II. МОНГОЛО-ТАТАРСКИЕ ВТОРЖЕНИЯ И ПЕРЕМЕЩЕНИЕ НАСЕЛЕНИЯ СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЙ РУСИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ X В.

Монголо-татарское нашествие XIII в. сопровождалось страшным опустошением русских земель, разрушением городов, массовой гибелью населения. Русские княжества лежали в развалинах, запустели целые области, население бежало от татарской опасности в леса, переселялось на безопасные окраины. Колоссальный урон, нанесенный монголо-татарами производительным силам феодальной Руси, начал восполняться только в следующем XIV в.

По существу говоря, вопрос о разрушении производительных сил Руси монголо-татарами является вопросом об экономической основе исторических процессов, происходивших в русских княжествах во второй половине XIII в.

В советской историографии дается правильная общая оценка тяжелых последствий «татарских погромов», освещается целый ряд вопросов, связанных с их влиянием на развитие русских земель. Хорошо разработан советскими историками вопрос о последствиях нашествия для русского города. Страшный удар, нанесенный завоевателями древнерусскому ремеслу, показан в капитальном исследовании Б. А. Рыбакова «Ремесло древней Руси» (1948). В работах М. Н. Тихомирова и А. М. Сахарова разбираются многие вопросы, связанные с влиянием монголо-татарского завоевания на средневековые русские города 1. На основе богатого археологического материала советскими археологами воссозданы яркие картины героической обороны и гибели под ударами Батыя ряда русских городов (Рязани, Владимира, Киева, Чернигова, Вщижа, Колодяжина и многих других).

Несколько хуже обстоит дело с изучением последствий нашествия для сельских местностей феодальной Руси. Даже в работах по истории земледелия и крестьянства, непосредственно связанных с рассматриваемым периодом (вторая половина XIII в.), о последствиях монголо-татарского нашествия для русской деревни высказываются только самые общие

соображения'. Именно поэтому мы уделяем внимание преимущественно последствиям нашествия для сельских поселений Северо-Восточной Руси, а в отношении городов ограничиваемся обзором их состояния во второй половине XIII в. в основном на материалах уже имеющихся исследований. Последствия монголо-татарского нашествия на Русь рассматриваются не как результат только похода Батыя, а как следствие целой серии татарских вторжений, продолжавшихся несколько десятилетий (начиная с «Батыева погрома»). Такая постановка вопроса дает возможность полнее представить разрушительные последствия монголо-татарского завоевания, расширить круг источников, иллюстрирующих состояние русских княжеств после нашествия, а также облегчает использование археологических материалов.

1

Монголо-татарское завоевание сопровождалось массовым разрушением русских городов. Везде, где проходили полчища Батыя, на месте цветущих городов оставались развалины, жители их погибали или уводились завоевателями в плен. «Множество мертвых лежаша, и град разорен, земля пуста, церкви позжены», «люди избшпа от старца до сущаго младенца», «все изобнажено и поругано бедною и нужною смертию», — такими словами характеризуют летописцы состояние русских городов после нашествия Батыя. Летописные свидетельства о страшном разгроме русских городов Батыем полностью подтверждаются археологическими данными. Советскими археологами воссозданы картины гибели ряда русских городов во время нашествия Батыя. Развалины жилищ, следы массовых пожарищ, трупы горожан, порубленных саблями или пронзенных татарскими стрелами, остатки имущества под рухнувшими постройками, многочисленные клады, так и не раскопанные погибшими владельцами, — такую картищг дают слои времени татарского погрома в Рязани, Владимире, Чернигове, Киеве, Колодяжине, Вщиже и других русских городах2.

Не успели русские города оправиться от «Батыева погрома», как на них снова обрушились татарские «рати». В течение всей второй половины XIII в. летописцы сообщают, что татары «плениша град», «град и церкви

пожгоша». «все пусто сотвориша и пограбиша», «испустошиша и города и волости». Татарскими походами во второй половине XIII в. снова подверглись разгрому Владимир, Суздаль, Юрьев, Переяславль, Коломна, Москва, Можайск, Дмитров, Волок, Рязань, Муром, Бежецк, Вологда.

