Имя в фольклоре
Имя в фольклоре
Едва ли не важнейшим признаком городского фольклора вообще и петербургского в особенности является его персонификация. Причем, речь идет не столько о превращении тех или иных лиц петербургской истории в героев фольклорных сюжетов, сколько об использовании фольклором имен петербуржцев как строительного материала для создания прочных лексических конструкций петербургского текста. Одни из таких фразеологических образований сохранили свои «фамильные» связи прозрачными и легко читаемыми. Другие лексемы оказались, напротив, так зашифрованы, что требовали определенных усилий для их дешифровки в поисках этимологических корней. Например, широко известная в гастрономических летописях Петербурга «Гурьевская каша» – манная каша, приготовляемая в керамическом горшке на сливочных пенках вместе с грецкими орехами, персиками, ананасами и другими фруктами – носит имя своего изобретателя – известного в александровскую эпоху министра финансов графа Дмитрия Александровича Гурьева (1751–1825). Гурьев прожил славную жизнь и был похоронен внутри Преображенской церкви старинного Фарфоровского кладбища. Но в 1932 году кладбище вместе с церковью, которая якобы мешала строительству Володарского моста, было ликвидировано. Захоронение графа Гурьева погибло. Может быть канула бы в лету сама память о министре финансов той давней поры, если бы не кулинарный шедевр, обессмертивший имя графа, благодаря фольклорному названию ставшему со временем официальным.
В то же время любимое дежурное блюдо недавнего общепита – бефстроганов, благодаря внешнему сходству со словом «строгать», утратило историческую связь со своим создателем графом Александром Сергеевичем Строгановым (1733–1811), президентом Академии художеств и членом Государственного совета, известным меценатом и гостеприимным хозяином, роскошные обеды которого в екатерининское время приводили в изумление видавших виды петербуржцев и напоминали им об изысканных пиршествах древних римлян. Впрочем, в дореволюционные времена происхождение этого замечательного кушанья из мелко нарезанных кусочков мяса, тушенных в сметане, старательно подчеркивалось. В ресторанных меню оно называлось «беф а ля Строганов», то есть «мясо по-строгановски». В отличие от старинного кушанья – «скоблянки», как издавна на Руси называлось строганое мясо.
По сложившейся ресторанной традиции, к бефстроганову подавался гарнир под названием «Картофель а ля Пушкин». Его появление в кулинарных рецептах связано с одной из легенд о пребывании Пушкина в Михайловском. Будто бы вернувшись однажды заполночь из Тригорского, Пушкин застал свою любимую няню давно спящей и, не желая будить ее, решил сам приготовить себе поздний холостяцкий ужин. В доме ничего, кроме холодной картошки в мундире не оказалось. Не мудрствуя лукаво, Пушкин очистил ее и обжарил в масле. Случайно приготовленное блюдо оказалось таким вкусным, что на следующий день он решил угостить им своих друзей. Постепенно слава об этом нехитром ужине дошла до всех знакомых поэта. Такова легенда.
В 1899 году в Михайловском отмечали столетие со дня рождения великого поэта. Столичные рестораны состязались в любви к гению русской поэзии. В многочисленных павильонах предлагался коньяк в бутылках, пробки которых были сделаны в форме шляпы поэта, деревенские салаты под названием «Евгений Онегин», шоколадные плитки с портретами Пушкина и т. д. и т. д. Среди прочего, любовь народа приобрел жареный «Картофель а ля Пушкин». Праздник кончился. Но с тех самых пор «Картофель а ля Пушкин» занял почетное место в ресторанных меню.
Еще одним характерным примером затаенного, завуалированного присутствия имени в городском фольклоре может служить блокадная поговорка «Получить попок», то есть скудный продовольственный паек, выдачей которых распоряжался председатель Ленсовета П. С. Попков (1903–1950). Такая контаминация, или смешение в одном слове двух элементов разных слов, в фольклоре часто приводила к блестящим результатам, и в дальнейшем мы еще встретимся с этим языковым явлением.
