Введение

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Введение

Феликс Керстен, автор этой книги, во время Второй мировой войны был личным врачом Генриха Гиммлера. В тот же период он получил награды за выдающиеся заслуги перед человечеством. Такое сочетание может показаться парадоксальным, а поскольку парадоксы обычно будоражат общество, Керстен после окончания войны оказался в центре весьма оживленной полемики – из которой, однако, вышел победителем. Вследствие того что по воле случая я оказался участником этих дискуссий, а человеческое любопытство мешало оставить их, пока не оказалось полностью удовлетворенным по всем пунктам, я могу претендовать на близкое знакомство с данным вопросом и с большим удовольствием публикую известные мне факты в форме введения к этой книге. Ее содержание, безусловно, столь необычно, что читатели имеют право потребовать, чтобы кто-либо гарантировал им честность ее автора.

Во-первых, каким образом Керстен оказался в странном положении врача Гиммлера – и даже больше чем врача, поскольку, по его собственному признанию, он был почти что «отцом исповедником» этого жуткого изверга Третьего рейха? Керстен был космополитом – по крайней мере, в масштабах Северной Европы. Будучи прибалтийским немцем, родившимся в Эстонии в 1898 году, и, следовательно, изначально российским подданным, он в 1918 году вступил волонтером в финскую армию, ведущую освободительную войну против России. В 1920 году Керстен получил финское подданство, а затем изучал в Берлине мануальную терапию под руководством знаменитого китайского специалиста доктора Ко и вскоре сам стал одним из наиболее успешных представителей этого неортодоксального, но очень ценного искусства. Первые его профессиональные успехи связаны с Германией, где к его услугам обращалась и аристократия, и плутократия 1920-х годов; но поскольку оба этих класса интернациональны, благодаря их покровительству Керстен получил международную известность. Так, герцог Адольф-Фридрих Мекленбургский порекомендовал его своему брату, принцу Хендрику, мужу нидерландской королевы Вильгельмины. Это был один из самых важных моментов в карьере Керстена, поскольку на какое-то время он вошел в круг приближенных принца и поселился в Голландии. Но он практиковал и в Германии, где еще одна рекомендация имела гораздо более важные последствия. На этот раз ее источником послужила плутократия. В марте 1939 года пациент Керстена доктор Август Диен, президент Германского калийного синдиката, обратился к Керстену с чрезвычайно настойчивой просьбой.

– Господин Керстен, – сказал он, – я никогда не просил вас об одолжении, теперь же вынужден попросить. Не осмотрите ли вы Генриха Гиммлера? Думаю, он станет для вас интересным пациентом. Кроме того, успешно вылечив его, вы окажете нам огромную услугу. Может быть, вам удастся убедить его не национализировать частную промышленность.

Керстен осмотрел Гиммлера и обнаружил, что тот страдает от кишечных спазмов, вызывающих сильные боли, порой даже приводящих к потере сознания. Прежде врачи лечили Гиммлера наркотиками, но безуспешно. Керстен воспользовался мануальными методами, и результат оказался поразительным: боль прошла через пять минут. Обрадованный Гиммлер умолял Керстена стать его личным медиком, но Керстен отказался. Пока война не разразилась, Гиммлер еще не мог ему приказывать и был вынужден остаться всего лишь одним из тех немецких пациентов, которых Керстен лечил в ходе регулярных профессиональных визитов в Германию из Голландии, где постоянно жил и работал.

По крайней мере, такие у Керстена были планы, результат же оказался другим: уже через год, когда весной 1940 года Керстен приехал в Германию, та вела войну, и за время, что Керстен находился в Берлине, немецкие армии неожиданно вторглись в Голландию. Возвращаться ему было некуда. Голландская королевская семья бежала в Англию. Пользуясь всеми преимуществами своей позиции, которая подкреплялась угрозами, Гиммлер повторил Керстену свое предложение. Столкнувшись с альтернативой суда или концентрационного лагеря, Керстен выбрал свободу: он стал личным медицинским советником Великого инквизитора Третьего рейха, и началась самая необычная часть его биографии.

