Глава 1.1 ФИНЛЯНДИЯ, КАРЕЛИЯ, РОССИЯ

Глава 1.1

ФИНЛЯНДИЯ, КАРЕЛИЯ, РОССИЯ

Взаимное и по большей части мирное сосуществование восточнославянских и финно-угорских народов имеет долгую историю. Многое уже забыто, затеряно во мгле веков. Мало кто сегодня вспомнит о том, что глухие муромские леса, в которых посвистывал лихой Соловей-разбойник из старинных русских былин, получили свое название от финского племени мурома. А Чудское озеро, на берегах которого русский князь Александр Невский совершал свои ратные подвиги, названо по имени финского племени чудь. Да и топоним «Москва», по мнению большинства специалистов, имеет финское происхождение. Что же касается межгосударственных отношений России и суверенной независимой Финляндии, то они, на удивление, молоды — им нет еще и 100 лет. До 1917 года территория традиционного расселения народа суомалайсет (народ Суоми), который сформировался в начале 2-го тысячелетия новой эры на основе слияния племенных групп сумь, емь, корела, входила в состав шведского королевства, а позднее — Российской империи. Древнейшая из достоверно известных границ была установлена Орешковецким мирным договором 1323 года, заключенным между Великим Новгородом и Швецией. Согласно этому договору южная и восточная части Карельского перешейка (с городом Корела, он же Кексгольм, он же Кякисалми, он же нынешний Приозерск) признавались новгородскими землями.

Первый шаг на долгом пути завоевания Финляндии сделал Петр Первый: длившаяся 21 год на огромных пространствах от Балтики до Полтавы война между Россией и Швецией (так называемая Северная война) закончилась в 1721 году подписанием Ништадтского мирного договора, по которому Карельский перешеек (в примерных границах современной Ленинградской области) отошел к России. Многолетняя опустошительная война в равной мере разорила и русские, и финские земли: четверть крестьянских хозяйств Финляндии оказались заброшенными, да и России «славная эпоха царя-реформатора» стоила сокращения населения на одну треть… Новая череда русско-шведских войн, которые вели полунемцы и немки, сменявшие друг друга на русском престоле, закончилась в 1809 году включением всей территории современной Финляндии в состав Российской империи. Правда, условия и порядок этого включения был весьма нетрадиционным. Финские земли вошли в состав империи как единое целое, получившее звучное название «Великое княжество Финляндское». И хотя титул Великого князя Финляндского достался императору российскому, сама Финляндия получила права широкой автономии.

На первом заседании Собрания представителей 4 сословий (сейма Финляндии) в городе Порвоо был зачитан специальный манифест, в котором Александр I торжественно провозгласил особые милости: Финляндия сохраняла свое лютеранское вероисповедание, свои прежние (т.е. шведские) законы, судебную систему и местное самоуправление. Вводить новые законы или изменять прежние царь обещал только с согласия сейма. Административная автономия дополнялась экономической: Финляндия имела отдельную таможню, отдельные от общероссийского бюджет и налоговую систему, а с 1878 г. и свою отдельную денежную систему. Конкретное наполнение всех этих автономных прав реальным содержанием непрерывно менялось в соответствии с изменениями внутренней и внешней политической конъюнктуры. С 1820 по 1863 г. сейм не собирался ни разу, в 1850 г. был введен запрет на издание книг на финском языке (кроме сельскохозяйственной и религиозной литературы). Эпоха либеральных реформ 60-х годов значительно изменила ситуацию в Финляндии: школьная реформа (1866 г.) ликвидировала церковный контроль над начальным образованием и ввела обучение на финском языке; новый Устав сейма (1869 г.) установил периодичность обязательных созывов сейма (один раз в 5 лет, а с 1882 г. — раз в 3 года); городская реформа (1873 г.) установила выборность органов местного самоуправления.

Политическая реакция эпохи царствования Александра III также не замедлила сказаться на Финляндии. В феврале 1899 г. специальным манифестом российский император присвоил себе право издавать обязательные для Финляндии законы без согласия сейма. Активную политику, направленную на практически полную ликвидацию автономных прав и насильственную русификацию Финляндии, проводил генерал-губернатор Бобриков, оставивший по себе долгую и недобрую память. Сорок лет спустя в припеве знаменитой финской песни военных лет рефреном повторялась фраза: «Нет, Молотов, нет, Молотов! Ты врешь даже больше, чем Бобриков…» Революция 1905 года радикально изменила ситуацию как в России, так и в Финляндии. 22 октября Николай II вынужден был подписать манифест об отмене всех законов царского правительства, принятых после февраля 1899 г. без согласия сейма. 20 июня 1906 г. был принят новый Устав сейма Финляндии, предусматривавший ликвидацию системы сословного представительства и создание однопалатного парламента, избираемого на основе всеобщего прямого равного избирательного права всеми гражданами с 24-летнего возраста. Стоит отметить, что уже на парламентских выборах 1907 года финские социал-демократы получили 80 мест из 200, а на выборах в 1916 г. больше половины — 103 места из 200. Народ, национальный характер которого стал синонимом спокойствия и хладнокровной рассудительности. сделал выбор в пользу социального прогресса в рамках законности и порядка, в то время как по другую сторону границы стремительно росли экстремистские настроения (как известно, на первых и единственных выборах в Учредительное собрание России оглушительную победу получили левые радикалы — эсеры и большевики, — собравшие вместе более четырех пятых голосов избирателей).

Не оставалась неизменной в XIX веке и линия административной границы Великого княжества Финляндского.

