Глава десятая

Глава десятая

Милость царя к гетману. — Поездка гетмана в Москву. — Недоверие к полякам. — Казнь сотника Мандрики. — Цело о размежевании, границ Турции. — Запорожье в этом вопросе. — Новый поход Мазепы с войском в Польшу. — Новый король в Польше. — Неудовольствие польских панов. — Подчинение Замостья. — Возвращение казаков на Волынь. — Мазепа в Дубно. — Полковник Горленко. — Оскорбления, наносимые великороссиянами малороссиянам. — Крестины о Белой Кринице. — Княгиня Дольская. — Первое искушение.

Во все предшествовавшие годы ни на волос не нарушались самые лучшие отношения Мазепы к царю. Между гетманом и царем происходили частые обмены подарков как между близкими друзьями; один другому посылали на гостинец произведения, составлявшие для получавшего редкость. Например, Мазепа отправлял Петру в Москву к царскому столу своей охоты дичь, лосей и серн, также из малороссийских садов дуль[125], яблок, вишен и щеп разных плодовых деревьев, а царь Мазепе, вместе с разными гостинцами, присылал произведения северной природы, например, живую рыбу из Невы и Ладожского озера. В начале 1705 года гетман снова был принят в Москве, по собственным его словам, «с великим уконтентованем», и описание приема, сделанного ему в этом году, показывает, как высоко ценили тогда гетмана. С самого Нового года начали по царскому указу готовить кормы для лошадей Мазепы, а для его свиты — вина и съестные припасы. Мазепа въехал в столицу 17 января, вместе с генеральным асаулом Скоропадским и с пятью знатными войсковыми товарищами; за ним прибыла многолюдная свита, состоявшая из слуг и челядников, на двухстах подводах; всем каждодневно отпускались в изобилии столовые запасы и напитки в размере, соответствующем достоинству гостей. Во время бытности царя в своей столице гетман был много раз приглашаем к государю на пиры и вместе с тем на беседы о текущих делах. Тогда предположено было повторить на весну поход в Польшу на помощь партии короля Августа. Но Мазепа встретил тогда в Москве вообще недоверие к Польше, с которою Московское государство находилось в союзе против шведов. Мазепа не только не уничтожал такого недоверия, а еще поддерживал. «А что если бы поляки показали нам вражду, — не сыскался ли бы у них новый Палей, который был бы. нам тогда полезен?» — спрашивал Мазепу Головин, давая тем гетману понять, что на случай признают небесполезным и того Палея, которого гетман домогался заслать подальше и бесповоротнее. «Для поляков, — отвечал Мазепа, — всякий козак есть Палей, но правобережные козаки без левобережных ничего с ляхами не сделают! В городках они могут еще кое-как обороняться, а в поле отпора не дадут. Да их теперь там и немного: козачества всего 4700 человек при 8200 душах всего населения мужского пола. Нам и на нашей стороне надобно остерегаться лядского нападения. Ляхи нас не терпят, и войска польские, стоя на зимовых квартирах, где только встретят малороссиян из Гетманщины, обирают их, называют изменниками и бьют».

По возвращении гетмана в Украину царь оказал Мазепе новый знак своего доверия, приказавши казнить смертью Мандрику, сотника кобецкой сотни Киевского полка, за дерзкие слова о Мазепе.

К гетману начали присылать польские паны Любомирский и Шембек приглашения оказать помощь войсками своего регимента для приведения русских подданных в послушание панам. Гетман отговаривался неимением на то царского указа, а присланному по этому делу пану Радзиевскому говорил так: «Люди тамошние быть под властию вашей не хотят, говорят, что им лучше быть под бусурманами, чем под ляхами, да не только под бусурманами, а хоть бы и под самым Люцыпером… особенно после того, как два года тому назад польный коронный гетман истреблял их старых и малых около Буга и Днестра. Нам приневоливать их трудно, а вот когда король Август воротится в Польшу и вся Речь Посполитая будет с ним в единомыслии, тогда, быть может, его царское величество, ради любви и приязни к королю, и найдет какой-нибудь способ устроить так, чтобы Украина Правобережная стала спокойна под польскою властью».

