План меняется (5–13 октября)

План меняется

(5–13 октября)

5 октября генерал-лейтенант Софронов был эвакуирован из Одессы в связи с тем, что заболевание сердца приняло тяжелый характер. Неожиданный выход из строя генерал-лейтенанта Софронова заставил Военный совет ООР срочно решать вопрос о назначении нового командующего Приморской армией. Обстановка требовала немедленного назначения нового командарма, так как на его плечах фактически лежало все руководство наземными войсками ООР и разработка принимаемых решений, несмотря на то, что ответственность за эти решения лежала на Жукове как на командующим ООР. При этом назначить нового командующего было необходимо немедленно, без длительной процедуры согласования его кандидатуры со Ставкой, а потом высшие структуры могли либо утвердить его, либо заменить другим.

В Одессе было два генерала, способных возглавить армию в подобной ситуации: Воробьев, командовавший 95-й СД, и Петров, командовавший 25-й. По предложению Жукова Военный совет 5 октября назначил командующим Приморской армией генерал-майора Петрова. Возможно, здесь сыграло свою роль и мнение Софронова, видевшего своим преемником именно его. Вместо Петрова командиром 25-й дивизии был назначен начальник тыла ООР, генерал-майор Коломиец.

Основной заботой нового командующего Приморской армией, как и всего командования ООР, стало сохранение тайны эвакуации от противника, так как в случае обнаружения ее румынами весь план действий пришлось бы срочно менять.

По мере того как все больше тыловых частей отправлялось из Одессы, слухи об эвакуации города, конечно, росли. Командованию ООР приходилось с ними мириться, рассматривая их как неизбежное зло. Но когда 6 октября членам Военного совета доложили, что звуковещательные станции противника на переднем крае призывали бойцов Красной Армии переходить на их сторону, говоря: «Одессу большевики оставляют. Ваше сопротивление бесполезно», политработники всполошились всерьез.

Начальник политического отдела получил от Военного совета указание послать в части политработников с задачей помочь командирам и комиссарам в разъяснении того, что «Одессу будем защищать до конца и что никакие провокационные призывы врага не должны поколебать нашу волю; без приказа не отходить!».

В связи с этим вечером 6 октября состоялось расширенное совещание Военного совета, на которое были уже приглашены командиры и комиссары всех четырех дивизий, а также наиболее крупных отдельных частей. Командующий ООР Жуков зачитал приглашенным директиву Ставки, изложил принципы выхода из боя основных сил армии и назвал основными задачами недопущение паники, обеспечение порядка, проявление стойкости и организованности, без которых невозможно успешное проведение эвакуации. На совещании было объявлено, что последней оставит Одессу 95-я стрелковая дивизия генерала Воробьева. Даты отвода и эвакуации основных сил пока не назывались.

Само командование ООР тоже не было до конца уверено в этих цифрах. И для таких сомнений имелись две важные причины.

С одной стороны, переход румын к обороне оказался довольно условным, и развитие событий 5–8 октября убедительно продемонстрировало, что противник не только приводит себя в порядок, постепенно готовясь к возобновлению наступления, но и быстро реагирует на любое сокращение оборонительного периметра. После отхода 25-й дивизии это продемонстрировал бой за Болгарские хутора, а в ночь с 7 на 8 октября — начавшийся после отхода 95-й дивизии бой за хутор Кабаченко. Стало ясно, что поэтапный отход с позиций невозможен. Противник тут же предпринимал разведку боем, а при отсутствии достаточного сопротивления немедленно пытался развить успех.

С другой стороны, практическая ежедневная подача транспортов в Одессу уже начинала опережать установленный график, и Одесская военно-морская база становилась способной эвакуировать в течение одних суток гораздо больше войск, нежели одну дивизию.

К подобным выводам стал склоняться и начальник штаба Приморской армии, полковник Крылов, ранее занимавшийся доработкой плана Софронова. Как сказал сам Крылов, «после прорыва противника в двух местах я уже начал переосмысливать многое в нашем очень уязвимом плане».

