V. План «Барбаросса» в действии. Крах «Блицкрига»

С начала войны против Советского Союза вооруженные силы фашистской Германии оказались в исключительно благоприятном положении для развертывания боевых действий. Они получили в предшествующие годы солидный боевой опыт, были заблаговременно сосредоточены и развернуты, имели на главных направлениях наступления подавляющее превосходство.

Используя свои преимущества, немецко-фашистские войска за три недели боев продвинулись в глубь советской территории от 350 до 600 км. Однако уже к исходу третьей недели Советские Вооруженные Силы, оправившись от первых неудач, вызванных внезапным нападением фашистских агрессоров, сумели на время стабилизировать фронт вдоль южных границ Эстонии, остановить немецкие войска на р. Луге, задержать с помощью подошедших резервов на рубеже Западной Двины и Днепра стремительное продвижение гитлеровских войск в центре советско-германского фронта и организовать отпор врагу на линии старых пограничных укреплений на Украине. Это было достигнуто благодаря величайшему мужеству и стойкости воинов Советской Армии. Однако превосходство врага было велико, и он сумел снова возобновить наступление на всех стратегических направлениях.

Упоенное этими начальными крупными успехами, командование вермахта полагало, что главные силы Советской Армии уже разбиты и не смогут больше оказать серьезного сопротивления. Гитлер еще 4 июля заявил, что Советский Союз уже практически проиграл войну (док. № 28).

23 июля в дополнении к директиве № 33 военное руководство фашистской Германии, невзирая на растущую угрозу внутренним флангам групп армий «Центр» и «Юг» со стороны советских войск, ставит перед вермахтом совершенно не сообразующуюся с обстановкой задачу: на южном направлении, «после овладения Харьковским промышленным районом, предпринять наступление через Дон на Кавказ», на центральном направлении — овладеть Москвой, на северном — наступать на Ленинград при поддержке 3-й танковой группы, изъятой из состава группы армий «Центр» (док. № 30).

Однако, несмотря на то, что советские войска действительно понесли большие потери, немецкое наступление проходило не столь гладко, как казалось на первый взгляд, а оптимизм Гитлера был преждевременным. Уже первые месяцы войны выявили серьезные оперативные пороки плана «Барбаросса», вытекавшие из переоценки собственных сил. На всех трех стратегических направлениях со второй половины июля стали проявляться осложнения для немецко-фашистских войск. Группа армий «Север» вынуждена была после оказанного ей сопротивления в Эстонии, на Лужской линии обороны и в результате контрудара советских войск в районе Сольцов приостановить свое наступление. На центральном направлении немецкие войска натолкнулись на упорное сопротивление в районе Смоленска, правый фланг группы армий «Центр» сильно отстал, испытывая сильное противодействие 20-й и 13-й советских армий на рубеже Гомель — Рославль, что грозило задержать дальнейшее продвижение всей группы армий.

На южном направлении левый фланг группы армий «Юг» завяз в боях с войсками 26-й и 5-й армии в Коростеньском и Киевском укрепленных районах. «...Задержка в середине июля на юге под Киевом, как и на севере в Смоленском междуречье,— констатировал генерал Филиппи,— имела огромное влияние на дальнейший ход всей кампании»[253].

23 июля Браухич выразил свое несогласие с задачами директивы № 33 и дополнения к ней. «Осуществление намеченного в директиве оперативного замысла,— гласит запись в дневнике ОКВ от 23 июля,— представляется главнокомандующему сухопутными войсками, ввиду сложившейся на фронте обстановки, в частности на фронте группы армий «Центр», пока невозможным. Поэтому он 23 июля 1941 г. просит начальника штаба верховного главнокомандования вооруженных сил отменить дополнение к директиве № 33, «пока не будут в основном закончены происходящие в настоящее время сражения...» (док № 36).

