Владислав Сигизмундович и прочие самозванцы (1610–1612 годы)

Владислав Сигизмундович и прочие самозванцы (1610–1612 годы)

Страшно боясь, что новый самозванец все-таки войдет в столицу (о том сброде, с которым он совершал царственное шествие, говорили шепотом), бояре впустили в Москву польские части. Тут-то и возмутилась та часть москвичей, которая хотела самозванца, а не королевича. Поляков стали убивать. Кончилось это большим московским пожаром в марте 1611 года. Поляки заперлись в защищенной части Москвы – Кремле и Китай-городе. Тем временем со всей страны на Москву двигалось ополчение. Его костяк был из тех, кто прежде ходил с самозванцем, все те же имена – Заруцкий да Трубецкой, к которым примкнул и Ляпунов. Это были дворяне, казаки, служилые люди. Три их вождя быстро заменили незыблемую Боярскую думу, заменили даже Земский собор, считая их уполномоченными решать судьбы страны. Обездоленных, то есть крестьян, холопов и прочий простой люд, представлял другой вождь, Степан Болотников, он-то и был за полное освобождение людей из грядущего феодального рабства, но ни сторонникам Владислава, ни сторонникам Тушинского вора Болотников был не интересен, потому что эту восставшую массу народа интересовал не столько будущий царь, сколько земля и личная свобода. Впрочем, порассуждать с Болотниковым о судьбах России никому и в голову не пришло, скоро это плохо оснащенное и очень странное ополчение было разбито, а ополченцы и бояре задавались одним лишь вопросом – и что теперь прикажете делать с Владиславом?! Но это еще не все. Шведы, с которыми был заключен вечный мир, тоже решили поучаствовать в общем деле владения Московией. Они заняли Новгород и предложили своего кандидата – королевича. Псков же в отместку чужеродным королевичам предложил своего чудом спасшегося Лжедмитрия Третьего, которого по-простому звали Сидорка. Ополчение после смерти Ляпунова разбежалось. Боярская дума самораспустилась. Каждый город и каждый бывший удел снова управляли сами собой. Страны как таковой не было. Власти не было. Тут-то и появились всем известные Кузьма Минин и князь Дмитрий Пожарский, которые стали собирать ополчение из служилого люда и дворян. Воевало оно плохо, но патриотически. Ополчение кое-как за полгода добрело до Москвы. Тут, на подступах к столице, оно встретилось с казаками. Эффект от встречи был ошеломительный. Ополчение опасалось казаков куда больше, чем поляков, так что «на предложение кн. Трубецкого оно отвечало: „Отнюдь нам вместе с казаками не стаивать“». Но пришлось, потому как без казаков ополчение было патриотической, но совсем бесплодной идеей. Казаки и взяли приступом Китай-город с оголодавшими поляками. А Кремль сдался сам. Там уже доходило до людоедства. И случилось это событие в октябре 1612 года. Затем казаки пошли на Волоколамск, куда подходило войско короля Сигизмунда, разбили его и заставили повернуть на Польшу. На том смутные войны и закончились. А Смутное время завершилось, когда на московском троне сел молоденький мальчик Миша Романов, избранный вернувшейся к жизни Боярской думой ради того, что им удобно и легко управлять. И с момента избрания в 1613 году Миши Романова история Московии плавно перетекает в историю России – новой страны с новой династией.