При обсуждении этого вопроса с исполняющим обязанности начальника штаба Одесской ВМБ Деревянко выяснилось, что ОВМБ теперь в состоянии вывезти за одну ночь и 40 тыс. человек, так как Черноморское пароходство из тридцати подходящих для этих целей судов могло уже выделить одномоментно не менее трети. Также после согласования с командованием ЧФ выяснилось, что можно использовать военные транспорты и боевые корабли. Сама база могла в случае крайней необходимости использовать в качестве транспортов санитарные суда, хотя это и нарушало нормы международного права. Также для эвакуации можно было использовать и до полусотни мелких судов, обычно не привлекаемых к подобным перевозкам. Причальный фронт в Одесском порту составлял 5 км, что позволяло без затруднений произвести одновременную погрузку на такое количество судов.

На заседании Военного совета, проходившем вечером 8 октября в довольно узком кругу[454], командующий ООР контр-адмирал Жуков обратил внимание собравшихся на обстоятельства отхода 95-й дивизии. Повторение подобных случаев в дальнейшем грозило прорывом фронта, так как резервов для парирования удара в условиях эвакуации взять было неоткуда.

После этого на заседании выступили начальники штабов ООР и Приморской армии, успевшие согласовать свою точку зрения на маленьком предварительном совещании, которое они провели совместно с командованием ОВМБ и начальниками инженерной службы и артиллерии ООР. Из докладов генерал-майора Шишенина и полковника Крылова стало ясно, что утвержденный 4 октября план эвакуации уже не соответствует изменившейся ситуации.

Оба начальника штаба исходили из того, что вывод войск из боя, растянутый на четверо суток, с занятием промежуточных рубежей, почти неизбежно раскроет противнику намерение оставить Одессу. И если еще удастся прикрыть отход и посадку на суда двух первых дивизий, то две вторые могут быть смяты и разгромлены, не дойдя до причалов. Такой финал эвакуации представлялся довольно вероятным, если учесть, сколько дивизий мог бросить враг на преследование двух отходящих советских.

Конечно, и одновременный отвод всех войск был сопряжен с риском. Но этот риск мог быть не столь уж большим, если обеспечить скрытность отхода основных сил с переднего края, хорошо организовать прикрытие арьергардами и тщательно продумать все детали.

Посовещавшись, собравшиеся пришли к выводу, что сроки эвакуации необходимо сократить, а саму ее провести за одну ночь. Общее мнение свелось к тому, что план может быть осуществлен, если удастся перед оставлением Одессы продемонстрировать высокую активность на фронте, предварив и сам отход войск достаточно сильным ударом по противнику, имитирующим подготовку большого наступления. Новый план был энергично поддержан вступившим в командование Приморской армией генерал-майором Петровым.

Однако прежний план был принят Военным советом Черноморского флота и давно доложен в Ставку. Поэтому собравшиеся решили отправить ВС ЧФ телеграмму с просьбой изменить ранее установленные сроки эвакуации.

В телеграмме указывалось, что для бойцов и населения эвакуация Одессы стала очевидной, противник тоже заметил ее и в своих радиопередачах призывает советских бойцов переходить на его сторону, прямо заявляя, что Одессу большевики оставляют. Населению хлеб выдается по сокращенной норме, но и при этом условии запасов города хватит лишь до 12 октября. Поэтому члены Военного совета просили разрешения сократить срок эвакуации и увеличить количество присылаемых транспортов и кораблей. Вместе с тем они указали, что затяжка эвакуации во времени может привести к потере людей.

Такая телеграмма фактически являлась признанием того, что подготовка эвакуации раскрыта противником, поэтому члены ВС, признавая этот факт, пустили в ход все возможные аргументы для обоснования своей просьбы, в том числе и несколько преувеличили напряженность ситуации с продовольствием в городе, так как из-за забитых по их же распоряжению лошадей голод Одессе в ближайшие дни, конечно, не грозил.

Ввиду важности вопроса все присутствовавшие были ознакомлены с текстом телеграммы и выразили свое с ним согласие. Однако реакция командования флота явилась для членов Военного совета ООР полной неожиданностью. Полученный ответ был предельно лаконичен:

«Тоннаж — даем все, что можно. Вам давались указания особо секретно организовать эвакуацию, пустить дезинформацию не сумели. Как можем, будем усиливать движение транспортов, но вам надо держаться. Другого выхода нет. Разбивайте разговоры. Усильте дисциплину.

Октябрьский, Кулаков».

