Глава 3. «Власть Совета Обороны покрывает собой власть Революционного военного совета Республики», или Ленин versus Троцкий
По воспоминаниям Главнокомандующего всеми вооруженными силами Республики И.И. Вацетиса, «в связи с учреждением Совета Обороны во главе обороны стоял В.И. Ленин, а ВЦИК, Совнарком и Реввоенсовет Республики заняли подчиненное положение»{618}; «по своему небольшому составу и всеобъемлющей власти Совет Обороны представлял из себя прямую противоположность РВС Респ[ублики], который отличался многочисленным и весьма пестрым составом и страдал отсутствием полноты власти»{619}. Несомненно, эти фрагменты воспоминаний полностью отражают представления высшего военного руководства о происходящем в верхах.
Но при этом в разных вариантах воспоминаний Вацетиса содержится разная информация о его собственном отношении к Совету. В одном сказано, что якобы «Главнокомандующий всеми вооруженными силами [республики] находил лучшую опору для себя и своих действий в Совете Обороны»{620}, из другого выясняется, что Главкома не устраивало отсутствие решающего голоса в Совете Обороны. По словам Вацетиса, «ненормальность этого Совета Обороны заключается в том, что Главнокомандующий оторван от этого Совета, а в свою очередь Совет оторван от главного командования»{621}. И.И. Вацетис, получивший в Совете Обороны совещательный голос и право доклада, однажды даже прямо спросил Л.Д. Троцкого, почему он не «удостоился права решающего голоса». Главком твердо помнил, что 2 сентября 1918 г. ВЦИК утвердил его одновременно с председателем РВСР. Троцкий и не подумал обидеться на желание Вацетиса, вопреки требованиям субординации, войти в Совет Обороны на равных с собственным начальником. Судя по всему, председатель РВСР с трудом удержался от хохота. «Л. Троцкий ответил мне, — без тени самоиронии вспоминал Вацетис, — широко улыбаясь: “Какой вы умник! Вы держите в своих руках всю вооруженную силу Республики и хотите еще пользоваться в Директории решающим голосом. Так вы заберете все в свои руки”». Помимо ценной информации об отношении Троцкого к подчиненному, в этом фрагменте есть интереснейшая деталь, которую Вацетис, видимо, воспроизвел верно: Троцкий, от природы склонный к красивым фразам и едким эпитетам, окрестил Совет Обороны «Директорией». Сравнив тем самым Ленина с Баррасом — Свердлова, очевидно, с Робеспьером, а себя, судя по всему[55], с Сен-Жюстом. Молодой «Робеспьер», если по Ю.О. Мартову, Ленин стал в старости Баррасом, если по Л.Д. Троцкому. Заметим тут же, что один из старых вождей российской социал-демократии П.Б. Аксельрод заметил некогда товарищам по партии: «Робеспьер восторгался Мирабо, хотя он не мог не сознавать, что этот последний далек от того демократического радикализма, которым он сам был воодушевлен»{622}. Может быть, именно в этом заключается природа той ученической влюбленности, которую будто бы испытывал Свердлов в отношении Ленина — по позднейшим уверениям родственников, товарищей по партии, советских (и, хуже того, отдельных постсоветских) историков.
Первое заседание Совета Обороны, состоявшееся уже 1 декабря 1918 г., показало расстановку сил в Совете. На заседании присутствовали Ленин (председатель), Невский, Красин (Чрезвычайная комиссия по снабжению армии), Сталин, Брюханов (Наркомпрод) и Склянский. Троцкого, естественно, не было: он поначалу попытался игнорировать новый высший военно-политический центр, низводивший Реввоенсовет до коллегии рядового наркомата.
Пункт 8-й заседания: «О подписях и о публикации постановлении Совета Обороны: а) Постановления Совета Обороны не подлежат публикации, за исключением специально оговоренных. Виновные в нарушении сего будут привлекаться к ответственности. б) Постановления Совета Обороны предписываются (так в тексте, следует — “подписываются”, но описка весьма примечательна. — С.В.) Председателем. Постановления комиссий, назначаемых Советом Обороны, подписанные тт. Лениным, Сталиным и представителем соответствующего ведомства, имеют силу постановлений Совета Обороны. Постановления Совета Обороны рассылаются членам Совета Обороны не позже следующего дня»{623}. Как видим, для максимальной оперативности в принятии решений при Совете Обороны создавались комиссии их трех человек, мнение двух из которых — Ленина и Сталина — при любом третьем члене оформлялось как постановление всего Совета.