Для нас, людей либерального общества, положение придворных врачей в Третьем рейхе всегда будет казаться крайне необычным. Какой властью обладали при дворе Гитлера его медики, в каком водовороте политики они вращались, какие губительные интриги их разделяли! В другой книге я уже описывал эти странные события, столь ярко отображенные в письмах Бормана, который находился в самом центре этого двора. Окружение Гиммлера едва ли сильно отличалось от гитлеровского, и этот факт вряд ли нуждается в объяснениях. Все тираны, оказавшись в изоляции среди опасностей – особенно если они, подобно Гиммлеру, в принципе были малодушными людьми, – нуждаются в конфидентах, которых (возможно, ошибочно) считают стоящими вне хитросплетений политических интриг. Придворные шуты, астрологи, жрецы, любовницы – всем им доводилось играть эту классическую роль в прошлом. Современные мнительные деспоты отводят ту же роль своим врачам. Гитлер доверялся Мореллю и Брандту (до тех пор, пока последнего не погубил Морелль); Гиммлер – Гебхарду и Керстену. Для него Керстен, от которого он все сильнее и сильнее зависел, всегда оставался «моим добрым доктором Керстеном», «волшебником Буддой (как Гиммлер отзывался о нем графу Чиано), который что угодно вылечит массажем»; Гиммлер обращался к нему едва ли не с нежностью, многое позволял ему, спокойно выслушивал его самые смелые требования; и Керстен, держа в руках ключи от физического здоровья Гиммлера, превратился для него во всемогущего исповедника, который мог по своей воле манипулировать как телом, так и сознанием этого ужасного, холодного, бесчеловечного, но в то же время наивного, мистически настроенного, доверчивого тирана нового порядка.

Как же Керстен воспользовался этими чрезвычайными возможностями? Следующие факты не вызывают сомнения: тысячи голландцев, немцев, евреев и других людей обязаны своим спасением вмешательству Керстена. Все, кто искал спасения для обреченных людей, со временем узнали, к кому полезнее всего обращаться. Финская дипмиссия в Германии с помощью Керстена спасала норвежских и датских военнопленных[1], Всемирный еврейский конгресс записывает на его счет спасение 60 тысяч евреев[2], но в первую очередь Керстен посвятил себя интересам Голландии, которая до войны фактически успела стать его родиной. Так, в 1941 году Гитлер предложил переселить до трех миллионов «непримиримых» голландцев в польскую Галицию и на Украину и поручил Гиммлеру исполнить это предложение. К счастью, в то время Гиммлер был крайне нездоров и особенно сильно зависел от Керстена. Керстен убедил его, что исполнение такой обширной операции вызовет сильное перенапряжение, которое может оказаться фатальным. Поэтому операция была отложена до окончания войны. Впоследствии Гиммлер жалел, что проявил слабость в этом вопросе. Он с досадой отмечал, что решение фюрера было правильным; отсрочка «произошла по вине моего слабого здоровья и доброго доктора Керстена»[3].

Разумеется, такая дыра в системе террора не осталась незамеченной при дворе Гиммлера. Некоторые, более либеральные люди – ибо даже при дворе Гиммлера нашлось несколько относительно либеральных личностей, чиновников, которые исполняли приказы без особых угрызений совести, но и без всякой кровожадности, – пользовались ею: например, это были секретарь Гиммлера Рудольф Брандт и начальник его разведки Вальтер Шелленберг. Эти люди постоянно сообщали об осужденных людях Керстену, как единственному человеку, который мог добиться отмены или отсрочки приговора. Другие, разумеется, придерживались противоположной точки зрения – особенно Эрнст Кальтенбруннер, австрийский головорез, который при Гиммлере контролировал все вопросы безопасности рейха. Кальтенбруннер с удовольствием ликвидировал бы Керстена, но положение того при Гиммлере было слишком сильным. Как однажды заявил Гиммлер Кальтенбруннеру, «если Керстен умрет, ты переживешь его не больше чем на сутки». Поэтому через дыру продолжались утечки; газовые камеры и расстрельные команды потихоньку теряли своих жертв, и сам Гиммлер прекрасно понимал, что происходит, но не мог ничего поделать. «Керстен каждым своим массажем выжимает из меня по одной жизни», – сказал он однажды[4].

