II ЦЕЗАРЬ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

II

ЦЕЗАРЬ

В 46 г. до н. э., за два года до своей гибели, Юлий Цезарь был удостоен особых отличий со стороны Сената. Во-первых, Цезарь получил официальный титул Освободителя, во-вторых, в его честь решено было построить Храм Свободы. Но парадоксальным образом человек, защитивший свободу римского народа, сам к тому моменту успешно превратился в диктатора. Более того, он был во многом повинен в том, что тысячи из них лишились жизни в результате гражданской войны. Цезарь, этот великий защитник народа, стал фактически единоличным правителем, почитаемым почти как бог. Само убийство его два года спустя после указанного решения Сената было совершено во имя свободы. Что же случилось с прославленной Римской республикой? Как была утрачена свобода, столь бережно хранимая римлянами?

За сто лет до Рождества Христова все римское общество оказалось вовлечено в ожесточенные споры, в которых столкнулись две концепции свободы: свобода аристократической элиты и свобода римского народа. Две различные идеи свободы выкристаллизовались в два варианта представлений о том, что такое республика. В столкновении этих идей переплелись жизни двух выдающихся политиков и полководцев — Юлия Цезаря и Помпея Великого. В результате их противостояния вся древнеримская цивилизация оказалась сотрясена до самого основания.

Итак, спор о том, какая концепция свободы должна перевесить другую, вверг государство в кровавую гражданскую войну. По ее итогам старая система, включавшая открытое голосование, публичные выборы, ежегодную смену должностных лиц и совместное правление Сената и народа Рима, закончила свое существование, сменившись диктатурой, правлением одного человека. Выборы, правда, сохранялись и при Цезаре, но теперь они не были свободными: окончательное право голоса перешло к диктатору. Эти изменения ознаменовали один из важнейших поворотных пунктов в римской истории.

Но не только столкновение идей привело к разрушению Римской республики. В том, что теоретический спор перерос в кровавую и жестокую революцию, во многом виноват сугубо личный фактор. Дело в том, что главной чертой римской аристократии было трепетное отношение к своей чести и достоинству. Превыше всего она ценила такие понятия, как престиж, почет, высокое политическое положение — ничто иное для знати не могло с этим сравниться. По иронии судьбы именно эта черта заставила Юлия Цезаря начать гражданскую войну, приведшую к разрушению прогнившей аристократической среды, столь бережно ее пестовавшей. Именно эта черта во многом обусловливала грандиозные сражения за власть в последние годы существования Римской республики. И именно она лежала в основе окончательного краха республиканского строя.

ЧЕРНЬ И ПОЛИТИКА

Убийство трибунов Тиберия Гракха и Гая Гракха не могло не отразиться на политической жизни поздней Римской республики. Их мать Корнелия объявила священным местом Римский Форум, где оба ее сына приняли мученическую смерть от рук консерваторов из аристократической элиты. Таким образом, в самой сердцевине города возник открытый мемориал, вокруг которого начал формироваться культ выступавших за народ политиков. В течение следующих ста лет у каждого честолюбивого молодого человека был выбор: использовать должностные полномочия для защиты интересов консервативной элиты или последовать примеру братьев Гракхов и способствовать введению порядков, улучшающих положение народа Рима. Первый путь был выгоден сенаторам, которые тем самым могли продолжать удерживать контроль как над притоком богатств от новых территорий, так и над рычагами влияния внутри республики. Второй путь ставил целью перераспределение власти и богатства в пользу народных масс.

Современник тех событий писатель Варрон назвал политиков, представляющих эти направления, «двумя головами» республики. Точный образ, поскольку в войне на истощение, ознаменовавшей последние десятилетия существования республики, обе стороны вели себя примерно одинаково. Так, и те и другие утверждали, что они защищают республику. Правда, в вопросе о том, что именно, по их мнению, требует защиты, наблюдались значительные расхождения. Консерваторы утверждали, что защищают республику от смутьянов, пытающихся расшатать государственный строй; политики же, выступавшие от лица народа («популяры»), заявляли, что защищают республику от коррупционного правления своекорыстной аристократической элиты.

Лозунг у обеих сторон был один — «Свобода». Но понимание этого слова у них, естественно, было совершенно разным. Консерваторы бились за свою традиционную привилегию тешить собственное самолюбие политической карьерой (желательно славной), строя ее на равных друг с другом условиях и без вмешательства посторонних; при этом самыми страшными людьми для них были тираны, честолюбцы, стремящиеся стать царями, чрезмерно влиятельные личности, ставящие собственные интересы выше республиканских. Популяры, с другой стороны, боролись за независимость народа от элиты и его право принимать законы. Движение маятника, раскачивавшегося между этими двумя группировками, все менее способными к компромиссу, подчас принимало яростный, импульсивный характер.

