Представления Гиммлера о жизни после смерти

Представления Гиммлера о жизни после смерти

Полевая штаб-квартира

8 августа 1942 года

Один из руководителей СС недавно рассказал мне следующее. По служебной надобности он посетил Гиммлера в Тегернзее. Маленькая дочь Гиммлера в его присутствии перед обедом прочитала молитву. Этот человек удивленно уставился на рейхсфюрера, не понимая, почему он – столь враждебно настроенный к церкви – допускает молитвы в своем собственном доме. Очевидно, мировоззрение Гиммлера не свободно от противоречий. Мой собеседник спросил, не наблюдал ли я каких-либо признаков религиозности в Гиммлере во время лечебных сеансов. Я ответил уклончиво и сказал, что, возможно, мне представится случай поговорить об этом с Гиммлером; себе же я дал обещание так и сделать.

Личные наблюдения открыли для меня один или два момента, которые могут оказаться существенными. Например, я знаю, что Гиммлер крайне суеверен: он верит в добрых и злых духов. Он проявляет интерес к астрологии, хотя в принципе не верит в нее; он выслушивает советы по крайней мере двух астрологов и может прислушиваться к их словам – даже сохраняя свое скептическое отношение. Кроме того, он всегда боится той невидимой силы, перед которой ему рано или поздно придется держать ответ. Это становится особенно заметно, когда его здоровье ухудшается. Тогда он не может избавиться от некоторых глубинных страхов. Особенно он боится мучительной смерти.

Гиммлер – откровенный противник христианства, и особенно католической религии. Враждебность к христианству вызывает у него систематический интерес к другим религиям. Особенно он верит в германские религиозные концепции – не только северные, но и индогерманские. В СС насчитывается мало людей, с которыми он может серьезно обсуждать эти вопросы. Они принимают за евангельскую истину то, что говорит им их «король Генрих» в этой области, и поражаются его знаниям и обширному кругу чтения. Порой он принимает университетских профессоров, признанных немецких ученых; он может дискутировать с ними часами, выдвигая собственные идеи и позволяя, чтобы ему противоречили, – в такие моменты он совершенно теряет всю свою властность. Брандт уверял меня, что вплоть до начала войны это происходило регулярно. Гиммлер из этих разговоров почерпнул многое, чего бы он нигде больше не услышал, и они нередко повергали его в глубокую задумчивость.

Я то и дело вспоминал рассказ о дочери Гиммлера, читающей молитву, и, пытаясь разобраться в ее сути, узнал кое-что от одного из вождей СС, который следующими словами передал настроения Гиммлера:

– Всё пребывает в текучем состоянии. Мы с трудом приближаемся к окончательной форме веры. Можно надеяться, что зрелые люди примут участие в этой борьбе и разделят с нами опасности, возникающие от отсутствия крепкой веры. Однако неправильно вырывать детей из знакомого им мира и ставить их перед проблемами веры до того, как они станут взрослыми. Пусть они придерживаются старых привычек, пока еще сохраняется старый миропорядок; они сталкиваются с ними ежедневно в играх со своими друзьями. Когда повзрослеют, они смогут решать за себя. Вера должна вырасти сама по себе; можно лишь расчистить для нее путь, но нельзя ее навязывать.

Мне стало кое-что ясно из случайных замечаний Гиммлера о магометанстве и его едкой критики католической церкви; но чтобы получить истинную картину его отношения к религии и иметь возможность спорить с ним, мне пришлось одолеть важнейшие книги, на которых оно основывалось. Поэтому я спросил Брандта, что читал Гиммлер в этой области. Брандт упомянул «Бхагаватгиту», которую Гиммлер особенно ценил за ее «великие арийские качества», обе Эдды, Веды и Ригведы, изречения Будды, «Висудимаггу», «Книгу чистоты» и некоторые астрологические сочинения. Я взял все книги из этого списка, что нашлись в библиотеке, и просмотрел их. После этого я почувствовал себя более подготовленным к разговору.

Сегодня случай представился сам собой. Гиммлер обдумывает поездку в Рим к Муссолини. В ходе нашего разговора были затронуты такие темы, как вера, церковь и папа. Гиммлер во время лечебного сеанса спросил меня, каким образом лучше всего описать католическую церковь, но, не дождавшись ответа, заявил:

– Как акционерную компанию, из которой главные держатели акций – с момента ее основания и уже почти две тысячи лет – извлекают сто-или тысячепроцентные прибыли и ничего не дают взамен. Страховые компании, которые на любые ваши требования отвечают, что это не предусмотрено контрактом, просто новички в искусстве обмана по сравнению с этим грандиозным мошенничеством. Такие прибыли возможны благодаря тому, что капитал компании всегда остается в руках главных акционеров и к нему никогда не притрагиваются; вследствие того что мелкие держатели – обыкновенные священники – не имеют наследников, церковь автоматически сохраняет за собой все состояние.