К 1943 году власть Керстена над душой Гиммлера была так безгранична, что первый решил избавиться от этих чересчур тесных связей, к которым его вынудила война. Поскольку Голландия больше не существовала, он нашел другое нейтральное государство в Северной Европе и сказал Гиммлеру, что хочет перебраться с семьей в Швецию и поселиться там. Гиммлер был расстроен: он не хотел терять Керстена. Но теперь угрозы исходили уже не от Гиммлера: личные отношения между ними с 1940 года изменились, и, когда Гиммлер встал перед выбором – либо он никогда больше не увидит Керстена, либо тот время от времени будет наносить ему визиты из Швеции, – он неохотно согласился на второй вариант. Поэтому в 1943 году Керстен, оставив в своем владении имение Гут-Харцвальде, купленное недавно на арестованные в Германии сбережения, перебрался в Стокгольм. Этот переезд ознаменовал еще один важный этап в его карьере: Керстен стал агентом шведского правительства в гуманитарной работе последних лет войны, и косвенно это привело к неоднократным попыткам приписать честь его трудов другим людям.

Первая важная работа Керстена на Швецию[5] состояла в длительной и в конечном счете успешной битве по спасению жизни семи шведских бизнесменов, представителей Шведской спичечной компании, которых немцы арестовали в Варшаве по обвинению в шпионаже. Доктор Лангбен, берлинский юрист, позже казненный как антифашист, первым заявил представителям компании в Берлине, что Керстену, «возможно, удастся вытащить этих людей»; и верно, в конце концов Керстен добился освобождения шведов, включая четверых приговоренных к смерти, а в декабре 1944 года ему было позволено забрать последних троих вместе с собой в Швецию в качестве личного «рождественского подарка» от Гиммлера[6]. На ранних этапах этих переговоров Керстен лично познакомился с тогдашним шведским министром иностранных дел Кристианом Гюнтером и с того времени стал агентом Гюнтера в гуманитарной работе, которую Швеция вела в Германии. Зимой 1944/45 года, когда поражение Германии казалось уже неминуемым, шведское вмешательство приобрело международное значение.

Каким образом последние конвульсии нацистской Германии могли бы отразиться на оккупированных скандинавских странах – Дании и Норвегии? Гитлер приказал немецким войскам повсюду сражаться до конца. Могла ли Швеция, единственная нейтральная скандинавская страна, спокойно смотреть на то, как бессмысленно уничтожаются ее соседи? И какая судьба ожидала бы сотни тысяч военнопленных – включая датчан и норвежцев – в немецких концлагерях? Гитлер отдал приказ, чтобы при приближении союзных армий все концентрационные лагеря взрывали, а заключенных уничтожали. И политические, и гуманитарные соображения требовали шведского вмешательства для предотвращения такого бессмысленного разрушения, такого безумного кровопролития. Но где было возможно такое вмешательство? Разумеется, только при дворе Гиммлера, представлявшем собой единственную альтернативу двору Гитлера. Гитлер приказывал – но Гиммлер исполнял приказы или откладывал их исполнение; Гюнтер же получил непосредственный доступ к Гиммлеру в лице Феликса Керстена.

Такой план составили в Стокгольме Гюнтер и Керстен, и после длительной подготовки Керстен явился в Германию к Гиммлеру, чтобы выяснить, прислушается ли тиран на краю гибели к голосу благоразумия и здравого смысла. Позволит ли он, – спросил Керстен, – переправить всех скандинавских военнопленных в Швецию, чтобы они были там интернированы? Нет, – ответил Гиммлер, – это слишком сложно. Тогда разрешит ли он, – спросил Керстен, – собрать всех скандинавских пленных в одном лагере, откуда при необходимости их можно будет переправить в Швецию? На это Гиммлер согласился – при условии, что транспорт для их перевозки предоставит не Германия, а Швеция. Он позволил доставить в Германию – разумеется, тайно – полторы сотни автобусов для перевозки пленных в Швецию. Кроме датских и норвежских военнопленных, Гиммлер прибавил к ним в качестве личного подарка Керстену 1000 голландских женщин, 1500 француженок, 500 полячек и 400 бельгийцев при условии, что Керстен получит для них убежище в Швеции, а также 2700 евреев, которых следовало переправить в Швейцарию. Узников для перевозки в Швецию следовало собрать в лагере Нойенгамме. Это соглашение между Гиммлером и Керстеном было заключено 8 декабря 1944 года и письменно подтверждено 21 декабря. 22 декабря Керстен вернулся в Швецию и сообщил Гюнтеру о неожиданном успехе своей миссии.