В 1811 году Выборгская губерния (т.е. Карельский перешеек) была передана в состав Финляндии. В 1864 году император Александр II решил еще раз подкорректировать границу и передал городок Сестрорецк (в 30 км от Санкт-Петербурга) на территорию России, причем в полном соответствии с позднейшей советской формулой «в ответ на многочисленные пожелания трудящихся» («мастеровые и прочие жители принадлежащего казне Российской Сестрорецкого Оружейного завода суть российские подданные и незнакомы с языком и законоположениями Финляндии»). Тогда же городок Печенга (Петсамо) с его укрытыми под вечной мерзлотой кладовыми никеля был включен в состав Финляндии. Вся эта история не может не вызвать ассоциации с деяниями Никиты Хрущева, который одним росчерком пера передал полуостров Крым из одной части советской империи (РСФСР) в другую (УССР), ни на минуту не задумавшись о том, что все империи не вечны…

Российская империя рухнула в конце 1917 г., не выдержав напряжения кровопролитной мировой войны и внутренней смуты. В условиях нарастающего хаоса в России финский парламент 6 декабря 1917 принял декларацию об объявлении Финляндии независимым государством. 31 декабря (здесь и далее все даты приведены по новому календарю) 1917 г. Совет Народных Комиссаров РСФСР признал независимость Финляндии, 4 января 1918 постановление СНК было утверждено ВЦИК. Легкость и быстрота, с которой правительство Ленина решило многовековой вопрос создания суверенного финляндского государства, не были случайными. Они полностью соответствовали тому курсу на возможно более полное разрушение всех государственных структур Российской империи, который захватившие власть большевики проводили по всем направлениям. И в этом смысле лозунг «право наций на самоопределение вплоть до отделения» ничуть не уступал по эффективности совершенно уже гениальному «грабь награбленное» Ленин отчетливо понимал, что наступило «время разбрасывать камни», и чем больше и дальше их разбросают, тем легче будет ему удержать власть на остающемся под его контролем центральном плацдарме. «Вопрос о том, как определить государственную границу теперь, на время — ибо мы стремимся к полному уничтожению государственных границ — есть вопрос не основной, не важный, второстепенный. С этим вопросом можно подождать и должно подождать» (В.И. Ленин, ПСС, т. 40, стр. 43). «Для интернационалиста вопрос о границах государств есть вопрос второстепенный, если не десятистепенный… Важны другие вопросы, важны основные интересы пролетарской диктатуры» (В.И. Ленин, ПСС, т. 40, стр. 19).

Эта хитрая «диалектика» представляла собой ключ (правильнее сказать, воровскую отмычку) при помощи которого позднее было успешно произведено обратное «собирание камней». Обеспечение «основных интересов пролетарской диктатуры» требовало, само собой, расширения территории и приумножения народонаселения, находящегося под властью «диктатуры пролетариата», каковая диктатура находила свое наиболее адекватное и полное выражение в диктатуре единственной истинно пролетарской партии, т.е. партии самого Ленина (вскоре эта партия стала вполне официально именоваться «партией Ленина — Сталина»). А постольку, поскольку «вопрос о границах государств есть вопрос десятистепенный», то и расширять территорию «первого в мире государства рабочих и крестьян» можно и должно было, не обращая никакого внимания на устаревшие, «временные» границы других государств. Во всей этой безупречной схеме был один-единственный изъян: другие страны и народы еще не прониклись революционной пролетарской сознательностью и поэтому не были готовы игнорировать свои границы и свои государственные интересы. Для преодоления этой «несознательности» и была создана Рабоче-крестьянская Красная Армия, в которую уже к 15 июня 1920 г. было принудительно мобилизовано 6,7 млн. человек (9. стр. 44). Опираясь на такую подавляющую военную мощь. Советская Россия к концу 1921 г. помогла установить подлинную «пролетарскую диктатуру» — т.е. оккупировала территорию и ликвидировала национальные органы власти — в Украине, Грузии, Армении и во всех прочих больших и малых «республиках», независимость которых Ленин с легкостью необыкновенной признавал в 1917–1919 гг.

По всей логике событий, такая же судьба ждала и независимую Финляндию. Более того, если Армению, Бухару или какую-нибудь «Семиреченскую республику» от Центральной России отделяли многие тысячи километров, то Финляндия была совсем рядом с главным центром большевистской диктатуры, революционным Петроградом, а в Гельсингфорсе (Хельсинки) бесчинствовали толпы матросов Балтийского флота, пьяных от спирта, кокаина и вседозволенности. Всего на территории Финляндии в связи со все еще продолжающейся мировой войной находилось не менее 40 тыс. российских солдат и матросов. Анархия, в пучину которой к концу 1917 г. окончательно погрузилась русская армия, несомненно, снижала значимость русских войск в Финляндии как боевой единицы — зато это был прекрасный источник «бесхозного» вооружения и «активистов» для формирующейся Красной гвардии, численность которой к концу января составляла уже 30 тыс. человек [22]. Руководство финской социал-демократической партии находилось в полной растерянности, повторяя таким образом трагический опыт русских «меньшевиков». В ночь на 28 января 1918 г. в Хельсинки началась революция. В первые часы события развивались в полном соответствии с петроградским Октябрьским образцом: отряды Красной гвардии начали с захвата банков, мостов и вокзалов, правительственных учреждений. За несколько дней мятежники поставили под свой контроль столицу и основные центры южной промышленно развитой части страны: Турку, Тампере, Выборг. Законное правительство, сформированное парламентом 26 ноября 1917 г., вынуждено было бежать на север, в крестьянские районы Финляндии.

