1. «Настоящие европейцы»: наступил ли в Прибалтике XXI век?

1. «Настоящие европейцы»: наступил ли в Прибалтике XXI век?

В конце 2013 года большой резонанс вызвала речь вице-президента Европейского парламента, испанского социалиста Мигеля-Анхеля Мартинеса-Мартинеса. Она содержала не просто резкую критику балтийских стран, эта речь ставила под сомнение основы основ прибалтийского мировоззрения — европейскую идентичность Литвы, Латвии и Эстонии.

«Мы считаем, что быть европейцами — это значит быть рациональными. Нет ничего более иррационального, чем этот вид недоверия к России. Какой угрозой может быть Россия? Угрозой кому или чему? — заявил тогда Мартинес-Мартинес. — И это то, что я говорю латышам, литовцам и эстонцам: как вы оцениваете свою значимость в Евросоюзе? Вы считаете, что вы ценны тем, что страдаете навязчивой идеей быть чем-то вроде крепости, постоянным провокатором по отношению к этому очень большому, очень важному, очень необходимому соседу?.. Я понимаю, что это легче — говорить о врагах, о вашей истории и тому подобном. Гораздо сложнее сказать: давайте посмотрим, как мы можем помочь в налаживании отношений. Иначе никто не будет с вами считаться. Вы являетесь единственными, кто может реально сделать вклад в строительство моста. А мы нуждаемся в таком мосте. И вам решать, хотите вы быть значимыми или нет».

Рациональность действительно всегда считалась в социальной философии, истории, социологии, культурологии одной из основ европейской цивилизации. Во всяком случае, современной европейской цивилизации, перешедшей от сумеречного средневекового сознания, основанного на мифах, суевериях, преданиях, религиозных предрассудках и пр., к просвещенному рациональному сознанию, основанному на объективном знании, критическом мышлении, прагматизме и конструктивности.

Но в Прибалтике сон разума по-прежнему рождает чудовищ.

Десятилетиями жить ожиданиями российской агрессии и самим выдумывать признаки этой приближающейся агрессии — видеть то, чего другие не видят. Восстановить независимость ради того, чтобы создать у себя карго-культ: лишить себя всякой субъектности и жить мнением западных союзников и их помощью — реальной или предполагаемой. Сознательно и с чувством глубокого удовлетворения уничтожать огромный потенциал индустриального развития, словно дело происходит не на северо-востоке Евросоюза, а в экваториальной Африке, из которой только что ушли британские колонизаторы. Создать инородцам невыносимую атмосферу жизни в своих странах, пытаясь выдавить их со своей земли на историческую родину. Отрицать необходимость и полезность культурного, социального, этнического многообразия, добиваясь того, чтобы в Литве все стали бы сплошь литовцами, в Латвии — латышами, в Эстонии — эстонцами. Наконец, невозмутимо и отрешенно продолжать доказывать, что их страны являются образцами успешного развития, и соотечественникам, и международным партнерам, когда все своими глазами видят в аэропортах длиннющие очереди из покидающих страну — нет, не туристов, а… безработных, массово ищущих в большой Европе лучшей доли, потому что родные страны ничего, кроме дутых success story, предложить не в состоянии. Где во всем этом европейская рациональность? Где во всем этом, в принципе, видна Европа?

На каком основании страны Балтии вообще относятся к Европе? Если только географически, то, безусловно, они в Европе. Но фундаментальным правилом в общественных науках является разделение географической и исторической Европы, европейского континента и европейской цивилизации.

Литва, Латвия и Эстония, конечно, находятся на европейском континенте, но в какой степени их можно отнести к европейской же цивилизацию?

Принадлежность к Европе Албании, Молдавии и Черногории — вопрос спорный. России — тоже спорный: те же прибалтийские деятели, например, ей в европейской идентичности радостно отказывают.

