1 Феномен экзархата Московской Патриархии в Прибалтике

1

Феномен экзархата Московской Патриархии в Прибалтике

Религиозная ситуация в различных регионах оккупированной части СССР, как и германская церковная политика в них, при наличии основных общих черт все же отличалась определенным своеобразием. Поэтому следует подробно рассмотреть ее на отдельных территориях. По-своему уникальной являлась ситуация в Прибалтике и на Северо-Западе России. Это был единственный регион, где сохранился и даже вырос экзархат Московской Патриархии во главе с митрополитом Сергием (Воскресенским).

Прибалтийские республики Литва, Латвия и Эстония только в июле 1940 г., после занятия их советскими войсками, вошли в состав СССР. На их территории проживало 510 000 православных, объединенных в 400 приходов (в Латвии 164, Эстонии 164 и Литве 72), имелось 6 монастырей. Но только Литовская Церковь, которой в 1924–1940 гг. управлял митрополит Елевферий (Богоявленский) оставалась к 1940 г. в юрисдикции Московской Патриархии. Эстонская же Православная Церковь в 1923 г., а Латвийская в 1936 г. были приняты в юрисдикцию Константинопольского патриарха. Так как это было сделано без канонического отпуска Московской Патриархии, последняя никогда не признавала законность данного акта. В августе 1940 г. Синод, а затем и глава Латвийской Церкви митрополит Августин (Петерсон) под давлением значительной части мирян и духовенства ходатайствовали о воссоединении с Русской Церковью. В том же месяце с подобным ходатайством обратился и глава Эстонской Церкви митрополит Александр (Паулус). В конце 1940 г. в Прибалтику в качестве полномочного представителя Патриархии выехал архиепископ Сергий (Воскресенский). Сначала главой православных приходов Латвии и Эстонии был назначен митрополит Елевферий, но 1 января 1941 г. он скончался, и новым митрополитом Литовским, а с 24 марта 1941 г. и экзархом всей Прибалтики стал архиеп. Сергий. 28 марта 1941 г. митрополиты Августин и Александр в кафедральном соборе Москвы публично принесли покаяния в грехе раскола и были приняты в литургическое общение[682].

Владыка Сергий не эвакуировался при приближении германских войск, а остался в Риге. Существуют самые различные версии, объясняющие этот поступок. Русский эмигрантский историк В.И. Алексеев полагал, что экзарх вследствие своих антикоммунистических убеждений накануне вступления немцев в город спрятался в подвале собора и не был найден там секретарем — приставленным к нему «агентом НКВД», позднее расстрелянным за эту неудачу[683]. Согласно гораздо более аргументированному предположению профессора Д.В. Поспеловского, митрополит Сергий стремился подготовить почву Местоблюстителю и Московскому церковному управлению на случай, если немцы победят или, по крайней мере, захватят Москву, чтобы сохранить епископат в новых условиях, а также предотвратить юрисдикционный хаос[684]. Нельзя полностью сбрасывать со счетов и свидетельство Э.И. Лисавцева о том, что экзарх специально был оставлен органами НКВД в Риге, но почти сразу же на долгий период утратил связь с советским подпольем[685].

Действительно, некоторые священнослужители Русской Церкви, оставшиеся на оккупированной территории, использовались советской разведкой. Так, один из ее руководителей, П.А. Судоплатов, совсем недавно писал: «Уместно отметить и роль разведки НКВД в противодействии сотрудничеству немецких властей с частью деятелей православной церкви на Псковщине и Украине. При содействии одного из лидеров в 30-х годах „обновленческой“ церкви житомирского епископа Ратмирова и блюстителя патриаршего престола митрополита Сергия нам удалось внедрить наших оперативных работников В.М. Иванова и И.И. Михеева в круги церковников, сотрудничавших с немцами на оккупированной территории. При этом Михеев успешно освоился в профессии священнослужителя». От него поступала информация в основном о «патриотическом настрое церковных кругов»[686]. Возможно, и экзарх имел определенные контакты с советской разведкой. Во всяком случае, представляется вероятным, что он остался в Риге с санкции Патриаршего Местоблюстителя. Это подтверждается их близкими личными отношениями и обдуманным, энергичным характером действий митрополита Сергия (Воскресенского) в первые месяцы после начала оккупации.

Ему сразу же пришлось столкнуться с серьезными проблемами. Вскоре после захвата Риги митрополит Августин (Петерсон) объявил прежний Синод действующим и 20 июля направил германским властям просьбу о разрешении восстановления автономной Латвийской Православной Церкви под юрисдикцией Константинопольского патриарха и выдворении из Латвии «большевистского ставленника», «агента ЧК», экзарха митрополита Сергия. Подобным образом события развивались и в Эстонии. 8 июля германские войска вошли в г. Печоры, а уже 17 июля настоятель местного эстонского православного прихода Петр Пякхель издал циркуляр, называя себя в нем благочинным Печорского округа, поставленным новыми гражданскими и военными властями и требуя прекратить на богослужениях поминовения экзарха и возносить только имя митрополита Таллинского Александра (Паулуса) с титулом всея Эстонии. После взятия немцами Таллина, 28 августа он ездил к митр. Александру и узаконил свое благочиние, а позднее был хиротонисан в сан епископа. Митрополит Таллинский 14 октября 1941 г. также объявил себя «ответственным главой Церкви»[687].

