ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. Век разума (1700-1748)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.

Век разума

(1700-1748)

В конце XVII столетия престол Святого Петра занимали два очень старых человека. В начале XVIII столетия понтификом стал совсем молодой человек. Джанфранческо Альбани было пятьдесят один год. После долгих колебаний он согласился принять сан под именем Климента XI (1700-1721). Будучи кардиналом с 1690 года, он испытал на себе значительное влияние двух своих предшественников и являлся автором проекта буллы Иннокентия, направленной против непотизма. Благодаря его интеллекту, учености и ораторским дарованиям он давно считался papabile (достойным папского сана).

Решение Карла II Испанского, когда он уже лежал на смертном одре, назначить преемником Филиппа Анжуйского, как и следовало ожидать, произвело эффект разорвавшейся бомбы. Поскольку Карл был последним мужчиной среди потомков императора Карла V, а испанскую корону теперь жаждали получить и заявили свои претензии на нее две наиболее могущественных династии Европы. Филипп III Испанский, царствовавший с 1598 по 1621 год, имел двух дочерей: старшая из них, Анна, вышла замуж за Людовика XIII, короля Франции, младшая, Мария, — за императора Фердинанда III Австрийского. Анна стала матерью будущего Людовика XIV, Мария — Леопольда I. Пришло время, и Леопольд женился на младшей сестре Карла II, Маргарите; а их маленький внук Иосиф Фердинанд стал, таким образом, претендентом со стороны династии Габсбургов[270]. Арена для борьбы была уже подготовлена. Когда в 1698 году Карл утвердил Иосифа Фердинанда в качестве своего наследника, вопрос еще можно было как-то урегулировать. Однако в феврале 1699 года юный принц неожиданно скончался. Причиной его внезапной смерти (по-видимому, без достаточных оснований) считают оспу: очень многие, в том числе и собственный отец мальчика, подозревали отравление и не стеснялись открыто говорить об этом. Во всяком случае, именно младший сын Леопольда эрцгерцог Карл стал теперь имперским претендентом на испанский трон.

Как и Иннокентий до него, Климент предпочитал видеть следующим королем Испании Филиппа Анжуйского. Дед Филиппа, Людовик XIV, возможно, имел свои недостатки, однако он был наиболее могущественным из поборников римского католицизма. Кроме того, в том, что касалось папских территорий в Италии, то испанцы причинили им огромный ущерб. Климент понимал, что папские земли находились бы в большей безопасности, если бы француз, а не испанец держал под контролем находившиеся в руках испанцев Неаполь, Милан и Сицилию. Однако едва ли приходилось ожидать того, что император Леопольд согласился бы с таким оборотом дел, и король Людовик, не теряя времени даром, отправив юного претендента в сопровождении группы французских чиновников в Мадрид, чтобы тот без промедления занял трон, в самом деле не сумел захватить все ключевые посты в правительстве. Людовик не мог знать, насколько долгой и отчаянной окажется назревавшая война и какова будет та цена, которую ему придется заплатить за корону внука.

И вот когда в феврале 1701 года, менее чем через три месяца после восхождения на престол папы Климента XI, а Филиппа Анжуйского приветствовали в Мадриде как короля Испании Филиппа V, французские войска почти одновременно оккупировали территорию Испанских Нидерландов. Почти никто не знал тогда, что Европа погружается в пучину войны за испанское наследство.

* * *

Император Леопольд отреагировал быстро. Если Испания из рук слабейшего монарха перейдет к сильнейшему, что мешает передать ее кому-то еще? Как того и опасался папа, Леопольд решил захватить все испанские владения в Италии, начиная с Милана, чтобы помешать их переходу под власть французов. Он нашел себе союзников в лице Англии и Голландии. Эти две морские державы получали огромные прибыли от торговли с Испанией. Некоторые английские и голландские купцы постоянно проживали в Кадисе и других испанских портовых городах. Большую часть XVII столетия обе страны находились не в лучших отношениях, однако теперь решили вместе с императором взяться за общее дело — остановить Францию. Так возник Великий альянс.