Полем боя служили сессии Плебейского собрания, оружием — выборы. Законы Тиберия и Гая Гракхов наделили Народное собрание новым, более важным значением в республике в ущерб роли Сената. Но чем влиятельнее становилось Плебейское собрание, тем больше появлялось рычагов воздействия на него. Большинство римских граждан, составлявшее тридцать одну из тридцати пяти триб, проживало вдали от города, и участие в голосовании было для них накладным и неудобным. В результате большая часть выборщиков от этих триб в процедуре голосования обычно не участвовала. Те же, кто мог позволить себе оставить хозяйство, в основном были зажиточными землевладельцами, более склонными поддержать консервативную элиту Рима, нежели чернь. Большинство в голосовании принадлежало городским жителям, а на них оказать влияние было несложно: расположение бедняка можно было купить за деньги; мелкий торговец или предприниматель зависел от своих клиентов из знати; отпущенные на свободу рабы обычно сохраняли лояльность к бывшим хозяевам. Тем или иным способом голоса оказывались купленными. И чем больше денег поступало в Рим из провинций, тем пышнее расцветала коррупция. Братья Гракхи действительно открыли потенциал народа как оружия в политической борьбе, вот только в последние десятилетия существования республики этим оружием свободно пользовались обе стороны.

Итак, популяры и консерваторы из Сената, вооруженные таким образом, сошлись на поле боя. После убийства братьев Гракхов кулаки чесались прежде всего у популяров, и именно они нанесли первый удар. В 110-х гг. до н. э. были приняты антикоррупционные законы, ограничивавшие права наместников в провинциях. Была сделана попытка вывести сенаторов из публичной сферы жизни государства. В то же время стороны схлестнулись по другому больному вопросу кто должен назначать военачальников — Сенат или народ? Когда полководцы из аристократии провалили военные кампании в Северной Африке и Галлии, ответственных за это сенаторов подвергли судебному преследованию за некомпетентность. А на командирские посты были назначены люди пусть и не столь высокого ранга, зато проверенные в бою, и постановление об этом приняло Народное собрание, а не Сенат. В результате полководец Гай Марий, не имевший в своем роду сенаторов, избирался консулом беспрецедентное количество раз — подряд со 108 по 90 гг. до н. э.

Популяры не побоялись даже пойти на серьезный военный конфликт. В 90-89 гг. до н. э. армии Римской республики пришлось сражаться с обозлившимися на метрополию италийскими союзниками. Эта кровавая жестокая война, получившая название Союзнической, окончилась, когда Сенат согласился наделить гражданством все италийские общины, проживавшие южнее реки По. Римское гражданство давало защиту от чиновничьего произвола. Это был явный успех тех сил, которые отстаивали свободы римского народа.

Ответный удар последовал в 80-е гг. до н. э. В войне Рима с понтийским царем Митридатом, претендовавшим на власть над восточными территориями, Сенат назначил на пост командующего армией ультраконсерватора Луция Корнелия Суллу, консула 88 г. до н. э. Кампания обещала принести большие трофеи как самому военачальнику, так и задействованным в ней солдатам. Однако это назначение недолго было в силе. Один из народных трибунов наложил вето на кандидатуру Суллы и предложил вместо него обратиться к отставному полководцу Марию, дабы тот снова взял бразды правления в свои руки. Другие военачальники из знати, будучи смещены столь безапелляционным образом, несмотря на всю свою ярость по этому поводу, не смели перечить верховной воле народа. Но только не Сулла. Его действия были решительными, а ответ противникам — более чем доходчивым. Сначала он добился верности армии, находившейся у него в подчинении. Он заявил им, что, если Мария назначат на должность командующего, тот возьмет в поход ветеранов прежних кампаний, которым и достанется богатая жатва на Востоке.

Экономический аргумент сработал безотказно. Завоевав поддержку армии, Сулла пошел походом на Рим, убил трибуна, наложившего вето на его кандидатуру, и захватил власть в республике, совершив молниеносный военный переворот и объявив себя диктатором. Государственное устройство республики давало определенное обоснование такому поведению, поскольку предусматривало возможность наделения одного человека особыми полномочиями в случае необходимости. Но Сулла решил использовать свою власть исключительно с одной целью: для расправы над политическими оппонентами.

После окончательной победы над Митридатом в 83 г. до н. э. и разграбления богатых восточных провинций Сулла вернулся в Рим, разгромил своих врагов у городских ворот, а затем безжалостно расправился с популярами. В Форуме были вывешены проскрипционные списки, а солдаты и сторонники Суллы открыли охоту на его врагов. Многие из них были убиты или изгнаны из города, а их имущество конфисковано. Столь же реакционной была и законодательная деятельность диктатора Суллы, нацеленная на решительное ослабление власти популяров и расширение полномочий Сената.

Среди новых законов было постановление о том, что занятие государственных постов может происходить исключительно в строгой иерархической последовательности. Таким образом, популяры лишились возможности, минуя средние звенья, быстро достигать звания консула путем народного голосования. Также за счет сторонников Суллы было увеличено количество членов Сената — с трехсот до шестисот человек. Но самыми провокационными стали, конечно же, законы, связанные с ролью народных трибунов. Этот пост превратился в свою слабую тень. Отныне ни один человек, хотя бы раз избиравшийся на должность трибуна, не мог претендовать на другие магистратуры (вследствие чего она теряла привлекательность в глазах людей честолюбивых), а любой законопроект, выдвигаемый трибуном, должен был получить предварительное одобрение со стороны Сената; к тому же трибун лишался права вето. Таким образом, политический маятник со стороны популяров основательно качнулся в сторону консерваторов.