Я спросил Гиммлера, так свирепо нападавшего на христианство, фактор, на котором построена вся западная цивилизация, не придерживается ли он того же взгляда на все религиозные концепции.

– Что вы имеете в виду, господин Керстен? – ответил он. – Разумеется, здравый смысл должен подсказывать вам, что за природой и тем чудесным порядком, который существует в мире людей, животных и растений, стоит некое высшее Существо – можете называть его Богом, Провидением или любым другим именем. Если мы откажемся признавать это, то станем ничуть не лучше марксистов. Когда я настаиваю, что все члены СС должны верить в Бога, это не притворство, не уступка, в чем нередко обвиняют меня, а очень серьезный вопрос. Я не хочу, чтобы меня окружали люди, отказывающиеся признавать высшее Существо, Провидение – как бы его ни называли.

– Значит, вы верите в жизнь после смерти? – спросил я Гиммлера.

– Это очень тонкий вопрос, – ответил он. – Очевидно, ничто не кончается со смертью, вопреки утверждениям материалистов. Но очень трудно представить, какую форму принимает загробное существование. Разумеется, я не верю тому, чему нас учит католическая церковь – что мы либо попадем в ад, либо будем наслаждаться в раю вместе с ангелами после того, как минуем чистилище. Это крайне примитивная идея, не достойная обсуждения. Я часто размышлял, как современный человек может верить во что-то подобное, но никогда не мог этого понять. Меньше всего я понимаю, каким образом короткая жизнь на земле, где столько всего происходит случайно, может определять судьбу человека до скончания времен? Лишь жестокий Бог мог принять такое решение. Зачем он вообще сотворил человека? Зачем всемогущий Бог поместил людей посреди страшных опасностей, с которыми им ежедневно приходится сталкиваться, лишь для того, чтобы предать их всех вечному проклятию, если у них не хватит сил пройти испытание?

Вы не католик, но католицизм относится к христианству и всем его логическим следствиям серьезно и продуманно. Будучи самым бесстрастным наблюдателем, вы не можете избавиться от впечатления, что вся эта система изобретена лишь для того, чтобы обеспечить власть церкви и ее иерархов. Приняв ее учение всерьез и построив на нем свою жизнь, вы вынуждены в страхе и содрогании бороться за спасение души. Этого хочет церковь. Поймите правильно: то, что вы делаете и чего не делаете в жизни, которая по сравнению с вечностью продолжается немногие мгновения, навсегда определяет вашу судьбу. С точки зрения здравого смысла, это чудовищно – но очень уместно в качестве фундамента, на котором покоится власть церкви.

– Как вы думаете, какую форму принимает жизнь после смерти? – спросил я у Гиммлера.

– Следовало бы поинтересоваться, как на этот вопрос отвечали германские и индогерманские народы, – ответил Гиммлер, – тогда мы сможем вести конкретный разговор. И я могу вам дать на этот счет точные сведения. Индогерманские народы верят в переселение душ. Жизнь не подходит к концу, когда вы перестаете ее ощущать. Те добрые и злые дела, которые человек совершает на нашей земле, влияют на его следующую жизнь в форме кармы. Это судьба, но отнюдь не неумолимая – мы можем ее контролировать и менять. Германские верования не предусматривают подчинение божественной милости, однако все ваши поступки на земле неизбежно будут свидетельствовать за или против вас. Тем не менее вы получаете возможность собственными усилиями изменить свою судьбу в новой жизни.

С этими словами Гиммлер взял свой «вадемекум» – маленький сборник цитат, который использовал в качестве руководства, и прочитал мне следующие слова из одной индийской книги:

– «Как жена, дети и друзья встречают человека, вернувшегося домой после долгой отлучки, так и на пороге новой жизни, после того, как закончилась прежняя, добрые дела ожидают человека, подобно друзьям, приветствующим дорогого товарища».

– А что насчет злых дел? – спросил я. – Если всех их тщательно учитывать, они причинят огромные страдания в следующей жизни. Божественное милосердие в этом отношении кажется мне предпочтительнее.

– В этой жизни за все приходится платить, так почему бы вам не получить счет и после смерти? – ответил Гиммлер. – Кроме того, вы можете его закрыть, даже если вам потребуются для этого еще одна или две жизни.

