1. В ожидании признания

Гинс передает, что Верховный правитель будто бы часто говорил: «Как хорошо, что нас не признали. Мы избежали Версаля, не дали своей подписи под договором, который оскорбителен для достоинства России и тяжел для ее жизненных интересов» [II, с. 389]. Если эти слова были произнесены, то они были своего рода самовнушением — Колчак слишком болезненно и остро воспринимал «достоинство России». Значение международного юридического признания власти было столь очевидно, что Гинс, не обинуясь, говорит: «Непризнание убило омскую власть». Непризнание, по выражению Чайковского, не столь решительному, являлось «огромным препятствием на пути государственного строительства России»... Признание российской власти подняло бы не только ее моральный авторитет, не только дискредитировало бы ее конкурентов, но заставило бы и самих союзников по-иному говорить с Правительством всероссийского характера и шире оказывать ему поддержку. Учитывая это, образовавшееся в Париже Политическое Совещание одной из своих задач ставило борьбу за признание власти адм. Колчака, а противники сюда же направляли свои удары¹. «Антигосударственное направление» (выражение К. Набокова) русских парижских и лондонских оппозиционеров не могло, однако, уже изменить той логики событий, которая заставила союзников вплотную подойти к вопросу об юридическом признании российской власти адм. Колчака. Вопреки мнению Милюкова [с. 139], надо думать, что на эту логику влияли именно внешние успехи власти в первые месяцы. Наступление армии опровергало вымыслы о разложении фронта после переворота 18 ноября. Верховный правитель становился силой, с которой надлежало считаться — политика Антанты, как мы видели, всегда до некоторой степени определялась этим оппортунизмом.

21 мая Набоков из Лондона пишет Колчаку, что можно ожидать крупного поворота в политике Англии: «Говоря правду, поворот этот вызван государственной работой, успешно выполняемой Правительством, во главе которого вы стоите, и успехами Сибирской армии... Теперь ответственные работники в англ. правительстве прониклись полным доверием и уважением к вам, считая вас тем человеком, который выведет Россию из ее временного бедствия»² [«Пр. Рев.». Кн. 1, с. 135].

27 мая Клемансо от имени Верховного Совета обратился к Колчаку с нотой, подписанной и Вильсоном, и Ллойд Джоржем, и др. Нота с некоторым запозданием признавала, что «теперь настало время окончательно определить ту политику, которой они (державы) предполагают держаться по отношению к России». Подчеркивая свое невмешательство во внутренние дела России и объясняя интервенцию (это слово, конечно, не упомянуто) желанием поддержать элементы, продолжавшие борьбу с немецким самодержавием, нота вспоминала пресловутую попытку разрешить «русский вопрос» совещанием на Принцевых островах, которая потерпела неудачу вследствие отказа Советского правительства прекратить враждебные действия во время переговоров³.

«В настоящее время на некоторые из правительств союзных и дружественных держав оказывается давление, в целях побудить их отозвать свои войска из России, а равно не входить ни в какие расходы для нее, ввиду того что вмешательство, несмотря на свою продолжительность, не сулит в будущем удовлетворительных результатов.

Эти правительства, однако же, готовы и впредь оказывать свою поддержку на нижеприводимых основаниях, при условии, если они будут иметь доказательства, что они действительно помогают русскому народу в достижении свободы, самоуправления и мира...

Союзные и дружественные правительства путем опыта последних двенадцати месяцев убедились в том, что переговорами с Советским правительством Москвы прийти к этим результатам невозможно, вследствие этого они готовы оказать поддержку Правительству адмирала Колчака и тем, которые к нему присоединяются, посылкой боевых припасов, снаряжения и продовольствия для того, чтобы это правительство стало Всероссийским, но при условии получения союзными и дружественными правительствами от него окончательных гарантий, что его политика преследует те же цели, как и их. Ввиду этого, они спрашивают у адмирала Колчака и присоединившихся к нему, согласны ли они принять нижеприводимое в качестве условий, при соблюдении которых союзные и дружественные державы готовы продолжать оказывать свою поддержку:

1) Как только Адмирал Колчак займет Москву, он немедленно созовет Учредительное Собрание, избранное на основании прямого, свободного, тайного и демократического голосования, в качестве высшей законодательной власти в России, перед которой должно быть ответственно Правительство, или по крайней мере, если к этому времени порядок не будет еще окончательно восстановлен, созовет Учредительное Собрание, избранное в 1917 г., с тем чтобы оно заседало до тех пор, пока не окажется возможным произвести новые выборы.