Совершив свое кровавое дело, Сулла вернул власть в республике Сенату и вскоре, в 79 г. до н. э., удалился на покой в имение близ Путеол. Большую часть следующего десятилетия популяры потратили на то, чтобы восстановить трибунов в их старинных правах и развязать руки Народному собранию. Консулом, снискавшим в 70 г. до н. э. восторженные похвалы народных масс за восстановление власти трибунов, стал человек, от которого никто этого не ожидал. Он был самым успешным римским военачальником той поры, к сорока годам дважды удостоенным триумфа. Но репутация его сложилась в более мрачные и кровавые времена: при Сулле он был одним из наиболее ярых его приверженцев. В 80-е гг. до н. э. он немало времени потратил на борьбу с главными популярами того времени и своей деятельностью заслужил прозвище Маленький Мясник. Настоящее же его имя было Гней Помпей Магн — Помпей Великий.

Хотя Помпей и был сыном консула и наследником крупнейших в Италии земельных владений, не стоит считать его традиционным представителем властной элиты. Он был человеком действия, лишенным какой-либо сентиментальности в отношении политических традиций республиканского прошлого. Кроме того, это был выдающийся воин. Честолюбивый и дерзкий, с пышной светлой шевелюрой, он получил от своих солдат прозвище Магн (Великий) — в напоминание о герое его детских грез македоняне Александре Великом. Он подтвердил свое право на это прозвище, проведя в 80 г. до н. э. в возрасте всего двадцати трех лет блестящую военную кампанию в Северной Африке. Впрочем, самым главным его талантом следует признать умение находить возможности для дальнейшего упрочения своей славы. В 70 г. до н. э., занимая пост консула, он почувствовал, что переход в лагерь популяров дает ему такую возможность и незамедлительно принял их сторону. Помпей не только восстановил в правах трибунов, но также реформировал институт судебных заседателей, в результате чего они более не могли обслуживать интересы сенаторов. Вдобавок он позаботился о том, чтобы шестьдесят четыре второстепенных сенатора (все — ставленники Суллы) были исключены из Сената в результате введения ценза. Тем самым он снискал народную любовь. Хотя многие сенаторы находились в оппозиции к Помпею, у великого полководца имелась поддержка в лице молодого сенатора Гая Юлия Цезаря.

Со вступлением на политическую арену Помпея и Цезаря в 70-е гг. до н. э. маятник качнулся в сторону популяров, но его движение приобрело невиданные доселе особенности. Причина тому проста. Помня о жестоком уроке, преподанном Суллой, Помпей и Цезарь в течение последующих двадцати лет последовательно собирали в своих руках власть и влияние, каких не было ни у одного римского политика до них. Но в отличие от Суллы они стремились укрепить положение популяров, а не Сената. Восстановление полномочий трибунов не было случайным — именно с их помощью они собирались добиться той власти, к которой стремились.

ПОМПЕЙ, ЦЕЗАРЬ И КАТОН

Первопроходцем стал Помпей. В 67 г. до н. э. один из трибунов обратился к Народному собранию с предложением доверить народному герою — хотя тот и не занимал в тот момент никакого поста — руководство операцией по очищению Средиземноморья от пиратов, которые нагло наживались на результатах многочисленных завоевательных войн Рима. Ситуация достигла критической точки, когда контроль пиратов над морскими путями привел к нехватке в Риме зерна. Борьба с пиратами на таком широком пространстве представляла собой тяжелую задачу. Для ее выполнения Помпей потребовал столько кораблей, воинов и времени, сколько не имел в своем распоряжении ни один военачальник до него.

В Сенате забили тревогу. Предоставление Помпею пятисот боевых кораблей, 120 000 воинов и трехлетних полномочий военачальника ставило под сомнение идею равенства членов политической элиты. Речь шла о том, что подобные преференции по сути означали установление монархии в республике, от которой оставалось одно название. Тем не менее Народное собрание одобрило законопроект, и Помпей приступил к работе. Его успехи были поразительны. Он не просто разгромил пиратов, а сделал это всего за три месяца. Остававшееся в его распоряжении время он потратил на то, чтобы затмить свой же успех, произведя грандиозные завоевания на Востоке, которые вполне могли соперничать с великим покорением Греции во II в. до н. э. Находясь на волне невероятных успехов, полководец получил новое назначение. Народное собрание — и вновь с подачи трибуна — вручило ему командование армией, которой предстояло довершить войну с азиатским царем Митридатом.

И на сей раз Помпей не собирался довольствоваться малым, а результаты его деятельности были еще более ошеломляющими. В течение следующих трех лет он не просто победил Митридата, но еще и сформировал — чередуя дипломатические методы с военными — две новые римские провинции: Сирию и Иудею. В общей сложности по окончании двух кампаний Помпей мог похвастаться тем, что ему покорились тысяча укрепленных пунктов, девятьсот городов и восемьсот пиратских кораблей. Он основал тридцать девять городов, а вдобавок к 20 000 талантам, изрядно пополнившим республиканскую казну, вдвое выросли доходы от налогов, собираемых с восточных провинций, — и все благодаря Помпею. Римские сенаторы впадали то в восторг, то в изумление, то в испуг. Назначал ли он кого-нибудь царем, заключал ли мирное соглашение, покорял ли зарубежную твердыню — во всех своих деяниях он и впрямь напоминал нового всесильного Александра Македонского. Сенаторы боялись одного: не решит ли он со своей армией захватить абсолютную власть в Риме?

