ГЛАВА 16 РУССКИЕ СКАЗКИ О НАШЕСТВИИ ХАЗАР

ГЛАВА 16

РУССКИЕ СКАЗКИ О НАШЕСТВИИ ХАЗАР

…не могу предварительно не изъявить своей радости, что миновало то время, бесплодное для изучения народности, когда с иронией, и даже презрением, относились люди — впрочем, образованные — к наивным вымыслам и поэтическим суевериям народного воображения.

Ф. И. Буслаев

Кто из нас в детстве не читал сказки о богатырях? В то время мы не сомневались, что они повествуют о реальных событиях. Но так ли мы были неправы?

Волшебная сказка не так проста, как кажется. В ней естественно соединились и первобытные представления о видимом и потустороннем мире, и древние обряды, обычаи, и досказочные мифы. «Сказка не пустая складка; в ней, как и вообще во всех созданиях целого народа, не могло быть и в самом деле нет ни нарочно сочиненной лжи, ни намеренного уклонения от действительного мира» (Афанасьев А. Н.). Другое дело, что, странствуя меж людей, она не упускала случая возвысить обыденное, изысканно принарядиться в волшебные одежды и приготовить для своих обожателей пьянящий нектар выдумки. Однако за «дружескими враками» прячется нечто реальное, вошедшее в рассказ в диковинном обличье.

Хорошо известно, что в образах чудовищ, противостоящих богатырям, древние сказители воплотили свое представление о народах, нападавших на Русь. На первый взгляд кажется, что в сказочных сюжетах представлен обобщенный образ враждебных сил, что они отражают типическую ситуацию и потому лишены какой бы то ни было исторической информации. Для большинства сказок это действительно так. Но есть и удивительные исключения! Например, сказки о Чудо-юде.

В сборнике Афанасьева Чудо-юдо встречается в четырех сказках. В двух из них чудище бьется с богатырями («Буря-богатырь Иван коровий сын», «Иван Быкович»), в следующей — заключает договор с купцом («Морской Царь и Василиса Премудрая») и, наконец, в последней выдает дочь замуж за опального дворянина («Данило Бессчастный»). В этих сказках Чудо-юдо предстает перед читателем то многоглавым Змеем, то отцом Василисы Премудрой, то стариком-водяным. Пестрота обличий и многоликость сказочного персонажа наводят на мысль о его древнем происхождении.

В богатырских сказках братья Чудо-юды поочередно предстают шести-, девяти- и двенадцатиглавыми Змеями. В мировом фольклоре Змей известен как древнейший мифологический символ, связываемый с плодородием, водой, дождем, с одной стороны, и огнем, особенно небесным, — с другой. Народные предания и поверья отождествляли со Змеем темные грозовые тучи, хранящие одновременно и плодотворную освежающую влагу, и искры огненных молний.

В сказке о Буре-богатыре грозной мрачной силе Чудо-юда противостоит олицетворяющий светлое начало Иван коровий сын. С образом коровы народная фантазия со времен глубочайшей древности связывала дожденосную тучу, проливавшую на землю потоки небесного молока. «Поэтому Буря-богатырь, коровий сын, есть собственно сын тучи, то есть молния или божество грома — славянский Перун: понятно, что удары его должны быть неотразимы. Перун вел постоянную борьбу с великанами-тучами и разбивал их своей боевой палицей и меткими стрелами; точно то же свидетельствует сказка об Иване коровьем сыне, заставляя его побивать многоглавых, сыплющих искры Змеев. Чудовищные Змеи, владетели «сильной» воды (дождя), и в пылу борьбы бросаются испить этого нектара, чтобы укрепить себя для новой схватки» (Афанасьев А. Н. О поэтических воззрениях славян на природу). Битва гигантов происходит во тьме грозовых туч. Луч молнии, пронзающий тучи, воображение сказителя рисовало огненным мостом. Вот почему богатырь и Змей сражаются на калиновом (каленом) мосту. В картине поединка запечатлелись еще два образа космического происхождения — многопудовая палица-молния героя и огненный палец Змея-исполина, прикрепляющий чудищу новые головы-тучи.

Поражение Змея или иными словами — разгром темных туч, — обычный исход грозы. В то же время низвержение Чудо-юда с небес предопределило его земной удел. Как божество, связанное с оплодотворяющим, проникающим к сердцу земли дождем, он стал властелином подземного и подводного мира. Хозяину подводного царства восточные славяне приносили в жертву (топили) живую лошадь или конский череп. Поэтому в сказке Чудо-юдо непременно выезжает на битву на «добром коне», а в разговоре называет своего любимца «воронье мясо», то есть лакомая для воронья мертвечина.

А что означает двусоставное имя сказочного героя? Первое имя вполне ясно каждому: чудо — сверхъестественное явление, зримое проявление высших сил. А юдо? Правильную, на наш взгляд, расшифровку предложила Г. В. Макарова, связав это прозвище с гипотетическим (то есть реально не засвидетельствованным, но восстанавливаемым на основе звуковых соответствий и близости значений) корнем индоевропейских языков — uoid — глаголом «знать». В такой интерпретации Чудо-юдо — божество, обладающее тайным знанием, провидческим и пророческим даром. Недаром победить Змея должен вещий Буря-богатырь. Кстати и то, что верный слуга Чудо-юды — вещий конь Сивка-Бурка. В болгарском фольклоре известны юдо-самовилы и юдо-самодивы — вещие мифические девы с длинными косами, живущие в глубоких реках, озеpax и водоворотах и обладающие волшебной способностью превращаться в прекрасных лебедей. В русских сказках девы-лебеди — это дочери Морского Царя Чудо-юда, Василиса Премудрая и Лебедь-птица, красная девица. Видимо, наиболее древние образы вещих юд те, что содержат в себе зооморфные признаки птиц и змей (девы-лебеди, девы-колпицы, девы-змеи). Один из чудесных образов вещей юды, дошедший до нас, — птица Гамаюн (Сирин) с прекрасным женским ликом.

