Залеченный насмерть: последняя битва Наполеона Бонапарта

Залеченный насмерть: последняя битва Наполеона Бонапарта

«У врачей на совести больше человеческих жизней, чем у генералов». Так говорил солдат, потерявший веру в возможности медицины, — Наполеон Бонапарт. Ему недавно исполнилось сорок, но он уже чувствовал себя стариком. Он пополнел, и едва ли что-то осталось от его бывшей подвижности. Его все чаще мучили спазмы желудка, но сильнее всего он страдал от внезапных приступов усталости.

Перед битвой под Аустерлицем он спал так крепко, что офицерам с огромным трудом удалось его разбудить. В марте 1814 года он еще мог ускользнуть от немецких войск, но кольцо его врагов все теснее смыкалось вокруг Парижа. Граф Лавалетт советовал ему заключить мир — но посреди беседы Наполеон погрузился в глубокий сон. Казалось, что он больше не принимает никакого участия в ходе событий.

Врачи не могли ему помочь. Не справился даже Жан-Николя Корвизар, единственный из лекарей, кому генерал еще доверял. Тот уже однажды его спас: когда в 1809 году Наполеон занял Вену, на затылке у него образовался огромный фурункул, возможно, как следствие постоянно высоко застегнутого воротника шинели. Осматривавший его австрийский придворный врач предложил долгое лечение от опасного «отека мозга». Но об этом Наполеон и слышать не хотел, и потому приказал вызвать доктора Корвизара. Тот наложил на больное место противовоспалительный пластырь, и фурункул был побежден, что для Наполеона стало поводом к высказыванию: «Я не верю в медицину, я верю в Корвизара».

Тем не менее у Наполеона не было оснований не доверять искусству медицины. В молодости он не нуждался в ней, а уже будучи генералом, он мог наблюдать, как проворные хирурги штопали его солдат. И самому ему требовались врачи, лечившие пиявками его геморрой, из-за чего верховая езда оказывалась сущим мучением. Но против сыпного тифа, который выкашивал его армию и привел к поражению в русской кампании 1812 года, медицина была бессильна. Эта болезнь вызывается бактериями, а во времена Наполеона еще не было антибиотиков. Также и против изнурявших Наполеона приступов усталости медицина не имела тогда никаких средств, как, пожалуй, и сейчас не имеет. Бонапарт страдал, скорее всего, не от нарколепсии, «сонной болезни», как часто можно услышать, а попросту оттого, что он слишком мало спал и испытывал сильный стресс. В этом, пожалуй, меньше всего вины его докторов. Мы можем считать его приступы ярости против собственных врачей просто привычкой срываться на всех и вся. Чего же нельзя оставить без внимания, так это обстоятельств его заточения на острове св. Елены.

15 октября 1815 года Наполеон со своей маленькой свитой ступил на землю острова. Ему было сорок шесть, и он уже пережил поражение от англичан и пруссаков при Ватерлоо. Надежда на приют в Англии или Америке не оправдалась. Он был отстранен от дел и изгнан на остров св. Елены, который находился почти в двух тысячах километров к западу от Африки и трех тысячах километров к востоку от Бразилии. Наполеон прибыл на остров в дурном расположении духа. Сама местность приводила в уныние: голый скалистый берег моря вдали от остального мира. Наполеон заявлял, что лучше было бы остаться в Египте, где он оказался незадолго до смены веков. «Тогда я был бы императором всего Востока».

Климат острова был удушающе жарким и влажным, небо покрывали плотные облака, но сквозь них палило солнце. Наполеон был перевезен в Лонгвуд, маленькую ферму с тесными темными комнатами, в которых плесень до потолка покрывала стены, а пол прогнил. Он понимал, что в таких условиях его состояние не улучшится. И действительно, очень скоро у него появились острые проблемы со здоровьем. Один из его спутников отмечал: «Кожа пациента бледная и имеет желтоватую окраску, он жалуется на сильный метеоризм… Император чувствует постоянную тяжесть под ложечкой, не может лежать на левом боку и чувствует жжение в верхней левой части живота».

Врач Наполеона, британец по имени Барри О’Мира, диагностировал начинающееся воспаление печени, возможно как следствие амебиаза, который был нередок на тропическом острове. Однако комендант острова сэр Гудзон Лоу и слышать об этом не хотел. Он бы не возражал, если бы знаменитый пленник «исчез отсюда вследствие продолжительной болезни, которую наши медики могли бы назвать причиной его смерти», как он писал в британское министерство иностранных дел. Но диагноз «воспаление печени» мог нанести урон престижу Британской Империи, поскольку болезнь могли напрямую связать с условиями содержания.

Барри О’Мира так и не смог ничего добиться своими заявлениями об амебиазе и гепатите и был вскоре отозван. Нужна была замена, но на сей раз врач не должен был быть англичанином. 20 сентября 1819 года на остров прибыл доктор Франческо Антоммарки.

Немногословный сорокалетний врач подходил для теперешней работы на единственном основании: он родился на Корсике, как и его пациент. По специальности он был патологоанатомом. Он достаточно быстро осмотрел своего пациента, а потом переехал жить в Джеймстаун, столицу острова св. Елены, и чаще всего оставался там вне досягаемости.