В первый же день оккупации Риги, 1 июля 1941 г., митрополит Сергий был арестован, но через 4 дня освобожден на поруки. Существуют свидетельства, что уже во время этого ареста он не без успеха убеждал германские власти, что для них политически выгоднее примириться с поминовением главы Московской Патриархии, чем содействовать возвращению Латвийской и Эстонской Церквей в юрисдикцию Вселенского патриарха, экзарх которого находился в это время в Лондоне и имел тесные связи с правительством Великобритании. После освобождения экзарх Прибалтики собрал духовенство Риги в Троице-Сергиевом монастыре и объявил, что остается «послушником митрополита Сергия (Страгородского)»[688], т. е. Патриаршего Местоблюстителя в Москве.

В то же время владыка Сергий с самого начала оккупации занял антикоммунистическую позицию. Уже в сообщении оперативной группы А полиции безопасности и СД от 11 июля 1941 г. говорилось, что он выразил готовность опубликовать воззвание к верующим России, направленное против коммунизма, и составил его проект[689]. Это способствовало тому, что сначала военная, а затем и гражданская германская администрация в Прибалтике не ликвидировала сразу же экзархат Московской Патриархии, а позволила ему временно остаться существовать до окончательного выяснения ситуации.

Избрав наступательную тактику в отношениях с ведомствами Третьего рейха, митрополит Сергий придерживался ее и в дальнейшем, предлагая один план своей деятельности за другим. Так, в сводке СД от 27 сентября 1941 г. сообщалось, что националистические латвийские круги настаивают на обязательном и срочном отстранении экзарха. А тот со своей стороны день ото дня увеличивает активность и пытается привнести в руководящие германские органы свои далекоидущие планы, касающиеся Православных Церквей Балтийских стран и даже всей России и сводящиеся, по всей вероятности, «к панславянской идее». При этом СД занималось расследованием прошлой деятельности митр. Сергия и имело серьезные подозрения, что он «состоял на службе большевистских политических органов»[690].

В архивах сохранился обширный меморандум «Заметки о положении Православной Церкви в Остланде», написанный экзархом 12 ноября 1941 г. для германских ведомств с целью доказать, что переход Латвии и Эстонии под церковную власть Константинополя не в их интересах. Митрополит Сергий убеждал сохранить каноническое подчинение Православной Церкви в Прибалтике Московской Патриархии и заявлял, что она никогда не примирялась с безбожной властью, подчинившись ей только внешне, и поэтому он имеет моральное право призвать русский народ к восстанию. Экзарх призывал не дробить Церковь на части по национальному и территориальному признаку и предупреждал, что всякое вмешательство немцев в церковное управление будет использовано советской пропагандой как доказательство порабощения Церкви оккупационными властями:

«В Латвии и Эстонии создались маленькие, но очень активные группы православных политиков, которые прежде как светские члены так называемых синодов играли ведущую роль в соответствующих церквах и которые теперь стремятся снова захватить власть. Также, к сожалению, оба политиканствующих митрополита, Августин Рижский и Александр Ревельский, присоединились к этим группам. Остальные епископы и значительно превышающее большинство священников и мирян стоят далеко от этих групп, а часто настроены в отношении их и враждебно… С точки зрения церковно-политической было бы правильно положить в основу церковного порядка следующие принципы: 1) Принцип единства. — Было бы странно, если бы в Остланде существовали четыре рядом стоящие православные церкви — Белорусская, Литовская, Латвийская и Эстонская. Три последние уже объединены в экзархате. Стоило бы экзархат связать с белорусскими епископствами в более высокую единицу… 2) Принцип канонической законности. — Чтобы избежать теперь и в будущем неизбежно следующих за схизмой ссор, православная церковь в Остланде должна пока оставаться в рамках российской патриархии… 3) Принцип автономии… 4) Принцип церковного единоначалия…»[691].

В образованный указом Гитлера от 17 июля 1941 г. рейхскомиссариат «Остланд» (РКО) во главе с Хенрихом Лозе вошли 4 генерал-бецирка — Литва, Латвия, Эстония, Белоруссия, и митр. Сергий неоднократно пытался непосредственно участвовать в жизнедеятельности Белорусской Церкви. Однако все эти попытки были строжайшим образом пресечены немцами.

Некоторое время будущее экзархата оставалось неопределенным. Чиновники центрального аппарата Министерства занятых восточных территорий (РМО), исходя из своей концепции максимально возможного раздробления и ослабления Русской Церкви, выступали за его ликвидацию. В начале сентября на целый месяц в Прибалтику лично приехал руководитель группы религиозной политики этого министерства К. Розенфельдер, который посетил Таллин (Ревель), Псков, Ригу, Тарту (Дерпт), Каунас (Ковно), Вильнюс (Вильно) и Псково-Печерский монастырь, где его интересовали древние сокровища, библиотека и архив обители. Розенфельдер встречался с митрополитом Сергием, несколькими православными священниками, а также вел переговоры с офицерами СД, курировавшими религиозные вопросы в Прибалтике. По итогам поездки он написал своему начальству три докладные записки с конкретными предложениями относительно проведения церковной политики в «Остланде».