Чудо-юдо — чародей и колдун, оборотень, но он также и божество воды. В некоторых индоевропейских языках юдо символизирует связь с водой. В древнеиндийском языке uda — «вода», в английском сохранилось слово udometer — «дождемер». В древнерусском языке первоначальный смысл юдо почти неуловим. О нем напомнит разве что созвучное «уд», «уда» и сохранившаяся особенность замещения гласных в основе слова. Голова языческого бога: волосы, глаза, уста, борода, уши имели сакральное значение, и в каждой из этих частей тела — «уде», — заключалась сила бога (чаще в волосах и бороде). Поэтому для волхва-сказителя достаточно было поведать, что у Чудо-юда была только борода (как в сказке о Даниле), не упоминая другие «уды», и слушателям было ясно, кто это существо и что оно обладает неслыханным могуществом (чарами).

В божественном пантеоне славянского язычества Чудо-юду родствен священный Ящер — господин нижнего яруса Вселенной. Эти «боги» далеко не ровесники. Космогонические мифы о гигантском земноводном, удерживающем на себе твердь земли, проглатывающем вечером заходящее солнце и возвращающем его поутру на другом конце горизонта, пронизаны уже не только поэтическим вдохновением (как древние мифы о борьбе героя со змеем), но и философским стремлением осмыслить Космос, как двуединство верхнего и нижнего миров. И если «Чудо-юдо — самый глубокий архаизм в сказках» (В. А. Рыбаков), то Ящер более молодой житель славянского Олимпа.

Фибулы VI–VII вв. Средняя в верхнем ряду содержит изображение Чудо-юда

Важнейшим свидетельством почитания Ящера на Руси являются найденные археологами металлические застежки для ритуальных плащей, так называемые фибулы. Они датируются VI–VII вв. и представляют собой языческие обереги от упырей-вампиров и вредоносных навий. Приведем описание одной из таких фибул: полукруглый верхний щиток оформлен как мужская фигура в широком кафтане, полы которого и обозначают контуры щитка. Руки мужчины плавно переходят в шеи двух водоплавающих птиц. Нижний щиток оформлен такими же четырьмя птицами и завершается в самом низу головой ящера. Верхний щиток (фигура мужчины в кафтане) соединен с нижним не только перемычкой, обязательной для всех фибул, но и двумя обращенными вверх змеями и двумя полосками, усеянными маленькими солярными (солнечными) знаками. Каждая змея соединяет головы птиц. Туловища змей украшены зигзагообразным узором. Головы птиц нижнего щитка, повернутые у верхней пары вверх, а у нижней — вниз, тоже соединены парой змей, но эти змеи двуглавые: вторая голова на месте хвоста. Анализируя описанную фибулу, академик Рыбаков пришел к заключению, что она является символическим изображением Вселенной с дарующим свет (две полоски с солярными знаками) Солнцем-Даждьбогом наверху и Ящером внизу. Птицы-лебеди обозначают суточное движение светила — днем по небосводу, а ночью по воображаемому подземному океану. Что же касается змей, то ученый предположил, что это ужи — символы дождя. Но многоглавость — «фамильная» черта Чудо-юд! Двуглавые змеи нижнего щитка вместе с одноглавыми в верхней части фибулы составляют два трехглавых Змея, соединяющих этажи подземного и воздушного царств. Характерно, что количество голов у сказочных Чудо-юд всегда кратно трем. По три головы разом сносит богатырь ударом боевой палицы. Каждая тройка голов чудища живет независимой жизнью. Все эти особенности «змеиного» организма передает рисунок украшения. Общая же в сумме шестерка голов напоминает классический образ меньшого из Чудо-юд.

Символика фибулы убеждает, что в VI–VII вв. наши предки почитали двух божеств водной стихии — древнейшего Чудо-юдо и менее древнего Ящера. Судя по волнистой линии (символике дождя), оставленной на фибульном изображении Чудо-юда, к нему обращались с мольбою о небесной влаге и обильном урожае. Ящера — хозяина водных путей и повелителя морской и речной живности — славяне просили о спокойствии моря и богатстве улова. В Новгороде Ящер вместе с богинями Ладой и Мокошью составлял верховную триаду богов. Новгородцы мыслили его в двух ипостасях: как «чародея Волхова», «лютого зверя крокодила» (по упоминаниям в легендах), и бога «синего моря соленого» — морского царя, известного из былин о Садко. Очевидно, переменчивость обличий северный Ящер перенял от Чудо-юда.

А что же в южной Руси? «Для лесостепи мы можем указать только фибулы VI–VII вв., часто завершающиеся головой Ящера» (Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси). Начиная с VIII века, пропадают какие бы то ни было упоминания о божествах воды. Нет покровителя дальних плаваний и среди языческих богов, канонизированных князем Владимиром. Зато в русских сказках присутствует морской змей Чудо-юдо! Киевское соперничество водяных разрешилось прямо противоположно новгородскому: Чудо-юдо победил, но воспринимался он уже исключительно как носитель сил зла. И вряд ли мы будем неправы, если свяжем Чудо-юдово «бесовство» с конкретными событиями VIII–X вв.

Фольклористы давно заметили, что враждебные русскому воину персонажи хранят черты реальных племен и народов, нападавших на Русь. Волшебная богатырская сказка могучее тому подтверждение. К примеру, сказочные повествования о Бабе-яге — повелительнице конного степного войска, жившей не в лесной избушке на курьих ножках, а в знойной приморской стране «Девичьего царства», где «отрубленные русские головушки торчат на тычинушках», возникли как мифологически расцвеченные предания о «женоуправляемых» сарматах, прозванных так из-за сильных пережитков матриархата у сарматской знати. Для нас примечательно, что изначально Баба-яга величалась богиней, Великой Матерью Богов, хранительницей матриархальных отношений. Свое демоническое начало она унаследовала от «нового» (патриархального) времени, а в период сарматских нашествий (III в. до н. э. — нач. н. э.) стала для древних русов символом опасных для них племен. Перенося на колдунью-старуху привычки свирепых кочевников, древние сказители переселили ее в степь и изображали воительницей, вырезающей ремни из спин русских молодцев.