Такое развитие событий нашло горячую поддержку в советской России. В помощь Красной гвардии Финляндии шли эшелоны с оружием и моряками-балтийцами. Для наступления на Карельском перешейке, с рубежа реки Вуокси. в Петрограде были сформированы отряды Красной гвардии численностью 10 тыс. человек. Номинальным командующим «всеми вооруженными силами Финляндии» числился бывший прапорщик Эзро Хаапалайнен, но фактически финской Красной гвардией командовал полковник русской армии Свечников. Разнообразная военная помощь была дополнена помощью политико-дипломатической: 1 марта 1918 г. в Петрограде с руководителями вооруженного мятежа был подписан «Договор об укреплении дружбы и братства между РСФСР и Финляндской социалистической рабочей республикой». В числе «уполномоченных представителей», подписавших этот договор, был и И. Джугашвили-Сталин. Именно так была записана фамилия будущего владыки советской империи. Еще одна интересная деталь — в п. 18 Договора право разрешения всех возникающих между советской Россией и «социалистической Финляндией» разногласий передавалось такому авторитетному третейскому суду, «председатель коего назначается прошением шведской левой социал-демократической партии» [37]. Все, казалось, шло к тому, чтобы в положенный час «социалистическая рабочая Финляндия» вошла в «братскую семью советских республик». Но этого не произошло. Почему? Едва ли история позволяет найти точные и однозначные ответы на подобные вопросы. Но одну из многих причин мы можем назвать по имени. Имя это будет непривычно длинным для русского слуха: Карл Густав Эмиль барон Маннергейм.

Об этом человеке, оставившем столь яркий след на многих событиях бурного и безумного XX века, написаны тысячи книг и статей. Многие из них переведены на русский язык, например [68, 69]. Самый яркий литературный памятник Маннергейм воздвиг себе сам, написав свои знаменитые «Мемуары» [22]. Не пытаясь объять необъятное, отметим лишь несколько важных для нашего исследования моментов из феерической истории жизни К.Г. Маннергейма.

Он родился 4 июня 1867 г в родовом имении шведских баронов Маннергеймов на юго-западе Финляндии, недалеко от Турку. Прадед будущего маршала, Карл Эрик Маннергейм в 1807 г. возглавлял делегацию, которая успешно провела в Санкт-Петербурге непростые переговоры об условиях перехода Финляндии от Швеции к Российской империи. Отец будущего маршала, барон Карл Роберт Маннергейм женился на Элен фон Юлин — дочери шведского промышленника (вероятно, немецкого происхождения). В их семье родилось семеро детей. Родным языком Карла и Элен был шведский, но, желая дать детям блестящее европейское образование, они постоянно разговаривали с ними на английском и французском языках. На родной и привычный шведский разрешалось перейти лишь по воскресеньям! Финский язык будущий маршал и президент Финляндии выучил уже в зрелом возрасте как иностранный и говорил на нем с заметным акцентом до конца своих дней (его мемуары были написаны на шведском и переведены на финский). Дворянское звание и родовое поместье отнюдь не обеспечили юному Карлу Густаву безбедного существования: его отец, разорившись в пух и прах на неудачных коммерческих операциях, в 1880 году уехал с любовницей в Париж, бросив семью без средств к существованию. Не выдержав такого потрясения, в следующем году умерла мать, и 14-летний мальчик остался фактически сиротой. Родственники пристроили Карла Густава в кадетское училище скорее всего потому, что обучение и содержание там было бесплатным.

Из кадетского училища в Хамине будущего маршала выгнали за безобразное поведение и самовольные ночные походы в город. В 1887 году, выучив за один год русский язык, Карл Густав поступил в престижную Николаевскую кавалерийскую школу в Петербурге. В столице империи высокий, красивый, разнообразно одаренный отпрыск шведского баронского рода сделал головокружительную карьеру. Через два года после окончании военной учебы в 1891 г. он был зачислен в элитный лейб-гвардии кавалерийский полк, и на церемонии коронации Николая II в 1896 г. Маннергейм гарцевал верхом во главе торжественной процессии. Как и положено блестящему аристократу, Маннергейм был большим знатоком и ценителем породистых лошадей. Эта страсть, а также и широкие связи в высшем свете позволили Густаву Карловичу (именно так его имя писалось в России) в возрасте 30 лет получить высокую должность в управлении царских конюшен. Он лично закупал скаковых лошадей для царской семьи и даже удостоился в связи с выполнением этих поручений аудиенции у германского императора Вильгельма. Когда началась Русско-японская война, Маннергейм добился отправки в действующую армию. С японского фронта лейб-гвардии ротмистр вернулся в чине полковника. В 1906 г. Генеральный штаб поручил барону Маннергейму возглавить секретную экспедицию, которая должна была под видом этнографических исследований изучить китайско-тибетский театр военных действий. Экспедиция продолжалась два года, а после ее успешного завершения Маннергейм был удостоен аудиенции у российского императора, которая вместо установленных 20 минут продолжалась более полутора часов. Начало Первой мировой войны Маннергейм встретил в звании генерал-майора и должности командира лейб-гвардии Его Величества Варшавской кавалерийской бригады, в 1916 году, уже в звании генерал-лейтенанта, он командует конным корпусом в армии Брусилова.