Но когда Помпей прибыл домой, он распустил свои войска и подчинился Сенату. Это означало, что, даже пребывая на вершине популярности и власти, он не намеревался использовать их против республики. Он, правда, предъявил кое-какие условия: в награду за службу его солдаты должны были получить земельные участки на территории Италии, а соглашения, заключенные им на Востоке, подлежали ратификации. Но и это вызвало озабоченность консерваторов в Сенате. Согласившись с подобными условиями, они бы признали особый статус Помпея, связанного личными отношениями с армией, а также с восточными правителями. Консерваторы в конце концов наградили народного героя третьим триумфом (случай беспрецедентный), но навстречу его пожеланиям так и не пошли. Они раз за разом откладывали принятие решения, стремясь вывести полководца из игры. В итоге раздосадованный Помпей махнул на них рукой.

Тем временем в 60-е гг. до н. э. Гай Юлий Цезарь, который был младше Помпея на шесть лет, также сосредоточил в своих руках значительную власть. В отличие от Помпея, Цезарь происходил из древнего патрицианского рода, который якобы восходил к троянцу Энею, мифологическому основателю Рима. Поскольку Эней считался сыном Венеры, Цезарь имел основания возводить свой род к небожителям. И он не упустил шанса показать, что в его жилах течет наиболее чистая голубая кровь среди всех жителей Римской республики. На величественных, подлинно аристократических похоронах сначала своей тетушки, а затем своей первой жены он выложил имевшиеся у него козыри с такой расчетливостью и с таким эффектом, каким позавидовал бы любой нынешний политтехнолог. На первых похоронах он восславил божественное происхождение тетки (следовательно, и свое тоже), а кроме того, обозначил собственные политические симпатии, причем не словом, а делом. Поскольку его тетка была супругой великого полководца Мария, он распорядился, чтобы плакальщики шли в процессии в восковых масках ее мужа. Таким образом Цезарь продемонстрировал, что он выступает на стороне популяров. Этой театральности вторила и его одежда. Цезарь имел репутацию щеголя: его волосы были тщательно расчесаны на прямой пробор, а на тоге красовался эффектный пояс. Такое поведение было воспринято консерваторами как оскорбительное. Но они даже не догадывались о том, что будет дальше.

Еще в начале 70-х гг. до н. э. Цезарь открыто проявил свои политические симпатии, подвергнув уголовному преследованию коррумпированных наместников Рима в двух провинциях: Македонии и Греции. Хотя ему не удалось добиться их осуждения, он завоевал большую популярность в плебейской среде. Благодаря красноречию, обаянию и приветливости ему не составило большого труда покорить сердца простых граждан. Но он также понял, что от него требуется совершить нечто более существенное, чтобы на волне всеобщей популярности претендовать на самые высокие посты в республике. Питая такие честолюбивые намерения, Цезарь выжимал максимум возможного из каждой должности, которую ему доводилось занимать.

Например, в обязанности курульного эдила входила организация народных забав во время государственных праздников. Будучи избранным на эту должность в 65 г. до н. э., Цезарь не замедлил поразить воображение публики объявлением о том, что ей предстоит увидеть самый захватывающий гладиаторский турнир в истории. Было обещано, что не менее 320 пар гладиаторов в блестящих серебряных доспехах будут сражаться за славу победителя и на потеху зрителям. Этого события чернь ждала с таким нетерпением, что консерваторы в Сенате поспешили выставить на голосование законопроект, ограничивающий количество гладиаторов, которых может содержать дома один человек. Таким образом они попытались помешать планам молодого политика, столь беззастенчиво пытавшегося завоевать благосклонность толпы. В день праздника публике пришлось ограничиться более скромным зрелищем, нежели обещалось, но все равно нужный эффект был получен.

Подобные мероприятия требовали средств — и значительных. Чтобы погасить долги, Цезарь решил баллотироваться на должность наместника в одной из провинций, намереваясь выкачать из нее как можно больше средств и расплатиться ими с кредиторами по возвращении в Рим. После службы претором Цезарь исполнил задуманное, отправившись в 61 г. до н. э. в провинцию Дальняя Испания. Там, вместо исполнения обычных обязанностей наместника, он занялся покорением независимых племен Северной Португалии и проявил себя настолько же умелым воином и командиром, насколько до того — обаятельным политиком-популяром. Он действовал так успешно, что стал даже задумываться о том, чтобы потребовать права на триумф, а это, по мысли молодого полководца, открывало путь к избранию на высшую должность в республике — пост консула. Однако, когда он вернулся в Рим, все пошло не совсем так, как он рассчитывал.