«Батыев погром» и татарские «рати» второй половины XIII в. привели к заметному упадку русского города. В целом ряде городов Северо-Восточной Руси этот упадок прослеживается археологически по обеднению слоев послемонгольского времени. Во Владимире раскопки Н. Н. Воронина в 1937—1938 гг. показали, что «культурный слой XIII—XIV вв. характеризуется значительным обеднением инвентаря, поделки из кости становятся грубее» '. Такая же картина отмечается Н. Н. Ворониным в Суздале, где наиболее мощным был слой XII—XIII вв., расположенный под слоем пожарища (датированного временем монгольского штурма), в Переяславле-Залесском, где слои XIV—XV вв. оказались «чрезвычайно бедными и кроме керамики ничего не содержали», в Ярославле2 и других городах. Хорошо прослеживается упадок городского ремесла и культуры после «Батыева погрома» на примере древнего Мурома. Домонгольский период в жизни Мурома был временем наибольшего расцвета города, за которым последовала полоса запустения. На целом ряде вскрытых раскопками участков выше домонгольского слоя XI—XIII вв., ограниченного угольной прокладкой (следы татарского погрома), более поздние слои отсутствовали, а на других материалы домонгольского времени, безусловно, количественно преобладали: «монгольское завоевание привело к длительному упадку города вплоть до XV—XVI вв.» 3. Подобная картина наблюдалась и при раскопках в городе Чернигове. На целом ряде участков города слой XII—XIII вв. со следами массового пожара в верхней своей части залегал на небольшой глубине, а непосредственно над ним размещались слои XVIII—XIX вв., что свидетельствовало о длительном запустении города после татарского погрома. По интересному наблюдению Б. А. Рыбакова, своих прежних домонгольских размеров Чернигов достиг только в XVIII в.4.

Факт упадка русских городов после нашествия Батыя неоднократно отмечался в исторической литературе, однако причины этого упадка сводились обычно к последствию похода Батыя (разрушение городов и утра-

та ими ремесленного населения в результате массовых избиений и увода ремесленников в Орду). Между тем в упадке русских городов во второй половине XIII — первой половине XIV в. не меньшую роль сыграли разрушительные силы последующих татарских «ратей» и ухудшение общих условий развития русского города. Очень показательно, что города, переживавшие в рассматриваемый период упадок, располагались, как правило, в районах, постоянно подвергавшихся татарским набегам (Владимир, Суздаль, Муром, Переяславль-Залесский). Другая группа городов, тоже сильно разгромленных в свое время «Батыевым погромом», но сравнительно мало страдавших от последующих татарских походов, дает другую картину: признаки упадка здесь менее заметны (Дмитров, Углич, московские и тверские города). Раскопки П. Н. Третьякова в 1935 г. свидетельствуют о значительном оживлении городской жизни Углича и образовании в XIV в. около него «гигантских слобод», которые протянулись по правому берегу Волги на 9—10 км (культурные наслоения XIV—XV вв.)1. На территории бывшего Тверского княжества разведки Э. А. Рикмана в 1947 г. обнаружили быстрый рост посадов вокруг «провинциальных городков и крепостей XIII—XIV вв.» по Верхней Волге. Посады Ржева, Старицы, Белгорода, Зубцова, Опоки, Кашина, Кснятина, Микулина, Телятьева, Клина и ряда других «мелких рядовых тверских городов» в XIV—XV вв. «росли и развивались» 2. Такая же картина наблюдается по некоторым мелким московским городам, например, Рузе, в которой Л. А. Голубева в 1948 г. проследила «интенсивную жизнь» в XIII—XIV вв.3. Нет следов упадка города после монголо-татарского нашествия в Звенигороде (раскопки Б. А. Рыбакова и А. В. Успенской).

Тяжелые последствия для развития русских городов имело не только непосредственное разрушение их татарскими «ратями». Экономику городов подрывали постоянные опустошения сельских местностей, сельскохозяйственных округ городов. Именно это препятствовало восстановлению нарушенных нашествием Батыя экономических связей города с деревней, вызывало массовые перемещения сельского населения на более безопасные северные и западные окраины и усугубляло различия в условиях развития для городов, расположенных в районах постоянной татарской опасности (южные окраины, междуречье Клязьмы и Волги, Муромские земли), и городов на сравнительно безопасных западных и северных окраинах. Московские, тверские, ярославские города, сравнительно мало страдавшие от татарских ратей второй половины XIII в., получили возможность быстрее ликвидировать последствия «Батыева погрома», что явилось одной из причин усиления этих княжеств в XIV в.

Вопрос о влиянии монголо-татарского завоевания на судьбы русского города в той или иной связи неоднократно ставился в советской историографии, что позволяет в общей оценке последствий нашествия для русских городов опереться на уже имеющиеся исследования. Как явствует из работ М. Н. Тихомирова, домонгольские города переживали до середины XIII в. период расцвета. Бурно развивалась городская культура, совершенствовались сложнейшие ремесла, складывались ремесленные объединения, велась борьба с феодалами за городские вольности. Русские домонгольские города стояли на пути превращения в города-коммуны. Монголо-татарское нашествие XIII г. насильственно прервало проходившие в них социально-экономические процессы. Именно татарский погром помешал русским городам развиться в такую могучую силу, в какую они превратились в Западной Европе, что имело крайне тяжелые последствия для развития страны в целом. Только в тех районах Руси, которых не коснулся «татарский погром», появились «вольные города» — Новгород, Псков, Полоцк '.