В общей сложности 30 лет шведский барон прослужил верой и правдой в русской армии. Вероятно, его можно назвать русским генералом на тех же основаниях, по которым в многонациональной Российской империи русскими считались полководец Багратион, мореплаватель Крузенштерн, писатель фон Визин, языковед Даль, художник Левитан, министр Витте. В любом случае, генерал Маннергейм был ничуть не менее «русским», нежели член ЦК партии большевиков И. Джугашвили (Сталин). Глубокая, искренняя и непреходящая ненависть Маннергейма к большевикам не имела ничего общего ни с финским шовинизмом, ни, тем более, с какой-либо формой русофобии. Да и о какой русофобии можно было говорить, принимая во внимание национальный состав большевистского руководства, составленного по большей части из евреев, грузин, поляков, латышей, венгров…

Портрет Маннергейма стал бы гораздо более привлекательным по меркам XXI века, если бы мы могли сказать, что только глубокие демократические убеждения генерала отвратили его от тоталитарной идеологии и практики коммунизма. Но это будет неправдой. Глубокая неприязнь, которую Маннергейм испытывал к российским большевикам, а затем к германским фашистам, была не чем иным, как естественным со стороны блестящего аристократа неприятием беззаконной власти разнузданной черни. По своим политическим взглядам барон Маннергейм был скорее сторонником «просвещенной» конституционной монархии, нежели парламентской демократии, а «свобода», о которой он часто говорит в своих мемуарах, понималась им (на наш взгляд) как свободно взятая на себя обязанность аристократической элиты заботиться о благе общества. Так, как она (элита) это благо понимает. Но вот именно готовности к активному и, если потребуется, жертвенному исполнению аристократией своего долга перед Родиной и не увидел Маннергейм в охваченной революционным безумием России. Его попытки организовать русских офицеров для отпора волне солдатской анархии наткнулись на стену равнодушия и трусости. В декабре 1917 г. Маннергейм уезжает (как оказалось, навсегда) из России. В Финляндию он приехал, «освободившись» от всего движимого и недвижимого имущества, с русским ординарцем и портретом Николая II, каковой портрет неизменно стоял на его рабочем столе. Ознакомившись с положением дел в стране, Маннергейм пришел к обнадежившему его выводу: «наша страна обладала более широкими возможностями для спасения культуры и общественного строя, чем Россия. Там я наблюдал только отсутствие веры и пассивность, на Родине же я ощутил неизбывное стремление людей сражаться за свободу» [22].

Правительство Свинхувуда поручило русскому генералу Маннергейму создать (практически на пустом месте) регулярную армию. которая могла бы противостоять финской и российским отрядам Красной гвардии, и шведский барон взялся за это дело, вложив в него весь свой огромный военный опыт и страстность недюжинного характера. Один из приказов Маннергейма (отданный по иронии судьбы 23 февраля 1918 г., в день, который в Советском Союзе будет назван «Днем Советской армии») звучал так: «…Ленинское правительство, которое одной рукой обещало Финляндии независимость, другой послало свои войска и своих молодчиков завоевывать, как они сами объявили, Финляндию обратно и кровью подавлять с помощью нашей Красной гвардии молодую свободу Финляндии… Нам не нужно принимать, как милостыню, землю, принадлежащую нами связанную с нами кровными узами, и я клянусь именем финской крестьянской армии, главнокомандующим которой я имею честь быть, что я не вложу меча в ножны, прежде чем законный порядок не воцарится в стране, прежде чем все укрепления не будут в наших руках, прежде чем последний ленинский солдат и бандит не будет изгнан как из Финляндии, так и из Беломорской Карелии…» [37].

Еще один важный для нас момент — это старательно тиражируемый советской (да и постсоветской) историографией тезис о германофильстве Маннергейма и якобы решающей роли немцев в подавлении «пролетарской революции» в Финляндии. Происхождение этого мифа более чем понятно — таким образом перекидывался «мостик» из 1918-го в 1941 год, и вынужденный союз социал-демократической Финляндии с гитлеровской Германией (о причинах, содержании и последствиях которого пойдет речь в части 2) представлялся как естественное продолжение «антисоветского курса ставленника финской буржуазии на союз с германским фашизмом». Фактически же первым и единственным условием, которое Маннергейм, принимая на себя в январе 1918 г. командование белой армией Финляндии, поставил перед главой финляндского правительства Свинхувудом, заключалось в том, что правительство ни в коем случае не будет обращаться к Германии за военной помощью в подавлении красного мятежа. Когда же выяснилось, что правительство Свинхувуда не выполнило своего обещания и за спиной главнокомандующего обратилось к немцам, Маннергейм добился по меньшей мере того, чтобы немецкие войска были переданы под его командование. Вот как он описывает эти события в своих «Мемуарах»: «Первой моей мыслью было подать в отставку. Если Сенат обманул меня, то он не мог требовать, чтобы я и дальше продолжал исполнять свои обязанности… Постепенно у меня созрело новое решение… Взвесив все „за“ и „против“, я решил остаться на своем посту и постараться в будущем придерживаться лояльного сотрудничества с Сенатом… 5 марта я отправил генерал-квартирмейстеру Германии Эриху фон Людендорфу телеграмму… В первую очередь немецким частям сразу же после высадки на территорию Финляндии следовало подчиниться финскому верховному командованию… В случае принятия этих условий, говорилось в конце телеграммы, я могу заявить от армии Финляндии, что мы приветствуем в нашей стране храбрые немецкие батальоны и готовы выразить им благодарность от лица всего народа…» [22].