Что же касается папы Климента, то все знали о его профранцузских настроениях — он действительно отправил письмо с поздравлениями королю Филиппу в Мадрид, поэтому не стало неожиданностью, что от предложенного им посредничества отказались. Когда война началась, он почел за благо занять нейтральную позицию, хотя это было отнюдь не просто, особенно когда и Леопольд, и Филипп потребовали от него, чтобы он признал их права на Неаполь и Сицилию, где Филиппа уже провозгласили королем без каких-либо трудностей. Если верить венецианскому послу, папа опасался мощи, дерзости и гордыни Габсбургов и ветрености, самоуверенности и склонности к насилию Бурбонов, но при этом ни слова не говорил об их галликанских идеях. Его самым слабым местом всегда была нерешительность. Он и теперь колебался, отчаянно пытаясь выиграть время и тем самым противодействовать обеим партиям.

Апеннинский же полуостров, что было неизбежно, вновь стал ареной боевых действий. Сначала французы осадили и взяли Милан, но затем в 1706 году блистательный имперский полководец Евгений Савойский вытеснил их из Северной Италии. Годом позже австрийские войска Иосифа I, преемника Леопольда, вторглись на территорию Папской области и захватили Неаполь, угрожая самому Риму. Папе, единственным оружием которого было лишь его имя, пришлось принять условия Иосифа и признать захват им Неаполя, а также претензии младшего брата императора эрцгерцога Карла на испанский трон, что, конечно, привело к серьезным осложнениям в отношениях папства с Испанией.

Затем 17 апреля 1711 года Иосиф скончался в Вене в возрасте тридцати трех лет от оспы, и обстановка на европейской политической арене вновь быстро изменилась. Во время своего шестилетнего правления Иосиф активно поддерживал претензии Карла на Испанию; но теперь Карл стал уже не просто претендентом на испанский престол. Великий альянс был создан для того, чтобы воспрепятствовать чрезмерному усилению одной династии — Бурбонов. Если бы Карл унаследовал имперскую корону (как это и произошло, когда его избрали в следующем году императором), возникла бы угроза, что Габсбурги также станут слишком сильными, учитывая, что их владения оказались бы еще более консолидированными, чем во времена предка Карла, Карла V. Как и следовало ожидать, потребовалось много месяцев, прежде чем европейские державы договорились по поводу новой ситуации. Лишь в первый день 1712 года начались переговоры союзников с Францией в голландском городе Утрехте.

То, что известно под общим названием Утрехтского мира, являло собой, по существу, целую серию договоров после европейской войны, которая сотрясала континент одиннадцать лет. Франция и Испания предприняли новую попытку урегулировать свои отношения с соседями. Папа Климент, как обычно, повел себя индифферентно. Карл отказался от своих претензий на испанский престол в пользу Филиппа и получал за это Милан и Неаполь. Франция и Испания официально признавали герцога Виктора Амадея II Савойского, который приходился тестем королю Филиппу, королем Сицилии[271]. Ни в одном из этих случаев с папой не консультировались. Даже старинными папскими фьефами Пармой и Пьяченцей распорядились без его согласия.

Политический и дипломатический престиж Святого престола значительно снизился. Только в вопросах вероучения к мнению папы по-прежнему прислушивались, однако лишь до известной степени. Наиболее сложным вопросом являлся янсенизм во Франции (см. главу двадцать первую). К тому времени он уже полстолетия служил причиной волнений, и все усилия Людовика XIV справиться с ним терпели фиаско. Незадолго до этого они вспыхнули вновь, когда сорок докторов Сорбонны заявили, что католикам дозволено выслушивать осуждение янсенистов «в почтительном молчании». Это вызвало у короля новый прилив ярости. Теперь он потребовал, чтобы папа Климент, уже подвергший докторов критике, выпустил буллу, в которой объявил бы, что одного только пассивного согласия недостаточно; возмутительное учение должно быть прямо и недвусмысленно осуждено, где бы и когда бы оно ни поднимало голову. Климент так и сделал, однако последствия этого оказались отнюдь не такими, каких он ожидал. Во Франции немедленно последовало возмущение, вышедшее далеко за пределы янсенистских кругов. Тон в нем задавал один из наиболее родовитых священнослужителей, кардинал Луи Антуан де Ноайль, архиепископ Парижский. Людовик, разгневанный больше прежнего, начал настаивать на булле, в которой содержалось бы не какое-то частичное, а полное и безоговорочное осуждение янсенизма. И снова папа сделал так, как того желал король, обнародовав буллу «Unigenitus», где осуждалось 101 положение, взятое из недавнего и чрезвычайно популярного сочинения виднейшего янсениста по имени Паскье Кенель. Однако Ноайль и пятнадцать других епископов категорически отказались принять ее — галликанизм, как в этом предстояло убедиться, отнюдь не собирался умирать, — и патовая ситуация продолжалась вплоть до смерти короля в 1715 году.