Нетерпимость к русскому духу и неуемная воинственность другого сказочного персонажа — Кощея Бессмертного — тоже имеет исторические корни. Сам по себе его образ возник в глубочайшей древности, во времена единства индоевропейских народов. Но укоренившаяся в нашем произношении форма его имени родилась в период столкновений древних русичей с тюркскими народами (болгарами, хазарами, печенегами), у которых слово Кощей означает «раб», «пленник». У всех без исключения народов древности состояние рабства (плена) приравнивалось к смерти, и потому в народных сказках поработители-степняки сопоставлялись со славянским повелителем царства мертвых (Кощеева царства).

Что же касается метаморфозы, происшедшей с нашим героем, то вспомним о гигантском каспийском «спруте» — Хазарском каганате, протянувшем в VIII веке свои щупальца в сторону Европы. В VIII — сер. X вв. хазары были наиболее страшным и опасным врагом древних русичей. Они контролировали важнейшие морские пути по Каспию, Черному морю (вдоль северо-восточных берегов), а также речной проход в Великую Пермь. Арабский автор начала X в. Ибн-ал-Факих сообщает, что после выхода из устья Днепра русские идут по морю к Керченскому проливу, принадлежавшему хазарам, после чего обращаются к Славонии. Потом они начинают путь от Славянского (Азовского) моря, пока не приходят к Хазарскому Рукаву, где владетель хазар берет с них десятину. Затем идут к Хазарскому (Каспийскому) морю по той реке, которую называют славянской рекой (Волгой). Как видим, не имея сильного флота, хазары тем не менее господствовали на морях и в проливах. Морской царь-демон перестал покровительствовать русичам. Видимо, по этой причине они и переменили свое отношение к Чудо-юду и отождествили его с агрессивным соседом.

Историческая параллель Чудо-юда с хазарами открывала возможность по-новому объяснять его имя. В Средневековье слово «чудо» иногда употреблялось в значении «чудовище», «исполин», а знакомство с иудейской Хазарией рождало ассоциацию Юдо — Иуда. В таком восприятии Чудо-юдо переводилось как исполин (каганат), принявший воззрения иудаизма. Надо полагать, что этот перевод имени чудища естественно возникал у слушателей сказки в X–XII вв.

Сказка «Буря-богатырь Иван коровий сын»

В сказке о Буре-богатыре королева, девка-чернавка и «придворная» корова, отведав златокрылой щуки, понесли в один день, в один час трех сыновей: Ивана-царевича, Ивана девкина сына и Ивана коровьина сына. Золотая рыба, дающая жизнь названым братьям, здесь не только символ плодовитости, но и доброе напутствие светлых сил реки новорожденным на борьбу с водяными злыднями.

Родина богатырей — великое и обильное царство. Много в нем городов, и напоминает тем оно подлинную «Гардарику» (страну городов), как называли Русь в IX–X вв. скандинавы. На пиры к королю съезжаются князья и бояре (наиболее уважаемые старшие дружинники), богатые купцы и крестьяне. Но нет согласия в сказочном королевстве. Соперничество в богатырской силе разделяет названых братьев. Знатный Иван-царевич и Иван девкин сын не хотят подчиняться сильнейшему из братьев — Ивану коровьему сыну, который зовется Буря-богатырем. На символическом языке сказки братья-богатыри олицетворяют князей отдельных племенных союзов (поляне, древляне и т. д.), а в их спорах о верховенстве угадываются зафиксированные сказкой времена объединения восточнославянских племен в сплоченный союз с русским князем во главе.

Направление военного похода трех богатырей — во владения Змея у Черного моря. В северо-восточном Причерноморье, начиная приблизительно с конца VIII и вплоть до середины X в., хазары были полноправными хозяевами. В иные времена им платили дань и греческие причерноморские города. В Тмутаракани (на Таманском полуострове) хазары правили еще дольше — вплоть до 1083 г., когда свергнутый и высланный ими в 1079 г. внук Ярослава Мудрого, князь Олег Святославич, возвратил себе власть, причем, как сказано в «Повести временных лет», «иссек хазар». Для древних русичей Черное море было родным. Иноземные авторы IX–X вв. продолжали называть его Русским. Понятно, что столкновение в Причерноморье всесильного каганата и крепнущей год от года Киевской Руси не могло не обернуться новыми битвами. Вот почему на миролюбивые приветствия Чудо-юд: «Зачем ты приехал? Сватать моих сестер али дочерей?» — богатырь неизменно отвечает: «Нет, брат, в поле съезжаться — родней не считаться; давай воевать».

Буря-богатырь побивает Чудо-юд, но сражается он в одиночку. И если жены чудищ и их мать, в образе огромной свиньи, готовятся отомстить за мужей и чад, то «братья» Бури-богатыря, наоборот, разрывают с ним союз. Однако, отделившись, они не в силах бороться с семейством чудищ. Подобно тому, как в середине IX в. юго-восточные племена Руси попадают под иго хазар, Иван-царевич и Иван девкин сын проглатываются «свиньей». От рабского пленения их освобождает Буря-богатырь. За этим сказочным образом угадывается реальный воевода — князь Олег (в фольклорной традиции Вещий Олег). Буря-богатырь, как и Олег, вещий витязь, то есть вещун или прорицатель. Оборачиваясь то мушкой, то соколом, он узнает замыслы врагов и избегает готовящихся ему напастей.