Из них видно, что Розенфельдера, рассчитывавшего увидеть на бывшей советской территории воспитанное в атеизме население, неприятно удивила высокая религиозность последнего: «Православная церковь ощущает себя больше чем когда-либо заботящейся о народе. Также по моим сегодняшним наблюдениям и впечатлениям во время моей поездки в Остланд сформировалось представление, что церковь и христианство на Востоке после исчезновения большевизма переживают новый подъем». Относительно РПЦЗ руководитель группы религиозной политики считал, что она должна исчезнуть, по возможности, путем вхождения в сохранившуюся в России Церковь. Его точка зрения отрицательного отношения к РПЦЗ совпадала с позицией СД: «Прежде всего, в СД негативно указывают на возможный приход на Восток православного архиерея в Германии — епископа Серафима». Интересен в связи с этим цитируемый отзыв о РПЦЗ экзарха Сергия: «Он сказал, что примирение противоречий между эмигрантской церковью и церковью митрополита Сергия в Москве является его задачей, и он уже предпринял некоторые шаги в этом направлении»[692].

В докладной записке от 7 октября Розенфельдер высказал следующие предложения: «1) Осторожность по отношению к эмигрантской церкви. 2) По возможности препятствовать православной церкви в России воздвигать Московский Патриархат в качестве общего церковного центра на Востоке. Поддержка возникновения автокефальных церквей в отдельных рейхскомиссариатах. 3) Представителя Московской церкви в Остланде экзарха Сергия насколько возможно быстро удалить из Остланда, чтобы совершенно исключить влияние русского народа в Остланде. СД первоначально собирается выслать экзарха в Ковно. Данная точка зрения состоит в том, чтобы хотя и удалить экзарха от главного места событий в Остланде, но не упускать его совершенно из поля зрения из-за очень ценной информации, которую от него получают о Московской церкви…»[693]

В этом пункте мнение Розенфельдера о необходимости полного удаления митрополита Сергия и ликвидации экзархата отличалось от точки зрения СД. В записи переговоров руководителя группы религиозной политики с оберштурмфюрером СС Либрамом, отвечающим в оперативной команде «Остланд» СД за Православную Церковь, 8 сентября в Риге сообщалось мнение последнего о необходимости в какой-нибудь форме оставить Русскую Православную Церковь, «чтобы не создавалось опасного вакуума»[694].

Негативно относились к экзархату и другие чиновники РМО. Например, его представитель при группе армий «Север» 9 декабря 1941 г. писал руководителю главного отдела политики министерства Лейббрандту: «Назначенный в советский период в Ригу московскими властителями экзарх Сергий был оставлен на своей должности военной администрацией и также пришедшим затем гражданским управлением в результате, по-моему, ошибочного мнения, что эту церковь можно было бы использовать в борьбе против большевизма… Мы скорее должны приветствовать сопротивление эстонцев [Сергию]. По-моему, для нас является важным тот факт, что с созданием охватывающих обширные территории церковных организаций в дальнейшем возникает фронт против немцев. Эта опасность существует, если мы допустим или, может быть, даже поддержим церковные организации выше рамок прихода. Тогда через некоторое время мы окажемся перед фактом, что в различных рейхс- или генерал-комиссариатах существуют утвердившиеся церковные организации, которые имеют естественные намерения расширить свою власть, вспоминая о времени, когда православная церковь полностью господствовала во всей частной и общественной жизни народов восточного пространства». При этом представитель РМО полагал, что его точка зрения согласуется с направляющей линией министерства — «коричневая папка, страница 29, абзац IV» и «экземпляр № 10, Остланд, страница 2 и З»[695].

Экзарху уже в начале июля удалось установить контакт с командованием группы армий «Север» и сделать предложение направить миссионеров в занятые российские области. В середине августа со стороны соответствующих служб вермахта было получено разрешение на создание «Православной миссии в освобожденных областях России». В целом германская военная администрация проявляла гораздо более терпимый подход к Русской Церкви, чем гражданская.

Организация миссионерской работы на Северо-Западе России стала главным в деятельности митрополита Сергия в годы войны. Он взял на себя попечение о религиозных нуждах православного населения областей, прилегавших к экзархату, вполне законно, так как митрополит Ленинградский Алексий (Симанский) оказался в блокированном Ленинграде: «Мы почли долгом своим на время принять эту территорию под свое архипастырское покровительство, — писал в 1942 г. экзарх, — чтобы немедленно приступить на ней к восстановлению церковной жизни, и для этой цели направили туда миссионеров из экзархата, духовенство которого большевики, за короткое время своего владычества в прибалтийских странах, не успели полностью уничтожить»[696].

Посылая священников в районы Ленинградской области, владыка Сергий давал им определенные указания поминать на богослужениях митрополита Алексия и не включал местные приходы в свой экзархат. Деятельность так называемой Псковской миссии будет подробно освещена в следующем параграфе. Именно указанная миссионерская работа являлась одной из основных причин сохранения экзархата, так как в этом проявило заинтересованность командование группы армий «Север».

Под давлением Восточного министерства митр. Сергий был все же выслан из Риги в Литву. 23 февраля 1942 г. рейхскомиссар Лозе отправил митрополиту предписание к 5 марту 1942 г. выехать в Вильно (Вильнюс). Одновременно руководство православными приходами в Латвии было передано викарию экзарха епископу Мадонскому Александру (Витол)[697]. Таким образом, экзархат формально не был ликвидирован и митр. Сергий продолжал негласно возглавлять православную церковную жизнь во всей Прибалтике.