Весною гетман получил указ идти с войском на Волынь, а в мае пришел другой указ, которым предписывалось ему идти налегке, без тяжелой артиллерии к Бресту; в июне же прислан третий указ идти самому к Сендомиру, а в Литву отправить козацкий отряд для соединения с великороссийскими военными силами. Тогда гетман отправил в Литву отрядсборного козацкого товариства, по одному известию в 3000, по другому же — 4500 человек, назначив над этим отрядом наказным гетманом прилуцкого полковника Дмитрия Горленка и давши ему запасов на полгода. Затем с Мазепою войска, готового к походу, было 40 000 городовых Козаков и охотных пеших и конных полков. С ним должны были разом идти три великороссийских полка севского разряда.

Отправляясь на войну, гетман принимал участие в комиссии о проведении рубежей между царскими и турецкими владениями. Ведение этого дела возложено было царем на дьяка Емельяна Украинцева, но в июне гетман писал к Меншикову, что запорожцы противодействуют порубежному делу, домогаясь, чтобы граница была на Буге и Днепр оставался бы в их власти. Такие требования выражались смелым и дерзким тоном в письмах кошевого атамана Гордеенка к дьяку Украинцеву и к гетману, и Мазепа, испытавши, как он выражался, что увещания гетманские пристают к запорожцам как горох к стене, отправил на границу к югу несколько сотен Нежинского полка, приказавши по требованию Украинцева укрощать оружием упрямство и своевольство «тых псов запорожцев». Московское правительство, однако, обошлось тогда ласково с запорожцами, послало им милостивую грамоту, в которой прощались им все вины, указывало им содействовать порубежной комиссии, жить в согласии с великороссийскими людьми и казнить промежду себя противников, дерзающих производить беспорядки. Эта порубежная комиссия, на которую с козацкой стороны гетманом был послан войсковой товарищ Максимович, не пришла к желанному концу. Турецкие комиссары выставляли с своей стороны разные претензии, а русские домогались, чтобы турки на кизикерменской и таванской земле не возобновляли крепостей, по крайней мере, до окончания войны царя со шведами.

Гетман выступил 18 июня. Дошедши до Паволочи, он отправил вперед Самуся и Искру, приказавши им опустошать по-козацки подольские маетности Потоцкого и винницкое староство, находившееся тогда во владении Лещинского, выбираемого шведской партией в короли. Впрочем, гетман велел только уничтожать панских губернаторов, а поспольству не делать никакого разорения, чтобы можно было потешить войско добычею. В первой половине июля Мазепа с войском вступил на Волынь: тамошнее шляхетство прислало к нему депутацию и просило обойти мимо их воеводство, потому что все обыватели его верны королю Августу. Они указывали на воеводства Подольское и Русское, где находились маетности панов, приставших к шведской стороне. Сообщая об этом в приказ, Мазепа изъявлял мало доверия к искренности и постоянству поляков, хотя бы и таких, которые выдавали себя неизменными приверженцами короля Августа. Он опасался, чтобы даже самые гетманы польские не задумали, изменивши внезапно королю Августу, заступить путь козацкому войску. Мало надеялся Мазепа и на самих своих Козаков и вспоминал события давних времен, когда козаки выдавали головою ляхам своих предводителей.

Мазепа с своим войском с 13 июля по 4 августа стоял табором на берегу реки Случи близ Старого Константинова. Все панские губернаторы и евреи разбежались, остались на своих местах одни православные, народ бедный. Мазепа приказал своим козакам скосить весь хлеб на корню, а остальной вытоптать лошадьми в маетностях Потоцкого и других панов шведской партии и наложил на жителей контрибуцию в пользу своего войска.