Победив Чудо-юдову мать, Буря-богатырь нападает на Индейское царство. С кем же воюет русский богатырь? И какая страна скрывается в сказке под именем Индейского царства? Подсказкой здесь может послужить былина «Волх Всеславьевич», в которой также запечатлен индейский набег киевской дружины. В былине говорится:

И пришли оне к стене белокаменной,

Крепка стена белокаменная…

Но, как мы помним, система белокаменных крепостей была в стране Вантит! Экспедиция киевлян была сухопутной, и нигде, за исключением берегов Дона, таких укреплений в соседних с Киевом землях не было. Страна венедов-ванов (Венедия-Виндия-Индия) — вот куда направлялась дружина Волха. Таким образом, и сказка, и былина описывают поход киевлян против вятичей.

Былинный сюжет обнаруживает несомненное родство со сказочным. Многие исследователи фольклора, в том числе С. П. Шевырев, Ф. И. Буслаев, Вс. Миллер, указывали на связь былинного Волха с Вещим Олегом (созвучны и их имена). При нашем согласии с этой точкой зрения следует только уточнить, что былина описывает поход на Дон, в страну Вантит, а не на Царьград (Константинополь). Анализируя текст «Повести временных лет», можно заключить, что вятичи проводили независимую от варягов политику, поэтому «приструнить» их можно было только силой оружия.

Итак, подвиги великого киевского князя Олега нашли отражение в самых разных произведениях — сказке, былине и летописных записях. Как образец более древнего жанра, сказка о Буре-богатыре, видимо, возникла первой. Во всяком случае, замечательно прослеживается ее связь с летописным сказанием о смерти Олега.

Отринув мысль о смерти, едет царьградский триумфатор взглянуть на останки своего коня.»И ступил он ногою на череп, и выползла из черепа змея, и ужалила его в ногу. И от того разболелся и умер он» («Повесть временных лет»). Разве не напоминает эта сцена встречу пешего Бури-богатыря с Чудо-юдой, восседающим на коне по кличке Воронье мясо? Буря-богатырь, победив двенадцатиглавого Чудо-юдо, забирает себе его коня. Предание о гибели князя тем самым можно рассматривать как продолжение сказочного жизнеописания Бури-богатыря (Вещего Олега): конь Змея стал добычей воина (сказка), но позже принес смерть своему новому хозяину (предание). В сущности, трагическая развязка выглядит как месть самого Чудо-юда — недаром змея выползает из черепа — символа царства мертвых.

Смерть богатыря от яда уже убитого им Змея — весьма распространенный сюжет в мифах индоевропейцев. Сам бог Тор хотя и умерщвляет великого Змея, но гибнет от его яда. Та же участь уготована и Беовульфу, герою знаменитого англо-саксонского эпоса. От яда убитой им лернейской гидры умирает Геракл. Можно предположить, что древнегреческий миф о Геракле был хорошо известен восточным славянам и оказал влияние на создание преданий об Олеге.

Некоторые историки полагают, что источником сказания о смерти Олега могла стать скандинавская сага «Одд со стрелами». В ней прорицательница Гейда предсказала юноше смерть от любимого коня. Вспылив, юный викинг ударил женщину, а на следующий день увел своего коня Флакси далеко от дома, убил его и навалил над ним высокий курган из песка и камней. Много лет спустя, вернувшись из чужедальних странствий, Одд снова попал в долину, где был захоронен его любимец. Споткнувшись обо что-то, викинг обнаружил конский череп, из которого выскользнула змея и смертельно ужалила его в ногу. Так исполнилось предсказание Гейды.

Внешне истории обеих смертей героев схожи. Но историческая расшифровка сказки о Буре-богатыре высвечивает и важное их различие. Если Флакси верный друг Одд а с детских лет, то сказочный Вещий Олег — Буря-богатырь — добывает себе коня в битве с Чудо-юд ом. Этот конь составляет половину могущества Чудо-юда: потеряв его, Змей теряет часть своей силы. Тот же, кто получает коня, становится сильнее и могущественнее.

А конь этот из русских сказок и сам чудо: добыть его можно только в результате долгих и тяжелых испытаний: отняв в бою у смертельного врага, вскрыв подземную темницу или получив в наследство от умершего пращура. Имя сказочного коня — Сивка-Бурка — отражает круговорот времен (конь — один из символов солнца): чередование зимы (Сивка — белый конь) и лета (Бурка — темный конь). Это конь смерти и воскресения. Он является после произнесения магического заклятия и дает своему хозяину силу совершать богатырские подвиги, спасает его от смерти и приводит к богатству и исполнению желаний. Но он служит не вечно, а только до поры до времени. Оставшись без этого чудесного коня, воин лишается навсегда и его волшебной помощи, из непобедимого богатыря превращается в уязвимое существо. Сивка-Бурка — олицетворение таинственной мощи природы. В сказках он исполняет только три службы в урочное время. Потом его следует с благодарностью отпустить. Летописный Вещий Олег, словно сказочный богатырь, так и поступает со своим боевым другом — с благодарностью отпускает на волю своего коня и отодвигает свой час смерти на четыре года.