Если на первом заседании Совет Обороны принял осторожную формулировку: «ходатайствовать перед [В]ЦИК», то 8 декабря уже осмелился давать прямые задания Якову Свердлову, который обязывался принять участие в комиссии под председательством Иосифа Сталина{624}. И на других заседаниях Свердлову регулярно поручалось решение отдельных мелких организационных вопросов. Правда, Свердлову удавалось использовать поручения Совета Обороны и для проведения собственной политики. Так, 10 декабря 1918 г. на совещании по вопросу об обмундировании, вооружении и снаряжении десяти формирующихся дивизий именно Я.М. Свердлов (а не И.В. Сталин и тем более не Н.И. Подвойский, хотя Совет Обороны и поручил дело этой тройке) занялся решением вопроса о посылке комиссаров в формировавшиеся дивизии. Собственно, он и руководил совещанием{625}. На следующее заседание, что примечательно, Я.М. Свердлов предложил пригласить И.Н. Смирнова со списками находившихся в дивизиях комиссаров и указал: «Можно еще пригласить и Юренева»{626}. Приглашение председателя Всероссийского бюро военных комиссаров, т. е. главы органа, который и должен был заниматься расстановкой комиссаров в Красной армии, было чистой формальностью, учитывая тот факт, что Свердлов сразу наметил, кого и куда следует отправить. Смирнова со списком уже имевшихся комиссаров было более чем достаточно для решения вопроса, тем более что К.К. Юренев был, в отличие от Л.Д. Троцкого, из настоящих лидеров «межрайонки» и потому не был ставленником ни Я.М. Свердлова, ни Л.Д. Троцкого[56], а И.Н. Смирнова председатель ВЦИК в свое время лично рекомендовал главе военного ведомства — в письме от 19 августа 1918 г. он написал Л.Д. Троцкому: «Дорогой Лев Давидович! Направляю в Ваше распоряжение т. И.Н. Смирнова с группой товарищей, мы с Вами сговаривались еще в Москве о Смирнове. Это старинный, очень хороший, дельный работник. Мы сговаривались с Вами о введении его в [Высший] военный совет, о поручении ему организации контрразведки, работы в тылу и проч. Не знаю, куда Вы направите т. Смирнова и его группу при настоящих условиях. Считаю необходимым лишь указать, что имеет смысл использовать Смирнова лишь для ответственной работы. Лучший привет. Ваш Я. Свердлов»{627}. И.Н. Смирнов был свой, партийный, товарищ, которого за простоту и честность уважали все большевистские вожди, все же недостаточно высоко оценивая его интеллектуальные способности. Весьма показательна характеристика Г.Е. Зиновьева (не позднее 4 февраля 1922 г.): «Он, вообще говоря, прекрасный человек и работает […] хорошо…»{628}
Естественно, что в отношении Реввоенсовета Республики Совет Обороны формулировку «ходатайствует» не использовал: с первого же заседания РВСР получал только поручения{629}, которые должен был проводить не имевший веса в партии Эфраим Склянский, фактически представлявший военное ведомство в Совете.