Теперь оставалось только прислать автобусы. К февралю 1945 года все было организовано. Колонна в 100 автобусов Шведского Красного Креста была собрана и отправлена в Германию. Они получили известность как «белые автобусы» и находились под начальством полковника Готтфрида Бьорка, которого сопровождал вице-президент Шведского Красного Креста, известный общественный деятель, которого Керстен по просьбе Гюнтера представил по телефону Гиммлеру, – граф Фольке Бернадот.

Фольке Бернадот играл такую важную и, как покажется некоторым, поразительную роль в оставшейся части истории, что необходимо сделать паузу и предупредить все возможные недоразумения. Поскольку он уже мертв и не может дать ответа, важно не допустить поспешных обвинений в его адрес и превратного истолкования его мотивов. Тем не менее факты благодаря обилию документальных свидетельств совершенно ясны. Бернадот первый пытался приписать себе более важную роль, чем в действительности сыграл, а впоследствии, в неразумном стремлении монополизировать всю славу свершившегося подвига, стал претендовать на позицию, которую можно было защитить лишь неприличной саморекламой и клеветой в адрес противников. Остается только удивляться, каким образом в принципе благородный человек дошел до таких глубин падения. Возможно, этому энергичному, пусть и не слишком умному деятелю позиция простого посланника казалась недостаточной. Возможно, наивный, довольно тщеславный человек, непривычный к тонким и сложным переговорам, искренне считал свою роль более серьезной, чем она была в реальности. Возможно, в Швеции нашлось достаточно людей, которые, с досадой вспоминая свой бесславный нейтралитет во время войны, поспешили превратить шведского принца в защитника гуманизма. И еще следует помнить, что многие при дворе Гиммлера, понимая, что возмездие не за горами, постарались вцепиться в посетившего их Фольке Бернадота, находившегося в родстве с королем нейтральной Швеции, как в будущего патрона и покровителя, в своем тщеславии вполне податливого к их лести, а от лести было недалеко и до обмана. Так или иначе, какие бы мотивы ни подвигли впоследствии графа Бернадота на неуместные притязания, он дорого заплатил за них. Ведь если бы не сфабрикованный им миф о своих подвигах, его едва ли бы избрали посредником ООН в арабо-израильской войне 1948 года и он бы не принял в Палестине безвременную смерть от пули убийцы.

Я назвал Бернадота «простым посланником», имея в виду, что, хотя он имел полномочия обсуждать детали операции с Гиммлером, не в его власти было инициировать или вести политические переговоры. Собственно, ему было нечего инициировать или вести, так как все уже инициировал Гюнтер, а переговоры провел Керстен. Тем не менее, вследствие политического невежества Бернадота, а может быть, из-за того, что он получил недостаточно четкие объяснения, вскоре начались недоразумения. Они связаны с тем, что после заключения 8 декабря договора с Гиммлером Керстен в сотрудничестве с Гюнтером добился новых успехов. В частности, он пообещал Хилелю Шторьху, главе Шведского отделения Всемирного еврейского конгресса, по возможности добиться переправки в Швецию еще 3500 еврейских заключенных. Гиммлер согласился на это, но неожиданно Бернадот (к удивлению Гиммлера и досаде Керстена) отказался брать заключенных нескандинавского происхождения. Однако в итоге, после визита Керстена к Гюнтеру в Стокгольм, эти затруднения были улажены[7], и 21 апреля кульминацией трудов Керстена по спасению евреев стал один из самых ироничных эпизодов всей войны: тайная встреча в имении Керстена Харцвальде Гиммлера, главного палача евреев, и Норберта Мазура, члена совета Стокгольмского отделения Всемирного еврейского конгресса, которого Керстен лично привез из Швеции для этой цели[8]. Этот поразительный разговор описан самим Мазуром[9]; в его ходе были улажены последние детали, и два часа спустя Гиммлер сообщил Бернадоту, что евреи могут отправляться в Швецию: «Я обещал это моему доброму доктору Керстену и должен держать обещание; кроме того, я уладил все детали с господином Мазуром». Бернадот забрал евреев и получил от стокгольмского раввина похвальную грамоту[10].