2) Во всех местностях, на которые в настоящее время распространяется его власть, он допустит свободные выборы способом, наиболее обычным для всех поместных собраний, установленных законом, как-то: органы городского и земского самоуправления и т. п.

3) Он не сделает никакой попытки вновь ввести в силу какие-либо специальные преимущества для того или другого класса или порядка в России.

Союзные и дружественные державы с удовольствием приняли объяснения Адмирала Колчака и присоединившихся к нему о том, что они не имеют никакого намерения восстановлять прежнюю земельную систему. Они признают принципиально, что эти вопросы, касающиеся внутреннего порядка, должны быть предоставлены свободному решению русского Учредительного Собрания, но они желают получить уверенность в том, что те, кому они предполагают оказать поддержку, стремятся к восстановлению гражданской и религиозной свободы всех русских подданных и не сделают попытки вернуть режим, уничтоженный революцией.

4) Финляндия и Польша должны быть признаны независимыми, и в том случае, если в вопросах о границах и взаимных отношениях между Россией и этими странами не будет достигнуто соглашение, спорные вопросы будут переданы на третейский суд Лиги народов.

5) В том случае, если в определении взаимоотношений между Россией с одной стороны и Эстонией, Латвией, Литвой, а также Кавказскими и Закаспийскими территориями с другой стороны не будет достигнуто соглашение в короткий срок, спорные вопросы будут решены при совместном обсуждении их с Лигой народов и при ее содействии; до разрешения же этих вопросов русскому правительству надлежит признавать эти территории автономными и признавать действительными те отношения, которые могут существовать между фактическими правительствами этих территорий и союзными и дружественными правительствами.

6) Должно быть признано право Конференции мира решить участь румынских частей Бессарабии.

7) Как только в России будет учреждено правительство на демократических началах, Россия с другими членами Лиги народов примет участие в общей работе по ограничению вооруженной силы и военной организации во всем мире.

8) Они принимают к сведению декларацию Адмирала Колчака 27 ноября 1918 г. касательно государственных долгов России...»⁴

Нота Клемансо была «экзаменом», как говорили в Омске. Вероятно, внутренно она раздражала⁵, но не время было раздражаться.

Да, в сущности, она и не была «экзаменом» — скорей отпиской для удовлетворения своих «левых», которые наиболее прислушивались к агитации представителей российской социалистической демократии. Вопрос принципиально уже был решен, и переписка носила дипломатический, формальный характер. 4 июня омская власть ответила:

«Правительство, во главе которого я стою, счастливо удостоверить, что политика союзных держав Согласия по отношению к России вполне совпадает с той задачей, которую поставило самому себе русское правительство, желающее прежде всего водворить мир в стране и предоставить право русскому народу свободно решить свою судьбу путем Учредительного Собрания. Высоко ценя интерес, проявленный державами к национальному движению, и признавая законным их желание удостовериться в политических убеждениях, исповедуемых нами, я готов еще раз подтвердить свои прежние декларации, которые я всегда считал неизменными. 1) 18 ноября 1918 г. я стал у власти и не удержу ее ни на один день долее, чем того потребуют интересы страны; моей первой мыслью в момент окончательного свержения большевиков будет назначение срока для выборов в Учредительное Собрание. В настоящее время особая комиссия работает над подготовкой их на основаниях всеобщего голосования. Признавая себя ответственным перед Учредительным Собранием, я передам ему всю власть для того, чтобы оно свободно установило образ правления, и в этом я поклялся перед Высшим Судилищем России, стражем законности. Все мои усилия направлены к тому, чтобы покончить как можно скорее гражданскую войну свержением большевизма для того, чтобы дать русскому народу действительную возможность свободно выразить свою волю. Всякое промедление в этой борьбе только отдаляет этот срок. Но в то же время Правительство не может признать правильным и основанным на свободных и законных выборах простое восстановление Учредительного Собрания 1917 г., выбранного при насильственном режиме большевиков и большинство членов которого в настоящее время действительно находятся в их рядах. Только тому Учредительному Собранию, которое будет избрано законно и к скорейшему созванию которого мое Правительство стремится, будут принадлежать верховные права разрешать как внутренние, так и внешние вопросы Русского Государства.

2) Мы охотно готовы теперь же обсуждать с державами все международные вопросы в целях предоставления возможности свободного и мирного развития народов, ограничения вооружений и предупреждения новых войн, высшей выразительницей каковых стремлений является Лига народов. При этом русское правительство считает своим долгом напомнить, что окончательная санкция решений, которые могут быть приняты от имени России, будет принадлежать Учредительному Собранию. Россия в настоящее время, а равно и в будущем может быть только демократическим государством, в котором все вопросы как по определению территориальных границ, так и внешних отношений должны быть разрешены органом народных представителей, естественным выразителем державной власти народа.