На пути Цезаря к должности консула встал ультраконсерватор Марк Порций Катон. Непреклонный, напрочь лишенный чувства юмора и в целом производивший впечатление куда более старого человека, нежели он был в свои тридцать пять лет, Катон мечтал воплотить в себе строгий идеал республиканца, исполненного старинных добродетелей. Его волосы были вечно взъерошены, как у крестьянина, седоватая борода висела клочьями, одежду он носил исключительно черного цвета — в знак протеста против распространенной среди аристократов моды на легкие и роскошные пурпурные облачения. Его современник Цицерон сетовал, что Катон словно бы живет «в государстве Платона, а не среди подонков Ромула».[29] Уважающий себя сенатор, желая хорошо провести вечер, едва ли мог прельститься ужином у Катона. И вот, когда Цезарь вернулся в Рим, Катон продемонстрировал, насколько глубоко он знает и чтит республиканскую конституцию, насколько решительно готов использовать ее положения, дабы не дать популярам прийти к власти.

Находясь за городскими стенами, Цезарь отправил формальный запрос в Сенат, чтобы ему позволили совершить триумфальное шествие в награду за его завоевания в Испании. Он также сообщал, что хотел бы выдвинуть свою кандидатуру на предстоящие в июле выборы консулов. В ответ последовала резолюция Катона: согласно законодательству Цезарь не имеет права получить и то и другое одновременно. Дилемма заключалась в следующем: претендент на триумф должен был дожидаться торжественного дня за пределами города, в то время как участие в выборах предполагало незамедлительное прибытие в город для личного выдвижения своей кандидатуры. По словам Катона, Цезарю предстояло сделать выбор между высокой честью пройти по Риму во главе грандиозного шествия и возможностью выбираться на главную должность в республике.

Цезарь выбрал консульские выборы. Как мы увидим далее, это решение навсегда изменило курс течения римской истории. Правда, результаты выборов отнюдь не были предрешены. Чтобы стать консулом и упрочить свои позиции в глазах черни, ему пришлось отказаться от триумфа, и теперь Цезарь крайне нуждался в деньгах и рычагах влияния. И снабдил его всем необходимым не кто иной, как обиженный на Сенат Помпей Великий. Два великих популяра заключили договор. Помпей соглашался обеспечить Цезаря финансовой и политической поддержкой на выборах, а Цезарь в случае успеха обещал помочь Помпею добиться своих целей. Цезарь готов был провести в жизнь те самые решения, которых опасались консервативные сенаторы: о расселении ветеранов армии Помпея и о ратификации его договоров на Востоке.

Союз двух политических деятелей потенциально представлялся таким мощным и угрожающим, что на выборах консулов летом 60 г. до н. э. консерваторы, ведомые Катоном, решили во что бы то ни стало помешать планам Цезаря и Помпея. Таким образом, две стороны — конституционалисты-консерваторы и реформаторы-популяры — вновь вступили в схватку. В преддверии июльских выборов Помпей и его богатый союзник Марк Лициний Красе позаботились о том, чтобы поток денежных средств обеспечил нужное настроение на Марсовом поле — месте, где происходили выборы консулов. Даже Катон, несмотря на всю свою приверженность букве закона, прибег к взяткам, продвигая кандидата от консерваторов — собственного зятя Марка Бибула. Катон и его союзники так отчаянно стремились провести в консулы хотя бы одного консервативного политика в противовес Цезарю, что были готовы играть по тем же правилам, что и блок популяров в лице Цезаря, Помпея и Красса. Хотя Цезарь в итоге получил подавляющее большинство голосов, Катон также не остался внакладе. Висевший на волоске Бибул был все же избран вторым консулом наряду с Цезарем. Но борьба только начиналась.

Год пребывания Цезаря на посту консула представляет собой логическое завершение всей долгой борьбы между популярами и конституционалистами. Как выяснилось, победу в ней праздновали популяры. В самом деле, в 59 г. до н. э. случилось неслыханное: главным популяром своей эпохи, человеком, готовым презреть традиции и пойти наперекор воле Сената, оказался не какой-нибудь народный трибун, а консул — политик, чьи полномочия были одними из самых широких в республике. Впрочем, он не отказывался и от проверенных временем радикальных методов, которыми не раз пользовались народные трибуны. Когда, например, Цезарь, предложив законопроект Помпея о наделении солдат землей, натолкнулся на стену сопротивления со стороны оппозиции во главе с Катоном, то он не отступил перед коллективной волей коллег-сенаторов, как сделали бы другие консулы на его месте, а, выйдя из здания Сената, самостоятельно направил законопроект в Народное собрание, где тот был успешно принят. Но Цезарь был готов и на более крайние меры. В дни, когда принимались решения по другим проектам Цезаря и Помпея, второй консул Бибул раз за разом пытался помешать слушаниям, ссылаясь на дурные знамения. Однако Цезарь, не обращая на него внимания, попросту «продавил» свои предложения. Нарушал ли Цезарь закон? Катон, скорее всего, думал именно так.

В лихорадочном напряжении 59 г. до н. э. Цезарь и Помпей объединились в своих «противозаконных» действиях. Они вновь прибегли к такому опасному и не раз уже использовавшемуся обеими сторонами средству, как грубая сила. Когда Катон блокировал самую возможность обсуждения земельной темы в Сенате, Цезарь поручил своим ликторам схватить неуемного сенатора и бросить его в тюрьму (правда, в итоге ему пришлось пойти на попятную). Но это было только начало. Над Римом нависла угроза со стороны ветеранов армии Помпея — тысяч бывших солдат, лично преданных командиру. Чтобы обеспечить «правильные» итоги голосования по земельному вопросу, отряды приспешников Помпея в назначенный день появились на Форуме и ничтоже сумняшеся очистили его от всех противников законопроекта. В стычке с ними пострадали даже Катон и Бибул, чья охрана была разбита, а магистерские фасцы сломаны. В довершение унижения на голову консула вылили ведро помоев.