По прошествии 10 дней после издания директивы № 33 гитлеровское командование в новой директиве от 30 июля вынуждено было временно отменить выполнение выдвинутых ранее задач, оказавшихся явно неосуществимыми (док. № 32). Отныне германские стратеги были уже поставлены перед необходимостью вести, по выражению А. Филиппи, вместо запланированных операций, «операции поневоле». Группа армий «Центр» переходила к обороне, а наступательные задачи сохранялись за группами армий «Север» и «Юг» 2-я и 3-я танковые группы вынуждены были в течение десяти дней восстанавливать и пополнять свои соединения для выполнения очередных задач.

11 августа в дневнике Гальдера появляется характерная запись: «Общая обстановка показывает все очевиднее и яснее, что колосс Россия, подготовка которого к войне была связана со всеми затруднениями, свойственными странам, в состав которых входят различные народности, был недооценен нами. Это утверждение распространяется на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и в особенности на чисто военные моменты...» (док. № 35).

Под влиянием все более нараставших трудностей в осуществлении целей «Восточного похода» со второй половины июля в командной верхушке вермахта опять вспыхнули старые разногласия, возникшие еще в период планирования операции «Барбаросса», относительно основных задач проведения второго этапа военной кампании восточнее рубежа Днепр — Западная Двина. По славам генерала Филиппи, оперативная директива ОКХ от 31 января 1941 г. была своеобразным компромиссом между точкой зрения Гитлера и мнением генерального штаба о приложении основных усилий после достижения первой оперативной цели — на флангах или в центре фронта[254]. Как штаб ОКВ, так и командование сухопутных войск питали надежды, что Советская Армия развалится под ударами вермахта еще в период боев в пространстве, ограниченном с востока Западной Двиной и Днепром. Поэтому все согласились в конце концов с «профанированным»[255] планом, изложенным в директиве ОКХ от 31 января 1941 г. Но в ходе войны, когда стало ясно, что надежды на быстрый разгром Советской Армии не оправдались, Гитлер снова стал настаивать на проведении эксцентрических охватывающих операций на обоих крыльях советского фронта. Это хорошо видно из записей в дневнике ОКВ (док. № 36).

Борьба мнений вокруг этого вопроса продолжалась весь июль и первую половину августа. 18 августа Браухич представил в ОКВ докладную записку: «Предложения относительно продолжения операций группы армий «Центр» во взаимосвязи с операциями групп армий «Юг» и «Север». В ней отстаивалась необходимость нанесения главного удара на Москву в конце августа — начале сентября наряду с проведением дальнейшего наступления на Ленинград и на юге Украины (док. № 37). К этому же мнению склонялись Йодль и Варлимонт. Йодль еще 27 июля высказывался за проведение наступления на Москву после окончания боев под Смоленском (док. № 36). В оценке обстановки штабом оперативного руководства ОКВ от 18 августа был сделан такой вывод. «Войска на востоке располагают достаточными силами, чтобы группы армий «Север» и «Юг» могли самостоятельно выполнить свои задачи, а группа армий«Центр» одновременно нанесла решающий удар на Москву. Предпосылкой к этому является отказ от достижения частных успехов, сколь бы заманчивым это ни было (например, удар 2-й танковой группы на юго-восток), и, если потребуется, преодоление отдельных кризисных ситуаций местными силами во имя достижения общего успеха» (док. № 36). В этой оценке обстановки предлагалось временно отказаться от овладения Ленинградом и Крымом, чтобы сосредоточить больше сил на московском направлении.

Однако Гитлер считал, что удар на Москву надо будет нанести лишь после захвата Прибалтики и Украины и разгрома находившихся там советских войск. Йодль в конце концов отказался от своих взглядов в пользу мнения Гитлера и стал обрабатывать Браухича и Гальдера в духе примирения, призывая их полностью положиться «на шестое чувство фюрера»[256]. Он составил в соответствии с идеями Гитлера директиву, которая была подписана 21 августа. В ней говорилось: «Соображения главнокомандования сухопутных войск относительно дальнейшего ведения операций на Востоке от 18 августа не согласуются с моими планами». Далее следовал приказ: «Главнейшей задачей до наступления зимы является не взятие Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на Донце и лишение русских возможности получения нефти с Кавказа, на севере — окружение Ленинграда и соединение с финнами» (док. № 38).