Так или иначе, тайно или явно, но петербургское имя в петербургском фольклоре издавна занимает достаточно прочное место. Одним из первых это почетное место занял близкий сподвижник Петра I, государственный и военный деятель Яков Вилимович Брюс (1670–1735). Его именем фольклор назвал первый, так называемый Гражданский, или «Брюсов», календарь, хотя, согласно одной малоизвестной легенде, Брюс не имел к нему никакого отношения.
Брюс был личностью неординарной. В Петербурге он слыл магом и чародеем, чернокнижником и волшебником. До сих пор можно услышать легенды о хитростях, которые во множестве знал Брюс. Говорили, что он даже сумел сотворить человека из живых цветов. Это была женщина необыкновенной красоты. Оставалось только душу в нее вложить. Да на беду увидела ее – свою соперницу – в замочную скважину жена Брюса. Ворвалась она в комнату и разрушила девушку, сделанную из цветов.
Остаться навсегда в фольклоре можно было по любому поводу, но, как правило, основания оказывались и не случайными, и логически объяснимыми. Сохранилась легенда, что император Александр III (1845–1894) был «тайным алкоголиком». Необузданная тяга к выпивке довела его до того, что, уже будучи императором, он заказал специальные сапоги, особые голенища которых позволяли спрятать пол-литровую бутылку коньяка. Так он якобы скрывал свою пагубную страсть от императрицы. Так вот, напиток дореволюционных алкоголиков – смесь одеколонов «Саша» и «Тройного» – называлась: «Александр III».
Иные, более веские причины попасть в фольклор выпали на долю министра внутренних дел, а с 1906 года – председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина (1862–1911), упрямо пытавшегося противопоставить революционному террору всю государственную мощь армии, полиции и суда. В период так называемой столыпинской реакции специальные вагоны для перевозки заключенных стали называть «Столыпинскими», а петли виселиц, во множестве появившихся в России, – «Столыпинскими галстуками».
Нарицательным было в Петербурге и имя некоего палача Кирюшки. Как пишет Вс. Крестовский, он отличался исключительной ловкостью и сноровкой. В конце концов его имя сделалось символом палача, а специальная скамья, на которой наказывали плетьми осужденных, в Петербурге стала называться «Кирюшкиной кобылой».
Если верить свидетельствам современников, в середине 1870-х годов петербургский градоначальник Ф. Ф. Трепов (1812–1889) впервые ввел обычай ранней весной скалывать с мостовых слежавшийся зимний лед. Так это или нет, сказать трудно, но в петербургском фольклоре навсегда остался фразеологизм «Треповская весна». Впрочем, как вспоминает художник М. В. Добужинский, в Петербурге его детства, по времени приблизительно совпадающего с периодом градоначальства Трепова, в ходу была крылатая фраза: «Дворники делают весну в Петербурге». Художник пишет, что «целые полки дворников в белых передниках быстро убирали снег с улиц».
Попасть в городской фольклор, не оставив значительного следа в жизни города, было не просто. Даже не всем венценосным особам это удавалось. У фольклора были свои любимцы. Среди них, конечно же, – Екатерина II (1729–1796). Кроме известных микротопонимов «Катькин садик» (Екатерининский сквер перед Александрийским театром), «Катька» (памятник Екатерине в том же сквере) и замечательной школьной скороговорки «Императрина Екатерица заключила перетурие с мирками», императрица Екатерина оставила свое имя в обиходном названии дореволюционной сторублевой купюры. В народе ее называли: «Катя», «Катюха», «Катька» или «Катенька». Эти же народные названия сохранились и за сторублевыми купюрами советского периода истории.
Бонисты – коллекционеры денежных знаков – хорошо знают и другие банкноты, сохранившие в своем обиходном названии имя еще одного петербуржца. Это так называемые «Чайковки» – бумажные деньги генерала Деникина, подписанные министром финансов его правительства бывшим народником Н. В. Чайковским (1850/51 – 1926). Подробнее о нем мы будем говорить ниже.