 Маннергейм писал свои воспоминания в середине XX века, когда многие из участников и очевидцев этих событий были еще живы, тем не менее никто из них не подверг сомнению достоверность всей этой истории. В любом случае, не вызывает никакого сомнения тот факт, что ровно через две недели после «парада победы» белой армии в Хельсинки, 30 мая 1918 г. Маннергейм отказался от всех руководящих постов и уехал из страны в знак протеста против намерения правительства Свинхувуда передать реорганизацию финской армии в руки немецких генералов. Мотивы своего решения он сообщил членам Сената в весьма энергичных выражениях: «Пусть никто даже не думает, что я, создавший армию и приведший практически необученные, плохо вооруженные войска к победе только благодаря боевому настрою финских солдат и преданности офицеров, теперь покорюсь и буду подписывать те приказы, которые сочтет необходимыми немецкая военная администрация».

Причины антигерманской ориентации Маннергейма также вполне понятны. Дело тут не только в привитом с детства англофильстве, не только в естественной для русского генерала времен Первой мировой войны неприязни к немцам. В отличие от политических руководителей очень еще молодого финляндского государства с их, увы, провинциальным образованием и кругозором, Маннергейм уже только в силу своих огромного жизненного опыта и личных связей с ведущими европейскими политиками понимал, что Германия стоит на пороге поражения в войне и гибели. Во внешней политике Финляндии следовало ориентироваться на союз со странами англо-франко-американского блока, к каковому союзу Маннергейм усиленно (и в конечном итоге — вполне успешно) стремился. 12 декабря 1918 г. Свинхувуд вынужден был уйти в отставку, и парламент назначил Маннергейма регентом (Финляндия тогда еще формально считалась конституционной монархией). Назначение состоялось заочно, так как сам регент находился с полуофициальным визитом в Западной Европе, где он смог, мобилизовав свои старые знакомства, провести важные переговоры с руководителями внешнеполитических ведомств стран Антанты и добиться от них предоставления Финляндии экстренной продовольственной помощи.

Что же касается влияния немецкой «интервенции» на ход и исход гражданской войны в Финляндии, то факты таковы. Немецкие войска состояли из одной недоукомплектованной дивизии генерала Гольца численностью в 7 тыс. человек, которая высадилась 3 апреля в Ханко, и еще более недоукомплектованной пехотной бригады полковника Бранденштайна численностью в 2 тыс. человек, которая высадилась в Ловисе (поселок на берегу Финского залива примерно в 100 км восточнее Хельсинки) 7 апреля [22]. Итого 9 тыс. штыков. Самая крупная группировка Красной гвардии, так называемая северная армия численностью порядка 25 тыс. человек, была к этому времени уже разгромлена белой армией в ходе ожесточенных двухнедельных боев близ города Тампере. Но и после этого, на момент прибытия немцев в начале апреля 1918 года, силы Красной гвардии состояли, по оценке Маннергейма, из 70 тыс. человек, включая 30 тыс. в слабо подготовленных к боевым действиям местных отрядах [22]. Даже со всеми оговорками о том, что дивизия регулярной германской армии в бою во многом превосходила наспех вооруженные красногвардейские отряды, говорить о каком-то «решающем» вкладе немецких войск в победу белой армии не приходится.

Наконец, обсуждая причины появления немецких войск на берегах Финского залива, нельзя не отметить, что правительство Ленина-Троцкого-Сталина несет за это ответственность несравненно большую, нежели финское правительство Свинхувуда. Гражданская война в Финляндии развертывалась в условиях большой общеевропейской войны. Поворотным моментом в этой войне стал сепаратный Брестский мир, заключенный между Германией и советской Россией. В соответствии с условиями сепаратного соглашения немецкие войска получили право оккупировать Украину, большую часть Белоруссии, Литву. Латвию, Эстонию. И Финляндию. «Революционные матросы российского Балтийского флота, — пишет Маннергейм, — в соответствии с соглашением между Россией и Германией, подписанным 5 апреля, покинули Хельсинки». Фактически Маннергейм и его белая армия значительно уменьшили масштаб германского вмешательства и предотвратили оккупацию всей Финляндии, каковая оккупация могла бы стать вполне логичным завершением загадочной истории «взаимодействия» большевиков и кайзера Вильгельма…

Вернемся, однако, от бурных перипетий удивительной судьбы барона Маннергейма к короткой истории «социалистической рабочей Финляндии». Для этого нам придется процитировать еще один фрагмент из «Мемуаров» маршала: «Вечером 25 апреля 1918 г. члены мятежного правительства и диктатор Маннер приняли решение, не делающее им чести: они бежали и оставили свои войска на произвол судьбы. Это произошло в ночь на 26-е: высшие руководители мятежного движения взошли на борт трех кораблей и отправились (из Выборга. — М.С.) в сторону Петрограда. Для того чтобы бегство прошло без осложнений, диктатор в своем последнем приказе потребовал охранять береговую линию любой ценой».