В послевоенное время это решение Гитлера западногерманские военные историки и мемуаристы объявили роковым, катастрофическим не только для кампании 1941 г., но и для всей войны в целом. Гальдер, например, писал, что этот приказ Гитлера «означал решающий поворотный пункт Восточной кампании. Решение Гитлера как верховного главнокомандующего вынудило руководство сухопутных войск отказаться от ясной до того линии в пользу второразрядных операций, которые в лучшем случае могли ускорить наступающий крах поколебленного фронта противника на второстепенном участке. Но за этот успех мы должны были заплатить невосполнимыми потерями во времени и силах. Цель — решительно разбить русские вооруженные силы — была отодвинута на задний план по сравнению со стремлением захватить ценные промышленные области и наступать в направлении русских нефтяных источников. Когда окончилась битва за Киев, потребовавшая полного использования подвижных средств, и без того сильно израсходовавших свой моторесурс, Гитлер приказал начать наступление на Москву. Теперь для его проведения снова надо было перебросить с Украины крупные силы. Но было уже слишком поздно»[257]. Это, заключает Гальдер, повлекло за собой катастрофу.

В данном случае бывший начальник германского генерального штаба пытается выдать второстепенные причины поражения вермахта за основные. Он умалчивает о том, что план «Барбаросса» оказался опрокинутым благодаря героическому сопротивлению Советской Армии. Совершенно справедливо писал по этому поводу фельдмаршал Паулюс: «...рассуждения Гальдера относительно главного удара на Москву — сколь бы правильным ни был выбор этого направления главного удара с чисто оперативной точки зрения — могут, очевидно, иметь лишь теоретическое значение. На основании такого изложения фактов у непосвященного читателя может сложиться опасное, неправильное представление, будто последовательным осуществлением плана наступления на Москву — при условии исключения ошибок Гитлера — можно было бы добиться победного исхода войны. Но продемонстрированная в ходе войны Советским Союзом мощь — в самом широком смысле этого слова — доказывает, что это является глубоким заблуждением»[258].

Позволяла ли обстановка на советско-германском фронте нанести в конце августа — начале сентября удар на Москву, как предлагало ОКХ?

К середине августа немецко-фашистские войска северного и южного направлений не смогли решить поставленных перед ними задач. Главные силы группы армий «Север» все еще вели ожесточенные бои на Лужской линии обороны, ее южный фланг и стык с группой армий «Центр» были слабо прикрыты от ударов войск Северо-Западного фронта. Это дало Гитлеру повод заявить в своей записке от 22 августа, что группа армий «Север» «не в состоянии в ближайшее время обеспечить продвижение своих правофланговых соединений на Ленинград с целью окончательного окружения и ликвидации этого опорного пункта и обороняющих его русских сил» (док. № 39).

Неудовлетворительная для немцев обстановка сложилась на стыке между группами армий «Центр» и «Юг». Они действовали изолированно друг от друга к северу и югу от Припятской области, и это «требовало принятия мер по созданию ясных предпосылок для дальнейшего ведения военных действий в масштабе всей кампании», ибо «представлялось все еще сомнительным, чтобы группа армий «Центр» собственными силами смогла обеспечить своему южному крылу свободу оперативного маневра (без чего невозможен был удар по Москве)...»[259].

Войска же группы армий «Юг» были не способны самостоятельно установить оперативный контакт с группой армий «Центр» и прикрыть ее южный фланг. 6-я немецкая армия, действовавшая на главном направлении в полосе группы армий «Юг», не смогла сломить сопротивление 5-й армии Юго-Западного фронта в Коростеньском укрепленном районе и овладеть Киевом, что серьезно тормозило дальнейшее развитие операций, в том числе и на московском направлении.

В этой обстановке Гитлер принимает решение повернуть одну часть сил группы армий «Центр» на север для оказания помощи войскам группы армий «Север», а другую часть сил (2-ю армию и 2-ю танковую группу) — на юг с целью окружения во взаимодействии с группой армий «Юг» войск правого крыла Юго-Западного фронта и установления оперативного контакта между обеими группами армий.