Но почему принадлежность самих государств Прибалтики к полноценной, настоящей Европе, как правило, не вызывает сомнений? В Советском Союзе точно не вызывала: это общепризнанно был «наш маленький Запад». Для советского обывателя было вполне достаточно одних лишь визуальных доказательств. Недаром в Прибалтике снимали многочисленные советские фильмы про Европу: современную, средневековую, сказочную. Города Прибалтики действительно выглядят европейски: узкие улочки, брусчатые мостовые, черепичные крыши в центрах Таллина или Риги ничем не хуже Бремена, Кракова или Стокгольма. Но эти города не имеют никакого отношения к трем балтийским народам, основавшим в XX веке национальные государства. «Таллин» на эстонском языке означает «датский город» — его построили и жили там датчане. В Риге — немцы, в Вильнюсе — поляки.

Бурная европейская история Прибалтики с XIII и до XX века была мало связана с её коренными обитателями.

Эстонцы и латыши (а на массовом, крестьянском уровне и литовцы тоже) были крепостными батраками, и их деревенский, не меняющийся веками мир хуторов противостоял европейскому миру городов.

Да, завоеватели обратили литовцев, латышей и эстонцев в свою веру, однако христианизация была неглубокой и тоже ассоциировалась с инородным господством. Сейчас религия и церковь не играют значимой роли в жизни Литвы, Латвии и Эстонии. Впрочем, во многих странах Западной и Северной Европы протестантизм и католичество тоже утратили былую значимость, однако европейская принадлежность этих стран не вызывает сомнений — наоборот, они считаются эталоном европейской идентичности. У прибалтийских же народов глубокого проникновения христианской культуры (а также многих других атрибутов европейской цивилизации: свободных университетов, самоуправляющихся городов, рыцарской культуры и прочего) не было. На их территории — были. У них самих — нет.

Стремительное движение в социальной истории прибалтийских народов началось с получением ими личной свободы. За это они должны быть благодарны либеральным потугам российского императора Александра I, отменившего крепостное право в Прибалтике на полвека раньше, чем оно было отменено в русских губерниях. Освобожденные литовцы, латыши и эстонцы потянулись в города, становились ремесленниками, купцами, разнорабочими, дети наиболее предприимчивых из них получили возможность учиться в университетах. В результате уже спустя два поколения после отмены крепостничества формируется национальная интеллигенция, которая создает из местных крестьянских диалектов литературные языки, выпускает на них периодику, обрабатывает и публикует фольклор, открывает школы.

По такой же схеме формировались многие другие европейские нации. Однако у литовцев, латышей и эстонцев изначально была историческая травма: многовековое господство над ними инородных культур. Эта травма сыграла свою роль и при формировании национальных государств, и при их «восстановлении» (как гласит концепция континуитета) в 1991 году.

Из-за нее ксенофобия стала основой основ национальных государств литовцев, латышей и эстонцев — сохранить свои общества в первозданной чистоте, не допустить возрождения влияния на свою жизнь чужих, чужаков, лишних.

Термин «негражданин» в англоязычном варианте означает именно «чужой» — alien. Не стремление в Европу, не страх за исчезновение своих маленьких народов, а ксенофобия была первопричиной всего, что происходило в Прибалтике с 1991 года. Ксенофобия разрушала фабрики и заводы, раскалывала общество по национальному признаку, превращала русских Эстонии и Латвии, поляков Литвы во врагов государства попытками принудительной ассимиляции. Приняв её на вооружение, сделав инструментом своего сохранения во власти, перекрасившиеся комсомольцы и коммунисты из числа национальных кадров оказались неуязвимы. В конечном счете именно ксенофобия всё списывает со счетов правящему классу Прибалтики. Всю антигосударственную политику, все чудовищные провалы в экономике, уничтожение социальной сферы, общую неэффективность, коррупцию. С её помощью правящие слои Литвы, Латвии и Эстонии в итоге отыгрывались и сохраняли себе власть (или возвращали её) после гибели парома «Эстония», трагедии в Золитуде, закрытия Игналинской АЭС и коррупционной сделки с продажей за копейки Мажейкяйского НПЗ. Все умеренные рациональные политики, выступавшие в своих странах с позиций тех самых европейских конструктивности, прагматизма, здравого смысла (Казимира Прунскене в Литве, Эдгар Сависаар или Тийт Вяхи в Эстонии), — все они в конце концов проигрывали политическую конкуренцию, оказываясь не в силах противостоять всепобеждающему страху своих маленьких народов перед соседними народами — сильными и большими, которые могут прийти на их землю вновь и опять завести здесь свои порядки, установить очередную «оккупацию».