Одной из наиболее распространенных разновидностей фольклора была аббревиатура. Это вполне соответствовало творческому духу фольклора, который всегда тяготел либо к созданию новых языковых структур, либо к приданию старым словам нового смысла. Острой и беспощадной пародией на стиль телеграфных переговоров революционной поры остались в петербургском фольклоре превращенные в аббревиатуры фамилии вождей восставшего пролетариата Л. Д. Троцкого (1879–1940), В. И. Ленина (1870–1924) и Г. Е. Зиновьева (1883–1936):
Обмен телеграммами.
Троцкий – Ленину: ТРОЦКИЙ (ТРудное Ограбление Церквей Кончено. Исчезаю. Исчезаю).
Ленин – Троцкому: ЛЕНИН (Лева, Если Награбил Исчезай Немедленно).
Зиновьев – Ленину, копия Троцкому: ЗИНОВЬЕВ (Зачем Исчезать Нужно Ограбить Все Если Возможно).
Ленинградский композитор Василий Павлович Соловьев-Седой (1907–1979), депутат Верховного Совета СССР нескольких созывов, лауреат Ленинской и Сталинских премий, любимец партии и народа, автор знаменитой песни «Подмосковные вечера», которая, если верить легенде, прославила именно подмосковные вечера только после вмешательства «сверху». Первоначальный припев песни был якобы иным: «Если б знали вы, как нам дороги ленинградские вечера…» Среди друзей композитор имел характерное прозвище: «ВПСС».
Имела свое очаровательное прозвище и выдающаяся балерина Театра оперы и балета имени С. М. Кирова Алла Шелест. С любовью и нежностью в Ленинграде ее называли: «ШелестАлла».
Чрезвычайной популярностью пользовался в Петербурге начала XX века загородный ресторан «Вилла Родэ», открытый в 1908 году главным управляющим Крестовского сада Адольфом Родэ. Особенно широкую славу ресторан приобрел после нашумевшего стихотворения Александра Блока «В ресторане», навеянного посещением «Виллы Родэ». В 1918 году ресторан был закрыт. Его владелец А. С. Родэ устроился завхозом Петроградского дома ученых. В те голодные годы Дом ученых стал в буквальном смысле домом для многих петроградских ученых, утративших кров, работу и средства к существованию. В то время этот гостеприимный Дом называли «Родэвспомогательным домом».
Исключительно продуктивным приемом увековечивания в фольклоре какого-либо имени считалось сознательное, доведенное до абсурда, искажение его, придание ему подчеркнуто гротескной, шаржированной, а то и просто карикатурной формы. Небезызвестный государственный деятель первой половины XIX века граф К. В. Нессельроде (1780–1862) остался в петербургском фольклоре не как глава внешнеполитического ведомства, возглавлявший его в течение нескольких десятилетий, а как признанный и почитаемый в светских кругах гастроном. В честь Нессельроде был назван изобретенный его главным поваром пудинг, который готовили из сливок, сахара, яичных желтков, пюре каштанов, цукатов, засахаренных вишен и изюма, вымоченного в молоке. Совсем не случайно прозвищем этого петербургского гурмана было: «Граф Кисель-вроде».
Другой государственный деятель той поры граф П. Н. Игнатьев (1797–1879/80), бывший одно время генерал-губернатором Петербурга, а затем председателем Совета министров, вошел в городской фольклор благодаря изощренному каламбуру: «Гнать, и гнать, ИГНАТЬ ЕГО».
Такой же каламбур, отлитый в пословичную форму, посвящен поставщику соли А. И. Перетцу (1771–1833): «Где соль, там и Перетц».
Кому не знаком прославленный литературный псевдоним Козьма Прутков, под которым в 1850 – 1860-х годах работали поэты А. К. Толстой и братья Жемчужниковы – Алексей, Владимир и Александр. Их коллективному гению принадлежат знаменитые афоризмы и сентенции, вошедшие в золотой фонд русской афористики. Но и Козьма Прутков – личность, как мы знаем, вымышленная – имел свое шуточное фольклорное прозвище: «Кузьма с Прудков» (Прудки – микротопоним, означающий территорию засыпанных в свое время водоемов вблизи Мальцевского рынка).