Почему Склянский? Для ответа на этот вопрос необходимо вернуться в август 1918 года, когда Троцкий безуспешно пытался навязать Ленину идею о необходимости дальнейшей централизации военного управления. По сведениям председателя Высшей аттестационной комиссии А.И. Егорова и Управляющего делами Высшей военной инспекции Г.Г. Ягоды от 29 августа, генералами старой армии — А.А. Свечиным и А.М. Мочульским — по поручению Э.М. Склянского разрабатывался вопрос о реорганизации аппарата управления РККА{630}. Информация Егорова и Ягоды, вероятно, не точна: 25 августа Троцкий телеграфировал Э.М. Склянскому — «Мне сообщают, будто Мехоношин поручил Свечину разработать план организации Высвоенсовета и центрального военного управления вообще. Считаю это недоразумением. Такого поручения Мехоношин не имел. Коллегия [Наркомвоена] ничего подобного не рассматривала. Во всяком случае, я извещения не получал. Если бы, однако, сообщение подтвердилось — то прошу незамедлительно сообщить Свечину от моего имени, что я освобождаю его от выполнения поручения»{631}. Мехоношина же Троцкий сразу запросил, когда заканчивается его работа в Москве и когда он выезжает{632}. При этом никакого ответа на свой запрос Троцкий не получил, поэтому через два дня повторно затребовал от Склянского пояснений: «Я поручил вам выяснить вопрос о поручении, данном Мехоношиным Свечину. Ответа не имею»{633}. Молчание «хитрого Эфраима» (выражение М.А. Молодцыгина) объясняет многое, и главное, его невхождение в первоначальный состав Реввоенсовета Республики и постоянное представительство в качестве заместителя Троцкого в Совете Обороны. Фактически в высшем руководстве РККА, вопреки сложившимся историографическим представлениям, Склянский оказался не креатурой Троцкого, а одним из элементов ленинской «узды» для потенциального претендента на военную диктатуру. Склянский ни за что бы не стал игнорировать распоряжения Троцкого без приказания такого человека, который не имел бы в партии и государстве больший вес, чем вес Троцкого. В условиях, когда Свердлову это было невыгодно, таковым мог быть только Ленин.
Совет рабочей и крестьянской Обороны стал некоей надстройкой над Советом народных комиссаров, еще одной комиссией, формально поставленной над правительством, а заодно и Реввоенсоветом Республики. Никакой самостоятельный вспомогательный аппарат для Совета Обороны создан не был, ив 1921 г. Ленин даже открыл секрет Полишинеля, зафиксировав в проекте Наказа от СТО (Совета труда и обороны) местным советским учреждениям: «СТО работал около года рядом с СНК, не имея в сущности никакой конституции (в данном случае — организационного устройства. — С.В.){634}.
Поскольку создание Совета Обороны было обусловлено борьбой за власть в большевистской партии и Советском государстве, вождь мировой революции категорически не желал, чтобы на местах создавались чрезвычайные органы по образу и подобию этого Совета. 3 января 1919 г., узнав об организации «Совета обороны» в Астрахани, ленинский Совет Обороны дипломатично отписал проявившим излишнюю инициативу губернскому и городскому исполкомам и губернскому комитету РКП(б), что в учреждении местных советов обороны «нет необходимости»{635}.
4 февраля, прочтя телеграмму Самарского губернского исполкома об организации местного совета обороны, ленинский Совет Обороны даже не счел нужным удостоить самарцев личным ответом — вместо этого вождь черкнул записку Я.М. Свердлову: «Надо эту глупость отменить»{636}. Правда, уже на следующий день,
5 февраля, доклад «Об организации Совета обороны в Самарской губернии» сделал на заседании ленинского Совета Обороны Э.М. Склянский. В результате была принята более чем лояльная формулировка: «Совет Обороны постановляет: поскольку С[овет] о[бороны] Самарской губ[ернии] есть междуведомственное совещание, существование которого вызывается местными условиями, он может продолжать свою работу при условии, что она не идет вразрез с Конституцией Республики, но ввиду того, что его функции не однородны с функциями С[овета] О[бороны] Республики [который сам не был зафиксирован в Конституции РСФСР 1918 года. — С.В.] и название [Совет] о[бороны] может породить недоразумение, Совет Обороны Республики предлагает самарским товарищам снять название “С[овета] о[бороны] Самарской губ[ернии]”»{637}. К великому для вождя сожалению, дурной пример верхов был как всегда заразителен для местных большевистских бонз.
