Глава 3.8 «ПЕРВЫМИ ОГОНЬ НЕ ОТКРЫВАТЬ…»

Глава 3.8

«ПЕРВЫМИ ОГОНЬ НЕ ОТКРЫВАТЬ…»

Ранним утром (можно сказать, ночью) 27 июня 1941 г. из штаба в штаб полетели (как и положено в таких случаях — с грифом «совершенно секретно») срочные сообщения: «Рюти объявил Финляндию в состоянии войны с СССР». Это единообразие странных формулировок (не «Финляндия объявила», а именно «Рюти объявил») позволяет предположить, что одна на всех команда поступила «с самого верха», а затем уже дублировалась в нижестоящих инстанциях.

Штаб Северного флота разослал оповещение о начале войны в 2.15 27 июня. При этом «всем службам было предложено повысить бдительность» [224].

Начальник штаба 1-го МК полковник Лимаренко в 5.00 27 июня разослал во все части и соединения корпуса (всего было изготовлено 18 экземпляров) следующее сообщение: «Рюти объявил Финляндию в состоянии войны с Советским Союзом. Примите меры усиления боевой готовности» [303].

Приказ, отданный в 10-й МК, был более подробным: «Рюти объявил Финляндию в состоянии войны с СССР. Командир корпуса, во исполнение приказа командующего армией, приказал:

Все до единого подразделения привести в полную боеготовность для действий.

При открытии огня противником — отвечать всей мощью нашего огня.

Танки противника отражать всей системой огня. Нашим частям первыми огонь не открывать.

Боеготовность частей к действиям проверять лично командирам и это отразить детально в оперсводке на 24.00 27 июня и в специальном боевом донесении.

Нач. штаба 10 МК полковник Заев» [304].

На сохранившемся в архиве экземпляре этого приказа нет ни номера, ни даты, ни времени. Предыдущий документ в архивном деле датирован 0.20 27 июня, таким образом приказ был подписан в интервале от рассвета до полуночи 27 июня. Возможно (судя по некоторым моментам содержания), приказ был составлен уже после того, как в штаб 10-го мехкорпуса поступила следующая директива Военного совета Северного фронта:

«Командующим 7 и 23-й армий, командирам 19-го СК, 50-го СК, 70-го СК, 1-го МК, 10-го МК

1. Войскам Северного фронта, находясь в постоянной готовности к отражению наступления противника, продолжать усиливать и развивать полосы обороны, обращая главное внимание на создание противотанковых препятствий, подготовку заграждений и минирования на всей глубине согласно плана.

2. До открытия боевых действий сухопутными частями противника огня не открывать. Только с открытием им первым артиллерийского огня или при его внезапной танковой атаке, обрушиться всей мощью нашей артиллерии на танки, на разведанные огневые позиции артиллерии противника и районы сосредоточения его танков и пехоты, а огнем минометов по исходному положению пехоты.

Ком. войсками Северного фронта Попов

Член Военного совета Клементьев

Член Военного совета Штыков

Член Военного совета Кузнецов» [305].

Форма в данном случае столь же примечательна, как и содержание. Директива Военного совета выпущена без номера и без даты. Правда, на самом машинописном листе с текстом директивы стоит угловой штамп: «Оперативный отдел штаба ЛВО. Исх. № 3009, 27.6.41 г.» Почему «штаба ЛВО», если уже начиная с вечера 22 июня все документы идут от имени командующего и штаба Северного фронта, да и данная Директива подписана командующим фронтом, а не округом? Далее, в «шапке» директивы отсутствует 14-я армия (одна из трех армий Северного фронта), зато наличествует не существующий в реальности «70-й СК» (70-й стрелковый корпус). Скорее всего, составители имели в виду «70-ю сд», т.е. 70-ю стрелковую дивизию, которая на самом деле существовала, в состав стрелковых корпусов не входила и подчинялась непосредствен но командованию фронта. Наконец, на документе нет подписи начальника штаба округа — а это уже очень странно. В соответствии с Положением о Военном совете округа, утвержденным 16–17 мая 1937 г., в состав ВС входили три человека: командующий, начальник штаба и так называемый ЧВС (член Военного совета, т.е. представитель партии, комиссар) [146]. Все известные боевые приказы, оперативные сводки и директивы первых дней войны подписывал начальник штаба Северного фронта генерал-майор Никишев или (весьма редко) его заместитель, начальник оперативного отдела штаба генерал-майор Тихомиров. Здесь же их подписи нет.