– Но не ужасаетесь ли вы порой сами, господин рейхсфюрер, когда думаете, что те вещи, которые вам иногда приходится делать, рано или поздно вменят вам в вину?

Гиммлер ответил чрезвычайно серьезно:

– Не следует смотреть на вещи с такой ограниченной и эгоистической точки зрения; вы должны рассматривать германский мир как целое, также обладающее своей кармой. Человек должен жертвовать собой, хотя зачастую это очень тяжело для него: он не имеет права думать о себе. Разумеется, приятнее заниматься клумбами, чем копаться в политической грязи и отбросах, но и цветы не выживут, если не позаботиться об этих вещах. В своей жизни я пытаюсь прийти к компромиссу: стараюсь помогать людям и делать добро, облегчать судьбу угнетенных и всюду, где возможно, бороться с несправедливостью. Вы думаете, моя душа лежит ко всему тому, что приходится делать из государственных соображений? Чего бы я не отдал, чтобы стать министром по делам религии вроде Руста и заниматься только приятными сторонами жизни! Я нередко задумывался – не предложить ли фюреру после войны отделить должность рейхсфюрера СС от должности начальника полиции? Фюрер уже делает шаги в этом направлении с тех пор, как он назначил рейхсфюрера СС ответственным за военно-крестьянские поселения и колонизацию восточных территорий. Возможно, эта должность будет объединена с должностью министра по делам религии. И это было бы неплохое решение; мне не пришлось бы заниматься борьбой с негативными явлениями. Однако нынешнее положение вещей и дома, и за границей требует совмещения должностей рейхсфюрера СС и начальника полиции – и это тоже карма, с которой я должен примириться и обратить ее себе на пользу.

Я был поражен, услышав такие откровенные признания Гиммлера о столь тесной связи между его религиозными представлениями и его личной судьбой; мне захотелось порасспрашивать его еще. Но Гиммлер покачал головой:

– Погодите, сперва я прочитаю вам еще кое-что.

Он достал «Бхагаватгиту», которую особенно любил – по его словам, он брал ее с собой в любые поездки, – и прочитал следующий отрывок, который я записал с его разрешения: «Заявляю, что меня ждет новое возрождение всякий раз, когда бы люди ни лишались уважения к закону и истине, отдав мир в руки несправедливости. У меня нет стремления к корысти…»

– Эти слова – точь-в-точь про фюрера, – заявил Гиммлер. – Его породила наша глубочайшая потребность в вожде, когда немецкий народ оказался в тупике. Он – одна из тех блестящих фигур, которые всегда появляются в германском мире, когда тот приходит к полному кризису тела, души и разума. Подобной фигурой в интеллектуальной сфере был Гете, в политической – Бисмарк, а фюрер – одновременно и в политической, и в культурной, и в военной. Кармой германского мира было предопределено, что он начнет войну с Востоком и спасет германские народы. В теле фюрера воплотилась исключительно блестящая личность.

Гиммлер произнес эти слова крайне серьезно и торжественно. Мне стало ясно, почему Гиммлер иногда говорит о Гитлере как о человеке, к которому люди в грядущие столетия должны относиться с тем же почтением, какое они испытывают к Христу. Гиммлер видел в нем не просто фигуру, которую следует окружить аурой религиозного мифа, потому что это полезно в борьбе против церкви, а скорее существо из другого мира, личность того типа, какие всегда появляются в кризисные времена, приходя на помощь. Все это было вполне в духе легенд о святом Граале и истории о Парсифале. Но если Гиммлер витал в подобном мире воображения, то он должен был и себя считать реинкарнацией какой-либо великой фигуры из немецкой истории.

Я задал ему такой вопрос, но он отрезал:

– При подобных разговорах ни один человек не испытывает желания говорить о себе лично. Я часто размышлял над этим, но еще не пришел ни к какому заключению.

Сегодня я долго обсуждал этот момент с Брандтом; тот сообщил мне, что ему точно известно: рейхсфюрер рассматривает себя как реинкарнацию Генриха Льва. Гиммлер знает о его жизни чуть ли не больше, чем кто-либо другой, и считает предпринятую Генрихом колонизацию востока как одно из величайших достижений в германской истории. Гиммлер знал, что получил у своих последователей прозвища Король Генрих и Черный герцог, и был этим крайне недоволен. Он произнес очень впечатляющую речь о Генрихе Льве на церемонии в память короля в Брауншвейге. Брандт считал вполне в порядке вещей, когда люди берут себе в образец подобную прославленную фигуру – и если доходят до того, что отождествляют себя с образцом, тем лучше.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.