Монголо-татарское нашествие нанесло страшный удар ремесленному производству — основе городской культуры. Разрушение городов сопровождалось массовым уводом ремесленников в ордынский плен; завоеватели захватывали и средства производства. Русское городское ремесло было уничтожено. Все сложные ремесла исчезли, возрождение их началось только спустя 150—200 лет. В инвентаре деревенских курганов XIII—XIV вв. совершенно отсутствуют шиферные пряслица, сердоликовые бусы, стеклянные браслеты и многие другие ремесленные изделия, обычные для до-монгольской Руси. Навсегда или надолго исчезло мастерство перегородчатой эмали, черни, зерни, полихромной поливной строительной керамики. Целое столетие после монгольского нашествия не возобновлялось каменное строительство в опустошенных завоевателями княжествах (в Новгороде — более половины столетия). Беднее стал общий вид русских городов, почти исчезли каменные постройки; то что строили — строили значительно хуже, чем в XII — первой половине XIII в. Очень тяжелые последствия для экономики городов имел разрыв в результате монголо-татарского завоевания зародившихся в XII—XIII вв. экономических связей города с деревней, разрушение организации массового производства на рынок. Города переживали период упадка. Б. А. Рыбаков пишет, характеризуя общие последствия «татарского погрома» для развития русских средневековых городов: «Русь была отброшена назад на несколько столетий, и в те века, когда цеховая промышленность запада переходила к эпохе первоначального накопления, русская ремесленная промышленность должна была

вторично проходить часть того исторического пути, который был проделан до Батыя» '.

Правда, предпосылки для возникновения и развития городов, порожденные самой общественно-экономической структурой феодального строя, не были разрушены монголо-татарским завоеванием, но условия развития русских городов резко изменились в худшую сторону. Городское ремесло было подорвано; рыночные связи города с деревней оказались нарушенными; монголо-татарское завоевание усилило отрыв русских городов от мировых торговых путей. Тяжелые выплаты в Орду, разнообразные «дани» и «запросы» подрывали еще не окрепшую после «Батыева погрома» экономику русского города. Темпы развития русских городов в силу этого оказались замедленными, и даже в первой половине XIV в. процесс восстановления городской экономики не был завершен2. Порожденная монголо-татарским нашествием XIII в. слабость русских городов, потенциальных центров борьбы за политическое объединение страны и будущих очагов буржуазного развития, имела крайне тяжелые последствия для дальнейшей истории Руси.

Монголо-татарское нашествие XIII столетия нанесло страшный удар и производительным силам русской феодальной деревни. Летописцы при описании нашествия Батыя и последующих монголо-татарских вторжений постоянно упоминают об опустошениях и разрушении сел и деревень, о массовых избиениях и уводе в ордынский плен жителей, о грабежах татарских отрядов. Во время похода Батыя в 1237—1238 гг. было опустошено все междуречье Оки и Волги: «Несть места, ни вси, ни селъ тацех редко идеже не воеваша на Суждальской земли», «несть селъ целых» 3. Позднее сельские местности Северо-Восточной Руси продолжали разорять многочисленные монголо-татарские походы второй половины XIII в. Необходимо отметить, что эти походы (за исключением «Дюденевой рати» 1293 г.) наносили ущерб прежде всего сельским местностям, так как города, за немногими исключениями, не подвергались разгрому и их население отсиживалось от «татарских ратей» за городскими стенами. Во время «Неврюевой рати» 1252 г. «Татарове же россунушася по земли... и людии безъ числа поведоша до конь и скота». В 1281 г. рати Ковгадыя и Алгидая «села Переясьлавская и Ростовьская пограбиша», «разсыпашася по всей земли..., около Владимеря, около Юрьева, около Переяславля все пусто сотвориша», «волости, села и погосты, монастыри пограбиша». Симеоновекая летопись специально подчеркивает, что монголо-татары «по селомъ скотъ и кони и жита пограбиша, высекающе двери у хоромовъ»  Очень сильно пострадали сельские местности во время «Дюденевой рати» 1293 г., когда монголо-татарские отряды прошли от Мурома до Волока и «положиша всю землю пусту».

Сельские местности Северо-Восточной Руси опустошались не только во время больших монголо-татарских вторжений, подвергавших разорению целые области. Большой ущерб крестьянскому хозяйству наносили грабежи и бесчинства, которыми сопровождались любые передвижения татарских отрядов (даже «союзных» с собственными князьями) по русской территории. Так, в 1275 г. монголо-татары, возвращаясь из совместного с русскими князьями похода на Литву, подвергли ограблению русские земли на южной окраине. В Симеоновской летописи дается яркое описание этих событий: «Татарове же велико зло и велику пакость и досаду сътвориша христианомъ, идуще на Литву, и пакы назадъ идуще от Литвы, того злее сьтвориша: по волостемъ, по селамъ дворы грабяще, кони и скоты и имение отъемлюще, и где кого стретили, и облупивше нагого пустятъ, а около Курска и кострове лнянии в рукахъ потерли и всюды и вси дворы, кто чего отбежалъ, то все пограбите погании» 2. Крестьян грабили все: ордынские отряды, принимавшие участие в княжеских усобицах (что являлось своего рода «вознаграждением» за помощь), баскаки, охрана многочисленных «царевых послов» и «царевичей». Недаром в одной из правых грамот первой половины XV в. в числе причин, которые привели к запустению села близ проезжей дороги, указывается: «послы татарские тою же дорогою ходили» 3.