Остается предположить, что директива готовилась в спешке и нервной суете. Самым ярким подтверждением «нервной суеты» в штабе фронта является то, что командующий решил подкрепить свое решение подписями сразу ТРЕХ партийных бонз: корпусного комиссара Н.Н. Клементьева, первого секретаря Ленинградского горкома, дивизионного комиссара А.А. Кузнецова и второго секретаря Ленинградского обкома, бригадного комиссара Т.Ф. Штыкова.

Теперь от формы перейдем к содержанию. Какое событие так взволновало военных и партийных руководителей самых высоких рангов?

Не только в Москве, но и в Хельсинки на 25 июня 1941 г. было назначено большое и важное мероприятие. 25 июня в финском парламенте должно было пройти закрытое заседание, посвященное обсуждению внешнеполитической ситуации, в которой в связи с началом советско-германской войны оказалась Финляндия. В изложении К.Г. Маннергейма планировалось следующее: «Правительство намеревалось 25 июня выступить в парламенте с заявлением о том, что оно приняло решение о поддержке нейтралитета Финляндии (подчеркнуто мной. — М.С.). Доклад премьер-министра был готов уже 24 июня вечером, но события следующего дня вынудили правительство пересмотреть вопрос…» [22].

В данном вопросе маршал Маннергейм, мягко говоря, «лукавит» (что, впрочем, вполне понятно, учитывая, что мемуары писались в те месяцы конца 40-х годов, когда государственная независимость Финляндия висела на тонком волоске). Вечером 24 июня 1941 г. три дивизии вермахта и моторизованная бригада СС «Норд» уже находились на крайнем севере Финляндии и готовились к вторжению на территорию СССР. Это никак нельзя назвать политикой «поддержки нейтралитета Финляндии». Скорее всего, премьер-министр Ю. Рангель готовился к очень трудному разговору с парламентариями, причем разговор этот вполне мог закончиться сменой главы правительства.

Из 200 мест в финском парламенте 85 принадлежали социал-демократам и лишь 8 мест (4% всех голосов) занимали депутаты от крайне правой, антисоветской и антикоммунистической партии «Патриотическое Народное движение» (IKL). При таком раскладе политических сил предпринятые в тайне от парламента шаги по втягиванию Финляндии в войну на стороне фашистской Германии могли вызвать очень резкую реакцию. Более того, 20 июня президент страны Ристо Рюти встречался с депутатами социал-демократической фракции парламента и заверил их, что финские войска не будут использованы для нападения на Советский Союз. А накануне этой встречи, 19 июня, лидер социал-демократов, один из влиятельнейших политиков страны В. Таннер (министр иностранных дел во время «зимней войны») на совещании руководителей профсоюзных и рабочих организаций заявил, что «наши войска будут использованы лишь для обороны страны, но не для наступательных действий».

На рассвете 25 июня советское руководство преподнесло финским сторонникам «войны-реванша» такой подарок, о каком он и не смели даже мечтать (возможно, этот «подарок» им организовали немецкие союзники, но об этом чуть позже). Под аккомпанемент взрывающихся в пригородах Хельсинки бомб премьер-министр Рангель с трибуны парламента сказал: «Состоявшиеся воздушные налеты против нашей страны, бомбардировки незащищенных городов, убийство мирных жителей — все это яснее, чем какие-либо дипломатические оценки, показало, каково отношение Советского Союза к Финляндии. Это война. Советский Союз повторил то нападение, с помощью которого он пытался сломить сопротивление финского народа в „зимней войне“ 1939–1940 гг. Как и тогда, мы встанем на защиту нашей страны».

Вечером 25 июня парламент принял решение считать Финляндию находящейся в состоянии войны против СССР. На следующий день, 26 июня 1941 г., с радиообращением к нации выступил президент страны Р. Рюти: «…Сейчас, когда Советский Союз в связи с войной между Германией и СССР распространил свои военные действия на территорию Финляндии, нападая на мирных жителей, наш долг защищаться, и мы сделаем это решительно и единодушно всеми имеющимися в нашем распоряжении мopaльными и военными средствами. Наши возможности выйти успешно из этой второй оборонительной войны на этот раз совершенно другие, чем были в прошлый раз, когда мы находились под натиском восточного гиганта. Вооруженные силы великой Германии под руководством гениального предводителя канцлера Гитлера успешно сражаются вместе с нами против известных нам вооруженных сил СССР… Советский Союз теперь не сможет выставить против наших вооруженных сил той сокрушающей превосходящей силы, которая прошлый раз сделала нашу оборонительную борьбу безнадежной.