В Латвии около 70 % православных верующих составляли русские, и митрополита Августина поддержали немногие. Митрополит Сергий 24 февраля 1942 г. уволил пытавшегося отколоться архиерея за штат, а 15 июня наложил на него церковный запрет, хотя полного формального разрыва не было. Нового раскола в Латвии так и не произошло. Церковную ситуацию в этом генерал-бецирке в начале 1942 г. хорошо передают сообщения оперативных команд полиции безопасности и СД. В одном из них, от 2 февраля, говорится, что на стороне митр. Августина только 2 священника, большинство же представителей духовенства осуществленным разрешением балтийской схизмы полностью довольно и склонность этих священников к их русским соплеменникам, а также заинтересованное участие в судьбе военнопленных очевидно. В другом сообщении от 24 апреля 1942 г. указывалось: «Благодаря миролюбивым рукам епископа Александра Мадонского состояние внутри православной церкви нормализуется. Лишь маленькое меньшинство сторонников Августина все еще пытается выйти на передний план и при этом во всем поддерживается националистическими латвийскими кругами. Большинство русских верующих и также спокойно настроенные латвийско-православные круги сегодняшним развитием очень довольны»[698].

Восточное министерство вплоть до лета 1942 г. оставалось на своих прежних непримиримых позициях. Так, 16 мая 1942 г. его глава — А. Розенберг в своей речи перед генерал- и гебитскомиссарами в Риге заявил: «Русская православная церковь была политическим инструментом власти царизма и теперь наша политическая задача состоит в том, чтобы там, где существовала русская церковь, образовать другие церковные формы. В любом случае мы будем препятствовать, чтобы великорусская православная церковь господствовала над всеми народностями… Следовало бы, далее, обдумать введение латинского шрифта вместо русского. Поэтому также целесообразно, если какие-то церкви останутся по возможности ограниченными областью одного генералкомиссара… Для Эстонии и Латвии тоже является целесообразным, чтобы у них были свои собственные национальные церкви»[699].

В аналитической записке ведомства Розенберга, предположительно датируемой началом июня, эта оценка проблемы православия в Прибалтике выражена еще яснее: «Православная церковь была привнесена в Эстонию и Латвию посредством насилия и хитростью царизма и еще сегодня представляет опору чужеземного русского влияния. Поэтому с православием необходимо бороться и в конечном итоге устранить его»[700].

Однако вскоре, под давлением командования вермахта, прибалтийских служб СД и руководства рейхскомиссариата «Остланд», РМО было вынуждено отложить реализацию своих планов полной ликвидации православия в Прибалтике до конца войны.

18 июля 1942 г. в канцелярии Лейббрандта состоялось совещание, на котором он заявил, что полное разделение верующих по национальному признаку в Прибалтике не предусматривается. Православные Церкви в Эстонии, Латвии и Литве, являясь русскими культурными учреждениями, должны оставаться именно русскими и как чуждые концепции жизненного пространства в дальнейшем будут перемещены в планируемый «рейхскомиссариат Москва». В Белоруссии же, наоборот, следует предохранять Православную Церковь от русского влияния[701]. Таким образом, в случае победы Германии все православные верующие Прибалтики, в том числе эстонцы, латыши и литовцы, были бы выселены на восток.

Об этом же говорилось в циркулярном письме рейхскомиссара «Остланд» от 19 июня: «Напротив, экзархат православной церкви в прибалтийских генерал-бецирках должен остаться. Православная церковь должна рассматриваться в прибалтийских генерал-бецирках в качестве чужеродной организации. В подходящее время она будет удалена из прибалтийского пространства на восток. Именно для того, чтобы ясно показать прибалтийским народам, что принадлежность к православной церкви находится в противоречии с их включением в европейскую культуру, является желательным оставление в этой церкви русского руководителя. Необходимо постепенно, но целеустремленно добиваться, чтобы представители прибалтийских народов выбывали из православной церкви. Это, однако, ни в коем случае не будет достигнуто, если окажется допущено образование собственных Эстонской и Латвийской православных церквей и их отделение от православных русских… Кроме того, дать православной церкви в Прибалтийских генерал-бецирках возможность продолжить оттуда свою пропагандистскую работу в областях группы армий „Север“»[702].

В результате временное существование экзархата было официально разрешено, и митрополит Сергий смог вернуться в Ригу. В Латвии он никакой серьезной оппозиции не встретил, митрополит Августин (Петерсон) остался почти в полном одиночестве (при этом германская администрация старалась различными способами удалить 50 000 латышей из Православной Церкви).

Иначе дело обстояло в Эстонии, где русские приходы составляли лишь 25 %. Там уже много месяцев шла открытая и упорная борьба. Еще 14 октября 1941 г. митрополит Александр заявил, что он «был признан государственной властью единственным главой Эстонской Церкви», и угрожал привлечением не подчинившихся ему к ответственности. Действительно, митрополита активно поддерживали созданные под эгидой германских местные эстонские органы управления, которые развернули целую кампанию угроз и репрессий против русских священников и мирян. Подобными методами значительную часть из них временно удалось запугать и заставить молчать. Только русским приходам и монастырю в Печорском районе удалось остаться в составе экзархата Московской Патриархии. Кроме того, о своей верности митрополиту Сергию заявил епископ Нарвский Павел (Дмитровский), но его лишили возможности управления почти всеми прежде подчиняющимися ему приходами. Владыка неоднократно резко протестовал, но ситуация не менялась. Экзарх в свою очередь тоже протестовал против действий митрополита Александра и подал заявление германским органам власти с просьбой не препятствовать воссоединению Эстонского епископата с экзархатом и запретить вмешательство в это дело местной эстонской администрации. Его усилия долгое время также оставались безуспешными[703].