Первым увидевший ответ бригадный комиссар Азаров предположил, что командующий флотом просто не решается докладывать в Ставку о нереальности сроков эвакуации, потому что Ставка всего 2 дня назад сама утвердила эти сроки. Такого же мнения придерживался и дивизионный комиссар Воронин, высказавший удивление безаппеляционностью ответа, после того как Азаров ознакомил его с телеграммой.

Обсудив телеграмму, оба политработника, несмотря на поздний вечер, направились к командующему ООР. Жуков был раздражен полученной телеграммой не меньше, чем они, и сказал, ознакомившись с ее текстом: «Упреки по нашему адресу похожи на страховку. Как же так? Разве можно в такой момент заботиться только о том, кто окажется виноватым?»

Посовещавшись с членами Военного совета, Жуков решил, как и в случае с разработкой плана экстренной эвакуации, снова действовать явочным порядком, опять посвятив в это только предельно узкий круг лиц. О решении командующего сообщили только Шишенину, Крылову, Кузнецову, Бочарову, Кулишову, Дитятковскому и Петрову.

О решении провести эвакуацию за одну ночь командованию флота было решено сообщить как можно позднее.

9 октября положение в Южном секторе оборонительного района резко ухудшилось.

На рассвете генерал-майор Шишенин доложил командующему ООР, что в Южном секторе, в полосе обороны 2-й кавалерийской дивизии противник возобновил атаки, опять пытаясь прорваться через мелководную часть Сухого лимана. Ночную атаку удалось отбить при поддержке арт. огня бронепоезда № 22, оперативно переброшенного к участку намечающегося прорыва. Однако в этот раз противник не ограничился простым прощупыванием прочности советской обороны. Утром противник открыл сильный артиллерийский и минометный огонь, после чего значительными силами нанес удар в направлении Татарки. При поддержке артиллерийского огня, который, по данным разведки, вели до 3 артполков частям 10-й пехотной дивизии румын удалось занять первую линию обороны, на южной окраине Татарки. В наметившееся вклинение противник перебрасывал дополнительные силы, и вскоре возникла реальная угроза прорыва противника вдоль берега к городу.

На участке прорыва было решено сосредоточить огонь трех береговых батарей — 1-й, 39-й и 411-й. Помимо них 2-ю кавдивизию поддержал огнем бронепоезд «За Родину», а боевые порядки противника проштурмовали самолеты 69-го ИАП. К месту прорыва были срочно переброшены выведенный в резерв 3-й морской полк и батальон 54-го стрелкового полка. При поддержке подошедших резервов полки 2-й КД контрударом отбросили противника от Татарки. Противник пытался атаковать и в Западном секторе, на участке 95-й дивизии, но там он успеха не имел.

Полностью положение удалось восстановить только к концу дня. Слухи о прорыве противника в Южном секторе стали быстро распространяться по городу. В условиях идущей полным ходом эвакуации, когда жители каждый день видели, как из города эвакуируются армейские тылы и советские учреждения, а в порт движется непрерывный поток грузов и людей, известия о возможном прорыве вызвали панику. В Одессе возникла ситуация, во многом похожая на ту, которая сложилась в Москве через 10 дней — 19 октября. В городе начались вспышки мародерства, люди стали громить продовольственные магазины. Военный совет срочно выделил в помощь комендатуре несколько взводов морской пехоты и дал им право расстреливать мародеров и погромщиков на месте преступления. Военный совет образовал тройку из представителей военного трибунала и прокуратуры и дал ей полномочия судить задержанных и уличенных в мародерстве и погромах.

Был издан приказ по гарнизону о суровых мерах, которые будут применяться ко всем нарушающим порядок и вызывающим дезорганизацию жизни осажденного города. К вечеру беспорядки в городе удалось пресечь и порядок в городе был восстановлен.

Вечером, в связи с произошедшими за день событиями, Военный совет ООР отправил командованию ЧФ еще одну телеграмму. В ней он снова повторил, что вариант отхода на более короткий рубеж неприемлем, и подчеркнул что прочно удерживать периметр оборонительного района можно только силами 30 тыс. бойцов, и поэтому во избежание катастрофы нужно организовать одновременный отвод с переднего края и эвакуацию именно этого количества войск. Датой эвакуации называлось 16 октября.