На следующий день Бибул созвал заседание Сената и подал жалобу на столь грубое и беззаконное обращение с собственной персоной. Хотя сенаторы и сочувствовали ему, они не знали, как ему помочь. Всю вторую половину года Бибул провел дома, дрожа от страха за свою жизнь. Тем временем разведший бурную деятельность Цезарь просто бойкотировал Сенат, наплевав на все обычные процедуры и проводя свои законопроекты напрямую через Народное собрание без каких-либо препон. Таким образом, год выдался необычайный. И на этом дело не закончилось.

По традиции каждый консул по окончании срока своих полномочий получал звание проконсула и наместничество в какой-нибудь римской провинции, которую выбирал для него Сенат. В отчаянной попытке сдержать честолюбивого и расчетливого Цезаря Катон и другие консерваторы решили отправить его на тихие сельские просторы Италии. Здесь не с кем было воевать, некого разорять и не на ком наживаться, завоевывая тем самым преданность армии. Словом, пребывание там должно было означать преждевременное завершение блестящей и яркой карьеры Цезаря. Но у того оказались собственные планы. С его подачи преданный Цезарю трибун провел через Народное собрание иное решение, согласно которому в распоряжение Цезаря на пятилетний срок попадали куда более перспективные провинции: Цизальпинская Галлия (район по восточную сторону Альп, см. карту на с. 123) и Иллирия (на Далматинском побережье). По невероятному стечению обстоятельств наместник Трансальпийской Галлии (район по западную сторону Альп) умер весной 59 г. до н. э., так что и этой провинции тоже срочно требовался правитель. А отсюда открывался путь к землям, которых еще не коснулась власть Рима, и это обещало новые военные кампании, завоевания и добычу.

В Сенате Помпей также предложил предоставить Цезарю управление Иллирией и обеими Галлиями. Жалкие остатки аристократической элиты, которые еще приходили на заседания Сената, удовлетворили это предложение. Даже если бы они отказали Помпею, Народное собрание все равно дало бы Цезарю желаемое; предоставив же Цезарю наместничество самостоятельно, они не потеряли бы лица и хотя бы внешне сохранили верховенство над Народным собранием.

Но и у пребывавших в глубоком унынии традиционалистов появился свой, пусть невеликий, повод для радости. Ко времени, когда Цезарь отправился в Галлию, он разорвал отношения не только с Сенатом, но и с частью плебса. Его нововведения были выгодны далеко не всем слоям плебеев, и теперь некоторые из них начали задаваться вопросом, не являются ли его методы столь же грязными и нечестными, как и методы дискредитировавших себя аристократов, от которых Цезарь собирался защитить Рим. Как писал Цицерон, бывший в то время сенатором: «Знай: никогда не было ничего столь подлого, столь постыдного, столь одинаково ненавистного людям всякого положения, сословия и возраста, как это нынешнее положение… Эти народные вожди уже научили свистать даже скромных людей».[30] Но настоящей костью в горле Цезарь оставался для своего самого главного и несгибаемого врага — Катона.

Суровый и упрямый сенатор считал своим высшим долгом остановить Цезаря, стремившегося к дальнейшему расширению личной власти, и теперь он был уверен, что знает, как это сделать. Катон убедил своих союзников, что у них есть все основания для уголовного преследования Цезаря за незаконные действия, совершенные в период его пребывания на посту консула. Конечно, пока Цезарь занимал эту должность, дотянуться до него было невозможно. Но стоило подойти к концу сроку его наместничества в Галлии, как Цезаря можно было бы отдать под суд как обычного преступника.

Однако планы Катона на возмездие откладывались на далекое будущее. Когда Цезарь прибыл в Галлию весной 58 г. до н. э., оказалось, что он и его союзник Помпей недосягаемы для преследователей. Консулы и трибуны, избранные на тот год, были их верными друзьями, так что вполне можно было рассчитывать на сохранение в силе всех выгодных союзникам законов. Союз двух политиков был закреплен старым добрым аристократическим способом. Цезарь предложил Помпею в жены свою единственную дочь Юлию, и весной 59 г. до н. э. стареющий полководец ввел к себе в дом прелестную юную невесту.

Однако политическому альянсу предстояла серьезная проверка на прочность. Дело в том, что пока Помпей оставался в Риме, окруженный врагами, алкавшими его крови, Цезарю предстояло покрыть себя невероятной славой. А вместе со славой к нему в руки шла невероятная власть.

РАВНОВЕСИЕ СИЛ

Древний статус маленькой римской провинции Трансальпийской Галлии (ныне это юг Франции) отразился на современном названии этой территории — Прованс. Римляне называли землю к северу от нее «Галлией длинноволосых», поскольку там, по рассказам, обитали жуткие, обросшие волосами варвары. Хотя римский Сенат признал некоторых вождей наиболее значительных племен «друзьями римского народа», и хотя римские торговцы-первопроходцы уже осваивали речные пути Роны и Гаронны, налаживая оживленную торговлю вином, большинство цивилизованных римлян по-прежнему считали сырые и холодные северные леса неведомыми землями, таящими угрозу. Более того, очень многие считали этот регион главным источником опасности для власти Рима.