На время Наполеону стало лучше, он даже начал садовничать. Однако в октябре 1820 года последовало новое обострение болезни, и снова причиной были желудок и печень. Наполеон был «бледен как лист бумаги», страдал от адской боли; его рвало кровью. Чтобы вывести дурные соки из организма, Антоммарки ставил ему банки, которые нагревал открытым огнем. К тому же делал он это так неумело, что пациент получил ожоги.

17 марта 1821 года у Наполеона случилось нарушение кровообращения, а его врач в это время сидел в кафе Джеймстауна. К тому моменту, как он пришел, пациент уже оправился и сам. Хотя и ненадолго. 21 марта снова началась сильная рвота, и в этот раз врач уже был на своем месте — и назначил рвотные средства! Это примерно то же самое, что ударить пациента, страдающего от мигрени, кувалдой по голове. Соответствующими были и результаты применения рвотного для Наполеона: он ворочался всю ночь на своей кровати и страдал от жажды. Вдобавок у него началась икота, из-за которой кислота из желудка выплеснулась в рот. Лихорадка и обильное потоотделение еще больше ослабили пациента. Но он снова выжил.

Спутники Наполеона потребовали от коменданта отозвать Антоммарки и найти ему другого медика. Так появился доктор Арчибальд Арнотт, военный врач, для которого повиновение своему коменданту было важнее, чем здоровье пациента. После беглого осмотра и короткого измерения пульса он доложил своему начальнику, что считает Наполеона ипохондриком и предполагает возможность его побега с острова, если найдется корабль. На основании этого заявления сэр Гудзон Лоу усилил караулы. Однако 10 апреля Наполеону стало так плохо, что даже Арнотт вынужден был признать свою ошибку: «Его желудок извергал обратно все, что бы он ни съел. Кажется, силы со все нарастающей быстротой покидали его… Все его тело было холодным». Наполеон понимал, что ему уже ничто не в силах помочь, и продиктовал свое завещание. В нем он указал, что его тело после смерти должно быть вскрыто для выяснения причины смерти. Он выбрал для этой цели доктора Антоммарки, поскольку тот был профессиональным патологоанатомом и урожденным корсиканцем.

Несмотря на это, до самой смерти Наполеона его уполномоченным врачом оставался доктор Арнотт. Так как живот пациента все больше раздувался, он назначил ему каломель в размере шестисот миллиграммов — хлорид ртути, который сегодня применяют в основном для производства пестицидов и факелов с зеленым пламенем, а раньше часто использовали в качестве слабительного. Это стало для Наполеона последней каплей. Его рвало; он страдал непрекращающимся черным стулом, который больше не мог контролировать. Вследствие этого он терял все больше жидкости и становился все слабее, сознание возвращалось к нему лишь изредка. Арнотт и Антоммарки, который теперь тоже имел право высказаться, отчаянно пытались поддерживать жизнь в смертельно больном, обматывая его ноги жгучими горчичными обертками, в то время как их пациент утопал в собственных выделениях. Вечером 5 мая 1821 года Наполеон окончательно избавился от своих страданий — и врачей.

Последовавшее за этим вскрытие выполнял доктор Антоммарки, который теперь как патологоанатом был в своей стихии. При этом присутствовали другие врачи и различные генералы, у которых причины интереса к вскрытию были совершенно различны. Так, британцы стремились к тому, чтобы смерть Наполеона не была признана следствием жестоких условий содержания, тогда как французы, напротив, надеялись на подтверждение именно такого сценария. Таким образом, уже в процессе освидетельствования начались ожесточенные споры — ив итоге на свет появилось не менее пяти различных отчетов о вскрытии.

Официальный протокол был, конечно, британский, и в нем в качестве причины смерти значилась опухоль желудка. Это избавляло империю от ответственности, потому что в семье Бонапартов рак желудка был частым заболеванием.

Антоммарки, как фактического патологоанатома Наполеона, заставили подписать протокол. Корсиканец, заметивший сильно увеличенную печень Наполеона, что свидетельствовало об инфекционном заболевании, впоследствии от своей подписи отказался. По крайней мере в этот раз он хотел доказать приверженность своему Генералу и собственному призванию. Позже он написал: «Разве я мог не подписать британский документ? Я был врачом Наполеона, сделал вскрытие, и мне нужно было предоставить об этом отчет». Он составил собственный протокол, в котором печень ясно описана как «набухшая и имеющая размер больше нормального». Однако Антоммарки знал, что обнародовать такой документ едва ли будет возможно. Тогда он взял два образца тканей из кишечника трупа и законсервировал их. Окольными путями они были доставлены в лондонский музей медицины. Там в 1913 году — почти через сто лет после смерти Наполеона и во времена, когда Англия и Франция были уже близки к совместной войне с Германией, — эти образцы были исследованы под микроскопом.

Результат исследований был однозначным: Наполеон умер от амебиаза печени, то есть фактически вследствие отвратительных условий содержания в островной ссылке. Образцы тканей были доступны в Лондоне вплоть до Второй мировой войны. Когда же немецкие самолеты начали бомбардировки английской столицы, они навсегда исчезли.