Но, конечно, балтийские власти не могут прямо заявлять, что их легитимность в ими же уничтожаемых странах держится на искусно стимулируемых у населения страхах, фантомных болях и комплексах.

Поэтому создаются разнообразные дымовые завесы — очередные прибалтийские мифы, призванные и оправдать ксенофобию, и доказать, что это не она.

К примеру, миф о постиндустриальном обществе — производство в Прибалтике было уничтожено, потому что именно в этом теперь-де и заключается прогресс, к которому страны Балтии уже пришли, сделав своей специализацией финансовое посредничество, банковские операции, ипотечные и потребительские кредиты, торговлю и дотации Евросоюза, составляющие 20 % ВВП.

Или миф о России как о современном «Мордоре», от которого надо защищать европейские народы — эту миссию сдерживания «новых гуннов» благородно берут на себя прибалтийские руководители, хотя «защищаемые» европейские народы их об этом не просили. Сама всемирная история опровергает мифологию стран Балтии как демократических форпостов, разделяющих две враждебные цивилизации. Потому что на реальных форпостах цивилизаций сосредотачивались все силы этих цивилизаций, вся их энергия, самые пассионарные представители — и это превращало форпосты в центры развития. Империя Габсбургов с блистательной Веной возникла в многовековой борьбе с Османской империей. Испания сформировалась как великая держава после нескольких столетий Реконкисты — отвоевывания христианами Пиренейского полуострова у захвативших его мавров.

Наконец, и Великое княжество Литовское сформировалось как империя от Балтийского моря до степей Причерноморья, когда независимому существованию литовцев угрожали завоеватели сразу с нескольких сторон. А во что сформировалась современная Литва, которая вот уже четверть века якобы героически сдерживает колоссальное давление российской «империи зла», а в придачу к нему и других соседей? В умирающую бедную страну без будущего, из которой бежит молодежь. То же относится к Латвии и Эстонии.

Если форпосты европейской цивилизации, защищающие её от России, находятся в таком удручающем состоянии, то, может, Европу и Россию не нужно друг от друга защищать? Может, нет никакого столкновения цивилизаций, и Европа с Россией в конечном счете являются единым культурным и экономическим пространством, а разделяющая их «буферная зона» — явление лишнее, искусственное и препятствующее нормальному историческому развитию? И не поэтому ли образующие её страны находятся в столь удручающем состоянии?

Наконец, ещё одна дымовая завеса, прикрывающая ксенофобию как основу основ постсоветской Прибалтики — этнический национализм, представляющийся этим странам вполне адекватным европейским методом для возрождения своей государственности. Действительно, европейские государства формировались на основе национализма. Но это всё было в XIX веке. Сегодняшняя Европа (во всяком случае, ядро ЕС — «старая Европа») живет совершенно другой повесткой дня: национально-государственное строительство на основе узаконенной дискриминации и принудительной ассимиляции нетитульных наций для нее — это рудимент из той же серии, что и сожжение ведьм на костре.

Выступая в 2013 году по случаю очередной годовщины падения Берлинской стены, экс-председатель Европейского Совета Херман ван Ромпей произнес во многом программную речь, в которой призвал европейцев отказаться от каких-либо попыток по восстановлению национальной идентичности. «Всё это популизм — источник гнева и негодования, надежда на восстановление идентичности, иллюзия, что, закрыв двери, можно повернуть время назад, ложь, что в период глобализации можно выжить без особых усилий. Те, кто думает, что их страна может выжить сама по себе, живут в иллюзиях. Популизм и национализм не могут быть ответами на вызовы нашего времени», — говорил высший чиновник ЕС.