Важно заметить: хотя Гиммлер, по всей видимости, решил, что Бернадот пользуется языком антисемитизма – вполне возможно, по тактической необходимости, – нет никаких причин предполагать, что отказ Бернадота брать евреев был вызван антисемитскими мотивами. Наоборот, свидетельства говорят об обратном, так как Бернадот также отказался брать французских и польских заключенных. Судя по всему, полученные им инструкции позволяли ему забрать только скандинавских пленных; но 27 марта, благодаря успеху других переговоров, эти инструкции были расширены и включали уже всех жертв фашистского притеснения.

Тем временем 12 марта Керстен выполнил программу Гюнтера, подписав еще один договор с Гиммлером. Согласно этому договору[11], Гиммлер обязался не выполнять приказ Гитлера взрывать концлагеря при приближении союзных армий, а, наоборот, сдавать их под белым флагом вместе со всеми заключенными и прекратить все казни евреев. Наконец, в ночь с 21 на 22 апреля Гиммлер попросил Керстена передать союзникам предложение о капитуляции. Керстен не стал вмешиваться в политику и перепоручил Гиммлера Бернадоту, который добросовестно передал его послание в Стокгольм.

Таким образом, в последние недели Третьего рейха политика шведского правительства спасла жизни многих людей; за этой политикой стоял неутомимый в своей настойчивости норвежец господин Дитлефф, возглавлявший шведскую организацию по помощи военнопленным, которого справедливо называют движущей силой предварительных переговоров. Фактически переговоры вел Феликс Керстен, и лишь благодаря его влиянию стало возможным претворить эту политику в действие; евреи многим обязаны вмешательству господина Шторьха и господина Мазура; граф Бернадот может претендовать на почетную роль орудия, избранного для решения технических, но от этого не менее важных, задач проекта. К несчастью, Бернадот не удовлетворился своей ролью. Едва война закончилась, как он неожиданно предстал перед публикой в роли человека, который по своей собственной инициативе задумал и осуществил весь план. Он якобы в одиночку встретился с доселе неумолимым Гиммлером в его логове, переубедил тирана и благодаря этому спас множество евреев и неевреев от смерти в концлагерях. Утверждалось даже, что именно он покончил с войной. Бернадота прославляли как Князя Мира, спасителя человечества, а после его смерти – и как мученика. За большую часть этой неприличной шумихи Бернадот не несет никакой ответственности.

Например, было бы несправедливо возлагать на него вину за появившиеся после его смерти панегирики, которые лишь выставляют его в глупом свете; но он не может отречься от лично написанных им трех книг, первая из которых стала главным зародышем, из которого выросла вся легенда.

Эта книга называлась по-шведски «Slutet» – а в английском переводе «Падение занавеса», – и едва ли не самое интересное в ней – скорость, с какой она была создана. Несмотря на миролюбивое предисловие, в котором Бернадот заявляет, что с большой неохотой поддался уговорам друзей и согласился написать этот отчет о своей деятельности, реально книга появилась в магазинах через шесть недель после описанных в ней событий. Более того, многие ее части в реальности были поспешно написаны бывшим начальником разведки Гиммлера, Вальтером Шелленбергом, который под конец войны нашел убежище в стокгольмском доме Бернадота и который (поскольку на его совести имелись военные преступления[12]) торопился заслужить шведское покровительство. К чести Шелленберга, надо отметить, что в его черновике (копия которого находилась при нем, когда он в конце концов сдался союзникам) отдавалось должное работе Керстена и Мазура в последние дни войны, и лишь из окончательной версии Бернадота оба имени полностью исчезли. Даже Гюнтер, министр, задумавший всю операцию, никак не упоминается в книге Бернадота. В этой книге вся операция изображается как задумка и достижение одного великого гуманиста, Фольке Бернадота[13].