В советской России «красных финнов» ждало множество дел. Прежде всего продолжение борьбы за «основные интересы пролетарской диктатуры» требовало создания истинно революционной партии. Не такой, какой оказалась финская социал-демократия, которая в решительный момент так и не смогла стать на сторону антиконституционного мятежа. 25-29 августа 1918 г. в Москве была учреждена «коммунистическая партия Финляндии». В числе руководителей партии оказались и вышеупомянутый К. Маннер, и товарищ О. Куусинен, которому еще предстоит быть многократно упомянутым на страницах этой книги. То, что политическая партия, намеренная взять всю полноту власти в Финляндии, формировалась в Москве, никого в то безумное время уже не удивляло («вопрос о границах государств есть вопрос второстепенный, если не десятистепенный…»)

Истины ради надо уточнить, что не все «высшие руководители» сбежали с тонущего корабля революции на отплывающий в Петроград пароход. Один из двух уполномоченных революционного правительства, подписавших 1 марта 1918 г. «договор об укреплении дружбы и братства», Э. Гюлдинг оставался в Выборге до последней минуты, а затем, чудом избежав ареста, долгим кружным путем через Стокгольм приехал в советскую Россию. Еще более запутанным оказался жизненный путь второго «подписанта», О. Токоя. Здесь мы опять возвращаемся к событиям, связанным с Брестским миром и его парадоксальными внешнеполитическими последствиями.

После того, как немецкие войска пришли в Финляндию на помощь белому правительству Свинхувуда, а на южном берегу Финского залива заняли всю Эстонию и дошли до Нарвы, западные союзники (Англия, Франция и США) были всерьез обеспокоены возможностью появления германских войск на севере России, в частности в портах Мурманск и Архангельск, где находились огромные запасы военного снаряжения, которое Антанта ранее отправила своей союзнице, которая теперь стала союзницей Германии. 6 марта 1918 г. английские «интервенты» высадились — по согласованию с эсеровским Советом рабочих депутатов — в Мурманске. Этот факт (согласие Совета) явно портил стройную схему советской историографии. Выход нашли в том, что ответственность за приглашение англичан свалили на злейшего врага народа Троцкого, от которого — как всем известно можно было ждать любой пакости. В любом случае, с Троцким или без него, численность войск интервентов составляла 130 (сто тридцать) морских пехотинцев. Лишь в середине июня в Мурманск приплыли подкрепления: 600 английских солдат и батальон сербской пехоты.

С новыми силами английский командующий генерал майор Мейнард 27 июня 1918 г. решил организовать экспедицию на юг — правда, не для того, чтобы «потопить в крови власть рабочих и крестьян», а чтобы отбросить от линии Мурманской железной дороги «белофиннов», которых англичане не без основания считали союзниками Германии. Данные разведки оказались ошибочными, и никаких финских войск на участке Кандалакша–Кемь не оказалось. Вместо них англичане наткнулись на эшелон русских красногвардейцев, состояние которых показалось Мейнарду угрожающим для порядка и спокойствия в крае. От греха подальше красногвардейцев разоружили и тем же поездом отправили назад в Петроград [45].

Несмотря на столь удачное начало «интервенции», наличных сил союзников было совершенно недостаточно для того, чтобы контролировать огромную территорию Кольского полуострова и северной Карелии. С другой стороны, кайзеровская Германия была весьма обеспокоена появлением войск Антанты в незамерзающих портах севера Европы.

В ходе проходивших с 3 по 27 августа 1918 г. в Берлине переговоров было заключено дополнительное соглашение к Брестскому миру, в соответствии со ст. 5 которого советская Россия обязалась «принять немедленно все меры для удаления боевых сил Антанты с Севера России» [67]. Таким образом, от сепаратного мира с Германией правительство Ленина переходило уже к военному сотрудничеству с бывшим противником России. В такой ситуации стало реальностью невероятное на первый взгляд укрепление сотрудничества Антанты с «красными финнами».

Еще 4 мая 1918 г., за несколько дней до окончательного краха, руководство «красных финнов» (Совет народных уполномоченных) отправило двух своих представителей в Мурманск для переговоров с командованием союзников.

28 мая было достигнуто соглашение о том, что финская Красная гвардия на севере Карелии начинает совместные боевые действия с союзниками, а те берут на себя обязанности по обучению, вооружению и снабжению финнов. Созданная таким образом воинская часть получила название «Финский легион». Численность «легиона» первоначально составляла полтысячи, а к весне 1919 г. увеличилась до 1200 человек — бывших бойцов финской Красной гвардии, которых теперь можно было уже называть «красно-белыми» финнами. Летом 1918 г. в Финский легион вступил и О. Токой с группой товарищей. После того, как уговорить его порвать с Антантой и вернуться в Москву не удалось, ЦК финской компартии в конце сентября приговорил О. Токоя к смертной казни (решение, которое обычно не входит в компетенцию ЦК политической партии), причем приведение приговора в исполнение было объявлено «обязанностью каждого революционного рабочего» [45].

Но и «Финский легион» не был первым по счету финским вооруженным отрядом, принявшим участие в разгорающейся на безбрежных пространствах Карелии братоубийственной войне. Еще до начала всех революций порядка тысячи финских рабочих, в основном плотников и лесорубов, было занято на работах вдоль Мурманской железной дороги. В первых числах февраля 1918 г. численность финнов начала быстро расти за счет беженцев, которые устремились через русскую границу из занятых «белыми» северных областей Финляндии. 3 февраля на собрании финских рабочих в Кандалакше было принято решение создать вооруженный отряд, получивший позднее название «северная экспедиция». Возглавил отряд бывший унтер-офицер царской армии, талантливый (как показали дальнейшие события) организатор и командир И. Ахаво, карел из поселка Ухта (ныне Калевала). Поезд с винтовками и патронами, выделенными советским правительством (!), прибыл в Кандалакшу 18 марта. Вооруженная этим оружием «северная экспедиция» разгромила одну из двух групп финских «белых» добровольцев, которые в марте 1918 года, по согласованию со штабом Маннергейма, вторглись на территорию Беломорской Карелии (один отряд, численностью 1000 штыков, безуспешно пытался прорваться к Кандалакше, второй, численностью 350 человек, наступал от Суомуссалми на Ухту).