Старинный род литовских князей Трубецких, выехавших на Русь еще в 1500 году, более четырехсот лет верой и правдой служил своей второй родине. Среди князей Трубецких были философы и военачальники, дипломаты и государственные деятели. Имена многих из них связаны с Петербургом. Трубецкой бастион Петропавловской крепости назван по имени сподвижника Петра I Ю. Ю. Трубецкого. Одним из руководителей восстания декабристов на Сенатской площади был замечательный представитель этого рода С. П. Трубецкой (1790–1860). Приговоренный к вечной каторге, он тридцать лет провел в Нерчинских рудниках и на поселении в Иркутской губернии. Его имя получило неожиданную интерпретацию в детском творчестве:
– Назовите декабристов – друзей Пушкина.
– Друзьями Пушкина были Рылеев, Кюхельбекер и Бастион Трубецкой.
Фольклор никогда не обходился без милого вздора и подкупающей чепухи, украшающих городскую фразеологию, делающих ее соблазнительно пикантной и скандально аппетитной.
В 1885–1886 годах по проекту академика живописи архитектора А. Н. Бенуа (1852–1936) был принципиально изменен фасад Гостиного двора. На нем, к удивлению петербуржцев, появились вычурные лепные украшения, аллегорические фигуры, барочные вазы, пышный купол над центральным входом. Все это мало вязалось с привычным обликом старинного здания. Оценка петербуржцами такого бесцеремонного вмешательства была беспощадной и уничтожающей: «Бенуёвские переделки». Позднее исторический облик Гостиного двора был восстановлен.
В 1935 году подвергся капитальной перестройке и первый постоянный мост через Неву – Благовещенский. К тому времени он назывался мостом Лейтенанта Шмидта. Мост строился в 1842–1850 годах по проекту почетного члена петербургской Академии наук инженера C. B. Кербедза. Рассказывали, что дело это для Петербурга было столь необычным, что Николай I распорядился присваивать Кербедзу очередное воинское звание за возведение каждого нового пролета. Согласно легенде, едва узнав об этом, Кербедз пересмотрел проект в пользу увеличения числа пролетов. Молодой офицер в начале строительства, Кербедз закончил-таки возведение моста в чине генерала.
К 1935 году мост прослужил городу более восьмидесяти лет и уже не отвечал современным требованиям городского хозяйства. Перестройка осуществлялась по проекту академика Г. П. Передерия (1871–1953). Собственно, это была даже не реконструкция, а полная замена всех его конструкций, кроме художественного оформления решетки. В Ленинграде по этому поводу снисходительно-добродушно пошучивали: «Передерий передерил».
Свидетельством славной поры расцвета ленинградского театрального искусства остался в городском фольклоре каламбур: «Достоногов и Товстоевский». В 1970-е годы театральный режиссер Г. А. Товстоногов (1915–1989) работал над сценическим воплощением образов Ф. М. Достоевского (1821–1881) – писателя, имя которого обозначило целый период в общественно-социальной жизни российской столицы, вошедший в историю под названием «Петербург Достоевского».
За очень редким исключением, фольклор не бывает ни агрессивным, ни наступательным. Он ни с кем не борется и никого не побеждает. Совсем не случайно художники известной петербургской группы «Митьки», тяготеющие в своем творчестве к народному искусству, заявляют о себе миролюбивым лозунгом: «Митьки никого не хотят победить». Вместе с тем бывают обстоятельства, когда только фольклор, скандализируя и обостряя ситуацию, способен обнажить всю бессмысленность и нелепость официальной абракадабры.
В январе 1964 года решением Ленгорисполкома ряд улиц Кировского района Ленинграда был назван именами героев Советского Союза – воинов Ленинградского фронта в годы Великой Отечественной войны: А. Д. Гарькавого (1905–1941), А. Г. Корзуна (1911–1943), Н. П. Симоняка (1901–1956), И. И. Тамбасова (1922–1943). Так появились улицы Пограничника Гарькавого, Солдата Корзуна, Генерала Симоняка, Тамбасова. Ничуть не подвергая сомнению право каждого из этих людей быть увековеченными в городской топонимике, надо сказать, что выбор таких непростых фамилий для улиц, близко расположенных друг к другу, оказался не самым удачным. Язык обывателей сопротивлялся такому массированному насилию. Появилось озорное мнемоническое правило, составленное по образцу знаменитой «глокой куздры»: «Гарькавая симоняка тамбаснула корзуна». Виноваты ли достойные носители этих уважаемых фамилий в таком топонимическом ляпсусе?