Волхвы открывают Олегу судьбу в простом и ясном предсказании: примешь смерть от коня своего. Сообщают ему и его соратникам ровно столько, чтобы преданные ему поберегли его, а тайные враги не поняли сокровенного смысла предсказания. Олег отказывается от коня, но не отказывается от военных походов. Князя Олега невозможно представить без боевого коня: прежнего коня сменил новый товарищ и стал для Олега «своим». А ведь волхвы не уточняли, от которого «коня своего» примет он смерть. Их слова могли указывать на гибель в результате боевого похода. Даже если князь понял слова волхвов именно так, это ничего не изменило бы в его судьбе: он был воин, у него была своя политика, явные и тайные враги как среди хазар и ромеев, так и свои, доморощенные. Но в великом деле лучше умереть, чем отступить, даже если знаешь, где затаилась угроза. Начав испытывать судьбу, Олег уже не мог отступить и измениться: пользуясь тем, что предсказание всеми понято буквально, он совершил свой подвиг ради великой державы и, поддерживая дух своих единомышленников, укорил кудесников: «Не правду говорят волхвы, но все то ложь: конь умер, а я жив». Он касается ногой черепа старого боевого коня, чтобы убедить всех в своей правоте, и (трагическая случайность!) предсказание сбывается. Но и через девять веков память о нем не угаснет: Пушкин создаст вдохновенную «Песнь о Вещем Олеге», а Языков в одном из своих стихотворений напишет: «Вещего помнит Россия». За что же такая слава?

В конце IX в. Хазария с переменным успехом билась с Русью, но дружила с Византией: около 893 года хазары в союзе с греками и мадьярами воевали против болгар и печенегов. В начале X в. ситуация переменилась. Победив полки Олега, хазары приказали ему идти на Византию. Русскому князю в этой ситуации предписывалось выполнить роль наемника. Война же по замыслу хазарского «генштаба» должна была не только ослабить Русь и Византию, но и вконец расстроить их налаженную торговлю. Если бы этот план осуществился, то каганат завладел бы монополией на сбыт русских товаров на Востоке. Однако правители Хазарии просчитались. Начавшись военным столкновением, поход Олега завершился мирными договорами 907 и 911 гг.

Некоторые историки считают, что похода 907 г. не было, поскольку о нем нет упоминания в греческих источниках. Но для нас этот вопрос несущественен; так как мы разбираем чисто летописную аллегорию об истории смерти князя, а согласно ей поход имел место.

Договоры с Византией юридически оформляли права русских купцов в Константинополе и предопределяли тем самым не только увеличение русско-греческой торговли, но и долговременную ориентацию внешней политики Руси на дружбу с Византией. Договоры ломали сложившуюся систему диктата Хазарии в юго-восточной Европе. Не удивительно, что вокруг них разгорелся костер политических интриг. И, видимо, не случайно, что подписавшие договор 911 г. византийские императоры, соправители Лев VI Мудрый и Александр, а также русский князь Олег умерли уже к середине 913 г.

Киевский воевода «укрепил» свой щит на царьградских вратах, то есть гарантировал защиту византийской столицы. Союзом с греками он восстанавливал против себя хазар и фактически, как бывший их наемник, подписывал себе смертный приговор. Русичи сознавали, что выбор сделан. Оставалось только гадать, когда Хазария подготовит ответный удар. Договор 907 г. носил лишь предварительный характер, но именно в это время волхвы предсказывают Олегу смерть. Через четыре года, когда будет оформлен и подписан договор, конь умрет. Это знак, предвещающий скорую гибель князя.

«Иплакашися людие вси плачем великим», прощаясь с Олегом. Так записал летописец. Сказка, как фольклорный жанр, передающийся от одного поколения к другому, сохранила до нашего времени этот скорбный мотив. «Да, Вещего помнит Россия».

Сказка «Иван Быкович»

Сказка «Иван Быкович» — тоже история о трех братьях. Правда, в отличие от предыдущей сказки между богатырями уже нет и тени неприязни. Проиграв в соревновании на силу, Иван-царевич и Иван кухаркин сын, говорят победителю: «Ну, Иван Быкович! Будь ты большой брат!» Союз братьев (славянских богатырей) стал крепче, чем при Буре-богатыре. Это послеолеговы времена.

Ивана Быковича (судя по его отчеству) логично считать потомком Ивана коровьего сына, Бури-богатыря, точнее воином следующего поколения. Если же продолжать параллель мира мифологии, образов сказки и мира русской истории, то богатырю Ивану Быковичу будет соответствовать князь Игорь. Собственно, в сказке находит образное выражение мысль о том, что Иван Быкович, как защитник земли Русской, преемник Бури-богатыря, и в реальности мог бы быть отождествлен с князем Игорем. Подобно своим историческим прототипам, они сменяют друг друга в стольном Киеве и на богатырской заставе.

Иван Быкович бьется со Змеями не у моря, а на реке Смородине (смород — смрад), берег которой усеян человеческими костями, «по колено будет навалено». Чудо-юдо владеют к этому времени огромными пространствами, даже агрессивная Баба-яга поминает их без симпатии: «… ведь они, злодеи, всех приполонили, всех разорили, ближние царства шаром покатили». Точно то же в первой половине X в. мог сказать о хазарах любой их сосед.

Река Смородина — внутренняя приграничная река Русского государства. Ряд исследователей фольклора настаивают на исключительно мифологическом названии реки, являющейся границей между «этим» и «иным» мирами. Но в то же время река Смородина упоминается в былине «Илья Муромец и Соловей-разбойник» и протекает она где-то поблизости от Чернигова. Всеволод Миллер отождествил ее с рекой Смородиной, что в 25 верстах от Карачева — города черниговских князей, предполагаемой родины Ильи Муромца (в былине село Карачарово). Другая былина «Наезд литовцев» также помещает Смородину в области, близкие селам Карачеву и Переславскому (город Переяславль). Трудно поверить в то, что сказители X–XI вв. мыслили сказочную и былинную реку Смородину в разных концах Руси. А если так, то место битвы Ивана Быковича со Змеями локализуется внутри треугольника из трех городов — Киева, Чернигова и Переяславля, вблизи границы между землями полян и северян. Через эту область двигались хазары на Русь.