Что порождало этот страх? В 390 г. до н. э. дикие орды варваров из Галлии добились того, чего не смог сделать даже великий карфагенянин Ганнибал. С неистовой яростью пройдя по Италии, они дошли до Рима и успешно взяли его. Давние страхи, связанные с этим событием, получили новую подпитку в 102–101 гг. до н. э., когда только прекрасно подготовленные и организованные легионы Мария смогли защитить Италию от нового жестокого вторжения галльских и германских племен. Но в период правления Юлия Цезаря этому застарелому страху перед Галлией предстояло уйти в прошлое.

Когда Цезарь прибыл в Галлию, у него не было никаких директив или полномочий начинать военные действия. Напротив, годом ранее был принят закон, ограничивающий произвол римских наместников в провинциях. Цезарь не мог не знать этого. Не кто иной, как он сам, в бытность консулом, разработал и провел соответствующий законопроект. Но и собственные популистские законы Цезарь не задумываясь нарушил, расчетливо выбрав подходящий момент. В 58 г. до н. э. племя гельветов мигрировало из своих родных мест (ныне территория Швейцарии) и подошло вплотную к территории, подчиненной Цезарю. Пользуясь случаем, проконсул расположился со своей армией в 16 километрах от границы — прямо на пути варваров. Попав в ловушку, гельветы атаковали римскую армию. Предводитель римлян воспользовался их подарком. Цезарь немедленно прибег к законной, освященной веками уловке: он заявил, что оберегает Римскую республику от внешней агрессии, а также защищает собственную честь, на которую покусились враги.

Цезарь собрал три легиона, расположенные в Аквилее (город на севере Италии), присоединил к ним еще два легиона из Цизальпийской Галлии и вскоре преподал гельветам жестокий урок военного искусства. В Сенате это вызвало бурю негодования, особенно громко в ней звучал голос Катона. Он утверждал, что Цезарь попросту самовольничает: незаконно ведет войны с независимыми племенами, не являющимися подданными Рима, незаконно собирает войска, пополняя легионы людьми, не имеющими римского гражданства, незаконно наделяет их этим гражданством. Он превращается, кричал Катон, в самозванца, взявшего на себя права судьи и судейской коллегии, накапливая одно за другим преступления против республики!

На самом деле, начав войну против гельветов, Цезарь недвусмысленно показал, каковы его истинные намерения на посту наместника Галлии. На любых основаниях, под любыми предлогами, сколь угодно шаткими, он собирался вести войны с галльскими племенами до тех пор, пока вся Галлия, эта огромная и мрачная неизведанная северная страна, не будет окончательно усмирена и подчинена власти Рима. В течение следующих восьми лет Цезарь целеустремленно шел к решению этой задачи, ни на секунду не теряя дерзкой уверенности в своих силах.

В 57 г. до н. э. он наглядно показал галлам, насколько велика мощь его легионов, разгромив племя бельгов. А ведь среди галлов они считались самыми стойкими и отважными воинами, так как жили «дальше всех других от Провинции с ее культурной и просвещенной жизнью».[31] После того как в 55 г. до н. э. два германских племени, усипеты и тенктеры, пересекли Рейн и напали на римлян, Цезарь не просто разорвал в клочья четырехсоттысячную армию противников. Он использовал отступление остатков их войск в Германию для одного из самых смелых решений в своей карьере военачальника.

Цезарь приказал инженерам построить мост через Рейн в порожистом месте шириной 350 метров. Это был настоящий подвиг инженерной мысли, о каком прежде никто даже не помышлял. Когда римляне пронзили дно реки грандиозными деревянными сваями и таким образом укротили Рейн, они словно бы покорили саму мать-природу. По мосту Цезарь и его армия перешли через реку и вторглись в незнакомую страну. Германские племена свевов и сугамбров, не видавшие доселе мостов, были настолько поражены изобретательностью чужестранцев, что ретировались в глубь лесов и там затаились. Цезарь же сжег и разграбил поселения в близлежащих землях, а людям, оставшимся в живых, сказал, чтобы они передали германцам простое послание: никогда более не совершать враждебных действий против Рима. И так же быстро, как пришли сюда, он и его армия вернулись в Галлию, попутно разобрав мост через Рейн. Весь поход занял всего лишь двадцать восемь дней.

Некоторое представление о том, что двигало поступками Цезаря в Галлии, дает принадлежащее ему описание Галльской войны. По его словам, он построил мост, поскольку пересекать реку на лодках считал ниже «собственного достоинства», или «чести» («дигнитас»). Этот термин обозначал основной атрибут римского политика патрицианского происхождения, включавший в себя такие понятия, как социальная значимость, положение и авторитет. Чем древнее и аристократичнее род, тем больше «чести» он накопил и тем выше в нем ощущение собственной значимости. Именно обостренное чувство чести двигало Цезарем, когда тот домогался желаемой должности в Риме, именно оно обусловливало его поведение на посту консула, именно оно теперь вело его к новым славным деяниям в Галлии. Чтобы достойно увенчать свои заграничные достижения, Цезарь в 55-54 гг. до н. э. подготовил флот, пересек пролив, ныне известный как Ла-Манш, и начал вторжение в Британию — страну, о существовании которой многие римляне даже не догадывались. Придя туда во второй раз, Цезарь провел в Британии все лето, дойдя до Темзы и обложив данью некоторые британские племена. Хотя он и не основал никакого постоянного римского лагеря в Британии, Цезарь мог быть доволен: он добился очередного блистательного успеха.