Незлобивыми фольклорными шутками обернулось появление в том же районе Ленинграда улиц Подводника Кузьмина и Лени Голикова, названных в честь героев обороны Ленинграда П. С. Кузьмина (1914–1943) и юного партизана Л. Голикова (1927–1943). Их тут же прозвали: «Улица Кузьмы Водолазова» и «Улица Лени Голенького».
Есть в Петербурге улица, фольклорное название которой сохранило имена сразу двух петербуржцев, равно великих, но живших в разных исторических эпохах: замечательного архитектора К. И. Росси (1775–1849) и выдающегося писателя-сатирика M. М. Зощенко (1895–1958). Ленинградцы вспоминают, что в 1930-х годах слава Зощенко достигла такой высоты, что имя его было буквально у всех на слуху. В то же время иностранное слово «зодчий» звучало как-то невнятно. Поэтому простодушные кондукторы автобусов объявляли остановку на улице Зодчего Росси своеобразно: «Улица Зощенко Росси». Кстати, видимо по той же причине, эта улица имела и другое фольклорное название: «Улица Заячья Роща».
Искажение названий – в пользу облегчения произношения – не является привилегией нашего времени, как это может показаться на первый взгляд. Подобный опыт давно известен Петербургской топонимике. Причем зачастую искаженное название вытесняло правильное и становилось в конце концов официальным.
Значительное место в микротопонимике Петербурга занимают обиходные названия продовольственных магазинов, лечебных и учебных заведений, доходных домов, театров и других городских объектов. Многие из этих названий образованы от фамилий городских жителей всех периодов истории Петербурга. Адреса «Филипповских булочных» разбросаны по всему Петербургу: Гороховая, 29; Невский, 45 и 172; Садовая, 45; Вознесенский, 43, и т. д. На углу Невского и Владимирского проспектов до сих пор расположен магазин, который в быту называют «Соловьевским». В городе и сейчас знают старые доходные дома, принадлежавшие когда-то гласному Городской думы В. П. Лихачеву и издателю газеты «Свет» В. В. Комарову. В старом Петербурге их называли соответственно – «Лихачевки» и «Комаровки». Родильный дом № 6 имени профессора В. Ф. Снегирева, что на улице Маяковского, в просторечии известен как «Снегиревка». А одна из старейших в городе поликлиника № 81 – бывшая Максимилиановская лечебница, основанная почетным членом Общества попечения бедных герцогом Максимилианом Лейхтенбергским, запросто называют «Максимилиановкой».
С 1975 года Театром драмы имени А. С. Пушкина руководил И. О. Горбачев, актер, игравший на сцене этого театра с 1954 года. Между тем престиж знаменитого в прошлом театрального коллектива с приходом к руководству Горбачева резко упал, не поднимаясь затем выше уровня заштатного провинциального театра. Именно в это время прославленному ранее театру ленинградцы присвоили обидное прозвище: «Корыто Горбачева».
Фольклорные названия многих учебных заведений чаще всего своими корнями уходят в шумные студенческие тусовки. Меткое и беспощадное слово молодых остроумцев, случайно брошенное и на лету подхваченное стоустой молвой, навсегда становилось вторым, параллельным названием института. Ленинградский университет имени А. А. Жданова превратился в «Университет имени Мариуполя» – по городу Мариуполю, переименованному в свое время в город Жданов в честь секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) А. А. Жданова (1896–1948); Институт культуры имени Н. К. Крупской (1869–1939) среди студенческой молодежи был известен как «Бордель пани Крупской»; Академия художеств слывет «Угаровкой» – по имени ее президента Б. С. Угарова (1922–1991); студенты и преподаватели Горного института включили в обиходное название своего вуза имя его ректора H. М. Проскурякова, и теперь институт известен как «Проскурятник».