Сейчас Советский Союз оказался по численности в равной борьбе, и успех нашей оборонительной борьбы обеспечен» [17].

Радиообращение имеет (по сравнению с газетной статьей) то преимущество, что его можно услышать по радио. Соответственно, для того, чтобы узнать содержание заявления президента Финляндии, не надо было совершать очередной «подвиг разведчика)», отправляя его в полной форме и с парашютом за спиной на захват газетного киоска в Хельсинки. Более того, если верить мемуарам резидента советской разведки в Хельсинки Е.Т. Синицына, он завербовал некоего «видного политического и общественного деятеля Финляндии», известного по сей день лишь по агентурной кличке Монах. При наличии таких «агентурных выходов» о принятом финским парламентом вечером 25 июня решении в Мискве и Ленинграде должны были бы узнать даже до радиообращения Рюти, т.е. в ночь с 25 на 26 июня…

Впрочем, самое главное заключается не в часах и минутах, а совсем в другом — что такого удивительного увидели (услышали) советские генералы в Ленинграде и маршалы в Москве? Какой другой реакции на массированные бомбардировки Финляндии они ожидали? И разве же финские войска не именовались «войсками противника» во всех документах частей и соединений Северного фронта уже начиная с 22–23 июня?

Теперь от вопросов риторических перейдем к вопросам содержательным.

Директива Военного совета Северного фронта однозначно требует отдать инициативу противнику («до открытия боевых действий сухопутными частями противника огня не открывать. Только с открытием им первым артиллерийского огня или при его внезапной танковой атаке…»). Оставим пока в стороне многократные упоминания о «танках противника» и необходимости обратить «главное внимание на создание противотанковых препятствий», которые встречаются в директиве Военного совета и приказе командира 10-го мехкорпуса (и это при полном отсутствии немецких или финских танковых частей на фронте 23-й и 7-й армий). Важнее другое — почему приказано «первыми огонь не открывать»? Почему и зачем надо дарить противнику инициативу и все очевидные тактические преимущества первого удара?

Единственным возможным объяснением (и оправданием) такого странного оперативного искусства могут быть только внезапно возникшие политические интересы, которые возобладали над военной целесообразностью. Так сказать, «второе пришествие» легендарной идеи «на провокации не поддаваться». Однако именно эта логика в данном случае просто поражает своей абсурдностью. «Рюти объявил войну». Финляндия уже находится в состоянии войны с СССР. Война уже официально объявлена, и никаких «провокаций» после этого не может быть в принципе. Теперь остается только передать соответствующее заявление советского правительства финскому послу в Москве и после этого начинать реализовывать предвоенные планы «активной обороны». Безо всяких ограничений.

В июне 41-го все было сделано, с точностью до наоборот. 25 июня без объявления войны, без отзыва посла из Хельсинки, без официального уведомления о расторжении Московского мирного договора 1940 года по территории Финляндии наносится массированный бомбовый удар. Объектами нападения становятся даже города (Миккели и Рованиеми), расположенные на расстоянии 100–150 км от границы. Спустя два дня войскам, расположенным непосредственно у границы, ставится задача ждать, когда противник перейдет в наступление, но самим первыми огонь не открывать. То есть когда было нельзя — тогда можно. А когда уже можно — нельзя?

Подписанный в те же дни приказ № 1 Верховного главнокомандующего финской армией маршала Маннергейма звучал гораздо более определенно:

«Солдаты Финляндии!

Наша славная Зимняя воина завершилась тяжелым миром. Несмотря на заключенный мир, наша страна явилась для врага объектам беззастенчивых угроз и постоянного шантажа, что вместе с преступным подстрекательством, направленным на подрыв нашего единства, показывает, что враг с самого начала не считав мир постоянным. Заключенный мир был лишь перемирием, которое теперь закончились.

Вы знаете врага. Вам известно постоянство его целей, направленных но уничтожение наших жилищ, нашей веры и нашего Отечества и на порабощение нашего народа. Тот же враг и та же угроза сейчас у наших границ.

Без причины он нагло напал на наш мирный народ и подверг бомбардировке различные части страны. Будущее Отечества требует от вас новых подвигов.

Я призываю вас на священную войну с врагом нашей нации. Павшие герои войны восстают из могил и становятся рядом с нами сегодня, когда мы вместе с мощными военными силами Германии, как братья по оружию, с решительностью отправляемся в крестовый поход против врага, чтобы обеспечить Финляндии надежное будущее.

Соратники! Следуйте за мной еще в последний раз — теперь, когда снова поднимается народ Карелии и для Финляндии наступает новый рассвет» [37].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.