Иван Быкович, продолжая дело Бури-богатыря, побил Змеев, а вот сладить с их матерью не смог. Поражение богатыря (войск киевского князя невдалеке от Киева) естественно отнести ко времени второй волны хазарского ига (20-е (?) — 60-е г. X в.), к тому историческому времени, когда русичи вновь попытались освободиться. Кембриджский аноним, еврейский автор XII века, рассказал о войне киевского князя в союзе с Византией против Хазарии, начавшейся в 939 г. «Войну развязал хазарский царь Иосиф, который низверг множество необрезанных», т. е. убил много христиан…

В 939 г. (или в начале 940 г.) Хельгу (князь Игорь. — А.А.) внезапным ночным нападением взял город С-м-к-рай (Самкерц, на берегу Керченского пролива)…

Хазарский царь ответил на удар ударом. Полководец «досточтимый Песах» освободил Самкерц, отбросил русов от берегов Азовского моря, вторгся в Крым, взял там три греческих города, где «избил много мужчин и женщин», но был остановлен стенами Херсонеса, куда спаслось уцелевшее христианское население Крыма.

Затем Песах пошел на Хельгу, т. е. подступил к Киеву, опустошил страну и принудил Хельгу, против его воли, воевать с бывшими союзниками-византийцами за торжество купеческой иудейской общины Итиля.

Все эти события в русской летописи опущены, за исключением последовавшего за ними похода на Византию» (Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь). Но отзвуки этих событий, волшебно преобразившись, присутствуют в сказке!

Ведьма (сказочный образ полководца Песаха) утаскивает Ивана Быковича в подземелье — логово Чудо-юдова отца. Длинные ресницы и густые брови совсем закрывают глаза старика. Как и восточнославянскому Вию, веки ему поднимают железными вилами могучие богатыри. В отшельничестве и бездействии змеиного родителя просматривается поразительная аналогия с положением Хазарского кагана. Приняв высший верховный титул, он удалялся в специальный дворец, появляясь перед народом только в особо торжественных церемониях. Действия правителя были строго табуированы и жестко ограничены, а всю власть сосредоточил ставленник придворной верхушки. Неизменной обязанностью кагана, правда, оставалось руководство войсками в случае войны. Как мудрый главнокомандующий действует и сказочный «каган», отец Чудо-юда. Он не мстит Ивану за сыновей, но направляет его (!) в военный поход — умыкнуть царицу золотые кудри.

Подробности морской экспедиции сказочного витязя напоминают о связанных единой задачей походах князя Игоря на Византию в 941 и 943 гг. В первом походе Игорь возглавил эскадру в 10 тысяч кораблей. Велик и сказочный караван судов: «Вышел первый корабль; Иван Быкович сел в него, крикнул: "Все за мной!" — и поехал в путь-дорогу. Отъехав немного, оглянулся назад — и видит: сила несметная кораблей и лодок!»

Захватить Константинополь русским не удалось. А потому второй поход, уже сухопутный, объединил варягов, печенегов, словен, кривичей и днестровских тиверцев. Войско дошло до Дуная, где встретило послов императора с мирными предложениями. Взятие богатого откупа у греков подобно подношениям Ивану Быковичу: «Приезжают в невиданное царство, небывалое государство; а там уже давно сведали, что Иван Быкович будет, и целые три месяца хлеб пекли, вино курили, пиво варили. Увидал Иван Быкович несчетное число возов хлеба да столько же бочек вина и пива; удивляется и спрашивает: «Что б это значило?» — «Это все для тебя наготовлено».

Однако не так просто заполучить хозяйку заморской стороны. Уготовила она русичам баню огнем, и погорел бы Иван Быкович, не окажись с ним старичок Мороз-Трескун. Выдержал богатырь Иван испытание, «царица сама к нему вышла, подала свою белую руку, села на корабль и поехала». Доплыли они до Чудо-юдова берега, а Иван Быкович к тому времени так полюбил царицу, что посмел предложить своему «повелителю» завоевать невесту в честном соревновании — кто пройдет по жердочке над пропастью, тот и женится на прекрасной даме. «Иван Быкович пошел по жердочке, а царица золотые кудри про себя говорит: «Легче пуху лебединого пройди!» Иван Быкович прошел — и жердочка не погнулась; а старый старик пошел — только на середину ступил, так и полетел в яму». Балансирование над бездной — наверное, лучше не охарактеризуешь русскую внешнюю политику 944 г. С одной стороны, условие хазар завоевать Византию, с другой — традиция мирных отношений с греками. Не потому ли, гадая об истинных намерениях русского богатыря, так недоверчиво и неприязненно встречает его царица? Но во время соревнования мужей она болеет за руса. Силу любви и взаимной поддержки они противопоставили наглости Чудо-юдовых устремлений. Точно так же русско-византийский договор 944 г. выразил антихазарскую позицию государств (Сахаров А. Н. «Мы от рода русского…») Не изменив своему извечному правилу счастливого финала, сказка вместе с тем не погрешила и против подлинных фактов истории.

Сказки о Буре-богатыре и Иване Быковиче, читаемые со знанием потаенных в них ассоциаций, открывают взгляд простого человека X в. на историю своего народа. Отличается ли он от официально-летописного? Несомненно. В сказках отображена отсутствующая в летописи диалектика русско-хазарских отношений в конце IX — первой половине X в. В то же время сказочные портреты киевских князей схожи с летописными. В сравнении с Иваном Быковичем (Игорем) королевич Буря-богатырь (Олег) и прозорливее, и сильнее, и независимее от политических интриг Чудо-юдовой (хазарской) братии. Но, конечно, ни о каком умалении Ивана Быковича в сказке нет и речи.

А откуда родом сказочные Рюриковичи? На этот счет установлено, что герой с именами Иван коровий сын, Иван Быкович встречается преимущественно в русских и очень редко в украинских и белорусских сказках. География сказок об Иване Быковиче вообще ограничена преимущественно северными областями России. Наша интерпретация сказок прекрасно это объясняет. И Олег, и Игорь — князья северные, для киевлян они люди пришлые, а потому память о них не смогла затмить славы южнорусских богатырей доолеговой поры. Сказка о Буре-богатыре все-таки популярнее сказки про Ивана Быковича, что тоже понятно: восточным славянам Вещий Олег запомнился прежде всего как князь-освободитель, а Игорь как не всегда справедливый сборщик дани.