10 марта Совет Обороны обсудил вопрос об образовании «С[овета] о[бороны] Северной области». Вероятно, это была инициатива председателя Петросовета Г.Е. Зиновьева и других петроградских цекистов, никогда не отличавшихся скромностью, поскольку свидетельства о каком-либо согласовании с Москвой образования в колыбели революции собственного «совета обороны» отсутствуют. Несмотря на то, что создание нового «чрезвычайного органа» было явным перебором, Совет Обороны принял более чем тактичную формулировку: «Предложить Сов[ету] обор[оны] Северной области переменить название следующим образом: Комитет обороны Петрограда; разрешить красноармейский паек для рабочих, занятых в фортификационных работах в Карельском перешейке. Об остальных затребовать точных указаний количества рабочих относительно каждой категории»{638}. На первый взгляд абсурдно обсуждение 12 мая Советом Обороны вопроса «О сызранских уездных и губернских комитетах содействия обороне Республики» (указано, что вопрос внесен в повестку дня по телеграмме председателя Комитета и члена Симбирского губернского исполкома Гольдмана). Однако вопрос был важным: на местах стали создаваться самостийные комитеты обороны и комитеты содействия обороне. Совет Обороны постановил «предложить от имени Совета Обороны всем местным комитетам обороны и содействия обороне немедленно распуститься и проводить свои мероприятия исключительно через существующие междуведомственные совещания при губ[ернских] и гор[одских] исполнительных] комитетах». Поскольку создание Совета рабочей и крестьянской Обороны было аппаратным следствием внутрипартийной борьбы, местные советы обороны вождю не были нужны абсолютно.
В начале июля 1919 г. вождь обобщил опыт борьбы с местными органами — самопровозглашенными «советами обороны», «комитетами обороны» и «ревкомами». В составленном им письме ЦК РКП(б) «к организациям партии» В.И. Ленин указал: «…опасным злом является организационная суетливость или организационное прожектерство. Перестройка работы, необходимая для войны, ни в коем случае не должна вести к перестройке учреждений, тем менее — к созданию наспех новых учреждений. Это безусловно недопустимо, это ведет только к хаосу. Перестройка работы должна состоять в приостановке на время тех учреждений, кои не абсолютно необходимы, или в их сокращении до известной меры. Но вся работа помощи войне должна вестись всецело и исключительно через существующие уже учреждения — путем их исправления, укрепления, расширения, поддержки. Создание особых “комитетов обороны” или “ревкомов” (революционных или военно-революционных комитетов) допустимо лишь в виде исключения, во-первых, во-вторых, не иначе, как с утверждения подлежащей военной власти; в-третьих, с обязательным выполнением указанного условия»{639}.
Таким образом, Совет Обороны с точки зрения партийной традиции являлся не чем иным, как «узким составом» СНК РСФСР, а в плане государственного строительства он стал вторым после Реввоенсовета Республики внеконституционным высшим государственным органом управления РСФСР и второй (после Временного исполнительного комитета Совнаркома) руководящей комиссией советского правительства.
Л.Д. Троцкий первое время старался не замечать существования Совета Обороны. В 1918 г. он был на заседаниях Совета только три раза. Первый раз — 4 декабря — председатель РВСР не сделал доклада ни по одному вопросу{640}. Как объяснить тот факт, что Троцкий вообще снизошел до посещения ленинского Совета рабочей и крестьянской Обороны? — Председатель РВСР не хотел, чтобы за его спиной обсудили разгоревшийся конфликт с И.И. Вацетисом. 3 декабря Главком направил В.И. Ленину и ЯМ, Свердлову и в копиях председателю РВСР Л.Д. Троцкому и членам Совета К.Х. Данишевскому и С.И. Аралову объяснительную записку о конфликте с Л.Д. Троцким по вопросу о назначениях на командные должности в Красной армии. Телеграмма была получена в Кремле Лениным, Свердловым и Троцким аккурат в 14 часов 40 минут 4 декабря{641}). Послание начиналось с констатации факта отправления Л.Д. Троцким телеграммы на имя В.И. Ленина о двух или трех случаях, когда за подписями И.И. Вацетиса как Главнокомандующего всеми вооруженными силами Республики и К.Х. Данишевского как члена РВСР «выходили приказы военно-законодательного характера, шедшие вразрез не только с приказами Наркомвоена, но и с декретами Совнаркома»{642}. И.И. Вацетис уверенно заявил, что подобные случаи ему «не известны»{643}, за исключением одного, когда по настоянию военного специалиста Н.