Военный совет ЧФ задержался с ответом на телеграмму. На следующий день командующий ООР Жуков, посоветовавшись с членами ВС ООР, заключил, что переписка становится неэффективной, и пора отправлять в Севастополь гонца, способного более подробно объяснить положение. Посланец ООР должен был убедить Военный совет флота в необходимости изменения плана эвакуации, а в крайнем случае — уговорить Октябрьского или Кулакова прибыть в Одессу и на месте убедиться в правильности предлагаемого решения.

На роль эмиссара Военного совета ООР идеально подошел помощник командующего ООР по оборонительному строительству генерал-майор Хренов. Хренов принимал и разделял точку зрения Жукова, Азарова и Воронина. Утром 10 октября Хренов был вызван к Жукову, который сообщил ему, что нужно «убедить Севастополь в реальности нового плана эвакуации. По радио договориться трудно, нужно кому-то идти туда. Военный совет решил поручить эту миссию вам».

Оставив за себя начальника инженерной службы Приморской армии Кедринского, Хренов вечером на борту малого охотника, специально выделенного для этой цели, отправился в Севастополь.

Пока генерал-майор добирался до Севастополя, в Одессу пришел наконец ответ Военного совета флота на телеграмму, отправленную 9 октября. Военный совет ЧФ соглашался с окончанием эвакуации в ночь на 16 октября, но по-прежнему требовал, чтобы две дивизии, соответственно первоначальному плану, были эвакуированы до этого. Для обеспечения эвакуации вся бомбардировочная авиация Черноморского флота, несмотря на тяжелое положение в Крыму, с 12 октября переключалась на поддержку Одессы, а с 14 октября для прикрытия эвакуации в Одессу планировалось направить самый крупный отряд боевых кораблей из всех осуществлявших огневую поддержку войск ООР.

Прикрывать поэтапный отход дивизий Приморской армии с занимаемых позиций должны были два крейсера: «Червона Украина» и «Красный Кавказ» и четыре эсминца: «Бодрый», «Смышленый», «Шаумян» и «Незаможник». В этой ситуации командованию ООР оставалось только надеяться на то, что Хренову все-таки удастся уговорить Октябрьского или Кулакова прибыть в Одессу. Рассчитывать же на то, что ему удастся на месте склонить Октябрьского к изменению плана, больше не приходилось.

В длительной беседе, состоявшейся в Севастополе на флагманском командном пункте, переубедить командующего флотом Хренову действительно не удалось. Вице-адмирал Октябрьский внимательно выслушал все доводы Хренова, после чего посоветовал: «Обсудите ваше предложение с Иваном Дмитриевичем, я должен знать мнение своего штаба».

При обсуждении плана эвакуации с начальником штаба Черноморского флота, контр-адмиралом Елисеевым присутствовали член Военного совета Черноморского флота дивизионный комиссар Кулаков и хорошо знавший ситуацию в Одессе начальник оперативного отдела штаба флота, капитан 1-го ранга Жуковский. Вопрос с обеспечением эвакуации кораблями и прикрытием с воздуха, как оказалось, не представлялся штабу ЧФ самым сложным. Гораздо больше и Елисеева, и Кулакова, и Жуковского беспокоил одновременный отход с позиций всех четырех дивизий. Штаб Черноморского флота больше всего опасался того, что одновременный отход всех дивизий может превратиться в полный разгром Приморской армии.

Хренов рассказал о расчетах, сделанных штабами базы и Приморской армии, после чего все присутствовавшие отправились к командующему флотом. Однако командующий флотом, от решения которого зависела судьба целой армии, не торопился с выводами и после положительного доклада своего начальника штаба.

«Вот что, — выслушав всех, сказал Октябрьский. — Пускай-ка завтра Николай Михайлович, — он кивнул в сторону Кулакова, — отправится в Одессу, ознакомится с обстановкой на месте и доложит Военному совету, какова готовность к эвакуации. Тогда и примем окончательное решение. А штаб пусть, не откладывая, принимается за проработку нового варианта».

На следующий день Кулаков с группой артиллеристов и заместителем начальника штаба флота Васильевым, на которых возлагалось составление плана огневого обеспечения эвакуации корабельной артиллерией, на двух малых охотниках вышел в направлении Одессы. В ночь на 13 октября он прибыл в город.