Поскольку его правнуку и преемнику Людовику XV было только пять лет, регентство доверили Филиппу, герцогу Орлеанскому. Герцог не проявлял интереса к религии; он хотел лишь избавиться от любых проблем раз и навсегда. Он запретил дальнейшие дискуссии по поводу вызывавшей споры буллы и предоставил папе самому искать решение. В итоге Климент обнародовал третью буллу, сохранявшую в силе «Unigenitus» и отлучавшую от церкви всех, кто окажет неповиновение. Она также вызвала осуждение со стороны многих — не только де Ноайля, но и нескольких епископов, французских parlements[272] и Сорбонны. Это, естественно, встретило поддержку регента, но пока шли споры, они наносили все больший и больший ущерб и без того уменьшившемуся престижу папства во Франции, и полемика все еще продолжалась, когда 19 марта 1721 года папа умер после продолжительной болезни. Ему был семьдесят один год. Он занимал папский престол двадцать лет, и именно при нем Рим пережил два катастрофических наводнения, а в начале 1703 года столь ужасный ураган, что колокола звонили сами по себе. За этим последовала целая серия землетрясений, одно из которых разрушило три арки второго яруса Колизея.

Климента XI отличали многие добродетели. Он был человеком глубоко верующим, трудолюбивым, неподкупным, щедрым покровителем искусств. Его главным недостатком являлась нерешительность. Ему недоставало политического инстинкта, который ведет прирожденных лидеров, и потому он не мог утвердить свой престиж (не говоря уже о том, чтобы добиться исполнения своей воли) среди иноземной паствы. Он неохотно согласился принять папский сан и никогда не строил иллюзий относительно своих достижений. За несколько месяцев до смерти он продиктовал своему племяннику кардиналу Аннибале Альбани собственную эпитафию. Она гласила: «Климент XI, сначала священник, затем каноник этого собора, умер… после того как был понтификом … лет. Помолитесь за него».

* * *

По мере того как XVIII век продолжался, становилось ясно, что появился новый враг, с которым папству предстоит борьба: враг намного более коварный, нежели доктринальные различия, терзавшие христианство в течение тысячелетия. Ведь это был век разума. Для многих церковников даже еретики были предпочтительнее, чем скептики, агностики (до сих пор встречалось немного таких, кто осмелился бы сам назвать себя атеистом) или антиклерикалы.

Учитывая новый интеллектуальный климат, нелегко решить, какие меры мог бы предпринять Святой престол. Ясно одно — он их не предпринял. Два первых преемника Климента XI были достаточно благочестивы — оба отказались от герцогского титула ради служения церкви, однако они недолго правили (Иннокентий XIII, уже больной и необычайно тучный человек, пробыл папой менее трех лет, 1721-1724, Бенедикт XIII — менее шести, 1724-1730) и не пользовались особым влиянием в Риме. Правда, Иннокентий добился определенного успеха в разрешении трудных ситуаций. В 1721 году он снискал симпатии Людовика XV, сделав кардиналом его первого министра, распутного и буйного аббата Гильома Дюбуа, а в следующем году короновал неаполитанской и сицилийской короной Карла VI, сделав то, от чего всегда отказывался Климент IX.

Когда 29 мая 1724 года избрали (опять-таки против воли кандидата) преемника Иннокентия, Бенедикта XIII, последнему было уже семьдесят шесть лет, к тому же он страдал старческим маразмом. Не считая запрета священнослужителям носить парики, во всем остальном он отказался поступать как папа и иметь дело с Карлом, Людовиком и Филиппом, просто проигнорировав их. Сам он продолжал жить жизнью обычного приходского священника. Спал Бенедикт в маленькой побеленной комнате на верхнем этаже Квиринальского дворца (впоследствии он перебрался в Ватикан), слушал исповеди, посещал больных и давал наставления в вере. Несколько раз в неделю он появлялся за столом с тринадцатью нищими. Основную часть папских дел он поручил некоему Ник-колб Коша, с которым он познакомился в бытность свою архиепископом Беневенто и которого в 1725 году, несмотря на сильное сопротивление кардиналов, ввел в коллегию. Трудно себе представить менее удачный выбор. Коша был негодяем, глубоко порочным, который думал только о собственном обогащении, продавая церковные должности, принимая взятки, наполняя курию своими беневентскими дружками и опустошая папскую казну. Бенедикт же следовал всем его советам и слова поперек ему не говорил. Непотизм официально отменил Климент XI, однако теперь, выражаясь словами современного историка[273], «церкви достались все пороки непотизма и без племянников»[274].