Такое положение сохранялось до конца лета. 23 июля 1942 г. Синод Апостольской Православной Церкви Эстонии постановил, что она остается в юрисдикции Константинопольского патриарха и в границах прежнего эстонского государства. Из 10 священнослужителей, участвовавших в заседании Синода, не было ни одного русского. В докладной записке «Православная церковь в Остланде» от 6 июля 1942 г., написанной руководителем особого штаба X главной рабочей группы «Остланд» оперативного штаба Розенберга В. Холлбергом (Тарту), говорилось, что борьба в Эстонии должна будет, вероятно, в конце концов свестись к разгрому русской части Православной Церкви: «О многом говорит уже то, что ситуацию характеризуют как национальное преследование русских внутри православной церкви руководителем этой церкви. Известие об этом перешагнуло границы Остланда и производит очень нежелательное впечатление на население освобожденных от большевиков областей России»[704].

Ободренное возвращением экзарха в Ригу русское духовенство Эстонии усилило свое сопротивление. 19 июня 1942 г. большинство священников Печорского благочиния официально отреклись от митрополита Александра, который был назван схизматиком. Это решение и просьбу о подчинении епископу Павлу они передали состоявшемуся 23 июля в Риге архиерейскому совещанию экзархата. Совещание направило митрополиту Александру письмо с призывом одуматься, признать свою вину и положить конец церковному беспорядку. Одновременно епископу Павлу, вошедшему в непосредственное подчинение экзарха, было поручено руководство всеми русскими приходами в Эстонии.

Выполнить это оказалось очень непросто. Несколько священников, признавших владыку, были арестованы эстонской политической полицией и посажены в тюрьму. 25 августа епископ Павел писал Холлбергу: «Моя задача состоит теперь в том, чтобы все существующие в Эстонии русские общины объединить и собрать в Нарвской епархии. Однако эту задачу осуществить нелегко, так как митрополит Александр своими незаконными распоряжениями вторгся в жизнь общин моей епархии и при пособничестве его доверенных лиц порой прибегает к акциям совсем нецерковного характера… Было бы хорошо, если бы мы — русские могли устроить епархиальное собрание, в результате чего собрались бы представители всех общин для выяснения всех волнующих нас вопросов. Но едва ли можно надеяться, что органы власти в настоящее время допустят такое собрание»[705].

Оценка действий митрополита Александра, данная преосв. Павлом, была вполне справедлива. Так, 24 августа митрополит обратился к первому ландесдиректору (руководителю подобранного немцами эстонского национального комитета) X. Мее с жалобой «на назначенного большевиками экзарха Сергия, который с большевистских времен враждебным образом действий препятствует нормальному развитию и порядку нашей церкви». Кляузный тон этого письма-доноса, переполненного заверениями в преданности Третьему рейху, сильно отличался от спокойного, выдержанного тона процитированного выше письма Нарвского епископа. В итоге еп. Павел был вызван в Таллин, где Мее лично выразил ему свое явное неудовольствие[706].

Холлберг же, наоборот, считал, что ситуация в Эстонии складывается не лучшим образом, и поддержал епископа. 4–5 сентября он отправил в главную рабочую группу «Остланд» и ведомство рейхскомиссара Лозе свои докладные записки, в которых предлагал разрешить епархиальное собрание русских священников, правда, без участия мирян. Главное же его предложение сводилось к проведению срочного разделения эстонских и русских приходов. Первые должны были оставаться под руководством митрополита Александра, а вторые управляться епископом Павлом и подчиняться экзарху. Холлберг подверг резкой критике письмо Таллинского митрополита от 24 августа, в частности, заметив: «Утверждение, что экзарх митрополит Сергий был назначен в интересах большевиков, является ничем не доказанными нападками и относится к категории доносов, подобных тем, которые неоднократно поступали на экзарха в рейхскомиссариат и были оставлены без внимания»[707].

Предложение Холлберга совпало с мнением X. Лозе, и вскоре германские власти выпустили инструкцию, в которой указывалось, что духовенству и приходам дается свобода выбора — войти ли в Эстонскую епархию митрополита Александра или русскую епископа Павла. Выбор этот должен происходить без давления, но целям германской политики более отвечает регистрация православных приходов в экзархате. Было решено, что митрополиты Александр и Августин должны именоваться соответственно Ревельским и Рижским, а не Эстонские и Латвийским, так как митрополитом всех прибалтийских генерал-бецирков является Сергий[708].

Эстонская проблема вновь обсуждалась на архиерейской конференции в Риге 2–6 ноября 1942 г. В итоге 5 ноября экзарх издал указ о запрещении в священнослужении митрополита Александра, передаче его дела на суд Архиерейского Собора и отстранил митрополита от управления Эстонской епархией. Описывая эти события в своем докладе начальству от 23 ноября, Холлберг подчеркивал: «Русские общины уже некоторое время охотно подчинялись каноническому порядку после того, как с осени 1941 по лето 1942 г. им в этом препятствовали терроризирование и устроенная митрополитом Александром смута. Теперь они образуют Нарвское епископство, которое охватывает все русские общины в Эстонии… Оба монастыря — Печерский и Пюхтицкий подчиняются непосредственно экзарху». При этом Холлберг опасался, что некоторые эстонские приходы после запрещения в священнослужении митрополита Александра последуют за канонической церковью. Он считал, что такие явления допустить нельзя: «Подобные общины должны были бы затем присоединиться к русскому епископству, и поэтому снова возникла бы опасность образования ими инородного тела в русской православной церкви, что должно быть признано совершенно нежелательным… С целью удаления русских из прибалтийского пространства, в котором они представляют полностью инородное тело, целесообразным представляется теперь очистить русскую православную церковь от эстонцев». Исключение делалось только для родственной эстонцам православной народности сеты, насчитывавшей 10 000 человек, так как они считались русифицированными и могли ухудшить в расовом плане «германизированных эстонцев»[709].