3) Признавая, что естественным и справедливым следствием войны является создание единого Польского государства, русское правительство считает себя вправе подтвердить независимость Польши, объявленную в 1917 г. Временным правительством России, все распоряжения и обязательства которого мы приняли на себя. Но окончательная санкция определения границ между Польшей и Россией, в соответствии с вышеприведенными основаниями, должна быть отложена до Учредительного Собрания.

Мы готовы также ныне же признать настоящее правительство Финляндии, но окончательное решение финляндского вопроса должно принадлежать Учредительному Собранию.

4) Мы готовы теперь же подготовить решение вопросов по отношению к национальностям Эстонии, Латвии, Литвы, Кавказских и Закаспийских стран. Мы имеем полное основание предполагать, что дело скоро уладится, как только Правительство обеспечит различным народностям автономии. Из этого следует, что границы и формы этих автономий будут определены особо для каждой народности. В том же случае, если при разрешении этих разнообразных вопросов возникнут затруднения, то в целях достижения удовлетворительного решения их Правительство готово прибегнуть к содействию и помощи Лиги народов.

5) Вышеизложенные основания, предусматривающие утверждения Учредительного Собрания всех соглашений, очевидно, должны быть применены и к Бессарабии.

6) Русское правительство подтверждает еще раз свою декларацию 27 ноября 1918г., которою оно признало государственные долги России.

7) Что касается вопросов внутреннего порядка, которые интересуют державы постольку, поскольку в них отражаются политические стремления русского правительства, я считаю нужным повторить, что к тому режиму, который существовал до февраля 1917 г., не может быть возврата. Временное разрешение моим Правительством аграрного вопроса имело целью удовлетворение интересов народной массы и было основано на убеждении, что Россия не может быть цветущей и сильной до тех пор, пока миллионы русских крестьян не получат полных гарантий на владение землей. То же самое в отношении режима, обычного в свободной стране. Правительство не только не делает никаких препятствий к свободным выборам в поместные собрания, городские управы и земства, но видит в их деятельности, равно как и в развитии принципа самоуправления, необходимое условие для восстановления страны и уже оказывает им помощь и поддержку всеми средствами, которыми располагает.

8) Поставив себе задачей восстановление порядка и справедливости и обеспечение личной безопасности населению, преследуемому и изнемогающему от испытаний, Правительство подтверждает равенство перед законом всех классов общества и всех граждан без всяких специальных преимуществ; все, без различия происхождения и вероисповедания, будут пользоваться покровительством государства и закона».

«Союзные и дружественные» державы были удовлетворены⁶ таким ответом: он «представляется им согласным с предложениями, ими сделанными, и содержащим достаточные гарантии для свободы, самоуправления и мира русского народа и его соседей»⁷.

12 июня они заявили о готовности оказать адм. Колчаку поддержку. Через пять дней, 17 июня, Сазонов писал Вологодскому: «Дальнейшие шаги в сторону официального признания... несомненно, находятся в прямой зависимости от успехов сибирских армий» [«Пр. Рев.». Кн. 1]. Но военное счастье стало меняться. С другой стороны, «левые» в Европе упрямо держатся своей позиции. «Уже при первых попытках держав оказать военное содействие Правительству адм. Колчака и Северной области, — пишет Сазонов в том же письме, — левые парламентские партии во Франции и Великобритании выступили против подобного решения с резкой критикой»⁸. Отсюда вытекала настоятельная потребность направить пропаганду именно в демократические круги. Ясно сознавал это Чайковский. Понимали это и Набоков и Сазонов. «Необходимо, — писал Набоков 21 августа, — чтобы от имени России за границей могли говорить люди, связанные с социалистическими и демократическими партиями. Необходимо агитировать среди масс Европы и Америки» [Субботовский. С. 55]. Понимали это и в Омске. Верховный правитель в свое время приветствовал вхождение социалиста Чайковского в ряды членов политической делегации в Париже. Не раз он озабочивается тем, чтобы не создавать впечатления, что заграничное представительство возлагается только на деятелей дореволюционной эпохи [например, при командировке Шебеко в Финляндию 6 августа. — Субботовский. С. 252]. Омское правительство в сложной сибирской обстановке пыталось внести демократическую политику, прислушиваясь к телеграммам Политического Совещания⁹ и к декларативным формулам, которые шли от Вильсона¹⁰. Но получить поддержку демократии было слишком трудно — она исходила из презумпции, что диктатура Колчака — синоним реакции.