Для Бенедикта было характерно проявлять твердость именно тогда, когда он отстаивал ошибочное мнение, и делать это в неподходящее время. Наглядным примером этой тенденции был случай, когда Жоан V Португальский заявил о своих претензиях предлагать кандидатов в Священную коллегию. Когда папа отказал, Жоан разорвал с ним дипломатические отношения, отозвал всех португальцев, проживавших в папских владениях, запретил любые сношения с курией и даже попытался воспрепятствовать отсылке милостыни из Португалии в Рим.

Из-за алчности Никколо Коши и детской доверчивости его хозяина Святой престол потерпел огромный ущерб — в отношении не только финансов, но также и политического престижа. Папа был уже слишком стар, чтобы учиться премудростям политики и управления государством, и слишком невинным, чтобы видеть порочность и двуличие тех, кто пользовался его доверием. Бенедикт умер 21 февраля 1730 года от старости — он это сделал не слишком рано.

Но в тот момент, когда Бенедикта опускали в могилу, римскую толпу охватила ярость. Несмотря ни на что, она любила старика — столь же сильно, сколь ненавидела Кошу и его дружков из Беневенто. Сам Коша, который жил в Ватикане куда более вольготно и роскошно, чем сам папа, бежал — его вынесли в закрытых носилках — и нашел убежище вместе со своим приятелем Маркезе Аббати в собственном доме на Корсо; однако его довольно быстро выследили. Дом окружили и едва не разнесли по камню. Вскоре после этого негодяя арестовали и предали суду. Ему долгое время удавалось затягивать процесс, но в апреле 1733 года состоялось вынесение приговора: его отлучили от церкви, осудили на десятилетнее заключение в замке Святого Ангела и обязали уплатить штраф в 100 000 скудо. Это был один из самых суровых приговоров, вынесенных в отношении члена Священной коллегии, однако никто не возразил ни словом.

* * *

Дряхлому Бенедикту XIII наследовал человек, который был всего тремя годами моложе его. Папа Климент XII (1730-1740), принадлежавший к числу богатых флорентийцев, достиг уже семидесятидевятилетнего возраста и, подобно многим его предшественникам[275], мучился постоянными болями из-за подагры. Он был интеллектуалом и ученым, который в прежние дни, подобно кардиналу Лоренцо Корсини, содержал салон в Палаццо Памфили на пьяцца Навона; однако за первые два года после вступления на папский престол у него настолько испортилось зрение, что он мог подписывать бумаги только в том случае, если его руки клали прямо туда, где надо было расписываться, и к августу 1736 года имперский посол граф Гаррах писал: «Он почти утратил свою удивительную память, которой когда-то обладал, а сам он стал столь бледен, что есть основания опасаться, не умрет ли он в течение этого года».

С другой стороны, папа Климент полностью сохранил свою юношескую энергию, и его действия отнюдь не были безуспешными. Он продемонстрировал жесткость и быстроту в деле Коши; в решительной попытке оживить папские финансы он возобновил государственную лотерею, которую Бенедикт XIII запретил, и одобрил выпуск бумажных денег. Понтифик также сделал свободным порт Анконы и аннулировал некоторые наиболее неуместные проявления великодушия со стороны Бенедикта. Однако хотя все эти меры принесли определенную пользу, они не смогли уменьшить огромное бремя долгов.