Мнения о том, что наступление на Москву можно было осуществить только после ликвидации с помощью сил группы армий «Центр» советских войск на Левобережной Украине, придерживался не только Гитлер, но и командование группы армий «Юг». В его оценке обстановки от 1 сентября говорилось: «Для проведения операции по уничтожению противника в Восточной Украине необходимым и решающим является, чтобы 2-я танковая группа и 2-я армия наступали не только до рубежа р. Десны, но и форсировали ее и до завершения сражения действовали в оперативных границах группы армий «Юг». Указанная цель может быть достигнута лишь в том случае, если 2-я танковая группа выйдет приблизительно в район южнее Сум, а 2-я армия — на рубеж Прилуки — Ромны.

Только после уничтожения противника в Восточной Украине группа армий «Центр» будет иметь обеспеченный в оперативном отношении фланг для нанесения последнего, решающего удара. Кроме того, группа армий «Юг» будет тогда... в состоянии передать в распоряжение ОКХ... возможно большее число... дивизий 6-й армии для наступления на московском направлении. Таким образом, проведение операции на уничтожение противника в пределах Украины имеет, по мнению командования группы армий, решающее значение для исхода всей Восточной кампании»[260].

Собственно, аналогичные идеи и составляли существо директивы ОКВ № 35 от 6 сентября (док. № 40).

Из этого видно, что в основе решения Гитлера ог 21 августа лежали не только политические и экономические соображения, как это пытается представить Гальдер и многие военные историки ФРГ, но и чисто оперативные причины, необходимость преодоления трудностей, обусловленных героическим сопротивлением советских войок, особенно на киевском направлении.

Некоторые бывшие генералы вермахта в своих работах выдвигают задним числом тезис, что если бы немецкие войска действовали по более разумному плану, то в 1941 г. они, мол, смогли бы взять Москву и направить войну по совсем другому, благоприятному для Германии руслу. Их план сводится к следующему. На втором этапе военной кампании требовалось главный удар нанести по Москве. Для этого на северном направлении группе армий «Центр» надо было отказаться от взятия Ленинграда, занять оборону по линии Нарва — Чудское озеро — озеро Ильмень, а главные усилия направить на Калинин, тесно взаимодействуя с группой армий «Центр». На южном направлении войскам группы армий «Юг» надлежало с ходу занять Киев, не дав 5-й армии закрепиться в Коростеньаком укрепленном районе, отказаться от окружения советских войск в районе Умани и от наступления в излучину Днепра, направив вместо этого основные усилия на северо-восток для взаимодействия с южным флангом группы армий «Центр». Это, мол, позволило бы вермахту с конца августа начать генеральное наступление с рубежа Киев — Смоленск — Великие Луки в общем направлении на Воронеж, Москву, Калинин, разгромить основные силы Советской Армии в центре фронта и перезимовать на удобных позициях[261].

Подобные рассуждения носят чисто умозрительный характер, они абстрагируются от конкретной обстановки того периода на советско-германском фронте.

Конечно, ошибки командования всегда несли с собой неудачи и поражения, а таких ошибок гитлеровское руководство совершило в ходе боевых действий 1941 г. немало. Но надо учитывать, что уже в первые месяцы войны сама обстановка, сопротивление советских войск диктовали командованию вермахта поступать именно так, а не иначе. Ведь не случайно немецко-фашистским войскам не удалось захватить Киев с ходу. И не случайно они не могли начать наступление на Москву, не ликвидировав угрозы флангам группы армий «Центр». Тем более они были бы не в состоянии этого сделать, имея против себя на севере и юге крупные силы Советской Армии, которые оказали бы войскам центрального направления самую активную помощь. Если даже брать более реальный вариант, нежели тот, который выдвинул Филиппи, и допустить, что немецкое наступление на Москву началось бы не 30 сентября, а в сроки, предлагавшиеся Браухичем, то все равно немецко-фашистские войска не смогли бы выполнить план «Барбаросса». В конце августа группа армий «Центр» была намного слабее, чем в конце сентября. Она насчитывала тогда 60,5 дивизий, из них восемь танковых и пять моторизованных, а к концу сентября — 74,5 дивизий, из них 14 танковых и девять моторизованных. Дополнительно для ее поддержки были привлечены часть сил 16-й армии группы армий «Север» и 8-й авиационный корпус[262]. За этот же период силы и средства советских войск на московском направлении хотя и оставались в целом неизмененными, но имели тенденцию к наращиванию. Надо также учитывать и неблагоприятное оперативное положение войск группы армий «Центр», имевшей во второй половине августа неприкрытые фланги.