В самих европейских странах этот новейший мультикультурализм, проповедуемый брюссельской бюрократией, может вызывать сильное раздражение у очень больших групп консервативно настроенного населения. Но парадокс в том, что государства Прибалтики являются самыми большими поклонниками ЕС. Судя по Евробарометру, страны Балтии любят и ценят Европейский союз. На вопрос «Учитывается ли голос ЕС в мире» (опрос 2013 года) утвердительно ответили 79 % латвийцев (4 место из 27 стран ЕС), 78 % эстонцев (5 место) и 72 % литовцев (17 место). Это больше, чем уровень признания международной роли Евросоюза по ЕС в целом — 67 %. Хотя, казалось бы, нынешняя официальная идеология Единой Европы: мультикультурализм, толерантность и политкорректность — во всем противоречит тому, что было построено в прибалтийских государствах. Но всё равно: и население, и политические элиты стран Балтии, и местные интеллектуалы в большинстве своем очень любят Европейский союз. Разумеется, любят и за те 20 % ВВП, которые получают их страны из дотационных фондов ЕС, и за открытые границы, дающие возможность в любой момент «свалить» из Европы недоразвитой в Европу настоящую.

Но ещё более важная причина состоит в том, что членство в ЕС дает прибалтам формальные основания считать себя Европой. Не будь этой «удостоверяющей бумажки»: флагов ЕС рядом с их национальными флагами, своих депутатов в Европарламенте и представителей в Еврокомиссии, — то и вся мифология «настоящих европейцев» посыпалась бы.

Восточная Польша, Западная Украина, Румыния, Прибалтика — это все регионы, в которых было законсервировано и дошло до наших дней европейское общество 30-40-х годов прошлого века. «Саюдис», Народные фронты и восстановление независимости в конечном счете стали историческим реваншем этого общества, сознательно и педантично уничтожившего всё то позитивное и прогрессивное, что стало нормой в социальных отношениях в советский период истории Прибалтики. Эти четверть века для региона — национал-консервативный регресс.

Те вопросы, что сейчас актуальны для Прибалтики (принудительная ассимиляция нацменьшинств, сегрегация общества по этническому признаку и проч.), в Западной Европе были решены ещё в середине ХХ века. В Маастрихтском договоре, документе, юридически оформившем создание Европейского союза, перечисляются те ценности, на основе которых был создан ЕС: «Ценностями, на которых основан Союз, являются уважение человеческого достоинства, свободы, демократии, равенства, верховенства закона и уважения прав человека, включая права лиц, принадлежащих к меньшинствам. Эти ценности являются общими для совокупности государств-членов, которая характеризуется плюрализмом, недискриминацией, терпимостью, справедливостью, солидарностью и равенством между женщинами и мужчинами». Всё это слабо относится к современным Литве, Латвии и Эстонии: какая в их обществах солидарность, где в них недискриминация и терпимость, разве там уважают права лиц, принадлежащих к меньшинствам?

Если современная Прибалтика — это Европа, то в этой Европе до сих пор не наступил XXI век. Эти страны и общества застыли в своем развитии, а Западная и Северная Европа ушли далеко вперед.

И едва ли уже в плане общественной жизни в Литве, Латвии и Эстонии наступит когда-нибудь третье тысячелетие. При их нынешнем развитии не наступит. Они как были, так и останутся задворками Европы, по разным надуманным и формальным основаниям считающими себя полноценной частью европейской культуры. У них долгие годы сохранялся шанс вырваться из своего положения и преодолеть своё положение глухой провинции и двойной периферии России и Европы. Но спустя четверть века их постсоветского развития стало очевидно, что этот шанс утерян, и утерян теперь уже навсегда.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.