Экономику феодальной деревни подрывали не только постоянные разорения крестьянского хозяйства. Не менее тяжелой была утрата в результате «татарских погромов» части сельского населения. Татарские вторжения сопровождались массовыми избиениями и уводом «в полон» жителей. Летописи этого времени буквально пестрят упоминаниями о том, что монголо-татары «людей без числа поведоша», «со многим пленом отъидоша во Орду», «множьство бесчисленно христиан полониша, а иних оружьем иссекоша» и т. д. Даже леса не всегда были надежной защитой от насильников. Во время «Дюденевой рати» монголо-татары «люди из лесов изве-доша». Много людей погибало от морозов и болезней в лесах, где население спасалось от ордынских вторжений, а также от голодовок и эпидемий, неизбежных при возвращении в разоренные деревни. Именно тяжелыми последствиями монголо-татарских вторжений второй половины XIII в. объясняются следовавшие один за другим «глады» и «моры»,

на связь которых с нашествием правильно указывают К. Г. Васильев и А. Е. Сегал1.

В результате многократных монголо-татарских вторжений и их последствий численность сельского населения в районах, подвергавшихся «татарским погромам», значительно сократилась. Забрасывались пашни, превращались в пустоши деревни. Епископ Серапион писал в 70-х годах XIII в., характеризуя тогдашнее состояние русских земель: «Кровь отец и братья нашея, аки воды многа землю напои..., множащася же братья и чады наша в плен ведены быша, села наши лядиною поростогпа» 2. В известном житии Михаила Черниговского так описывается состояние княжества после «Батыева погрома»: «Села отъ того нечестиваго Батыева пленениа запустеша и ныне лесомъ зарастоша, точию знамениа имень имъ памятию отъ рода в родъ предпосылаются» 3. Автор «Повести о граде Курске» дает картину полного запустения Курской земли, которая после нашествия Батыя «разорена сущу бывшу» и «от многих лет запустения великим лесом поростоша и многим зверем обиталище бывша» 4. Примерно так же описывается состояние русских земель на южной окраине в повести о хождении Пименовом в Царьград (XIV в.): «Бысть же сие путное шествие печално и унынливо, бяще бо пустыня зело всюду, не бе видети тамо ничтоже, ни града, ни села... пусто же все и не населено, нигде бо видети человека, точно пустыня велия» 5. Даже в середине XV в. источники неоднократно упоминали о селах и деревнях, которые «опустели от татар», «разошлись люди от татар» и т. д.

Свидетельства письменных источников, достаточно красноречивые, но очень разрозненные и по своему характеру (жития, проповеди) допускавшие вполне объяснимые преувеличения и литературные штампы, дают только самое общее представление о последствиях монголо-татарского нашествия для сельских местностей Северо-Восточной Руси. Их существенно дополняют археологические материалы, однако при использовании этих материалов возникают значительные трудности. Различные районы Северо-Восточной Руси археологически обследованы очень неравномерно, что затрудняет систематизацию и делает невозможным применение статистического метода. Осложняет использование археологических данных и отсутствие точных датировок сельских поселений периода монголо-татарского нашествия. При раскопке городов обнаруживается большое количество разнообразного археологического материала, который в комплексе

допускает возможность датировки, обычным же материалом раскопок поселений сельского типа являются фрагменты керамики, часто очень немногочисленные. Однако, несмотря на эти трудности, использование археологического материала для исследования данной проблемы может дать важные результаты.

В археологической литературе довольно определенно выделяются домонгольские памятники XI—XIII вв. Конечно, известная часть их погибла в силу других причин (пожары, эпидемии, феодальные войны, на юге — набеги половцев), однако прекращение жизни на городищах и селищах до середины XIII в., как представляется, не было массовым, по крайней мере, для Северо-Восточной Руси, где XII — первая половина XIII в. были временем большого хозяйственного оживления: появлялись новые города, быстро росло население, значительных успехов достигло сельское хозяйство. Только монголо-татарское нашествие, сопровождавшееся опустошением обширных областей и гибелью населения, могло быть причиной массового запустения домонгольских поселений сельского типа.