Следовательно, перспективы наступления на московском направлении в духе предложений ОКХ от 18 августа были весьма сомнительными[263].

После окончания боев на Правобережной Украине гитлеровское командование сразу же приступило к подготовке широкого наступления на Москву. Эта задача была поставлена еще в директиве ОКВ № 35 от 6 сентября (док. № 40).

Одновременно планировалось активизировать действия на других стратегических направлениях: на севере — нанести удар на Тихвин, соединиться с финнами и блокировать Ленинград, на юге — осуществить прорыв из района Полтавы через Донбасс на Ростов, а другой частью сил на Харьков и в Крым. Целью наступления на юге являлся выход на подступы к Кавказу.

16 сентября командование группы армий «Центр» отдало директиву с изложением замысла операции на московском направлении, получившей наименование «Тайфун» (док. № 41). Планировалось прорвать оборону советских войск ударами трех мощных группировок из района Духовщины, Рославля и Шостки в восточном и северо-восточном направлениях, расчленить советский фронт, окружить и уничтожить главные силы Западного, Резервного и Брянского фронтов. В дальнейшем пехотные соединения должны были развернуть фронтальное наступление иа Москву, а подвижные войска — охватить столицу с севера и с юга. Город намечалось блокировать, разрушить артиллерийским обстрелом, а население — уморить голодом (док. № 45).

К концу сентября была произведена перегруппировка немецких войск. С южного направления в группу армий «Центр» возвратились 2-я армия и 2-я танковая группа. Кроме того, войска центрального направления были пополнены 4-й танковой группой и двумя армейскими корпусами. Здесь было сосредоточено около 38 процентов пехотных и 64 процентов танковых и моторизованных соединений, находившихся в то время на советско-германском фронте[264]. В результате немецко-фашистское командование создало значительное превосходство над советскими войсками в людях, танках, самолетах и артиллерии.

В начале октября в наступление перешли главные силы группы армий «Центр». Так началось одно из важнейших сражений в военной истории, которое оказало крупнейшее влияние на весь последующий ход второй мировой войны. Накапливание отдельных элементов поражения на протяжении всей предшествующей борьбы на советско-германском фронте с 22 июня вылилось в зимние месяцы 1941/42 г. в сокрушительный разгром немецко-фашистских войск под Москвой, дополнявшийся ударами Советской Армии под Ростовом и Тихвином.

Еще в период наступления, 27 ноября 1941 г., генерал-квартирмейстер генерального штаба Вагнер заявил Гальдеру: «Мы находимся на грани истощения наших людских и материальных ресурсов»[265]. Однако ОКХ, как и командование группы армий «Центр», настаивало на продолжении наступления для взятия Москвы «даже под угрозой того, что войска полностью сгорят». Но уже через десять дней ОКВ вынуждено было отдать директиву № 39, в которой войскам предписывалось «немедленно прекратить все крупные наступательные операции и перейти к обороне» (док. № 47).

Насколько серьезно было положение вермахта в эти месяцы, красноречиво говорит тот факт, что Гитлер при обсуждении оперативной обстановки 19 ноября поднял вопрос о «переговорах для заключения перемирия»[266]. Фашистская стратегия явно зашла в тупик. Даже Гитлер понял, что роковым образом просчитался. Еще в середине октября он признался своим приближенным: «22 июня мы распахнули дверь, и не знали, что за ней находится»[267].

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, анализируя причины провала наступления немецко-фашистских войск на Москву, писал: «Гитлеровское верховное главное командование, планируя такую сложную стратегическую операцию большого размаха, какой была операция «Тайфун», серьезно недооценило силу, состояние и возможности Советской Армии для борьбы за Москву и грубо переоценило возможности своих войск, сосредоточенных для прорыва нашего фронта обороны и захвата столицы Советского Союза.

