Глава VII О ВОЙНАХ СПРАВЕДЛИВЫХ И НЕСПРАВЕДЛИВЫХ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава VII

О ВОЙНАХ СПРАВЕДЛИВЫХ И НЕСПРАВЕДЛИВЫХ

Когда сосед крадет мою жену — это плохо.

Когда я краду жену соседа — это хорошо.

(Готтентотская пословица, ставшая символом двойной морали)

Ленинское определение войн, справедливых и несправедливых, данное еще до 1917 г., мало чем отличалось от общепринятого в цивилизованном мире. Справедливую войну вождь мирового пролетариата определил как войну, ведущуюся за защиту своей территории или за освобождение своей территории, ранее захваченной врагом, а как несправедливую квалифицировал войну за захват чужой территории или удержание ранее захваченной чужой территории.

Определение было создано до. 1917 г., когда большевики еще изображали из себя демократов, противостоявших царизму с его пережитками Средневековья — реальными и мнимыми. Не знаю, собирался ли Ленин изменять это определение после 1917 г. Возможно, собирался, но просто не успел. Напомню, что попытки экспорта «мировой революции» с 1917 по 1933 г., несмотря на отдельные удачи, в целом окончились провалом. И после любого провала становилось очевидным, что, как теперь принято говорить, мировое сообщество такой коммунистической экспансии не примет и окажет ей противодействие. И тогда было решено развязать мировую войну, но чужими руками, чтобы избежать борьбы со всем миром.

Как этот замысел реализовался, написано более чем достаточно и без меня. Для нас же важно, что Ленин, а потом и Сталин сочли нужным пока не менять определение войн, справедливых и несправедливых, чтобы не раздражать это самое мировое сообщество.

Ситуация изменилась к концу 1938 г. Выращенный к этому времени «ледокол» — Гитлер настолько громогласно заявлял о своих экспансионистских планах, а отчасти уже и начал их осуществлять (Австрия, Судеты), общественное мнение Запада было настолько взбудоражено этим, что на этом фоне прошло совершенно незамеченным изменение определения справедливой войны, данное в «Кратком курсе истории ВКП(б)».

Тем более что и изменение было вроде бы незначительным: к перечню справедливых войн, помимо указанных Лениным, были причислены и такие, которые «ведутся с целью освобождения той или иной страны от капиталистического рабства». Хотя на самом деле это «незначительное» изменение практически полностью развязывало руки СССР, особенно с учетом того, что еще XVII съезд ВКП(б) (26 января — 10 февраля 1934 г.) уполномочил ЦК партии «во всякий момент разорвать все союзы и мирные договоры с империалистическими и буржуазными государствами, а равно объявить им войну» (Резолюция XVII съезда, цит. по: Суворов В. Ледокол. М., 2002. С. 44). Эта резолюция, кстати, так никогда и не была отменена.

Если учесть, что в то время все страны, кроме СССР и Монголии, считались в нашей стране «буржуазными и империалистическими» и находящимися «в капиталистическом рабстве», то эта резолюция вкупе с определением «Краткого курса» давали СССР практически неограниченные возможности для развязывания войн: нападай на кого хочешь, хоть на Папуа — Новую Гвинею, только не забудь объявить, что идешь «освобождать ее от капиталистического рабства», вот и будет эта война «справедливая».

Кстати, «освободительные походы» Красной Армии 1939–1940 гг. без большой натяжки подходили под ленинское определение справедливой войны: если не считать Финляндии, которой Советская Россия сама дала независимость 31 декабря 1917 г., и Галиции, никогда России не принадлежавшей, то все территории, которые СССР присоединил в эти годы, были отторгнуты от России в 1918–1920 гг. без ее согласия. Как относилось к «освободительным» походам население этих территорий, — другой вопрос и тема отдельной беседы. Отмечу только, что это отношение, несомненно, сильно ухудшалось от того, что утраченные территории возвращались не в состав России, а в состав тоталитарного СССР.

Так или иначе, очевидно, что сталинское определение «справедливой войны» было придумано не для этих походов, а для каких-то других войн за другие территории, никогда России не принадлежавшие…

Но прошло еще два с небольшим года, разразилась Вторая мировая война, «ледокол»-Гитлер подмял под себя почти всю Европу, и вскоре, по замыслам советских архитекторов войны, должно было наступить такое время, когда «измученные войной народы мира обратят свой взор на Советский Союз и его Вооруженные Силы — главный оплот мира». То есть, попросту говоря, приближалось время «великого освободительного похода». Тут уже и «освобождение от капиталистического рабства» как критерий справедливости не очень годилось: сами же советские агитаторы немало потрудились над тем, чтобы разъяснить населению, что в Германии пусть не такой, как у нас, не совсем правильный, но все же социализм.

В общем, определение справедливой войны надо было срочно менять. И Сталин его изменил. Изменил гениально просто. В начале марта 1941 г. было объявлено, что «любая война, которую ведет Советский Союз, является справедливой» (Бунич ИЛ. Гроза. С. 427). В обстановке начала 1941 г. Сталин мог себе позволить подобную «корректировку»: мир ее по понятным причинам просто не заметил. А кто разгадал замысел Сталина (Рузвельт и Черчилль), тот сделал вид, что не заметил, и не стал акцентировать внимание на определениях, а старался, чтобы «освободительный поход» был сорван превентивным ударом Гитлера и никогда не состоялся (о том, как это делалось, речь пойдет дальше). А после этого так ли будет важно, какая война в определении Сталина считается справедливой?

Впрочем, советская практика пока отставала от теории. В реальности СССР, не довольствуясь «благородной целью освобождения от капиталистического рабства», выдумывал разные благовидные предлоги для агрессии. Так, в Польшу вторглись для того, чтобы «ликвидировать опасность хаоса в ее восточных районах» после того, как это «уродливое детище Версальского мира» рухнуло под ударами Германии. Финнов обвинили в том, что они обстреляли из пушек советскую территорию — аккурат после того, как Красная Армия завершила сосредоточение на финских границах, а ее высший комсостав — рекогносцировку приграничной финской территории, проводившуюся с января 1939 г. (Суворов В. Ледокол. С. 282).

Для чего же предназначалась сталинская «корректировка» определения справедливой войны? Для операции «Гроза», которая должна была начаться 6 июля 1941 г.? Или для нее тоже придумали другое обоснование — в виде доктрины немедленного перехода Красной Армии в наступление после нападения врага? Дескать, немцы нападут, но мы их тут же отбросим и пойдем громить «на вражьей земле малой кровью». Как это делается на практике, показало начало Корейской войны 1950 г.: было объявлено, что южане напали, но северяне их тут же отбросили, в первый же день до обеда прошли 10 километров по территории противника, а на четвертый день войны уже взяли Сеул. Возможно, нечто подобное — в неизмеримо больших масштабах, конечно — готовилось в Европе на лето 1941 г.

А может быть, все было куда проще: «сталинские определения» справедливой войны — для своего населения, благовидные предлоги и объяснения — для внешнего мира?

Так или иначе, очевидно, что пропагандистский аппарат СССР в 1938–1941 гг. также работал на идеологическое оформление войны, причем войны всеобщей и агрессивной.