Далеко не все поселения, запустевшие в XIII в., погибли во время похода Батыя, но представляя монголо-татарское нашествие на Русь как целую серию вторжений, продолжавшихся и во второй половине столетия, можно с большой долей вероятности отнести прекращение жизни на многих домонгольских городищах и селищах к его последствиям. Это предположение тем более вероятно, что запустение ряда сельских поселений домонгольского времени археологи прямо связывают с последствиями нашествия. К таким поселениям относятся, например: Гочевское городище на Пеле, городище и селище у с. Пировы на Клязьме, городище у с. Новая слобода на Сейме, городище Вырь в Белопольи, селище у д. Лебедки, несколько домонгольских поселений под Угличем и другие (раскопки Б. А. Рыбакова, В. В. Седова, Д. Т. Березовца, М. В. Фехнер и др.).

Археологический материал сельских поселений Х-^-ХШ вв. уже подвергался определенной систематизации в литературе. Прежде всего следует отметить сборник «Очерки по истории русской деревни X—XIII вв.», вышедший в 1956 г. под редакцией Б. А. Рыбакова. В указателе сельских поселений и курганов X—XII вв., приложенном к сборнику, обобщается материал этого рода по всей территории Северо-Восточной Руси. Из 371 домонгольского поселения, упомянутого в указателе, 105 прекратили существование не позднее XIII в., 6 запустели в это время на два-три столетия и только 46 имели наряду с домонгольскими слоями археологический материал XIV—XV вв. (остальные поселения не датированы дли прекратили существование в более ранний период). Если исключить сельские поселения районов, в меньшей степени подвергавшихся «татарским погромам» (новгородские волости, Тверское княжество, ярославские и углицкие земли по Волге), то получается еще более показательная картина: 88 домонгольских поселений прекратили существование в XIII в. и только 9 продолжали существовать в XIV и более поздних веках '.

Конечно, приведенные цифры ни в коем случае не являются абсолютными: многие домонгольские городища и селища исчезли под позднейшими поселениями, значительная часть их не датирована, а датировка остальных, возможно, нуждается в серьезных уточнениях, но основной факт — запустение домонгольских селищ на территории Северо-Восточной Руси в связи с монголо-татарским нашествием XIII в. — прослеживается, на наш взгляд, с достаточной определенностью.

Это в значительной степени подтверждается и археологическими материалами по отдельным районам Северо-Восточной Руси. В пределах Рязанского княжества, довольно обстоятельно изученного археологически, многие домонгольские поселения прекратили существование не позднее XIII в. (особенно по реке Прони). Показательны результаты сплошного обследования центральных районов Смоленской земли В. В. Седовым. По его наблюдениям, и в этом районе поселения XI—XIII вв. наиболее многочисленны — их зарегистрировано 89. В XIV—XV вв. число поселений сократилось до 52, причем они по количеству дворов были почти вдвое меньше поселений домонгольского времени 2. Систематический материал имеется по районам средней Волги. На участке Волги от Углича до реки Мологи при сплошном обследовании обнаружено 29 селищ периода раннего феодализма и только 8 посел'ений XIV—XVII вв. (имеются в виду только датированные памятники). В районе Углича все 16 древнерусских селищ, обследованных в 1955—1956 гг. М. В. Фехнер, погибли в XIII в., о чем свидетельствует полное отсутствие соответствующих находок. М. В. Фехнер связывает запустение этих поселений «с нашествием татар» 3. Массовое прекращение жизни на домонгольских городищах в этот период (отсутствие археологических материалов XIV—XVII вв.) прослеживается также в бассейне верхней и средней Оки, на верхней Десне, по Сейму и Пслу. Ряд домонгольских памятников, прекративших существование после монголо-татарского нашествия, обнаружены на Клязьме и к северу от нее (в пределах Владимирского, Переяславского, Суздальского и Юрьевского княжеств).

В целом, несмотря на фрагментарность и несистематический характер археологического материала, запустение сельских поселений в XIII в. в результате монголо-татарского нашествия прослеживается почти по всей территории Северо-Восточной Руси, причем размещение домонгольских городищ и селищ, запустевших в это время, в общем территориально совпадает с районами, которые известны по данным письменных источников как наиболее часто опустошавшиеся татарами. К числу таких районов относятся: владимирские земли по Клязьме, Рязанское княжество, земли по верхней Оке и Сейму, Переяславское княжество. В этих районах домонгольские городища и селища, запустевшие не позднее XIII в., численно преобладают.