И. Раттэля как «опытного и знающего свое дело» штабного работника был отдан приказ циркулярного характера не в отмену, а «в развитие декрета Совнаркома». Почему настаивал Раттэль, понятно: приказ состоял в том, что «лица призывного возраста, работающие в штабах и военных учреждениях, должны оставаться на занимаемых местах» вместо отправки на фронт{644}. С одной стороны, этот декрет Совнаркома создавал возможности для пристраивания родственников важных персон в штабах, а с другой — позволял не отправлять на фронт действительно нужных не на командных, а на административных должностях бывших офицеров и военных чиновников. В любом случае И.И. Вацетис не мог не задаться «большим вопросом», «насколько был прав Троцкий (обратите внимание: без слова “товарищ”. — С.В.), отменяя этот приказ»{645}. О других случаях отмены Л.Д. Троцким его приказов Главком ничего не знал и просил точно указать, какой или какие еще приказы «якобы военно-законодательного характера» председатель Реввоенсовета Республики имел в виду, выражая серьезные сомнения в правоте главы военного ведомства{646}. Отвечая на критику Л.Д. Троцкого относительно самовольного, т. е. помимо РВСР, назначения командующих, И.И. Вацетис заявил о согласованиях назначений либо с самим председателем РВСР, либо с его заместителем Э.М. Склянским — «смотря по тому, кто из них был ближе»{647}. И.И. Вацетис пояснил, что назначения на высшие посты в армии, во-первых, проводились с санкции Э.М. Склянского, а во-вторых, были «известны правительству, и между ними» не было «ни одного случайного лица»{648}. Именно с санкции заместителя председателя РВСР, по заявлению Главкома, были произведены ключевые кадровые перестановки в Красной армии: 1. Д.Н. Надежного назначили командующим Северным фронтом{649}. 2. И.А. Томашевича и Ф.Ф. Раскольникова назначили помощниками командующего 7-й армией. Первый характеризовался как «политический деятел[ь] всем известный» и необходимый вследствие его «близкого знакомства с латышскими полками», составившими «центральную силу […] колонны», наступавшей на Псков и Валк{650}. Второй характеризовался как «человек с авторитетом и именем, популярный в морских кругах», «крайне» необходимый для того, чтобы «совместные действия флота [и] 7-й армией не носили характера неуверенности и путаницы, как то было при взятии Нарвы»{651}. Прекрасно зная, что назначение старого большевика не должно было вызвать раздражения высшего руководства РКП(б), И.И. Вацетис не преминул добавить, что «вряд ли» найдется основание «о каких-либо суждениях по отводу» кандидатуры Ф.Ф. Раскольникова{652}. 3. Р.И. Берзина перевели с должности командующего 3-й армией на аналогичную должность в 9-й армии для замены заболевшего
A. И. Егорова «энергичным человеком, с авторитетом партийного деятеля [и] хорошего администратора»{653}. Главком выразил сомнения в возможности «говорит[ь] об отводе, о котором говорится в Конституции Военного революционного совета Республики»{654}. Прекрасно зная, что для Л.Д. Троцкого и тем более для B.И. Ленина и Я.М. Свердлова Конституция военного ведомства — пустой лист бумаги, И.И. Вацетис заверил председателей Совнаркома и ВЦИК, «что здесь никакого нарушения прав председателя Революционного [военного] совета Республики нет»{655}. В заключение И.И. Вацетис, опираясь на зарубежный опыт, предложил завести «кандидатские списки» на военных деятелей «с аттестацией каждого и с одобрением каждого», с тем чтобы было возможно «в случае открытия вакансии немедленно заместит[ь] освободившуюся должность]»{656}. В данном случае беспартийный И.И. Вацетис, которого большевистское руководство никогда не считало политиком, по сути предложил, как это до него сделал Н.И. Подвойский, ввести в Красной армии то, что в будущем будет названо в большевистской партии номенклатурой. Остается лишь гадать, действительно ли Главком исходил из зарубежного опыта или ему подал эту простую и гениальную идею кто-либо из высшего руководства РКП(б).
5 декабря В.И. Ленин подписал принятое Совнаркомом «Положение о Главнокомандующем всеми вооруженными силами Республики», на основании которого председатель РВСР становился… передаточной инстанцией между Совнаркомом во главе с товарищем Лениным, с одной стороны, и Главнокомандующим И.И. Вацетисом — с другой{657}. В соответствии с документом Главком — «боевой начальник всех сухопутных и морских (это было новым словом, поскольку Наркомат по морским делам все еще был не зависим от Наркомата по военным делам. — С.В.) вооруженных сил Республики, входящих в состав действующей армии»{658}. Главком наделялся правом решающего голоса на заседаниях РВСР. В оперативном отношении ему также подчинялись все крепости. В пределах необходимости РВСР мог давать в подчинение Главкому не входящие в действующую армию части.