Таким образом, нацистские ведомства, не желая вступать в конфликт с местными органами управления, сделали для Эстонии исключение, позволив существовать там национальной Православной Церкви, но при условии полного очищения ее от русских общин. Следует отметить, что опасение Холлберга насчет возможности перехода отдельных эстонских приходов к епископу Павлу не были беспочвенными. Так, в сообщении полиции безопасности и СД от 26 июня 1942 г. говорилось: «На острове Эзель было установлено, что отдельные грекоправославные священники ведут пропаганду о том, что эстонский народ должен идти вместе с русским. Бог заберет плеть и меч из рук Гитлера»[710].

Помимо враждебной позиции Восточного министерства и конфликтов с эстонскими националистами, еще одной проблемой, с которой столкнулся экзарх, было запрещение духовного окормления советских военнопленных. В первые месяцы войны местная администрация в Прибалтике по своему усмотрению разрешила проводить православные богослужения в лагерях. Яркие свидетельства о них оставил протоиерей Георгий Бенигсен: «Мы делаем все возможное, чтобы проникнуть к военнопленным и в Россию. Наконец удается первое. То, что мы видим, ужасно! Десятки тысяч, сотни тысяч истощенных, замученных, оборванных, босых, голодных — не людей, а комков голых нервов… Нам с огромными трудностями удалось организовать богослужения в лагерях военнопленных в Риге. Это были самые страшные литургии в моей жизни… Кончается литургия. Подходят целовать крест, целуют руку священника, целуют его ризы, стараются, несмотря на строжайшее запрещение, шепнуть несколько слов, передать записку с адресом, с просьбой разыскать близких. А немцы начинают зверствовать в открытую. Страшные расстрелы евреев. Аресты „инакомыслящих“. И колоссальных масштабов систематическое, продуманное уничтожение русской живой силы — военнопленных»[711].

Эти воспоминания подтверждаются и другими свидетельствами. В сообщении полиции безопасности и СД от 21 сентября 1942 г. говорилось, что небольшое количество богослужений, которое было проведено в прибалтийских лагерях военнопленных, произвело огромное впечатление на красноармейцев: «Многие тысячи их исповедовались и причащались, плакали и молились, стояли совершенно тихо и неподвижно, как в потрясении, и благодарили после богослужения священников трогательными словами. Точно такие же явления можно было наблюдать в лазаретах для военнопленных, когда священники еще могли посещать их»[712].

В берлинской газете «Новое Слово» даже сообщалось, что 31 августа 1941 г. в рижском православном соборе состоялось специальное богослужение для русских военнопленных, на котором присутствовало 5000 человек, причем пел церковный хор из 35 военнопленных[713].

Но это, вероятно, было одним из немногих исключений. Уже в 1942 г. в соответствии с общей направляющей линией богослужения для военнопленных в Прибалтике были запрещены. Неоднократные попытки экзарха изменить ситуацию не увенчались успехом. Например, 21 февраля 1944 г. ведомство шефа полиции безопасности сообщало Министерству иностранных дел в ответ на его запросы от 29 июля и 21 сентября 1943 г., что последнее пришедшее в верховное командование вермахта заявление о душепопечении советских военнопленных поступило от митрополита Сергия через коменданта лагеря при командующем частями вермахта «Остланд» в Риге. В нем экзарх просил разрешить подчиняющимся ему священникам служить в лагерях и лазаретах. «Предложение было отклонено, так как Сергий не пользуется доверием»[714].

Единственное исключение уже в 1944 г. было сделано для бывших советских военнопленных, состоявших на службе в германской армии. Согласно определению командующего частями вермахта «Остланд» от 8 февраля 1944 г., санкционированному РМО — 23 марта 1944 г., им было позволено посещать церкви[715].

Более того, за организацию помощи военнопленным целый ряд церковных деятелей подвергся репрессиям. Именно за эту помощь были расстреляны В.К. Мункевич-Неплюева и старообрядцы K.P. Портнов, К.Е. Портнова и А.Е. Ершова; все они в прошлом являлись участниками «Рижского студенческого православного единения». И все же при рижском кафедральном соборе существовал дамский комитет, возглавляемый О.Ф. Бенуа, оказывавший помощь беженцам и советским военнопленным[716].

Существует большое количество документов о том, что к русским старообрядцам, которых проживало в Латвии и Эстонии более 100 000, нацисты относились особенно враждебно. Достаточно упомянуть сообщение полиции безопасности и СД от 18 июля 1941 г.: «Староверы сильно коммунистически ориентированы и были во время коммунистического господства вместе с евреями составным элементом коммунистической партии. Часть этих староверов, и прежде всего молодое поколение, после вступления германских войск образовала банды… Вспомогательным полицейским группам дано указание передавать ведущих руководителей и духовенство староверов оперативным командам»[717].