К этому же ряду относится дореволюционный топоним «Майская школа», сохранивший имя замечательного педагога К. И. Мая (1824–1895), основавшего в 1856 году на Васильевском острове старейшую петербургскую частную гимназию. В официальных документах она называлась просто гимназия К. И. Мая. Ее выпускники оставили значительный след в русской культуре. Среди них было много крупных архитекторов и художников: А. Н. Бенуа, Н. К. Рерих, М. В. Добужинский, И. А. Фомин и многие другие.
За двести с лишним лет существования Петербурга, с 1703 по 1917 год, в пределах его современных границ было выстроено более 800 молитвенных домов различных конфессий, в том числе приходские и домовые церкви, кафедральные соборы и одинокие часовни, монастырские храмы и другие культовые сооружения. Многие из них были разрушены временем, многие – людьми, некоторые перестроены для хозяйственных и производственных нужд и стали при этом совершенно неузнаваемы. Но в строительной летописи города все они сохранили свои официальные названия во имя тех святых или в память тех событий религиозной жизни, которым в свое время были посвящены. Среди этого множества церковных построек есть немало таких, что возводились стараниями частных лиц, на их средства и под их неусыпным попечительским наблюдением. Такие храмы, как правило, кроме официальных названий имеют и другие, просторечные, в которых благодарные прихожане старались сохранить имя благотворителя, или, как говорили в старину, жертвователя. Вот только некоторые из таких церквей.
В 1850–1852 годах на Волковском кладбище по проекту архитектора Ф. И. Руска была возведена церковь во имя Всех Святых. Церковь строилась на средства богатейшего купца того времени П. И. Пономарева (1774–1853) и потому в народе она получила название «Пономаревской». Там же на Волковском кладбище над могилой почившего И. М. Крюкова стараниями потомственной почетной гражданки П. М. Крюковой архитектор И. А. Аристархов построил церковь, прозванную в народе «Крюковской». Ее официальное название – церковь во имя Святого Иова Многострадального – менее употребительно, чем обиходное прозвище. Старинное Волковское кладбище богато молитвенными домами. Некоторые из них не дожили до наших дней. Так, в 1929 году была разобрана церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы. Она была возведена на пожертвования семьи богатых табачных фабрикантов Колобовых. В народе ее называли «Колобовской».
Летом 1825 года в Петербурге произошла дуэль между флигель-адъютантом Владимиром Дмитриевичем Новосильцевым и членом тайного общества поручиком Константином Черновым. Событие, взволновавшее многих и получившее мощный общественный отклик. Оба дуэлянта были смертельно ранены. Через десять лет в память о сыне Е. В. Новосильцева возвела в Лесном церковь во имя Святого Равноапостольного Владимира. Церковь в Петербурге называли «Новосильцевской». В 1932 году эту церковь, построенную крупным петербургским зодчим И. И. Шарлеманем, взорвали.
В 1960-х годах была уничтожена церковь Покрова Пресвятой Богородицы в бывшей Троице-Сергиевой пустыни вблизи Стрельны. Строилась она по проекту Р. И. Кузьмина и Ю. А. Боссе в 1859–1863 годах на деньги князя М. В. Кочубея. В просторечии ее так и называли – «Кочубеевской».
Не сохранилась и широко известная в свое время в народе под названием «Кикинская» церковь Сошествия Святого Духа на Митрофаниевском кладбище. Она строилась на средства петербургского купца Кикина. Церковь разрушили в 1929 году.
В то «богоборческое» время была уничтожена церковь во имя иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость на Новодевичьем кладбище. Она была возведена усилиями известной петербургской красавицы Авроры Карамзиной над могилой ее мужа полковника Андрея Николаевича Карамзина, убитого в Крыму в 1854 году. В Петербурге иначе как «Карамзинской» церковь не называли.
Кроме имен жертвователей фольклорные названия петербургских культовых сооружений сохранили имена и других славных петербуржцев. Так, одну из старейших в Петербурге церковь во имя Святого Пророка Илии при Пороховых заводах, выстроенную в 1781–1785 годах предположительно по проекту И. Е. Старова и до сих пор украшающую панораму шоссе Революции, называют «Суворовской». Согласно легендам, в ней венчался великий полководец. А Конюшенную церковь, где в феврале 1837 года отпевали А. С. Пушкина и откуда гроб с его телом был увезен для захоронения в Святогорский монастырь, в обиходе петербуржцы зовут «Пушкинской».