Несколько иная картина прослеживается по районам, которые известны как сравнительно безопасные от монголо-татарских вторжений второй половины XIII в.: Московскому княжеству (за исключением восточных и западных окраин), Тверскому и Ярославскому княжествам, землям по средней Десне (в районе Брянска и ниже) и некоторым другим. В этих районах наряду с городищами и селищами домонгольского времени имеется довольно много сельских поселений со слоями XIV—XV вв., что свидетельствует о сохранении на них жизни и даже о притоке населения из опустошаемых районов. В частности, для провинциальных городков Тверского княжества два столетия после «Батыева погрома» были временем значительного роста и развития. В Ярославском княжестве на участке Волги от Ярославля и выше селищ со слоями XIV—XV вв. зафиксировано почти вдвое больше, чем прекративших существование в XIII в., а на Шексне последние вообще отсутствуют. Значительное количество поселений со слоями XIV—XV вв. обнаружено на средней Десне в районе Брянска Любеча (раскопки Б. А. Рыбакова, Ф. М. Заверняева, В. П. Левенка). Сохранение жизни на ряде домонгольских городищ в этом районе неплохо иллюстрирует отмечавшийся в литературе факт перемещения центра политической жизни Черниговской земли на север, к Брянску1. Примерно такая же картина прослеживается и по Московскому княжеству. Следует, однако, отметить, что во всех этих районах последствия монголо-татарского нашествия были достаточно тяжелыми, о чем свидетельствует прекращение жизни на многих домонгольских городищах и селищах.

О влиянии монголо-татарского нашествия на размеры и размещение сельских поселений можно судить лишь по немногочисленным археологическим данным, не позволяющим с достаточной определенностью выяснить тенденции изменения сельских поселений. Можно предположить, что селища уменьшались в размерах, переносились из-за постоянной «татарской опасности» с открытых берегов рек в леса, под защиту чащоб и болот. В. В. Седов отмечает, во всяком случае, что в XIV—XV вв. особо крупные селища исчезают, а количественно преобладают небольшие селища, которые по числу дворов были почти вдвое меньше, чем домонгольские '. На среднем Дону, т. е. в районе, постоянно подвергавшемся набегам из степи, в рассматриваемый период исчезают поселения на открытых местах, а селища небольших размеров (3—4 землянки) размещаются в лесах: селиться у больших рек и на открытых водоразделах люди избегали 2. Можно предположить, что подобная тенденция (может быть, менее ярко выраженная) имела место и в других районах Северо-Восточной Руси.

В совокупности свидетельства письменных источников и археологические материалы дают картину тяжелых последствий монголо-татарского нашествия XIII в. для сельских местностей Северо-Восточной Руси.

Следует отметить, что аналогичная картина прослеживается и на территории Южной и Юго-Западной Руси, где также имело место массовое прекращение жизни на домонгольских городищах и селищах. Обобщенный археологический материал такого рода имеется по Северной Буковине, бассейну Роси и Россавы, району Киева, западным областям Украинской ССР и некоторым другим районам3.

Ущерб, наносимый нарбдному хозяйству феодальной Руси монголо-татарскими завоевателями, не ограничивался опустошениями и грабежами во время многочисленных татарских «ратей». После установления ига огромные ценности уходили из русских земель в виде ордынских «даней» и «запросов», что подрывало и без того ослабленную нашествием экономику Руси. (Завоевателями была создана целая система ограбления покоренных народов, которая не давала им оправиться после разгрома и имела целью увековечить тяжкое иноземное иго. 14 видов ордынских «даней» и других «тягостен» опутывали русские земли.

Центральное место в системе «ордынских тягостей» занимала «дань», известная по источникам под названием «царева дань», «дань десятинная», «выход» и просто ««десятина». Дань была постоянным налогом, собиравшимся в пользу ордынского хана с городского и сельского населения (по переписи от дани освобождалось только духовенство и «церковные люди»). Единицей обложения при сборе дани было хозяйство (в городах — дом, в сельских местностях — соха, плуг, деревня). О размерах дани источники не дают определенных сведений. В. Н. Татищев указывает, что «дань урочная со всея земли» собиралась великим князем Василием «по полугривне с сохи, а в сохе числища два мужи работнии», а сверх того «и дары многи, и выход особ»1. С. Соловьев приводит выдержку из письма Едигея к великому князю Василию Дмитриевичу, из которой явствует, что серебро в Орду отсылалось из следующего расчета «по рублю дань с двух сох» 2. По свидетельству летописцев 1384 г. дань в Орду платили «съ всякие деревни по полтине» 3. Правда, последнее свидетельство относится к XIV в., но его, как нам представляется, можно распространить и на более ранний период ига, так как новых переписей после «числа» 1273 г. не проводилось, и в XIV в. дань собиралась «по давним сверткам» 4. Татарская «дань» в размере «по полугривне с сохи» или «со всякие деревни по полтине» тяжелым бременем ложилась на крестьянское хозяйство.