Несмотря на всевозможные препятствия, порой экзарху удавалось добиваться крупных уступок со стороны германских ведомств. Важным фактом стало открытие в ноябре 1942 г. в Вильно Духовной семинарии при Свято-Духовом монастыре. Ректором ее стал бывший профессор и проректор Московской духовной академии протопресвитер Василий Виноградов. Средства для семинарии собирали в храмах экзархата. Выпускники ее — молодые священники должны были, прежде всего, вести миссионерскую работу в России. Стараясь проводить в Прибалтике более мягкую политику, нацисты не запрещали там полностью богословское образование, как на других занятых восточных территориях, а лишь добивались выделения богословских факультетов из рамок университетов и превращения их в самостоятельные учебные заведения. Эта акция была в основном завершена к маю 1944 г. Следует также упомянуть, что с начала 1944 г. Русская Церковь в Прибалтике смогла издавать свой журнал под названием «Распоряжения и сообщения Высокопреосвященнейшего Сергия, Митрополита Литовского и Виленского, Экзарха Латвии и Эстонии»[718].

И все же положение митр. Сергия было очень сложным и противоречивым. Он старался вести осторожную политику, всячески подчеркивая свою верность Московской Патриархии. Однако требования нацистов отмежеваться от июньского 1941 г. воззвания Местоблюстителя заставили экзарха отреагировать заявлением: «Советская власть подвергла Православную Церковь неслыханному гонению. Ныне на эту власть обрушилась кара Божия… За подписью Патриаршего Местоблюстителя Сергия, митрополита Московского и Коломенского большевики распространили нелепое воззвание, призывая русский народ сопротивляться германским освободителям. Мы знаем, что блаженный Сергий, муж великой учености и ревностной веры, не мог сам составить столь безграмотное и столь бессовестное воззвание. Либо он вовсе не подписывал его, либо подписывал под страшными угрозами…». В то же время экзарх порекомендовал вдумчиво и внимательно читать, тщательно разбирая в приходах, выпущенную Местоблюстителем известную декларацию 1927 г. о лояльности советской власти[719]. Ему даже удалось временно убедить германские ведомства в том, что Московский митрополит не был действительным автором патриотического воззвания от 22 июня 1941 г.

Созванное по требованию референта гестапо по делам Русской Православной Церкви 23 июля 1942 г. архиерейское совещание экзархата в Риге направило приветственную телеграмму Гитлеру, обнародовало заявление с отмежеванием от просоветской позиции, занятой Патриархией, и приняло решение в обычных богослужениях прекратить возношение имени Патриаршего Местоблюстителя Сергия, сохранив его, однако, в архиерейских богослужениях. Под давлением отдела пропаганды при командовании группы армий «Север» экзарх в конце ноября 1942 г. организовал в г. Дно собрание православного духовенства Ленинградской области (на нем присутствовали главным образом миссионеры), которое также осудило просоветскую позицию патриархии и одобрило гитлеровский «новый порядок»[720].

Подобные поступки экзарха Местоблюститель уже не мог полностью игнорировать. Интересно, что хотя публичная антикоммунистическая позиция митрополита Сергия стала вполне ясна еще осенью 1941 г., вплоть до сентября 1942 г. его имя продолжало возноситься в московской церкви Преображения, настоятелем которой он ранее служил. Еще более показательно, что в изданной в 1942 г. пропагандистской книге «Правда о религии в СССР» была помещена фотография владыки Сергия (Воскресенского) вместе с Местоблюстителем, под которой указывалось имя экзарха. А ведь на это нужна была санкция цензуры. Указанную книгу советские разведчики распространяли и в Прибалтике. В сообщении полиции безопасности и СД от 16 апреля 1943 г. говорилось, что у арестованных в Эстонии парашютистов было отобрано «очень действенное большевистское пропагандистское произведение „Правда о религии в СССР“»[721].

Но после получения сообщения об июльском совещании в экзархате Патриархия вскоре отреагировала на него. В своем послании от 22 сентября 1942 г. Патриарший Местоблюститель Сергий, обращаясь к чадам Православной Церкви, обитающим в Прибалтике, указывал: «Упорствующих же в неповиновении голосу Церкви и хулителей ее церковный суд не потерпит в среде епископства православного». В тот же день митрополит Сергий (Страгородский) и еще 14 архиереев подписали «Определение по делу митрополита Сергия (Воскресенского) с другими». В нем говорилось: «Отлагая решение по сему делу до выяснения всех подробностей… 1) Теперь же потребовать от митрополита Сергия (Воскресенского) и прочих вышеназванных преосвященных объяснения (с опубликованием его в печати), соответствуют ли действительности дошедшие до Патриархии сведения об архиерейском совещании в Риге. 2) В случае, если сведения признаны будут соответствующими действительности, предложить преосвященным немедленно принять все меры к исправлению допущенного ими уклонения от линии поведения, обязательной для архиереев, состоящих в юрисдикции Московской Патриархии…»[722].