Право назначения Главкома изымалось из компетенции ВЦИК и передавалось Совнаркому, что было серьезным ограничением кадровых возможностей Я.М. Свердлова в военном ведомстве. Для соблюдения приличий давать предписания Главкому и требовать отчетов от него могли по постановлению не только РВСР и СНК, но и ВЦИК. Главком сохранил право на самостоятельное решение оперативно-стратегических вопросов (пункт 5-й «Положения о РВСР»), но в постановлении СНК оговаривалась его подотчетность РВСР и несение непосредственной ответственности перед его председателем. Главком также получил важное право на все должностные перестановки в командном составе войск, военных управлений и учреждений в составе действующей армии. Правда, СНК оставил за собой право отвода назначенных Главкомом лиц комсостава. Согласно постановлению Главком представлял кандидатов на должности командующих армий, фронтов и начальников штабов фронтов на утверждение председателя Реввоенсовета Республики. Все другие командные назначения, как и оперативные приказы, шли за подписью Главкома и члена РВСР, имевшего право отвода предложенных Главкомом кандидатур с незамедлительным сообщением об этом председателю РВСР[57].
В условиях конфликта Л.Д. Троцкого и И.И. Вацетиса документ серьезнейшим образом подрывал позиции председателя ВЦИК в военном ведомстве и ограничивал возможности председателя РВСР. Однако сам Главком, будучи человеком недальновидным, этого, по всей видимости, не понял: уже после утверждения Совнаркомом положения, 7 декабря, помощник секретаря председателя РВСР М.С. Глазман препроводил, «согласно приказания т. Троцкого», В.И. Ленину альтернативный «проект Положения о Главнокомандующем, внесенный Главкомом, для ознакомления»{659}. В.И. Ленин, видимо, не без тени иронии ознакомился с полученным документом и распорядился отправить его «в архив»{660}.
11 декабря Совет Обороны, рассмотрев телеграмму Л.Д. Троцкого «о фураже для формирующихся дивизий», предложил кооптировать в комиссию при Наркомвоене для изучения вопроса о лошадях и фураже И.В. Сталина и представителя Чрезвычайной комиссии по снабжению Красной армии{661}. Вряд ли председатель РВСР обрадовался такой помощи. А 15 декабря «военному диктатору» был нанесен сильный удар: в его отсутствие Совет Обороны, обсудив поставленный Ю. Лариным вопрос «Определение численности армии в соответствии с ресурсами страны», постановил записку Ларина размножить для всех членов Совета Обороны; «военному ведомству поручить установить абсолютно необходимый минимум армии (курсив наш. — С.В.), памятуя о недостаточности ресурсов страны». Причем уже 17 декабря о решении Совета Обороны на экземпляре военного ведомства сделали помету: «для срочного уведомления» Центрального управления по снабжению армии{662}. (Примечательно, что именно Троцкий делал в ЦК РСДРП(б) в сентябре 1917 г. сообщение о вступлении Ларина в партию большевиков{663}.) Осознав готовность вождя в очередной раз рискнуть обороноспособностью Советской России для предотвращения потенциальной угрозы военного переворота, Троцкий 18 декабря вторично был вынужден почтить своим присутствием Совет Обороны. В протоколе заседания не зафиксировано его выступление, однако только фактическое признание «военным диктатором» Совета Обороны заставило этот орган утвердить «на ближайшее время план формирования армии в размере 1,5 млн. чел. и 300 тыс. лошадей».