Но то дела внутренние. Что же до забот Отечества, то оба князя были его доблестными ревнителями. Здесь летопись со сказкой не расходится. И можно утверждать, что сказки об Иване коровьем сыне и Иване Быковиче стали тем чудесным пламенем, в котором закалялось мужество полков Святослава.

Сказка «Никита Кожемяка и Кавстрийский Змей»

Сказка о Никите Кожемяке — классический пример дополнения древнего мифологического сюжета более поздними историческими подробностями. Уже в древнем славянском эпосе встречаются сказания о богатырях-кузнецах, кующих гигантский плуг в 40 пудов. Победив Змея, герой запрягает его в волшебный плуг и пропахивает глубокие борозды — «Змиевы валы». В сказке они тянутся аж до моря Кавстрийского (Каспийского). Валы — это реальность. Они представляют собой остатки огромных богатырских застав-крепостей по берегам рек, впадающих в Днепр. Их датировка неясна, но несомненно, что они «верой и правдой» служили древним русичам не один век.

В «Повести временных лет» рассказывается, что обры (авары) впрягали в телеги славянских женщин и заставляли возить себя. Запрягая чудище в соху, Кожемяка как бы мстит Степному Змею за былые унижения славян.

В отмеченных реалистических вкраплениях проявляется, так сказать, первичный слой исторической окраски мифического сюжета. На его фоне можно увидеть другую, более позднюю роспись, отмеченную временем русско-хазаро-печенежского противостояния. Прежде всего, о прозвище сказочного воина. «Повесть временных лет» под 992 годом упоминает о малолетнем ремесленнике-кожемяке, вышедшем на поединок с богатырем-печенегом и удавившем его. Полное имя героя названо в летописи несколько позднее. В 1001 и 1004 гг. Ян Усмошвец или кожевник (от древнерусского усма — кожа и шью) разбил печенегов, пришедших на Русь. Этот легендарный богатырь послужил прообразом Никиты Кожемяки, а тот, в свою очередь, заменил в древнейшем сказочном сюжете волшебного кузнеца.

Беспощадный Змей, объявившийся вблизи Киева, брал с народа «поборы немалые: с каждого двора по красной девке; возьмет девку да и съест ее». Не миновала беда и царскую дочь. Пленение русских и славян и продажа их в рабство были традиционным промыслом степняков. Только факт захвата царевны и регулярные грабежи напоминают скорее хазарское иго, нежели налеты печенегов. В отличие от хазар печенеги не завоевывали Киев и не облагали его жителей данью. Византийский император Константин Багрянородный в своем сочинении, написанном в 948–952 гг., упоминает о «Киевской крепости, называемой Самбатас». Самбатас — хазарское название, имеющее значение «пограничный город» (Киев находился на тогдашней западной границе Хазарского каганата). В крепость стекались товары, взимаемые хазарами с подвластных им славянских племен. Расшифровка древнекиевской топонимии указывает на присутствие в Киеве хазар. От времени владычества хазар в Киеве осталось отмеченное в «Повести временных лет» название городского урочища «Козаре». В Библиотеке Кембриджского университета хранится так называемое «Киевское письмо», написанное на еврейском языке в Киеве в начале X века. В нем представители еврейско-киевского кагала обращаются к другим иудейским общинам с просьбой об оказании помощи их соплеменнику и единоверцу. Таким образом, Змиевы поборы более естественно связывать с действиями хазар.

Совсем недавно ряд исследователей в Израиле и России выдвинули, прямо скажем, экстравагантную идею об основании Киева хазарами. Причем произошло это всего-навсего тысячу лет назад. Опирясь на скупые и весьма туманные намеки одной арабской географической рукописи, авторы данной гипотезы утверждают, что Киев был основан в IX в. как пограничная крепость Хазарского каганата командиром наемного хорезмийского отряда (хазарской гвардии), носившим родовое имя Куйа. В честь своих предков, этот степной «легионер» якобы и назвал построенное им на днепровском берегу укрепление Киевом (по-арабски Куйава или Куяба).

Действительно, город с таким названием встречается в арабских книгах и документах, причем написанных гораздо раньше, чем хазарский наемник Куйа побывал на берегу Днепра (впрочем, вопрос еще, побывал ли он там вообще, поскольку в привлеченной в качестве довода арабской рукописи про то не говорится ни слова, а все домыслы о хазарском основателе Киева покоятся на созвучии имен и чересчур богатом воображении). Кроме того, давно и хорошо известны также армянские источники VII в., введенные в научный оборот еще академиком Николаем Яковлевичем Марром (1864–1934), где повторяется русская летописная история основания Киева (по-армянски Куары), что происходит значительно раньше, чем предполагается в «хазарской версии». Хазары завоевывали Киев, но к числу основателей города их причислить никак нельзя.

Обратимся вновь к сказке. В ней Змей выступает обыкновенным грабителем: основатель заботился бы хоть о каком-то благоустройстве, а здесь на первом плане только дань. И уж совсем хорошо знакомым, так похожим на Морского Царя Чудо-юдо, является читателям Змей в финале сказки. «Никита провел борозду от Киева до моря Кавстрийского. «Ну, — говорит Змей, — теперь мы всю землю разделили!» — «Землю разделили, — давай море делить, а то ты скажешь, что твою воду берут». Здесь сразу вспоминается и таможенная служба хазар в устьях рек и в Керченском проливе, и доминирование их на Каспийском побережье. Иными словами, Кавстрийский Змей символизирует постоянную хазаро-печенежскую угрозу со стороны Дикого поля.

