицине духовник. Но помочь ему никто не мог. В октябре 1802 года он в отчаянии восклицал: «Подумайте только: я уже шесть лет болен, состояние мое усугубили бездарные врачи, и год от года я живу в тщетной надежде на улучшение!» Бетховен двояко относился к представителям медицины. С одной стороны, он иронизировал над «высокоучеными господами», которые многое обещали, но немногое из обещанного выполняли; с другой стороны, его положение вынуждало хвататься за любую соломинку, предлагаемую медициной. Он даже однажды выпил целую склянку растительного сока, хотя ему было предписано принимать по ложке. Без сомнения, Бетховен был сложным пациентом.

А еще он был пациентом со множеством заболеваний. Маска, снятая с него в 1812 году, демонстрирует рубцы от оспы; кроме того, он переболел корью и тифом. Он заработал ревматизм и постоянно страдал от насморка, астмы, кровотечений из носа и судорог в нижней части живота. В 1810 году Бетховен сильно травмировал голову, потому что из-за близорукости с трудом замечал предметы вокруг себя. Он был слишком тщеславен, чтобы носить очки, как и Гёте, которого он встретил в Карлсбаде в 1812 году.

В последние недели своей жизни Бетховен лежал в постели. Каждый день к нему приходили два врача. У пациента было серьезное заболевание печени с симптомами желтухи, холерины (рвоты с поносом) и сильной водянки. 20 декабря 1826 года ему сделали пункцию, и врач заметил: «Пять с половиной кружек», что означало потерю почти восьми литров жидкости. О последовавших сеансах пункции Бетховен со свойственным ему грубоватым юмором отзывался так: «Лучше вода из брюха, чем как с гуся вода». Один его друг советовал пить истекшую при пункции жидкость другим композиторам, «чтобы им в голову наконец начали приходить приличные идеи». Прощание с Бетховеном напоминало скорее цинично-веселую «лебединую песню», чем траурную церемонию.

Этому способствовало и еще одно обстоятельство. Доктор Иоганн Баптист Мальфатти, который хорошо знал слабости Бетховена, назначил ему алкогольное лакомство — мороженое с пуншем: спиртное всегда было способно поднять настроение его пациенту. Бетховен ликовал: «Чудо, чудо, чудо! Только искусство Мальфатти спасает меня!» Однако восторг оказался неоправданным. 23 марта 1827 года его друг Фердинанд Гиллер отмечал: «Он лежал, изможденный и жалкий, временами тяжело вздыхая; ни одного слова больше не слетало с его уст; на лбу выступал пот». Три дня спустя страдания композитора прекратились. Незадолго до смерти ему принесли в посылке вино. «Жаль, жаль, слишком поздно», — констатировал Бетховен.

С тех пор ученые спорят о причинах его недугов. В Хейлигштадтском завещании за двадцать пять лет до своей смерти Бетховен выразил желание, чтобы будущие поколения отыскали причину его глухоты. Поэтому его тело после смерти было вскрыто. В протоколе наряду с брюшной водянкой, циррозом печени и отмиранием слуховых нервов было также отмечено «выраженное утолщение стенок черепа»: «Извилины очень мягкого и водянистого мозга кажутся намного глубже и чаще, чем им положено. Своды черепа имеют необычную толщину, не меньше полудюйма».

Отмирание слуховых нервов не могло быть причиной мучительной смерти Бетховена. Скорее, оно само должно было быть следствием какой-то болезни. Некоторые медики приписывали Бетховену сифилис — модный диагноз начала века, который, как известно, присвоили философу Ницше и многим другим гигантам мысли. Но никаких свидетельств тому нет — только оживленные сплетни.

Более вероятным представляется предположение о том, что Бетховен был отравлен. В 2007 году венский профессор судебной медицины Рейтер обнаружил в волосах Бетховена чрезвычайно высокое содержание свинца (мертвый композитор был «ощипан» охотниками за сувенирами, и одна прядь его волос сохранилась до наших дней). Само по себе это не было новостью: многие исследователи рассматривали версию об отравлении музыканта свинцом. Но до сих пор считалось, что свинец попадал в организм композитора вместе с вином, которое тот потреблял в невероятных количествах: в то время для улучшения вкусовых качеств в вино добавляли свинцовый сахар (ацетат свинца). Проведенные же Рейтером исследования, способные с токсикологической точки зрения нарисовать картину последних сорока месяцев жизни Бетховена, этого не подтвердили. По мнению судебного медика, «периодические чрезмерные отложения свинца» происходили в последние сто одиннадцать дней жизни музыканта — а ведь тогда композитор, щадя больную печень, все реже употреблял алкоголь.

Рейтер утверждает, что тяжелый металл, по всей вероятности, попадал в организм Бетховена в результате лечения. В последние месяцы жизни Бетховен страдал от воспаления легких. Его домашний врач Андреас Ваврух рекомендовал композитору соли свинца, которым в его время приписывалась способность растворять слизь. Кроме того, страдавшему водянкой музыканту назначали пункции, а раны от них заклеивались свинцовым пластырем. «Тяжелые металлы, такие как свинец, ртуть и мышьяк, заменяли в свое время антибиотики, — объясняет Рейтер, — и их побочное действие расценивалось как меньшее зло, чем, к примеру, перитонит».

Остается только отметить, что Ваврух действовал согласно распространенной в его время методике и не может быть обвинен ни в халатности, ни в предумышленном отравлении своего пациента. К тому же Бетховен имел шансы выжить, если бы его печень не была разрушена злоупотреблением спиртного. Он вырос в семье алкоголика, уже в одиннадцать лет попал в кабак, и всю жизнь во время трапезы рядом с его тарелкой неизменно стояли бокал вина или кружка пива. В результате у него относительно рано начался цирроз печени. А здоровая печень и сейчас, пожалуй, — единственное, что может помочь пережить интенсивное лечение.