Кроме того, Совет Обороны с первых дней своей работы — как в сентябре-ноябре 1918 г. лично В.И. Ленин — стал давать задания центральному военному аппарату в обход Л.Д. Троцкого и возглавляемого им Реввоенсовета Республики. Соответствующие решения в военном ведомстве должны были проводить И.В. Сталин (военно-политические), Э.М. Склянский (военно-организационные), Л.Б. Красин (обеспечение армии) и Н.П. Брюханов (продовольственное снабжение армии). По какой причине Л.Д. Троцкий почтил в 1918 г. заседание Совета Обороны в третий раз, по протоколу заседания установить затруднительно. Возможно, разгадку сей загадки дал историкам И.В. Сталин. Много лет спустя, в 1937 г., на июньском заседании Военного совета при наркоме обороны, член и секретарь ЦК ВКП(б) вспомнил, как во время создания Совета Обороны его гениальный «учитель» поощрял апелляции большевиков военного ведомства в ЦК РКП(б) и решение военных вопросов в обход Троцкого партийными органами: по словам Сталина, ориентировочно в конце 1918 или в 1919 г., когда «организовывался» Совет Обороны, «Троцкий пришел жаловаться: получаются в ЦК письма от коммунистов, иногда в копии посылаются ему как наркому, а иногда и не посылаются, и письма посылаются в ЦК через его голову. “Это не годится”. Ленин спрашивает: “Почему?” — “Как же так, я нарком, я тогда не могу отвечать”. Ленин его отбрил как мальчишку и сказал: “Вы не думайте, что вы один имеете заботу о военном деле: война — это дело всей страны, всей партии”»{664}. Для сравнения: 27 октября 1919 г. командующий Южным фронтом А.И. Егоров и член реввоенсовета фронта И.В. Сталин телеграфировали Реввоенсовету Республики и в копии — всем командующим армиями Южного фронта: «Армии, несмотря на категорическое запрещение фронта, по-прежнему позволяют себе непосредственно сноситься со штабом Республики (имеется в виду Полевой штаб РВСР. — С.В.), адресуя свои ходатайства или прямо Главкому, и в копии. Считая такой порядок совершенно недопустимым (курсив наш. — С.В.) как по принципиальным соображениям, так и с точки зрения бесцельного загромождения оперативного телеграфа, Реввоенсовет Юж[ного] фронта, отдав приказ о недопустимости обращения не по команде, вместе с сим просит Реввоенсовет [Республики] оставлять направляемую в таком порядке корреспонденцию без рассмотрения и ответа. Только таким способом можно ввести нормальный порядок в управлении армиями»{665}.
Возвращаясь к ленинскому Совету Обороны и оставляя в покое И.В. Сталина с его нежеланием превращать максиму своей воли в основу всеобщего законодательства и идейной близостью к Л.Д. Троцкому, которую оба члена ЦК упорно не замечали в течение всей политической жизни, мы должны заметить, что вождь не был одинок в своих воззрениях на армию: на Десятом съезде РКП(б) 1921 г. один из партийцев в ответ на предложение организовать военную секцию заявил: «Вопрос о реорганизации армии и флота не есть вопрос, касающийся только военных работников, он касается всех коммунистов вообще»{666}. Иначе и быть не могло: как справедливо заметил 17 апреля 1923 г. Г.Е. Зиновьев, «в 1918, 1919, 1920, 1921 гг., когда партия — это была Красная армия на девять десятых, когда государство — это была организованная война, когда все дело сводилось к победе над белыми и когда все понимали, что партия ставит на карту все, партия ставит на карту голову. Если она выиграет все, то выиграет; если проиграет, то проиграет все»{667}. И.В. Сталин, который в момент выступления на большевистском форуме не отвечал за судьбу конкретного фронта, добавил тогда, что «Истории всех революций говорят, что армия — это единственный сборный пункт, где рабочие и крестьяне разных губерний, оторванные друг от друга, сходятся и, сходясь, выковывают свою политическую мысль»{668}.
15 декабря 1918 г. Совет Обороны, решая важный военный вопрос, связанный с необходимостью наказания виновных в неисполнении решения о строительстве Волжского моста, не подумал не то, что обратиться к Л.Д. Троцкому, но даже воспользоваться недавно учрежденной системой революционных военных трибуналов. Вместо этого назначил следственную комиссию и поручил затребовать у члена РВСР П.А. Кобозева материалы о виновных для передачи их И.В. Сталину{669}. 25 декабря Сталин выступал на заседании Совета Обороны со сводкой отчетов комиссаров, направляемых в формирующиеся дивизии. Э.М. Склянскому поручалось на следующий день представить И.В. Сталину копию перечня формирующихся дивизий и сведения об их состоянии и, более того — предоставлять такие сведения каждые две недели{670}.