Сложилась определенная закономерность. Чем сложнее были периоды городской истории, тем чаще руководители города становились героями городского фольклора. В послевоенном Ленинграде – Петербурге таких периодов два: пресловутый период застоя, олицетворением которого стал первый секретарь Ленинградского обкома КПСС с 1970 года Григорий Васильевич Романов (р. 1923) и годы наиболее бурного развития российской демократии, на который приходится деятельность первого мэра Петербурга – Анатолия Александровича Собчака. О Романове сложено достаточно большое количество легенд и анекдотов, о которых мы, в силу того, что это выходит за рамки книги, говорить не будем. Напомним только о фольклоре, связанном непосредственно с его именем.
Чванливого и напыщенного Григория Васильевича ленинградцы с ядовитым сарказмом называли: «ГэВэ», а дом на улице Куйбышева, № 1/5, где он проживал, – «Домом Гришки Романова». По аналогии с «Домом Гришки Распутина», что на Гороховой улице. Но одно из самых ярких народных названий заслужила так называемая Дамба – комплекс защитных сооружений нашего города от наводнений. Идейным организатором строительства Дамбы был Романов. В народе она так и называлась: «Дамба Романовна».
Легенд о Собчаке сложить не успели. Слишком короткое время руководил он городом. А, главное, вся его общественная деятельность, благодаря изменившейся политической обстановке в России, была на виду. Тайн, традиционно провоцирующих возникновение легенд, было мало, да и те тут же с помощью средств массовой информации становились явью. Легенд не осталось. Но ехидных насмешек, добродушных острот, веселых каламбуров и откровенно циничного зубоскальства было достаточно. В том числе благодаря его неординарной фамилии, так легко поддающейся трансформации.
Все понимали, что Собчак олицетворял власть. Поэтому лозунг: «Собчачья власть – собачья жизнь», несмотря на неимоверные усилия левых радикалов, был адресован не столько лично ему, сколько власти вообще, власти как таковой. Так же как и формула жизни большинства выбитых из привычной колеи партрабочих и совслужащих: «Собчачья жизнь». Правда, в пылу полемики, разгоревшейся в 1991 году вокруг предполагаемого объявления Петербурга зоной свободного предпринимательства (ЗСП), особенно непримиримые в споре и неразборчивые в словах оппоненты расшифровывали аббревиатуру ЗСП: «Зона Собчаковского Произвола». Но это были всего лишь малые эпизоды в большой борьбе, и вряд ли запомнились кому-либо в Петербурге. Но вот микротопоним «Собчачьи выселки», как стали называть наиболее удаленные от центра районы массового жилищного строительства, остался, надо полагать, надолго в фольклорной летописи города.
Как мы уже говорили, были и веселые безобидные каламбуры. Пародируя намечавшиеся уже тогда, но еще неуклюжие хозяйственные связи между Петербургом как самостоятельным субъектом Российской Федерации и независимой Украиной, президентом которой в то время был Л. М. Кравчук, петербургские острословы предложили актуальный лозунг: «Бизнесмены Киева и Петербурга, создадим новую фирму „Собчук и Кравчак!“».
До того как стать мэром, Собчак работал председателем Ленинградского совета народных депутатов. Председателем исполкома Ленсовета в то время был А. А. Щелканов – общественный деятель, порядком подзабытый современными петербуржцами. Обратимся к городскому фольклору. Вспомним, как бесславно закончилась великая партийная битва с «зеленым змием», как на безбрежном пустынном поле этой исторической брани, словно грибы после дождя, выросли ларьки и ларечки, лотки и прилавки, где услужливые коробейники предлагали винно-водочные изделия неправдоподобно широкого ассортимента. Но самым любимым кушаньем петербургских алкоголиков и тогда оставалась родная русская водочка привычного разлива: пол-литра и маленькая, которые на языке освободившихся от политической опеки обывателей назывались: «Собчак и щелканчик».