Похоже, что граф Бернадот ожидал некоей оппозиции своим претензиям, потому что, по словам Керстена, за день или два до выхода книги Бернадот позвонил ему и достаточно откровенно посоветовал не выступать с критикой книги, если Керстен не хочет, чтобы его как финского подданного выслали в Финляндию, где в тот момент правил коммунистический режим. Я бы не упоминал этой подробности, тем более что она исходит от самого Керстена, который, возможно, неверно понял намеки Бернадота, если бы она не была частично подтверждена Шелленбергом, которому Бернадот заявил в тот же день, что нанес Керстену «нокаут» по телефону, и показаниями бывшего голландского посла в Стокгольме, барона ван Нагеля, к которому Керстен незамедлительно обратился за поддержкой. Барон ван Нагель сразу же получил от Гюнтера уверения, что Керстену нечего бояться. Он также обратился лично к Бернадоту. «Мне была позволена лишь пятиминутная встреча с ним в представительстве Шведского Красного Креста, – пишет он, – но и этого хватило. Я сразу же напомнил ему, что доктор Керстен сделал всю работу и что он [Бернадот] всего лишь исполнял поручение шведского правительства по транспортировке освобожденных узников в Швецию. В итоге граф Бернадот был вынужден признать, что спасение, приписываемое ему одному, реально проходило в два этапа: во-первых, освобождение заключенных из германских лагерей, что осуществил доктор Керстен в одиночку; и, во-вторых, перевозка им [Бернадотом] освобожденных заключенных»[14]. К сожалению, частное устное признание, какое бы удовлетворение у нас оно ни вызывало, не может полностью покончить с публичной и письменной претензией, которая содержится в популярной книге, переведенной на десяток языков. И к сожалению следует добавить, что это не единственный случай, когда Бернадот пытался препятствовать публикации какой-либо версии событий, противоречившей его собственной.

Керстен не только лишился заслуженной славы за свои тайные услуги; вскоре последовал и более серьезный удар. Для того чтобы защититься от возможной экстрадиции (угрозу которой он, вероятно, переоценивал), Керстен вскоре подал прошение о предоставлении ему шведского гражданства, и это прошение всеми силами поддерживал господин Гюнтер, единственный человек, реально знавший о его секретной работе на Швецию. Как писал Гюнтер, важно правильно оценить гуманитарную деятельность Керстена, «поскольку в ряде ранних описаний, особенно в связи с освобождением заключенных концентрационных лагерей, неверно оценивается – разумеется, без злого умысла – вклад различных лиц в достигнутый результат». К несчастью для Керстена, в июле 1945 года коалиционное правительство Швеции, в которое входил и Гюнтер, лишилось власти, а новые хозяева министерства иностранных дел по-иному относились к неудобному иностранному агенту своих предшественников. Согласно более поздним сообщениям шведской прессы, Керстену даже отказались возмещать расходы на поездки в Германию, совершенные по просьбе шведского правительства, и он был вынужден прибегнуть к сбору средств по подписке. Несмотря на поддержку Гюнтера, Керстену в последний момент было неожиданно отказано в получении шведского гражданства[15]. Очевидно, – как вскоре после смены правительства писал из Швеции голландский дипломат в свое ведомство, – «что шведы потерпят присутствие Керстена лишь в том случае, если он будет держаться в тени»[16].

Так имя неудобного Керстена было придано забвению, а истинные заслуги графа Бернадота оказались совершенно погребены под романтическим мифом о национальном герое, который навязала миру несокрушимая машина печатного слова. Создавалось впечатление, что истина никогда не станет известна. Ведь кто знал истину? Немногие шведы – но как они могли пойти против великого Бернадота, в которого вложено столько национального капитала? Немногие немцы – но зачем им разглашать тот факт, что они были советниками Гиммлера? Немногие евреи – но в сентябре 1948 года Бернадот был жестоко убит еврейскими экстремистами, и чувство вины помешало этому народу выступить с заявлениями, которые даже самой умеренной и непредвзятой критикой могли бы быть истолкованы как попытка задним числом оправдать преступление. К счастью, имелась четвертая категория людей, знакомых с фактами. В Голландии не существовало подобных причин для молчания, и поэтому именно в Голландии впервые начала всплывать истина.

