Рассказ моряка, потерпевшего кораблекрушение

Далеко на север от Конго древние египтяне сложили несколько мифов о потопе. Лучше всех известен рассказ, истоки которого можно проследить до III тыс. до н. э., хотя он явно старше.

«История о моряке, потерпевшем кораблекрушение» рассказывает о молодом человеке на борту судна, плывшего в компании с рудокопами с медных рудников. Все они погибли после того, как их судно затонуло в шторм, за исключением героя рассказа, который доплыл до берега далекого острова. «Внезапно, я услышал звук грома, который принял за шум волн, разбивающихся о скалы. Но потом увидел, что дрожат и раскачиваются деревья и трясется земля».

Эти геологические признаки ознаменовали появление Змеиного царя — огромного бородатого чудища, покрытого чешуей из золота и лазурита. Он осторожно взял незадачливого гостя «своими огромными челюстями» и отнес его в свое убежище. Там чудище рассказало ему, что «…этот остров в море, берега которого омываются со всех сторон волнами… благословенный остров, где нет ни в чем недостатка и который полон добрыми вещами… далекая страна, о которой люди ничего не знают». Он сам — правитель этого островного царства, где живет его семья, его подданные «змеи»… и упомянул о молодой девушке, которая попала сюда случайно, и на которую упал огонь с небес и сжег ее дотла.

Спустя четыре месяца правитель острова нагрузил своего незваного гостя дарами: «Но, когда ты покинешь это место, — предупредил он, — ты уже никогда больше не увидишь этот остров, ибо он скроется в волнах».

Змеиный царь упоминается в этой истории как «Принц Земли Пант». Его остров подвержен сейсмическим процессам («земля тряслась»), расположен посреди океана и неизвестен людям. Все это (геологическая нестабильность и положение посреди океана) очень напоминает Атлантиду.

Это впечатление усиливается, когда Змеиный царь называет свои владения «благословенный остров», ведь именно так характеризуется Атлантида как в греческой, так и в римской традиции. Остров благополучен, изобилует природными богатствами. Змеиный царь говорит: «…остров, где нет ни в чем недостатка и который полон добрыми вещами». Вспомним слова Крития: «…большую часть потребного для жизни давал сам остров… все это священный остров, лежащий под солнцем, порождал прекрасным, изумительным и изобильным». И в самом деле, слова Змеиного царя не оставляют сомнения в том, что его остров идентичен с Атлантидой: «Он скроется в волнах»!

Но почему же тогда остров Змеиного царя называется Пант? Как поясняет К. Кэроли, египтяне знали несколько мест, подходящих под это описание, и очень сомнительно, что это название прилагалось к какому-то конкретному географически определенному месту. Как название «Вавилон» используется в Новом Завете для описания некоего богатого города, так и египтяне, ссылаясь на некие изобильные дальние страны, с которыми они успешно торговали, называли их «Пант».

Змеиный царь — это не просто сказочный персонаж. В «Текстах пирамид»[64] мы читаем: «Ты, Озирис, велик своим именем Великого Зеленого (моря). И ты — круглый, как кольцо, которое окружает Ханебу». Хоуэй так комментирует этот отрывок: «Озирис был подобен змее, которая, лежа в океане, окружала своим кольцом весь мир».

Озирис изображается одновременно и как царь загробного мира, и как бог производительных сил природы, а также — как носитель культуры и просвещения, проповедовавший добродетель и блага цивилизации[65]. Все это вместе, а также его собственный культ умирающего и воскресающего бога, явно восходит к атлантическим корням. Озирис изображался в египетских мифах как «змеиный король». Однако его образ связан, прежде всего, не с гигантской змеей, а с царственностью личности могущественного владыки. Борода, которую он носит, символизирует царственное величие. (Даже царица Хатшепсут носила накладную бороду во все время своего правления.)

Чешуя из золота и лазурита была, конечно же, его королевским облачением, его обычной одеждой, украшенной драгоценностями. Довольно странный способ транспортировки «в убежище», которое было, конечно же, дворцом, означал лишь, что его взяли «в клещи» вооруженные охранники. Сам же моряк участвовал в перевозке и торговле медью, умножая тем самым богатства и влияние Атлантиды. Его корабль, груженный рудой, затонул, видимо, совсем недалеко от Атлантиды, если он смог добраться вплавь до берега «Змеиного острова».

Наиболее убедительный и неоспоримый мотив истории о Змеином царе — это «молодая девушка, на которую упал небесный огонь и сжег ее дотла». Атлантида означает: дочь Атланта. Так не является ли история о потерпевшем кораблекрушение — приобретшим форму мифа воспоминанием о катастрофе, когда «небесный огонь» ударил в Атлантиду, «благословенный остров», и «сжег его дотла»?

Этой египетской версией о великом бедствии мы замыкаем круг мифов, в которых рассказывается история Атлантиды. Общий для всех народов мифологический сюжет можно встретить, по сути, во всех уголках земного шара. Все приведенные выше истории составляют лишь малую часть от сотен известных преданий о потопе. И все-таки даже из них следует, насколько сильное впечатление произвел этот планетарный катаклизм на все человечество, раз воспоминания о нем сохранились в людском сознании на долгие тысячелетия. Невозможно представить себе, чтобы все множество общих деталей, столь живо описывающих одни и те же события, чтимые сохранившими память о них поколениями людей, — не более чем случайные совпадения. Напротив, оценивая все приведенные примеры легенд в целом, можно сказать, что миф о потопе во всех своих вариантах представляет собой свидетельства очевидцев этой природной катастрофы — и разрушения великого острова.

В главе 3 упоминался «феномен ностофилии» — инстинктивная потребность животных вернуться на далекую родину либо на землю, где они прежде размножались. Птицы, угри, грызуны, даже бабочки продолжают упорно лететь или плыть к центру Атлантического океана — туда, где когда-то находилась большая земля, давным-давно затонувшая. Возможно, и мы также обладаем некоей формой ностофилии к нашей далекой, потерянной родине? Но если у других животных их родовая память вызывает самоубийственное поведение, то у человека, возможно, она проявляется в создании универсального мифа о Великом Потопе.