Более того, экономика папского государства продолжала клониться к упадку, то же можно сказать и о международном престиже папства. Когда в 1731 году, не оставив мужского потомства, скончался герцог Пармы и Пьяченцы Антонио Франческо Фарнезе и Карл VI вновь объявил о своем суверенитете над герцогством, он просто не обратил внимания на последовавшие протесты со стороны Климента. Подобное же бессилие папства обнаружилось спустя год, когда герцогство передали дону Карлосу, сыну испанского короля Филиппа V и его ужасной жены-итальянки Елизаветы Фарнезе[276]. В 1732 году дон Карлос, который благодаря матери был куда больше итальянцем, нежели испанцем, официально принял титул герцога Пармского и великого князя Тосканы. Позднее, в том же самом году папского нунция изгнали из Венеции. В 1733 году французы блокировали Авиньон, который в то время все еще оставался под папским контролем. Весной 1734 года папа наблюдал с бессильной яростью, как дон Карлос при поддержке Людовика XV двинулся на юг через Папскую область и с триумфом вступил в Неаполь. А к концу лета, несмотря на определенное сопротивление, которое оказали ему цитадели Мессины, Трапани и Сиракуз, он овладел всей Сицилией. В 1735 году князь уступил Парму империи в обмен на признание его королем Неаполя, а в 1736 году Испания и Неаполь разорвали дипломатические отношения со Святым престолом. Чтобы восстановить их, Клименту пришлось без всяких условий осуществить акт инвеституры в отношении дона Карлоса как неаполитанского короля.

Тем временем здоровье папы подавало все больше поводов для беспокойства. Его страдания увеличились из-за проблем с грыжей и мочевым пузырем. 28 января 1740 года он попросил совершить над ним последние обряды и 6 февраля скончался в возрасте восьмидесяти четырех лет. Учитывая то, какие мучения приходилось ему выносить, нельзя не удивляться его энергии, которая не покидала его почти до самого конца, и если столько его дипломатических инициатив потерпели фиаско, едва ли ответственность за это стоит возлагать на него. Обстоятельства были против него. Благодаря состоянию своей фамилии и доходам от лотереи он оставил Рим богаче и красивее, нежели принял его, — он возвел Музей античной скульптуры на Капитолии (первый общественный музей древностей в Европе), украсил собор Иоанна Латеранского фасадом и роскошной капеллой Кор-сини (и то и другое спроектировал Алессандро Галилеи), обустроил пьяцца ди Треви и поручил Николе Сальви соорудить знаменитый фонтан Треви[277]. Он также расширил и значительно пополнил Ватиканскую библиотеку, подарив ей примерно 200 этрусских ваз и более 300 античных медальонов. По меркам XVIII столетия это был впечатляющий рекорд.

* * *

Конклав, состоявшийся после смерти Климента XII, продлился более шести месяцев — самая большая продолжительность со времен Великой схизмы. В конце концов выбор остановился на совершенно неожиданной компромиссной кандидатуре — болонце Просперо Лоренцо Ламбертини. «Если вы хотите святого, берите Гутти; если государственного мужа — Альдовранди; если доброго малого, то меня», — пошутил он, как говорят, в последние дни конклава. Очевидно, кардиналы захотели доброго малого; Ламбертини был избран должным порядком и принял имя Бенедикта XIV (1740-1758) в честь папы, который ввел его в состав Священной коллегии. Он оправдал ожидания. Высокообразованный теолог, знаток церковного права, автор сочинения, до сих пор являющегося образцовым трудом по канонизации, он также был общительным и доступным, не лез за словом в карман и обладал отличным чувством юмора. Он больше всего любил запросто бродить по Риму, дружески беседуя с прохожими; для него не было ничего необычного в таком, например, что когда в 1744 году неаполитанский король наносил визит в Рим, он принял его не во дворце на Квиринале, а в соседней с ним кофейне[278].

Однако за внешней беззаботностью и обаянием скрывались серьезность и неутомимое усердие. Своей задачей Бенедикт XIV считал восстановление достоинства и влияния Святого престола, несмотря на то что на дворе стоял уже XVIII век. Однако всего через два месяца после принятия сана начался первый и крупнейший кризис за время его понтификата: в октябре 1740 года скончался император Карл VI. Карл позаботился о том, чтобы получить официальные гарантии от ведущих европейских держав в том, что они будут уважать права его двадцатитрехлетней дочери Марии Терезии на ее наследственную корону, если не империю, где монарха выбирали[279]. Папа и Венецианская республика, Англия и Голландия охотно согласились, Людовик XV, хотя не хотел уступать, все же был настроен дружелюбно и миролюбиво, тогда новый король Пруссии Фридрих II, позднее известный как Великий, даже обещал военную помощь, если она потребуется. Как вскоре выяснилось, он кривил душой. Мария Терезия еще не знала, что всего через два месяца, 16 декабря 1740 года, 30-тысячная прусская армия вторгнется в имперскую провинцию Силезию. Война за австрийское наследство началась.