12 июня 1991 года в ходе проведенного в Ленинграде референдума 54 % горожан решительно высказались за возвращение городу его исторического названия. Город вновь стал Санкт-Петербургом. Более полугода, предшествовавшие этому событию, были ознаменованы острейшей борьбой мнений, непримиримым противостоянием сторон и небывалой творческой энергией всех без исключения ленинградцев. Фонтаны народного творчества, что называется, били ключом. Диапазон вариантов и предложений названия города варьировался от Петербурга, предлагавшегося воинственными атеистами, кажется, единственно ради отрицания ненавистной приставки Санкт, до примирительного Невограда. Конечно, такой всплеск мифотворчества был спровоцирован предстоящим референдумом. Но и на протяжении всей истории Петербурга название его в фольклоре всегда претерпевало изменения – то ли просто в угоду тем или иным социальным условиям, то ли для более яркой, более выразительной характеристики этих условий. Причем, чаще всего для этого использовались имена власть имущих.
Уже в XVIII веке официальное название Санкт-Петербург уживалось с более демократическим Петроград – названием, в котором горожане хотели видеть имя основателя своего великого города. И даже обиходное Петербург, без официальной приставки Санкт, было гораздо ближе и понятней простому человеку. Надо заметить, что каждое из приведенных вариантов названий несло в себе ярко выраженные сословные признаки, о которых с тонкой иронией писал ленинградский писатель Леонид Борисов в повести «Волшебник из Гель-Гью»: «Был поздний холодный вечер… Питеряне в этот час ужинали, петербуржцы сидели в театрах, жители Санкт-Петербурга собирались на балы и рауты».
Уже в то время наряду с просторечным Питером появился величественный грекоязычный Петрополь, и славяноподобный Петрослав, и частушечный Питер-град, и просто град Питер. Но во всех случаях эти названия первоисточником имели имя Петра, только Петра, и никого больше, кроме Петра. Такая беспрецедентная монополизация одного имени продолжалась вплоть до 1917 года. Только с победой марксистско-ленинской идеологии были внесены существенные коррективы в стихийные процессы образования фольклорных топонимов. Появились и другие имена. Во-первых: «Ленинбург» – вероятно, в память о возвращении Владимира Ильича в Петроград в запломбированном немецком вагоне и о его финансовой поддержке кайзеровской Германией.
Из руководителей государства претендентом на увековечение имени в ленинградском фольклоре оказался Леонид Ильич Брежнев, неравнодушный, как это хорошо известно, к любым знакам общественного внимания – от государственных наград до упоминания в студенческом фольклоре. С изощренной издевательской учтивостью, оценивая Ленинград эпохи Григория Васильевича Романова, ленинградские острословы не очень осторожно шутили: «Лёнинград».
Последним первым секретарем обкома КПСС в Ленинграде был Б. В. Гидаспов. Его начальственный апломб не уступал пресловутому романовскому чванству. Сохранилась легенда о том, как при вступлении в высокую должность на вопрос журналиста: «Почему именно он?», Борис Вениаминович, ничуть не смутившись, ответил: «Если не я, то кто же?» Неудивительно, что немедленно появились разговоры о «Гидаспов-бурге».
И, наконец, «Собчакбург». Думается, что появление этого фольклорного топонима более связано с общим процессом мифотворчества накануне референдума, о чем мы уже говорили, и менее с личностью самого Анатолия Александровича. Хотя, Бог его знает, симпатии горожан далеко не всегда были на его стороне. Радикалов, пытавшихся его смертельно укусить, подвергнуть остракизму или хотя бы мимоходом лягнуть, было достаточно.
В заключение хочется еще раз подчеркнуть, что сам факт введения в словообразовательный процесс такого количества имен следует считать бесспорной заслугой петербургского городского фольклора. Не обо всем мы сказали. Далеко не всех перечислили. Но, перефразируя известную библейскую притчу, легко вывести формулу петербургской общности, хорошо известную далеко за пределами северной столицы: «Как твое имя, петербуржец?» – «Имя мое легион».