Во время стоянки под Старым Константиновом посещал гетмана пан подкоморий Любомирский и уверял его в своей преданности к королю Августу, но губернатор этого пана, управлявший его маетностью в Полонном, подкупленный заранее Мазепою, сообщал секретно, что его пан обманывает гетмана: он дружит с новоизбранным королем Лещинским и теперь, побывавши у малороссийского гетмана в обозе, пошлет известить Лещинского о всех порядках, какие заметит в козацком таборе. Поэтому Мазепа, как доносил он Головину, держал себя так осторожно с Любомирским, чтобы тот не в силах был ничего от него выведать. «Я, — выражался Мазепа, — сюда вошел как агнец среди волков: здесь нет ни одного человека, искренно преданного королю Августу; они кажутся ему верными не по нравственному долгу, а по принуждению, потому что видят вблизи царское войско. Все здешние православные обыватели, которые бывают у меня в обозе и хлеб-соль едят, предостерегают меня, что шляхта — исконные враги нам».

4 августа Мазепа с войском был уже в Зборове, с большим затруднением переправившись через реку Серет под Залозцами: везде плотины и мосты были умышленно снесены обывателями, чтобы задерживать поход козацкого войска, а табор, который шел с гетманом, был чрезмерно велик — в нем было 16000 повозок, так как по царскому указу козаки взяли с собою запасов на целые полгода. По селениям все было пусто; обыватели недели за две до прихода русских войск ушли из своих дворов.

Зборов был маетностью королевича Александра Собеского. Гетман приказал здесь своему войску вести себя скромнее, чем в маетностях Потоцкого и других отъявленных врагов короля Августа, но сознавался, что невозможно было обойтись без нанесения вреда: табор, идя по дороге, должен был поневоле зацеплять нивы с посеянными на них хлебами и располагаться там на попас и на ночлег, потому что близко дороги не было трав.

12 августа коронный гетман Иероним Любомирский прислал к Мазепе своего ловчего Куницкого, которому приказал находиться постоянно при гетмане и домогаться скорейшего соединения козацкого войска с польским. Но гетман подозревал, что этот резидент прислан только с тем намерением, чтобы высматривать положение козацкого войска. Кроме того, гетман жаловался, что его беспокоят беспрестанные посещения шляхты с разными просьбами об охранении их шляхетских маетностей; гетман подозревал в гостях шпионов.

14 августа козаки подошли ко Львову. Мазепа должен был вести их к Сендомиру на соединение с саксонским войском, но не знал, куда это войско двинулось, потому что не получал о том известия от Паткуля. 23 августа козаки вошли в Бельзское воеводство. На всем пути своем, начиная от Збаража, они истребляли хлеба на корню и пасеки в волостях Потоцкого и других; обыватели отовсюду бежали со своими семьями и пожитками перед приближением козацкого войска, как будто перед приближением татарской орды. Доставалось маетностям не только панов, враждебных королю Августу, но и всем без различия, и шляхтичи кричали, что им остается сесть на коней и обороняться от Козаков.

1 сентября козацкий табор был под Грубешовым. Агенты Мазепы, посланные в Варшаву, извещали, что король шведский посылает против Козаков приставших на его сторону поляков, но полученный перед тем царский указ снова предписывал гетману. чтоб он, зашедши в средину Польского королевства, избегал битвы до соединения с саксонским войском. Царь Петр повторял ему приказание нещадно опустошать маетности панов, враждебных королю Августу, и налагать на них контрибуции, а подканцлер Шембек обращался к Мазепе с иною просьбою: щадить маетности не только расположенных к Августу, но и врагов его, потому что они все-таки подданные Речи Посполитой. Изображая разоренное состояние края, сам Мазепа в донесениях к царю замечал, что если начать отягощать контрибуциями тех, которые хотя и не расположены к Августу, но прикидываются его сторонниками, то можно побудить их всех к войне против Козаков.