Постепенно в междоусобицу втягивалось и местное карельское население. Еще в июле 1917 г. в Ухте состоялся некий самочинный «съезд», на котором был выработан проект государственного устройства автономной карельской области, оформленный в виде ходатайства населения Карелии к будущему Учредительному собранию России. Эта идея умерла еще до того, как в январе 1918 г. большевики разогнали Учредительное собрание. Дальше — больше. 17-18 марта 1918 г все в той же Ухте состоялся съезд представителей нескольких волостей, на котором было принято решение о выходе Беломорской Карелии из состава России. Съезд предложил некую сложную формулу политического присоединения к Финляндии, при котором в экономическом отношении Карелия должна была, однако, оставаться совершенно отдельным регионом, ее природные богатства должны находиться исключительно в собственности карельского народа, в ее граждане не должны принимать участие в гражданской войне в Финляндии.

Подобные «съезды», на которых создавались и распускались самозваные «республики», не был и диковинкой для той обстановки правового вакуума, который создали на территории бывшей Российской империи большевистский переворот и разгон всенародно избранного Учредительного собрания. Реальную власть в 1918 году создавал не «съезд с резолюцией», а отряд вооруженных людей численностью несколько сот человек. Несколько тысяч, да еще и с дюжиной пулеметов «максим», становились верховной властью. Такой властью в Беломорской Карелии к концу 1918 г. стал Карельский полк.

Карельский полк был создан при поддержке все того же неутомимого английского генерала Мейнарда в июле 1918 г. Население русских и карельских деревень охотно поддержало англичан, в которых тогда видели защиту от тех волн анархии и насилия, которые катились из охваченной пожаром гражданской войны Финляндии и России. Вошли в состав полка и многие бойцы из состава «северной экспедиции» вместе с И. Ахаво. Во второй половине августа 1918 г. в составе Карельского полка было 1200 человек, а в конце года — уже 3600. Командиром полка был назначен подполковник Вудс, ирландец по национальности и горячий поборник национальной независимости малых народов. Ирландец Вудс придумал и национальный флаг Карелии: листок клевера на оранжевом поле (такая эмблема была нашита на мундиры бойцов полка). В сентябре 1918 г. Карельский полк совместно с Финским легионом разгромили и вытеснили за границу остатки финских «белых» добровольцев. В руках «белых» финнов осталось только пограничное село Реболы с рядом деревень одноименной волости, население которых еще в начале года проголосовало за присоединение к Финляндии. Таким образом, начавшаяся в марте 1918 г. финская «интервенция против молодой республики Советов» была окончательно ликвидирована объединенными силами «красно-белых» финнов и карельских крестьянских ополченцев, вооруженных империалистами Антанты [45, 67].

1919 год в Карелии прошел под знаком все более и более усиливающихся разногласий (перешедших затем в вооруженное противоборство) между различными антибольшевистскими силами. Белогвардейское правительство генерала Миллера (так называемое Северное временное правительство), созданное осенью 1918 г. при поддержке союзников в Архангельске, категорически отстаивало тезис «единой и неделимой России» На этой почве отношения между Миллером и карельскими автономистами обострялись с каждым днем. Чиновников «северного правительства» из карельских деревень просто выгоняли, попытки организовать добровольный призыв в армию Миллера дали минимальный результат (в октябре 1918 г. набралось всего 359 человек). Принудительная мобилизация наткнулась весной 1919 г. на вооруженное сопротивление со стороны Карельского полка. Тогда белогвардейское «северное правительство» решило надавить на Карелию «костлявой рукой голода». И небезуспешно. Своего хлеба в Беломорской Карелии выращивалось очень мало — край из века в век жил за счет торгового обмена с центральными районами России.

А поскольку все важнейшие центры продовольственного снабжения (порты Мурманска и Архангельска, линия железной дороги Мурманск–Кандалакша–Кемь) контролировались англичанами и Архангельским «правительством», организовать «голодомор» в карельских деревнях было несложно. Резко обострилась и обстановка вокруг Финского легиона, который в глазах русских белогвардейцев был слишком «красным».

16–18 февраля 1919 г в Кеми прошел очередной, но на этот раз гораздо более представительный (присутствовали делегаты от 12 волостей) съезд. Формально созывом и проведением съезда руководил И. Ахаво, но за кулисами (фактически — в соседней кладовке) ситуацию на съезде контролировал бывший руководитель «социалистической рабочей Финляндии», приговоренный к смерти Финской компартией «красно-белый» легионер О. Токай [45]. Съезд одобрил составленную О. Токаем и зачитанную И. Ахаво резолюцию, провозглашающую Карелию независимым государством.

Вопрос о возможном в будущем присоединении на основах федерации к Финляндии или России оставлялся на дальнейшее рассмотрение карельского народа. Был избран Карельский национальный комитет из 5 человек, председателем которого стал Ю. Лесонен. Комитет был уполномочен начать переговоры с Россией и Финляндией, а также отправить двух представителей на Парижскую мирную конференцию. которая в это время «судила и рядила» Европу.