Тело Карла еще не остыло, а Елизавета Фарнезе уже вынудила своего податливого мужа Филиппа V заявить претензии на все наследственные владения Габсбургов. Основания для них были шаткими, и она знала это. Ей нужны были земли в Италии, и у нее сразу появился союзник — ее сын дон Карлос, на этот момент король Неаполитанский Карл VII. За две недели часть испанской армии пересекла Пиренеи и проследовала с разрешения Людовика XV через Лангедок и Прованс; тем временем испанский герцог Монтемар, отплыв с другими армейскими частями к Орбетелло (близ нынешнего Порто-Эрколе), соединился с неаполитанскими войсками. В этот момент король Карл Эммануил Сардинский решил действовать заодно с Марией Терезией, так что теперь Австрия и Сардиния действовали вместе против двух королевств, которыми правили монархи из династии Бурбонов. У них нашлись и другие союзники: в августе 1742 года британская эскадра под командованием шестидесятилетнего адмирала Томаса Мэтьюза появилась в виду Неаполя и стала угрожать обстрелом города, если король Карл не выйдет из коалиции Бурбонов. Угроза подействовала; теперь Мэтьюз повернул эскадру против французских и испанских кораблей и перерезал морские коммуникации между Неаполем и Испанией.

В течение всего этого периода Святой престол занимал неопределенную позицию. Несмотря на все предшествующие гарантии с его стороны, папа откладывал официальное признание наследственных прав Марии Терезии до самого конца 1740 года. С другой стороны, империя оставалась государством, где правителя выбирали. Налицо было два серьезных кандидата: муж Марии Терезии герцог Лотарингский Франциск III и курфюрст Карл Альберт Баварский. Бенедикт втайне симпатизировал Карлу Альберту; поскольку Франциск уже был великим герцогом Тосканским[280] под именем Франческо II, его избрание привело бы к тому, что империя вышла бы на границы Папской области. Однако Бенедикт дал подробные инструкции своему легату во Франкфурте, где должны были проходить выборы, не проявлять свою позицию, но поддерживать кандидата, который мог и хотел бы защищать интересы церкви.

Когда 24 января 1742 года Карла Альберта единодушно избрали императором под именем Карла VII и через три недели состоялась его коронация, Бенедикт поспешил признать его. Мария Терезия со своей стороны проявила всю силу духа, на какую была способна, объявила выборы недействительными и отправила свою армию в Баварию. 13 февраля она вступила в Мюнхен, а в августе разгневанная королева объявила о конфискации всех церковных владений в Австрии. К этому времени Папскую область наводнили испанские, французские и неаполитанские войска. Понтификат Бенедикта XIV начался плохо.

Облегчением почти для всех, и не в последнюю очередь для папы, которого новый император сильно разочаровал, стала смерть Карла VII 20 января 1745 года в результате непродолжительной болезни, меньше чем через три года после его коронации. На сей раз сомнений в том, кто будет преемником, не возникало, и Великий герцог Тосканский был в октябре коронован с соблюдением всех церемоний и стал императором под именем Франца I Стефана. Несмотря на сильное давление со стороны Франции и Испании и подозрения, которые он испытывал сам, папа признал его. Однако оставались некоторые нерешенные вопросы. Прошел почти целый год, прежде чем Франц I Стефан совершил акт повиновения; однако путь для восстановления отношений был свободен, и обмен дипломатическими представителями совершился должным порядком.

Когда наконец через восемь лет война завершилась в 1748 году мирным договором в Экс-ла-Шапель, единственным настоящим победителем в ней оказался Фридрих Прусский, который, собственно, и развязал ее. Карл Эммануил удержал за собой Савойю и Ниццу; герцогство Парма и Пьяченца после двенадцати лет пребывания в составе империи перешло в руки младшего брата Карла III Филиппа Бурбона[281], который, таким образом, стал основателем династии пармских Бурбонов, существующей до сих пор. Мужа Марии Терезии официально признали в качестве императора Франца I Стефана. Многие люди наверняка считали, что война за австрийское наследство не стоила понесенных жертв.