Кроме «царевой дани», на крестьянское население в качестве постоянных «ордынских тягостей» ложились «поплужное», «ям» и «подводы». Имеются данные о замене некоторых из этих «тягостей» (например, «яма») определенными выплатами серебром. «Дань», «поплужное», «ям», «подводы» раскладывались на все крестьянские хозяйства одинаково, так как незначительные в тот период имущественные различия среди крестьян не могли практически учитываться сборщиками дани. Кроме этих сборов, практиковался ряд налогов с торговли и ремесленного производства: «тамга», «мыт» и др. Величину их определить невозможно, источники ничего по данному вопросу не сообщают5.

Кроме постоянных налогов, монголо-татары прибегали к нерегулярным сборам. К их числу относятся прежде всего «запросы», т. е. единовременные требования хана о присылке крупных сумм сверх установленной дани на военные расходы, расходы по управлению и т. д. Эти «запросы» часто были очень значительными. Например, в Волжской Булгарии один из таких «запросов» привел к тому, что жители «были вынуждены продавать своих детей, нуждаясь в деньгах» 6.

Очень обременительными были различные «дары» и «почестья» — подарки, отсылаемые в Орду или подносимые на месте царевым послам, «царевичам», баскакам и т. д. («поминки», «поклонное», «выходное», «памятное», «становое», «выездное», «мимоезжее»). В пользу хана, его родственников, а также отдельных представителей монгольской феодальной аристократии собиралась особая «пошлина»: «царева пошлина, царицина, князей, рядцев, дороги, посла» '. Тяжелым бременем ложился на крестьянское хозяйство «корм», который вымогали татары при проезде через русские земли. Источники упоминают много видов этой повинности: «кормы наши и коней наши», «корм послов наших или цариц наших или наших детей» и т. д. К нерегулярным ордынским «тягостям» относилась также обязанность по повелению хана «рать сбирати, где восхочем воевати», и ханская «ловитва» (охота) 2.

Определить точно общую сумму татарских даней с русских княжеств не представляется возможным. Известные цифры «ордынского выхода», приводившиеся в духовных и договорных грамотах русских князей XIV—XV вв., распространяются только на определенную часть территории Северо-Восточной Руси (Московское княжество, Нижний Новгород, отдельные города Поволжья) и не дают общей суммы дани. Кроме того, они относятся исключительно к постоянной «царевой дани» и, может быть, к денежному выражению некоторых других тягостен (тамга, ям) и не учитывают выплаты в Орду нерегулярных сборов (различные «запросы», «дары», «поминки», «корм»). Однако и эти далеко не полные цифры «ордынского выхода» составляют огромные по тем временам суммы. По докончанию великого князя Дмитрия Ивановича с Владимиром Серпуховским (1389 г.) «ордынская тягость» Московского княжества выражается в сумме 5000 рублей, а по докончанию 1396 г. «в семь тысяч рублей». Духовная грамота Владимира Серпуховского (1401—1402 гг.) сообщает о «новгородском выходе» в 1500 рублей3. Кроме того, отдельно, помимо «московского выхода», платили дань в Орду рязанский, тверской и другие великие князья.

Татарские дани обычно отправлялись в Орду в виде серебряных слитков — «саумов». Источники неоднократно упоминают также об отправке в Орду золота и серебра в гривнах и рублях 4. В Орду из русских княжеств шло такое большое количество серебра, что у восточных авторов сложилось представление о Руси как о стране серебряных рудников. Арабский автор 30-х годов XIV в. даже писал, что в стране русских имелись «серебряные рудники и из страны их привозят саумы, т. е. серебряные слитки» 5. Марко Поло также утверждал, что у русских «много серебряных руд, добывают они и много серебра» 6.

Постоянная утечка серебра и других драгоценных металлов в результате татарских погромов и систематического ограбления при помощи дани имела тяжкие последствия для экономики феодальной Руси. В Северо-Восточной Руси, особенно в «низовских землях», с середины XIII в. наблюдается своеобразный «серебряный голод». Отлив серебра привел к резкому уменьшению веса серебряной гривны: она уменьшилась вдвое, с 195 г до 97,5 г (разрубленная пополам гривна стала называться рублем). Показательно, что в Новгороде и Пскове, непосредственно не подвергавшихся татарскому погрому, сохранилась прежняя серебряная гривна весом 195 г. Нехватка серебра отрицательно сказывалась на развитии товарно-денежных отношений.

Монголо-татарское нашествие XIII в. нанесло тяжелый удар культуре древней Руси. В огне татарских погромов погибли многие драгоценные памятники русской литературы и письменности. «Библиотеки», обычные для домонгольской Руси, стали редкостью. Летописцы, рассказывая о разгроме русских городов, горестно отмечают, что монголо-татары «книги одраша». Летописи, хронографы, поучения, жития, поэтические повести домонгольского времени дошли до нас в редких списках, к тому же сильно испорченных малограмотными переписчиками. Только в одном списке сохранился изумительный образец древнерусской литературы — «Слово о Полку Игореве», имевший, несомненно, широкое распространение в домонгольской Руси.