В 1948 году слухи о несправедливости в отношении Керстена дошли до голландского правительства, и по настоянию профессора Н.У. Постхумуса, выдающегося историка экономики, который в то время был директором Голландского института военной документации, была создана специальная комиссия в составе одного историка и двух членов голландского министерства иностранных дел[17] для выяснения подробностей работы Керстена во время войны. Собрав, проверив и изучив множество свидетельств и сотни документов, комиссия выступила в 1949 году с докладом. Этот доклад, ставший бесценным подспорьем в моих собственных изысканиях по той же теме, доказал, что все обвинения, выдвигавшиеся против Керстена – в том, что он был нацистом или что занимался спасением людей небезвозмездно, – являются злобной клеветой, и установил тот факт, что Керстен неоднократно спасал тысячи людей всех национальностей ценой большого личного риска и денежных расходов. Кроме того, он спас многих голландцев от депортации, сокровища голландского искусства от конфискации, а голландские города и сооружения (город Гаагу и дамбу Зейдер-Зе) от разрушения. Первоначально доклад был секретным, но впоследствии его издали. В результате Керстен стал гросс-офицером ордена Ораниен-Нассау, получив знак ордена от принца Бернарда Нидерландского в августе 1950 года.

В Швеции, привыкшей к противоположному истолкованию фактов, признание заслуг Керстена иностранной державой поначалу не произвело особого эффекта. Голландский доклад не получил там известности. Его копия была отправлена вместе с личным письмом новому шведскому министру иностранных дел Эстену Ундену, но не вызвала положительной реакции. В 1952 году прошение Керстена о гражданстве было снова отвергнуто. Поэтому в том же году, успев провести обширное независимое расследование, я решил опубликовать все факты и сделал это в статье, вышедшей в январе 1953 года в американском журнале «Атлантик мансли». Эта статья, в которой впервые предавались гласности попытки Бернадота монополизировать славу, произвела в Швеции известный фурор, и шведское министерство иностранных дел было вынуждено издать по этому поводу официальное коммюнике. В нем отрицались некоторые из моих выводов, но, поскольку не цитировалось никаких свидетельств, лишь слегка намекалось на бумаги из архивов шведского МИДа, я не считаю его убедительным[18]. Однако чуть позже был опубликован документ годичной давности, который вполне мог послужить основой для этого коммюнике, так как, судя по всему, стал поводом для отказа Керстену в гражданстве в 1952 году. Это была памятная записка по поводу доктора Керстена, которую написал доктор Уно Виллерс, в то время возглавлявший архив шведского МИДа; в этом странном документе просто повторяются без всяких доказательств все старые обвинения, уже детально опровергнутые голландской парламентской комиссией. Интеллектуальный уровень этого документа ясно виден из заявления, что «фашистские наклонности» Керстена доказываются его участием в финской освободительной войне 1918 года. Профессор Постхумус в ответе доктору Виллерсу без труда опроверг подобную чепуху[19]. Он пункт за пунктом перечисляет ссылки доктора Виллерса на источники, доказывает их ложность и даже демонстрирует, что шведский архивист в своем стремлении дискредитировать некоторые документы не сумел отличить подлинники от их копий под копирку. Даже в Швеции этот безумный документ вызвал лишь презрение к министерству. Пять депутатов риксдага бросили вызов правительству, открыто обвинив его в том, что оно отказало в гражданстве выдающемуся деятелю гуманизма на основе никчемных и клеветнических измышлений. 29 апреля 1953 года в риксдаге разразились бурные дебаты, в ходе которых отношение шведского правительства к Керстену подверглось осуждению как недалекое и неблагодарное. Через полгода правительство уступило. 30 октября 1953 года Феликс Керстен получил шведское гражданство. Истина взяла верх над клеветой и в Швеции[20].

Такова вкратце история Феликса Керстена и его работы на благо человечества, которую он сумел провести как иностранец, не имеющий никакой власти, кроме власти над телом и духом Гиммлера. На первый взгляд эта история кажется совершенно невероятной, и большинство из тех, кто слышал ее впервые – включая самого профессора Постхумуса, вдохновителя голландской комиссии, – принимали ее со скептицизмом, но она выдержала самые тщательные проверки. Ее изучали ученые, юристы и враждебно настроенные политики, и истина всякий раз торжествовала над скептиками. Человеческая память и человеческие суждения всегда подвержены ошибкам, но в том, что касается чистоты намерений и подлинности документов, я с удовольствием подтверждаю всем имеющимся у меня авторитетом точность мемуаров Феликса Керстена.

Г.Р. Тревор-Ропер

Данный текст является ознакомительным фрагментом.