Но давайте на минуту задумаемся, что означает это время и почему оно стало возможным и растянулось так надолго? И чем бы нам грозило принятие договора в первом чтении и утверждение королевича на московском престоле? Время это совсем не случайное. Его нельзя объяснить (как это часто делается) ни разразившимся голодом (такое бывало нередко, а уж если о голоде самого начала XVII столетия, так с ним удалось справиться в Москве Годунову), ни желанием польского короля завоевать московские земли (у короля тогда были совсем другие проблемы, шведские, и они были поважней), ни даже желанием бояр забрать себе всю полноту власти. Я бы сказала, что в начале XVII века страна пережила полноценный системный кризис. Если бы она с честью вышла из этого кризиса, то не пришлось бы рубить окно ни в какую Европу, поскольку Московии был дан шанс самой стать Европой. По сути, польский королевич на московском столе ничего не решал. В Польше привыкли к выборности королей, сами они со своим польским сеймом занимались приглашением и сгоном королей так же примерно, как новгородские горожане приглашением и сгоном своих князей. Для поляков, конечно, династия была приятным фактом, однако на приглашение королевича там смотрели проще – как на обычное явление, тому вовсе не нужно было образовывать династии. Но в Московии, где к власти царя отношение было трепетным, этого взять в толк не могли. Тут и в голову не приходило после целой эпохи постепенного приучивания, что царь не передаст своей власти детям, а будет элементарно переизбран. Одного, даже короткого, правления такого царя с опытом иного типа власти хватило бы, чтобы привить здесь взгляд на монархию как на «власть без права передачи», на власть, которую необходимо выбирать, то есть так бы эта земля сделала шаг к демократии, и нам сегодня не пришлось бы с ужасом содрогаться от словесного монстра нашего времени – суверенной демократии, понятия, которое можно было изобрести только в недрах крысиной норы или же… в Московии. Но, столкнувшись с нормальным западным миром, Москва пришла в состояние паники. Что там записано в этом договоре с Сигизмундом? Посылать наших детей учиться в их адскую заграницу? Да никогда! Разрешить свободное вероисповедание – пусть сами выбирают, кто хочет католицизм, а кто православие? Да вы что! Да где это видано, чтобы католики стояли наравне с православными? У нас Третий Рим, а вы – кто? Не потому ли организатором похода на Москву был на самом деле не Кузьма Минин, который нашел себе в товарищи князя Пожарского, а Троицкий монастырь с архимандритом Дионисием и келарем Авраамием, которые рассылали по всей православной Московии письма, так называемые призывные грамоты. Догадываетесь, что стояло во главе угла в этих грамотах? Конечно же, вот погибнет вера православная, если поляков не побьем, православные Московии, объединяйтесь. На этом православном патриотизме и состоялось все второе ополчение, которое воевать не умело, но объединилось. Под этим флагом и шла война с поляками против легитимного царя Владислава…

Да, интересны пируэты нашей истории. Мы вполне могли бы стать полноценной страной, но не стали. И шанс был, но не использовали. Бояре, которые все же дорвались до власти, так боялись западного полноценного мира, что тут же все окошки в «туда» заколотили покрепче и на целый век отложили решение вопросов, которые следовало решить еще в десятые годы

XVII столетия. Это время точно показало – общество совершенно бесправно и не понимает, что живет в рабстве, а верхушка настолько узколоба и консервативна, так цепляется за старое, что иначе чем восстаниями и бунтами ее не проймешь. Если бунты в более раннем времени были суть явления городские (народ там другой), то после Смуты бунты и восстания стали народным способом решить свою судьбу. А поскольку народ в Московии долготерпелив, то в бунте он выходил из-под контроля разума, первая кровь порождала море крови. И хотя высшие классы говорили о таких проявлениях народной любви как о кошмаре, только такой кошмар мог заставить их хоть что-то сделать, хоть что-то решить, хоть как-то двигаться в ногу со временем. На протяжении всей последующей эпохи страну периодически потряхивает – то Разин, то Пугачев, то декабристы, то народовольцы, то топор и вилы, то бомба и пистолет… Власть – она глухая и немая. Ей кричишь, а она считает, что это ветер поет. От нее ждут слов и действий, а она только ручкой отмахивается, чтобы ей не мешали. Не мешали что? Управлять страной, то есть наиболее полно пользоваться трудом своих рабов. Потому-то, в конце концов, кричать перестают, молча берут все, что под руку попадется, и идут эту власть бить. Ведь если только тогда она, эта власть, вдруг оказывается и говорящей, и все ясно слышащей, то есть и впрямь лишь один способ заставить ее совершенствоваться ради человека – бить, бить и бить.

Такая она, эта власть, получилась в этой Московии, то есть в России…