Монголо-татарское нашествие привело к длительному упадку русского летописания, которое в домонгольское время достигло очень высокого уровня развития. Упадок летописания после «Батыева погрома» проявился в прекращении летописной работы во многих крупных культурных центрах феодальной Руси (в разоренной старой Рязани, в сожженном Батыем и подвергавшемся многочисленным татарским «ратям» Владимире, в Чернигове, Киеве). Работы по составлению общерусского летописного свода были перенесены в Ростов, мало пострадавший от нашествия. Именно в Ростове, по мнению М. Д. Приселкова, был составлен общерусский свод 1239 г.1.

Упадок русского летописания проявился также в значительном обеднении содержания летописей. Летописные записи стали краткими, почти совершенно отсутствовали в них обобщения разнородных событий, утратилась живость изложения домонгольских летописцев. Лаконичные записи о поездках князей «в Орду», о татарских «ратях» и литовских «наездах», о церковных событиях и усобицах князей — вот, по существу, и все содержание летописей за вторую половину XIII в. Летописные своды этого времени являлись, как правило, простой компиляцией, механическим собранием предыдущих записей, не объединенных «политической волей» летописца. «Именно в этой безыдейности летописания,— отмечает Д. С. Лихачев, — сильнее всего сказалось тлетворное влияние чужеземного ига»

Тлетворное влияние монголо-татарского ига, которое «оскорбляло и иссушало саму душу народа, ставшего его жертвой» (К. Маркс), проявилось и в переработке антитатарских памятников письменности, а также в стремлении церковных летописателей смягчить описание ужасов и жертв нашествия. Так было смягчено антитатарское «житие» Михаила Черниговского, к которому для оправдания убийства этого князя в Орде была добавлена запись об избиении им татарских послов2. Несомненно, смягченными являются записи северо-русских летописцев о гибели в Монголии великого князя Ярослава Всеволодовича: они весьма неопределенно отмечают, что князь Ярослав «преставися во иноплеменницех, ида от Кановичь», в то время как антитатарски настроенный южнорусский летописец прямо утверждает, что великого князя «зелиемь оумориша»3. Некоторые летописцы, отражая политику сотрудничества с татарами владимирских великих князей и протатарскую позицию церковников, дают искаженную картину «Батыева погрома», преуменьшают зверства монголов. Так, в Лаврентьевской летописи ничего не говорится о героической обороне Козельска, очень скупо, освещаются события обороны Киева и других южнорусских городов, совершенно ничего не сообщается о «льсти» и вероломстве монголо-татар, а в записях второй половины XIII в. по отношению к ордынским ханам выдерживается вполне лояльный тон. Владимирские летописцы с удовлетворением отмечают, что русских князей принимали в Орде «с честью» и отпускали «много почтиша».

Однако, несмотря на страшный удар, нанесенный монголо-татарским нашествием, нить общерусского летописания ни разу не прерывалась. Из Владимира, разгромленного Батыем, работа по составлению общерусского свода была перенесена в Ростов, затем в Тверь, усилившуюся в начале XIV в., а в XV в. — в Москву. Возобновилось местное летописание в ряде других феодальных центров. В многочисленных списках расходились по русской земле лучшие произведения русской домонгольской литературы, и прежде всего «Повесть временных лет», которая напоминала русским людям о былой независимости. Призыв автора «Повести» к объединению Руси, к борьбе с кочевниками по-новому звучал в условиях ига, призывая народ к сопротивлению монголо-татарским завоевателям. Восстановление культурных ценностей было частью общей борьбы русского народа с ненавистным иноземным игом.

Процесс восстановления культурных ценностей, разрушенных нашествием, по мнению М. Н. Тихомирова, «подспудно происходил во всех русских землях уже через 3—4 десятилетия после «Батыевой рати» 1237— 1240 гг.» '. С 70-х годов началось восстановление письменной традиции. Церковный собор 1274 г. наряду с борьбой против нарушений церковных установлений положил начало работе по созданию церковно-юридических сборников — «Кормчей книги». В последней четверти XIII в. в Северо-Восточной Руси появился ряд новых «кормчих»: «Рязанская Кормчая» — 1284 г., «Софийская Кормчая» — 1278—1280 гг., вышедшее в конце XIII в. «Мерило Праведное» — своеобразное руководство для гражданских судов и т. д. Появление в последней четверти XIII в. ряда церковно-юридических сборников (кормчих) способствовало восстановлению юридических норм, расшатанных татарскими погромами, укрепляло государственный аппарат русских княжеств. М. Н. Тихомиров указывает еще на одну важную сторону работы по составлению «кормчих»: она была связана с общей борьбой русского народа против иноземного ига, противопоставляя юридические нормы русских церковно-юридических сборников татарской власти. Работа по составлению кормчих явилась началом «консолидации народных сил для отпора татарским захватчикам» '.