Руководящая работа Совета Обороны вызывала у Л.Д. Троцкого приступы ярости, о чем свидетельствует первоначальная фразеология РВСР[58] — до 1919 г., когда стороны достигли определенного компромисса.
Совет народных комиссаров и Совет Обороны как надстройка над ним сосредоточили в своих руках все финансовые нити, в т. ч. бюджет военного ведомства. Для получения средств и тогда, и много позднее Реввоенсовету Республики и Наркомату по военным делам как его рабочему аппарату приходилось обращаться в советское правительство. В 1918 г. последнее использовало финансы для постановки Красного Бонапарта под жесткий контроль основателя партии, впоследствии, по итогам Гражданской войны в 1922 г., едва не перестаравшись{671}, — загнало военное ведомство на те роли в политической системе, которые ему следовало играть в мирное (или относительно мирное) время{672}. Между прочим, тут вождь ничего нового не придумал: практика контроля военного ведомства путем урезания его сметы восходила к притеснениям военного ведомства со стороны финансового в Российской империи. По свидетельству Д.А. Милютина (1903), «все старания [Военного] министерства тормозились ежегодным мелочным урезыванием сметы»{673}.
Бывший генерал Ф.Е. Огородников, находившийся в конце 1918 г. на ответственной должности во Всероссийском главном штабе, в историческом очерке «Стратегия Ленина в первый поход Антанты (по неопубликованным документам ИМЭЛ[59])», подготовленном в конце 1920-х или начале 1930 г., писал, что Совет Обороны «был очень важным и жизненным органом, но он не был тем “сверх-генеральным штабом”, который мог бы подготовлять и проводить вопросы стратегии, Реввоенсовет Республики был учреждением недостаточно организованным для этой цели. По действовавшим законоположениям Главнокомандующий должен был исполнять директивы правительства, передаваемые ему через председателя РВСР (это, как мы помним, было установлено в декабре 1918 года. — С.В.). Но Троцкий, будучи этим председателем, нередко давал и проводил директивы самолично, притом вразрез с директивами Ленина. Военная разведка и осведомительная служба в широком масштабе не были налажены ни в РВСР, ни в Полевом штабе Главкома (имеется в виду Полевой штаб РВСР. — С.В.), а потому Ленин оказывался нередко несвоевременно, недостаточно или неверно ориентированным о событиях на фронтах, что в высшей степени затрудняло его работу. Тем не менее, эта работа дает ряд поразительных образцов оперативно-стратегического творчества самого широкого и глубокого размера»{674}. Естественно, текст был написан в то время и в тех обстоятельствах, которые наложили на него совершенно определенный отпечаток (следует отметить особо, что текст отложился в личном фонде К.Е. Ворошилова), однако основные положения очерка в целом отражают реальную ситуацию в высшем военно-политическом руководстве конца 1918–1919 года.
Характеристика ленинского детища, данная И.И. Вацетисом в его воспоминаниях, позволяет взглянуть на перипетии борьбы за власть глазами высших военных руководителей: «В руках Совета Обороны сосредоточена высшая власть по обороне страны. Власть Совета Обороны покрывает собой власть Революционного военного совета Республики»{675}. За этой, на первый взгляд, неточной цитатой постановления о создании Совета Обороны стояли вполне конкретные представления высших кадров Красной армии о системе высших военно-политических органов, образованных ВЦИК в сентябре — ноябре 1918 года.
Не прошло и года, как изменения персонального состава РВСР стали проводиться в Совнаркоме на основании единоличных предложений В.И. Ленина. Так, 2 декабря 1919 г. вождь отписал секретарю СНК: «В Постановление СНК. Необходимо провести назначение: “Ввиду выбытия из <состава> РВСР т. Гусева на фронт, членом РВСР назначается т. Курский”»{676}. На следующий день, 3 декабря, В.И. Ленин подписал удостоверение о том, что постановлением СНК от 2 декабря Д.И. Курский и Л.Б. Красин утверждены членами РВСР, С.Д. Марков — заместителем Красина в РВСР с совещательным голосом{677}.
Отметим, что вождь отблагодарил своих верных сторонников, героически сражавшихся с Л.Д. Троцким в период его лечения. Пример тому — «дело» П.А. Кобозева.