Между тем в Варшаве 3 сентября совершилась коронация Станислава Лещинского, избранного в короли при живом короле Августе по воле Карла XII. Примас королевства архиепископ гнезненский хотя и был расположен к Станиславу, но уклонялся от исполнения обряда коронации. Он опасался гнева папы, благоволившего к королю Августу, и поручил исполнить обряд львовскому архиепископу. После этого события шведская сторона в Польше стала усиливаться, но паны, странным образом, как будто играли своею присягою: они то признавали новокоронованного короля Станислава, то опять возвращались на сторону Августа. Епископ вармийский Залуский добровольно отступил от Августа к Станиславу, потом уехал от Станислава к Августу в Саксонию, куда удалился король Август; там, живя вблизи Августа, Залуский начал снова тайные сношения со Станиславом. Брат коронного гетмана Любомирского признал Станислава и обещал своим влиянием расположить на его сторону все войско, а потом опять объявил себя за Августа. Подскарбий Пребендовский недавно хлопотал в пользу Августа у прусского короля, а потом вдруг пристал к Станиславу, когда узнал, что тот был коронован. Поляки той и другой партии обещали своим соотечественникам золотые горы и чудеса всевозможнейших благ, желая приманить к себе свою братию. но приставшие легко отступали назад, как только замечали, что обещания могут остаться неисполненными. Приверженцы Августа распускали слух, что новоизбранный в короли Станислав. в благодарность за свое избрание, обещал шведскому королю Курляндию, а Сапегам часть Литовского княжества в качестве независимого наследственного владения. Они думали восстановить своих соотечественников против шведской стороны страхом, что при такой перемене власти не будет удержу мятежному хлопству против шляхетства, как уже то было во время нашествия на Польшу короля Густава, а духовенству внушали опасение, что у духовных особ отнимутся имения, как поступлено в Швеции.

Между тем Паткуль, один из первых заправщиков Северной войны, сошел с своего поприща. Король Август, недовольный им за растрату денег, полученных от царя Петра для уплаты войску, приказал арестовать его в то самое время, когда Паткуль собирался жениться на богатой вдове Румор с тем, чтобы потом уехать в Швейцарию и там жить себе частным человеком. Его засадили в крепость Зоненштейн в Саксонии. Это случилось тогда, когда малороссийский гетман дожидался от него руководительства, куда ему идти с козацким войском.

23 сентября, остановившись обозом под Уханью, Мазепа получил царский указ послать требование к ординату[126] Замойскому, владельцу крепости Замостья, пустить туда гарнизон русских войск, чтоб не дать шведам овладеть этой крепостью. Требование это, посланное гетманом, не имело успеха. Ординат отвечал, что ему не нужно иностранной помощи. Тогда Мазепа двинулся с войском по направлению к Замостью. На пути своем Мазепа замечал, что польская шляхта повсюду склоняется на сторону Станислава Лещинского. Враждебная Августу сторона тем более выигрывала, что козаки, а еще более великорусские ратные люди, шедшие с козаками под командой Неплюева, будучи голодны, так много себе позволяли, что не щадили и божиих храмов, хотя за это и постигало их строгое наказание.

Подходя к Замостью, гетман повторил ординату свое предложение и при этом даже пригрозил, что в случае упрямства он прибегнет к военным мерам. Замойский опять отказал, объясняя, впрочем, что для этого нужны были бы особые письма к нему от короля Августа и от царя. Приезжал потом в качестве комиссара какой-то Накваский, но так как он особого письма королевского не привез, то ординат и ему отказал. Тогда гетман расположился обозом под Замостьем. Польские гетманы, коронный и польный, несколько раз приглашали его к ним на свидание, но он не поехал и сообщил Головину, что не доверяет им.

Во время месячной стоянки под Замостьем была попытка новокоронованного короля склонить малороссийского гетмана к измене русскому царю. Прибыл какой-то поляк Вольский с тайным предложением пристать к Лещинскому и шведскому королю. Гетман подверг его пытке; показание, вынужденное этою пыткою, вместе с отобранною у него инструкцией отправил в Малороссийский приказ, а самого шляхтича Вольского не отправил, опасаясь, чтоб его не отгромили на дороге.

Мазепа в донесении своем уверял государя в своей подданнической верности, непоколебимой ни пред какими искушениями.