Англичане и белогвардейцы встали на позицию жесткой конфронтации (чем они просто выручили большевиков, у которых весной 1919 г. не было ни сил, ни времени для борьбы с «буржуазным национализмом» в Карелии). На съезд прибыл командир гарнизона в Кеми генерал Прайс, который заявил о том, что руководство союзников не поддерживает никаких действий по отделению Карелии от России. Генерал Мейнард приказал командиру Карельского полка Вудсу прекратить всякую политическую деятельность в полку. В конце марта 1919 г. Карельский полк предпринял попытку договориться с личным составом Финского легиона о совместном восстании против союзников. Планы мятежников были раскрыты, и в начале апреля начались широкомасштабные аресты. И. Ахаво был арестован и убит солдатами сербского батальона союзных войск. В оставшемся без руководителей Карельском полку началось повальное дезертирство. 20 мая 1919 г. полк был окончательно расформирован. После этого союзники надавили на правительство Финляндии, потребовав от него скорейшим образом решить вопрос о репатриации личного состава Финского легиона В сентябре 1919 г. было подписано соглашение, в соответствии с которым большая часть «красно-белых» финнов была амнистирована и получила право вернуться домой. Те, кому в Финляндии угрожало уголовное преследование, остались под защитой англичан. Впоследствии они (в том числе и О. Токай) получили разрешение переселиться в Канаду [45].

Оставшийся без вооруженной опоры «Карельский национальный комитет» продолжал тщетно взывать о помощи.

Командование союзников подтвердило передачу всех продовольственных складов Архангельска и Мурманска в распоряжение белогвардейского «северного правительства» Миллера и отклонило просьбу об открытии границы с Финляндией для завоза продовольствия в Карелию. Правительство Миллера, со своей стороны, объявило, что карельские деревни несут коллективную ответственность за успешный ход мобилизации в белую армию уклоняющихся лишали подвоза продовольствия, попытки сопротивления подавлял сербский батальон. Что же касается правительства Финляндии, то оно фактически заняло позицию стороннего наблюдателя. Отказав «Карельскому комитету» в какой-либо политической или военной помощи, оно согласилось лишь предоставить ему кредит в 2 млн. марок для закупки продовольствия. Да еще в ноябре 1919 г. министр иностранных дел Финляндии Холсти заявил представителям белогвардейского правительства в Хельсинки «решительный протест» против насильственной мобилизации карелов и связанных с этим массовых расстрелов. В эти же самые месяцы осени 1919 т. правительство Финляндии, в полном единодушии с англичанами, категорически отклонило настойчивые призывы Маннергейма направить регулярную финскую армию (а она в тот момент насчитывала более 35 тыс. человек) на помощь Юденичу, безуспешно штурмующему Петроград.

Понять логику русских белогвардейцев нетрудно: осенью 1919 г. победа в Гражданской войне казалась им возможной и близкой, и они высокомерно отказались от поддержки сепаратистских движений, за каковую поддержку им пришлось бы в дальнейшем расплачиваться территорией «единой и неделимой». Можно понять и позицию руководства Финляндии — народ, только что переживший кошмар братоубийственной войны, хотел спокойствия и мира.

В стране была принять новая, республиканская конституция, и на первых президентских выборах 25 июля 1919 г. умеренный центрист Стольберг победил «белого генерала» Маннергейма с огромным перевесом голосов выборщиков (143 против 50). Свинхувуд и другие руководители «белых финнов» эпохи Гражданской войны были отстранены от руководства. Была объявлена амнистия для тех «красных финнов», кто смог пережить террор первых месяцев после подавления революции. Начала восстанавливать утраченные позиции и социал-демократическая партия Финляндии, получившая на выборах в парламент 80 мест из 200 [68]. В такой обстановке власти Финляндии просто не захотели обременять себя проблемами Карелии и России. А вот чем руководствовались в своих действиях лидеры Антанты, спасшие осенью 1919 г. Ленина, Троцкого и К° от неизбежного поражения, так и осталось неразрешимой загадкой истории…

В конце зимы 1920 г, разгромив основные силы армий Колчака, Деникина и Юденича, Красная Армия смогла, наконец, обратить «карающий меч революции» на север. Гениальный замысел Ленина — дать противникам большевистской власти измотать и обескровить друг друга в междоусобных конфликтах на далеких окраинах империи — полностью оправдался. Части Красной Армии стремительно продвигались к Архангельску. 19 февраля 1920 г. генерал Миллер бежал в Мурманск. 21 февраля большевистское восстание началось в самом Мурманске. В течение нескольких дней «северное правительство» и его армия просто исчезли. Уцелевшие при разгроме белогвардейцы сдавались в плен, пытались (по большей части безуспешно) прорваться в Финляндию или бежали в занятые финнами Реболы и Пораярви (Поросозеро).

С тем же результатом закончилась и гражданская война в южной, Приладожской Карелии, хотя ход событий там значительно отличался от того, как развивалась борьба в северной, Беломорской Карелии. Первым отличием был уже совершенно иной состав действующих лиц: в Олонце и Петрозаводске не было англичан и сербов, зато была советская власть и Красная гвардия, правда, не везде, не всегда и не сразу.

Известие о большевистском перевороте в Петрограде было встречено в столице Олонецкой губернии городе Петрозаводске с большой настороженностью. Петрозаводский Совет собрался 8 ноября 1917 г на совместное совещание с Советом служащих Мурманской железной дороги. Комитетом воинских частей гарнизона Петрозаводска и другими революционными органами. Была принята резолюция, в которой Совету народных комиссаров (правительству Ленина) была обещана поддержка лишь при условии, что СНК гарантирует своевременный созыв Учредительного собрания.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.