Сокрушительные поражения, нанесенные хазарам Святославом (965–968 гг.), были только предвестниками грядущего заката каганата. В конце 70-х г. хазары возвратились в свою столицу Итиль и попытались восстановить былое могущество, обратившись за помощью к Хорезму. В 985 г. сын Святослава Владимир, как сказано в его житии, написанном хотя бы в некоторой его части еще в XI веке. Иаковом Мнихом, «на Козары шед, победи я и дань на них положи». Известно также, что в набегах на Русь хазары иногда объединялись с печенегами. Последнее по времени их нападение на Киев произошло в 1036 году и окончилось для степного воинства плачевно. Все это позволяет заключить, что сказка «Никита Кожемяка» отражает победный период в столкновениях Руси с хазарами и печенегами (965–1036 гг.).

Сказка о Кожемяке венчает богатырскую трилогию о сражениях с морским Змеем. Сказки трилогии являются главами устной летописи народа, русского героического эпоса X в… Вряд ли мы ошибемся, если объявим их уникальными историческими документами той давней эпохи. И что из того, что они хранились в сердцах людей, а не в монастырской библиотеке? Разве стали они оттого менее подлинными?..

Но, кажется, военно-историческая тема уже исчерпана, и самое время взглянуть на мирную жизнь Чудо-юда.

Сказка «Морской Царь и Василиса Премудрая»

В сборнике Афанасьева в цикле «Морской Царь и Василиса Премудрая» приведено восемь сказок. Исходным для них стал сюжет о договоре Царя с путником: за возможность напиться из источника Хозяин воды требует отдать то, чего путешественник дома не знает. Тот соглашается, не догадываясь, что за время отсутствия у него родился сын Иван-царевич. Им в итоге и расплачивается родитель с Царем.

Сказочный сюжет о запродаже незнаемого в родном доме выдающийся исследователь сказок В. Я. Пропп (1895–1970) соотносил с обрядом инициации — посвящения или введения в культовые таинства подростков у древних народов. Молодой человек во время обряда подвергался испытанию, включавшему в том числе и жестокие истязания. Мучения, принимаемые юношей, символизировали его временную смерть, а одоление мук и последующее «возрождение» вводило его в круг посвященных, взрослых и готовых к вступлению в брак мужчин. Нечто схожее совершается и в сказке. Заклание родителями своего ребенка Морскому Царю, служба у него, удачный побег и женитьба на Василисе Премудрой своего рода поэтические декорации таинства посвящения; герой, попавший в запредельное царство, возвращается невредимым назад.

С развитием речных и морских торговых экспедиций русичей древний сюжет приобрел новое звучание. Немилосердным таможенником (Морским Царем или Чудо-юдой) купцам-мореплавателям представлялся правитель тех морей и рек, по которым пролегал их путь. В одном из вариантов Иванна-царевича теперь заменил Иван купецкий сын (отправляющийся в услужение к Чудо-юду). Трудно сказать, возникла бы вообще эта сказка о русском купце и морском злодее, не воспрепятствуй Хазария свободному плаванию русских кораблей через контролируемые ею реки и проливы.

В 913 г. за возможность прохода в Каспийское море русичи обязались отдать хазарскому царю половину своей добычи. Это, конечно, было грабительское условие, поскольку русские воины шли воевать за хазарские интересы. Но все-таки оно предполагало достаточную награду уцелевшим. На обратном пути, дойдя до устья Волги, русы отослали условленную часть богатств кагану. Однако тот, нарушив договор, отказался пропустить их домой и позволил своей мусульманской гвардии напасть на русичей. После отчаянного трехдневного сражения они были разбиты, потеряв убитыми 30 тысяч человек. Нарушение клятвы всегда считалось святотатством. Коварство хазарского правителя выглядело еще более бесстыдным на фоне недавних договоров русских с греками. За подобные преступления, творимые прототипом Чудо-юды, и прилепилось к последнему прозвище Беззаконный.

«Выражается сильно российский народ! И если наградит кого словцом, то войдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света» (Н. В. Гоголь). Применительно к иудейской Хазарии это словцо имело, так сказать, и внутриобщинный смысл. Еще во времена Римской республики (во II в. до н. э.) в иудаизме оформились и противоборствовали две религиозные группировки — саддукеи и фарисеи. Саддукеи (аристократическая, земледельческая знать, жрецы) придерживались буквального смысла Моисеева закона. Фарисеи же, состоящие из ремесленников, торговцев, низших служителей культа, наоборот, стремились «усовершенствовать» иудейскую религию толкованием библейских (ветхозаветных) положений. Собранные и отредактированные разъяснения ветхозаветных книг составили Талмуд, святое святых правоверного фарисея. Христианские авторы, занимавшиеся его изучением, свидетельствуют, что талмудические трактаты неизбежно должны приучать своих последователей к вредным тонкостям, натяжкам, лживости, надувательству, плутовской изворотливости, изощрять их пронырливость и, наконец, убивать в них уважение к Моисееву законодательству. Итильские менялы и ростовщики склонились (в понимании христиан) к почитанию извращенного закона (Талмуда), за что и были отмечены столь нелестным прозвищем.

И еще пара сказочных особенностей. У Чудо-юда 77 дочерей. Появление такого числа вряд ли случайно: во-первых, в русских сказках оно встречается исключительно редко, во-вторых, в пяти других сказках у Морского Царя — по 12 дочерей, а в одной — только 3. И тройка, и дюжина числа традиционно сказочные. А вот семьдесят семь — магическое число в учении иудаистской каббалы. Так, за, казалось бы, мало что значащим числовым символом угадывается причастность материализовавшегося наяву Чудо-юда к миру халдейской мистики и талмудических премудростей.

Интересно и то, что имя возлюбленной Ивана — Василиса — греческого происхождения и означает «царица». Эта, опять-таки неслучайная деталь указывает на совместное противостояние русских и греков Хазарии.