При создании ударных группировок для проведения второго этапа операции «Тайфун» были также допущены крупные просчеты. Фланговые ударные группировки противника, особенно действовавшие в районе Тулы, были слабы и имели в своем составе недостаточное количество общевойсковых соединений. Ставка исключительно на бронетанковые соединения в тех конкретных условиях, как показала практика, себя не оправдала. Они были измотаны, понесли большие потери и утратили пробивную силу.

Не сумело германское командование своевременно организовать нанесение связующего удара в центре нашего фронта, хотя сил у него для этого было достаточно. Отсутствие такого удара дало нам возможность свободно перебрасывать с центральных участков все резервы, включая и дивизионные, к флангам фронта против ударных группировок врага. Большие потери, неподготовленность к борьбе в зимних условиях, ожесточенность сопротивления советских войск резко отразились на боеспособности противника.

Нашей разведке удалось к 15 ноября установить сосредоточение ударных группировок на флангах фронта обороны и правильно определить направления главных ударов. Ударным его кулакам была своевременно противопоставлена глубокоэшелонированная оборона, оснащенная сравнительно неплохо противотанковыми и инженерными средствами, здесь же сосредоточивались и все основные танковые части. Наши воины глубоко осознавали личную ответственность за судьбу Москвы, за судьбу своей Родины и были полны решимости умереть, но к столице врага не подпустить»[268].

Военно-политическое значение поражения вермахта под Москвой состоит прежде всего в том, что «молниеносная война» — основа основ плана «Барбаросса» — потерпела полнейший провал, и фашистская Германия оказалась перед угрозой бесперспективной для нее затяжной борьбы на два фронта. На совещании 23 ноября 1939 г. Гитлер хвастался перед генералами тем, что он обеспечил Германии условия для борьбы на один фронт (док. № 5). Теперь стала реальной угроза борьбы на два фронта, а в такой борьбе, писал уныло Геббельс в своем дневнике, «империя еще никогда не одерживала победы»[269].

Политическое значение Московской битвы состоит прежде всего в том, что она, развеяв миф о непобедимости германского вермахта, окончательно закрепила фундамент антифашистской коалиции великих держав, нанесла громадный моральный ущерб блоку фашистских государств, оказала отрезвляющее воздействие на прогитлеровские элементы в нейтральных странах и дала мощный толчок для развертывания широкой антифашистской борьбы народов. Вместе с тем поражение под Москвой вызвало в вермахте глубокий кризис военного руководства и падение морального духа личного состава, о чем ярко свидетельствуют приводимые ниже выдержки из дневника Гальдера (док. № 48, 50).

В ходе военной кампании 1941 г. и контрнаступления советских войск под Москвой и на других участках фронта вооруженным силам фашистской Германии был нанесен громадный ущерб. С 22 июня по 31 декабря 1941 г. только сухопутные войска вермахта потеряли на Востоке более 830 тыс. человек убитыми, ранеными, пропавшими без вести и пленными[270] (док. № 91). А с 22 июня 1941 г. по 30 июня 1942 г. эти же потери, включая больных, составили 1980 тыс. человек (док. № 94). Потери в танках и штурмовых орудиях с начала войны против СССР до 31 декабря 1941 г. оценивались в 2765 единиц (прил. XI). Немецко-фашистская авиация потеряла с июня 1941 г. по июнь 1942 г. 8529 бомбардировщиков и истребителей (прил. VIII). Боевая мощь вермахта была серьезно надломлена.

В тезисах ЦК КПСС к пятидесятилетию Октябрьской революции отмечается: «...уже начальный период войны показал, что военная авантюра гитлеровцев обречена на провал. Разгром немцев под Москвой явился началом коренного поворота в ходе войны. Окончательно был похоронен гитлеровский план «блицкрига»; перед всем миром была развенчана фальшивая легенда о «непобедимости» гитлеровской армии»[271].

Для советского народа 1941 год явился годом самых суровых испытаний. Под руководством Коммунистической партии он совершил величайший исторический подвиг — своим героизмом и самоотверженным трудом воздвигнул барьер на пути гитлеровской агрессии.