Военный совет ООР, получив сообщение о приезде члена Военного совета ЧФ Кулакова, в срочном порядке утвердил все документы, определяющие порядок одновременного отвода войск с позиций и погрузки на суда. Однако вопрос, как выяснилось, был еще далек от своего решения.

Дивизионный комиссар Кулаков по прибытии в Одессу был настроен очень негативно и еще в порту начал «разносить» встречавшего его Азарова. Бригадному комиссару досталось и за телеграмму, отправленную Рогову, и за невыполнение директивы Военного совета ЧФ о порядке отхода частей с переднего края. При этом дивизионный комиссар «забыл» положительную оценку, данную Елисеевым технической возможности подобной эвакуации:

«— Мы же требовали от вас, чтобы на последний день было оставлено то количество войск, которое предусмотрено вашим первоначальным планом. Вы должны понять, что никто вам не может предоставить в последний день такой тоннаж, который сразу поднимет тридцать тысяч человек и боевую технику».

Такой поворот явился для Азарова неожиданностью, и он, не рискнув обсуждать с Кулаковым, план эвакуации перешел к самооправданиям: «Николай Михайлович, по-вашему получается, что я главный виновник невыполнения директивы.

— Вы представляете флот, к вам и к Жукову — наши претензии.

— Что же, вы хотите, чтобы представители флота, не думая, соглашались со всем тем, что издано в Севастополе, хотя бы это противоречило истинному положению дел здесь? В правильности нашего решения, я надеюсь, вы еще сможете убедиться… И к тому же я не только представитель флота, но и представитель армии, поскольку членом Военного совета меня утвердил Государственный комитет обороны. Поэтому я несу ответственность за руководство обороной Одессы наравне со всеми товарищами».

Такая позиция сразу успокоила дивизионного комиссара, и он заговорил более миролюбиво:

«— На нас-то, на флот, и возложено руководство обороной. И эвакуацией. Поэтому мы и требуем исполнения всех наших указаний и директив. — Правда после этого счел нужным добавить: — Хотя нас генерал Хренов и убеждал в правоте ваших действий, но не убедил ни Октябрьского, ни меня…»

По прибытии Кулакова на КП ООР был немедленно собран Военный совет с участием командования Приморской армии и Одесской военно-морской базы. Обсуждались два вопроса: о сроке завершения эвакуации и о том, как отводить с позиций те силы, которым предстояло до последнего момента удерживать занимаемые рубежи.

Произведенный к тому времени тщательный перерасчет возможной подачи тоннажа показывал, что при крайнем напряжении Одесская военно-морская база, Черноморское пароходство и флот в состоянии ускорить перевозку остававшихся в Одессе войск и техники на четыре-пять дней. Таким образом, предлагавшийся командованием ООР новый срок ухода последнего конвоя — 15–16 октября — становился реальным.

План отвода ядра армии не двумя эшелонами, а одновременно, и не на промежуточные рубежи, а прямо в порт конечно был рискованным, но не больше, чем первоначально предложенный план постепенной эвакуации.

Выступившие на заседании начальник штаба Приморской армии Крылов и командир Одесской военно-морской базы Кулишов доложили Кулакову о мерах по обеспечению отвода и эвакуации войск, которые позволяли провести его в течение 10 часов. Начальник штаба ООР Шишенин доложил положение на участках оборонительного района.

Все три доклада произвели впечатление на дивизионного комиссара, но на всякий случай он выяснил мнение всего командования ООР, начав с Жукова и членов Военного совета, а в заключение переговорив и со всеми четырьмя командирами дивизий.

Однако никаких выводов Кулаков делать не стал. Он подготовил телеграмму в которой сообщал командующему, что в связи с тем, что противник подтянул свежие силы и проявляет активность, Военный совет ООР признает план отхода и эвакуации, принятый 4 октября, не отвечающим обстановке и считает необходимым отвести войска внезапно, 15 октября. Через несколько часов была получена телеграмма Октябрьского, в которой командующий флотом сообщил, что «с предложением полностью согласен».

На следующий день в Одессу пришли 5 транспортов, а также крейсера «Красный Кавказ» и «Червона Украина» в сопровождении двух эсминцев и двух тральщиков. Прибывший с отрядом контр-адмирал Владимирский сказал при встрече с командующим ООР Жуковым слова, оказавшиеся пророческими:

«Да, эта эвакуация, если благополучно завершится, войдет в историю».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.