Как видно из архивных документов, эта акция была предпринята при участии НКВД в расчете на реакцию международной общественности. 1 октября 1942 г. заместитель наркома внутренних дел Б.З. Кобулов писал секретарю ЦК ВКП(б) A.C. Щербакову: «В фашистской газете „Островские известия“ за 8 августа с. г… помещено сообщение о состоявшемся в Риге съезде епископов православной церкви, пославшем приветственную телеграмму Гитлеру… В целях разоблачения прибалтийских епископов, пошедших на услужение фашистам, а также для усиления значения патриотических обращений, выпускаемых церковным центром в СССР, в глазах международного общественного мнения митрополит Сергий Страгородский и состоящий при нем совет епископов в количестве 14 человек выпускает специальное обращение к верующим Прибалтийских ССР с особым церковным определением, осуждающим прибалтийских епископов. Негласно способствуя этому политически выгодному для нашей страны мероприятию, НКВД СССР принимает меры к размножению названных патриотических документов типографским способом и распространению их на территории Прибалтийских союзных республик, временно оккупированных немцами. Прошу ваших указаний о передаче этих же документов по радио для Прибалтийских республик»[723].

Впрочем, сам термин «Определение» свидетельствовал об осторожности и мягкости. Учитывая наличие фронта, разделявшего экзарха и Патриархию, все изложенные в нем требования приобретали отвлеченное значение. Митрополит Сергий (Воскресенский), в отличие от ряда иерархов, выступавших с прогерманскими заявлениями в других оккупированных республиках СССР, так и не был запрещен в священнослужении. А в апреле 1944 г. Священный Синод постановил: «…рукоположения, совершенные им или подведомственными ему епископами… признаются действительными»[724].

Вплоть до осени 1943 экзарху удавалось лавировать в отношениях с германскими властями. Широко известна его фраза по поводу последних: «Не таких обманывали! С НКВД справлялись, а этих колбасников обмануть не трудно»[725].

Но после встречи Сталина с тремя митрополитами Московской Патриархии и избрания в сентябре 1943 г. в Москве Патриарха митрополит Сергий (Воскресенский) оказался в тяжелом положении. Известие об этом событии вызвало сильную тревогу у германского командования, решившего принять контрмеры. В начале октября Главное управление имперской безопасности совместно с РМО решили подготовить и провести конференцию православного духовенства экзархата во главе с митрополитом Сергием (Воскресенским). Пастырям предписывалось: «1) осуждение и признание недействительным избрание патриарха; 2) принятие резолюции по поводу „гонения на церковь в СССР“; 3) торжественное провозглашение анафемы советскому правительству». Рижское гестапо должно было в срочном порядке выяснить отношение экзарха к проекту. Но владыка дал понять, что выборы патриарха были произведены в соответствии со всеми каноническими правилами и оспариваться не могут. Об этом доложили в Берлин[726].

8–13 октября в Вене состоялось совещание духовенства Зарубежной карловацкой Церкви, признавшее избрание Московского патриарха неканоничным. Экзарх отнесся к решениям совещания резко отрицательно, что соответствовало и его позиции в отношении эмигрантских иерархов. Видимо, первоначальные попытки владыки примирить Московскую Патриархию и РПЦЗ встретили негативную реакцию архиереев последней, и с тех пор митрополит Сергий последовательно боролся с влиянием эмигрантского духовенства. Так, в сообщении полиции безопасности и СД от 2 февраля 1942 г. указывалось: «Митрополит православной церкви Сергий предпринимал шаги для устранения „карловацкого“ епископа Серафима Ляде, Берлин». А 6 августа 1942 г. экзарх написал руководству рейхскомиссариата «Остланд» о необходимости практического осуществления им управления русскими православными приходами в Средней и Западной Европе, «на основании особого поручения, данного ему Местоблюстителем патриаршего престола». Правда, германские власти признали попытки митрополита Сергия добиваться этих прав нежелательными[727].

Показателен в данном плане конфликт, который произошел весной 1943 г. 16 мая в Пскове появился бывший секретарь митрополита Серафима (Ляде) архимандрит Гермоген в качестве руководителя православного клира во власовских подразделениях. В своем меморандуме германским ведомствам «Религиозное обслуживание власовских воинских частей» экзарх писал: «Принимая во внимание принадлежность архимандрита Гермогена к схизматической церковной организации и далеко идущие цели его поездки, ради предосторожности я дал руководителю [Псковской] Миссии указания: 1) напомнить подчиненным ему клирикам о том, что они не могут совершать богослужения совместно с раскольниками… 2) дать понять архимандриту Гермогену, чтобы он не пытался предпринимать попыток совершать богослужения для власовских частей и военнопленных в церквах, находящихся в ведении Управления Миссии». Исходя из этого частного случая, митрополит Сергий выдвинул идею создания в рамках Московского Патриархата центрального церковного ведомства на занятых восточных территориях: «Чтобы обеспечить церкви порядок и спокойствие также и в послевоенное время и предотвратить ее обусловленный оппозицией схизматического епископата раскол на несколько борющихся между собой сект…просто необходимо обеспечить в церкви России принципиальное продолжение существования канонически законной иерархии… Для обеспечения канонической законности будущего церковного руководства в России было бы лучше всего позаботиться о создании на занятых территориях упомянутого центрального церковного ведомства. Тогда объединенные этим центральным учреждением архиереи могли бы с продвижением фронта воссоединять других епископов. После войны это временное центральное ведомство могло бы подобающим образом приступить к окончательному урегулированию церковных отношений… Кроме того, упомянутое центральное церковное учреждение взяло бы на себя также обслуживание власовских войск. Является роковой ошибкой поручать обслуживание этих войск схизматической, тем более находящейся в Берлине церковной организации»[728].

Главное предложение экзарха, конечно, принято не было, но на архимандрита Гермогена позиция владыки оказала сильное воздействие и 5 июня 1943 г. он обратился к митрополиту Сергию с прошением о принятии его в лоно Матери-Церкви[729].