7 ноября Мазепа известил Головина, что, наконец, ординат Замойский допускает вступить в крепость гарнизону из 1000 великороссийских ратных людей и 200 малороссийских Козаков, обязываясь в течение месяца содержать гарнизон этот на свой счет, но с тем, чтобы все его маетности были изъяты от контрибуций. 12 ноября, сообразно царской воле, Мазепа расставил половину своего войска в воеводстве Бельзском и в земле хелмской, в таком опустелом крае, где чувствовался недостаток запасов для людей и корма для лошадей, а с остальною половиною двинулся на Волынь.

Прибывши на Волынь. Мазепа заложил свою квартиру в Дуб но. Тут прибыл к нему из Гродна полковник прилуцкий Горленко, назначенный наказным гетманом над отрядом, высланным в Литву. Когда этот отряд прибыл в Гродно, царь приказал Гор ленку послать 1000 Козаков к Риге, отдавши их под команду генерала Рона. Горленко с остальными остался в Гродно. Еще в конце сентября он, Горленко, через курьера письменно сообщал своему гетману о бедственной судьбе Козаков, посланных к Риге, и о всяких обидах, терпимых козаками в литовском крае от великороссийских начальных людей. По царскому указу устроены были там временные почты и на эти почты высланы были прилуцкие козаки: эти-то козаки особенно терпели от нахальства русских офицеров, ездивших на почтовых лошадях. Случалось, что у Козаков забирали лошадей и уезжали на них, а козаки потом должны были отыскивать своих взятых лошадей и находили их измученными шибкою ездой и остающимися без корма; случалось и так, что офицер, взявший козака с лошадью, гнал без милости и бил разом и лошадь и козака. Горленко жаловался, что его самого, наказного гетмана, насильно столкнули с коня и забрали под подводы лошадей у него и у прочих козацкнх начальных людей, с ним ехавших. 9 ноября Горленко упросил Шафирова исходатайствовать ему отпуск со службы, ссылаясь на болезнь в ноге. Оставив над своими полчанами в Гродно своего сына Андрея, он явился к гетману в Дубно вместе с товарищем своим киевским полковником Мокиевским. Там на словах они сообщили гетману подробнее и точнее о всех оскорблениях, которые претерпели малороссийские козаки от великорусских офицеров. Горленко прибавил, что он нарочно притворился больным, потому что боялся, чтоб его с козаками не услали в Пруссию и не стали бы там учить Козаков регулярному строю. Об этой посылке Козаков для обучения регулярному строю писал еще прежде гетману Иван Черныш, находившийся при гетманском племяннике Войнаровском также в Гродно. Черныш писал, что он даже видел копию с царского указа об этом. Быть может, это было предположение Петра, тогда состоявшееся и тотчас отмененное, так как все царствование Петра изобилует распоряжениями, которые тотчас и отменялись.

Из других мест Гетманщины Мазепа получал жалобы на дурное обращение великорусов с малороссиянами. Черниговского полка городенский сотник доносил своему полковнику Полуботку, что ехавший с солдатами из Могилева в Киев Иван Павл. Зыков допускал своих солдат чинить над жителями бесчинства и поругания. В Чернигове проезжал из Москвы с аптекой некто Роптеев и требовал 44 подводы; хотя ему обещались их выставить, но он, не дождавшись, послал своих людей ловить лошадей в поле, а наловивши более ста, требовал, чтобы хозяева выкупали их от него. Мазепа, получая с разных сторон такие вести, до того раздражился, что в кругу близких к себе старшин высказал, что другой бы склонился к предложению, которое присылал к нему Станислав Лещинский с Вольским.

Находясь в Дубно, Мазепа ездил на короткие время в Белую Криницу и там был восприемником у князя Вишневецкого. Мать двух Вишневецких, урожденная Ходоровская, Анна, вдова Константина Вишневецкого, воеводы бельзского, по смерти мужа была за другим мужем, князем Дольским, любимцем покойного короля Яна Собеского, великим маршалом литовским, умершим в 1695 году. Вдова после двух мужьев, княгиня Дольская была еще не стара и обладала в высшей степени качествами прелестницы. Мазепа с нею крестил дочь, родившуюся у ее сына. По известию современника, близкого к Мазепе, он тогда вел с нею денные и ночные беседы, и в это-то время брошено было первое искушение передаться на шведскую сторону.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.