Эффект от этого успеха создал беспрецедентную политическую поддержку Цезарю как за границей, так и дома. В Риме новости о его подвигах волновали и восхищали чернь: для них они были сродни сказочным, приключенческим историям, наподобие преданий, которыми древнеримские родители удивляли и поучали своих детей. Катон и его сторонники могли сколько угодно брюзжать, что Цезарь предал свою аристократическую честь, но чернь именно в нем видела источник новых славных достижений Римской республики. В их глазах деяния Цезаря превращались в величайшее на земле зрелище, сценой для которого послужила Галлия: дикие орды старинных врагов Рима были разбиты, и теперь ни реки, ни моря не могли отвести простертую руку римского могущества. В конце 53 г. до н. э. Цезарь счел возможным объявить, что вся Галлия «усмирена». Соответственно, его популярность не просто была восстановлена — она резко возросла.

Но Цезарь не собирался почивать на лаврах своих заграничных подвигов и народного восхищения, а вел активную политическую работу. Каждую зиму он располагался лагерем настолько близко к границам Италии, насколько позволяла территория вверенной ему провинции. Оттуда потоком текли новости о невероятных дарах и благодеяниях Цезаря римскому народу. Самый большой эффект произвело обещание Цезаря построить в центре Рима новый Форум на деньги, полученные в результате его военных походов. Подарки более личного свойства также наводнили Рим. Обилие взяток и писем с рекомендациями убеждали, что Цезарь может добиваться избрания близких ему магистратов, готовых отстаивать его интересы и доброе имя. Но движение происходило и в обратном направлении. Честолюбивые молодые римляне, жаждавшие богатства и военных свершений, толпами устремлялись в единственное место, где кипела настоящая жизнь, — в Галлию к Цезарю. В то же время, хотя Цезарь успешно воздействовал на изменчивую политическую жизнь в Риме, Катон и его союзники-конституционалисты успокаивали себя тем, что по крайней мере они ни в чем не уступают противникам. Уже не одно десятилетие им удавалось бороться с популистской фракцией на Форуме и в Сенате. Однако вскоре выяснилось, что они не готовы противостоять новой угрозе своим интересам, каковой являлась заграничная опора Цезаря — армия. Несмотря на все усилия политиков-популяров, проблема солдат, которые, пройдя через длительные войны, обнаруживали, что им негде начинать мирную жизнь, так и не была решена с помощью земельной реформы. Демобилизованные ветераны Помпея, правда, получили участки земли в бытность Цезаря консулом, но это все же было исключением из правил. Реформа армии, проведенная военачальником Марием в 107 г. до н. э., только усугубила проблему безземельных солдат: пусть ему удалось добиться должной комплектации войск путем отмены имущественного ценза, однако результатом этого стало то, что легионы пополнили люди, не имевшие никаких владений в республике. Их единственной надеждой в жизни было армейское жалованье и шанс отхватить свою часть военных трофеев. В Галлии Цезарь мог дать им в изобилии то и другое. Это привело к тому, что между полководцем и его воинами развились новые и очень опасные отношения, построенные на взаимной зависимости. Солдаты все более равнодушно относились к республике с ее древним представлением о свободе. Единственным объектом преданности был теперь для них один человек, от которого зависело их благосостояние, а именно главнокомандующий. Как резюмировал историк Саллюстий:

«Для человека, стремящегося к господству, наиболее подходящие люди — самые нуждающиеся, которые не дорожат имуществом, поскольку у них ничего нет, и все, ч т о им приносит доход, кажется им честным».[32]

Естественно, это еще в большей степени распространялось на германцев и галлов, которых Цезарь привлекал в ряды своей армии. Многие из них в жизни не видели даже италийской земли, что уж говорить о метрополии. Постепенно количество легионов Цезаря выросло с трех, положенных ему по статусу проконсула, до десяти. Это вложило ему в руки оружие более опасное, чем любое из тех, с которыми доводилось сталкиваться республике: ярость и мощь по меньшей мере 50 000 закаленных в боях солдат, каждый из которых был беззаветно предан самому имени Цезаря. Неудивительно, что Катон со своими единомышленниками из знати попытался положить конец его власти. Но при первой же попытке с их стороны Цезарь, даже находясь на галльском удалении, с легкостью нашел чем им ответить.

В 56 г. до н. э. сенатор по имени Луций Домиций Агенобарб объявил, что он собирается выдвинуть свою кандидатуру на пост консула с целью сместить Цезаря с должности наместника Галлии. Цезарь, державший руку на пульсе римских событий, не замедлил нейтрализовать эту угрозу, возобновив свой альянс с Помпеем. На встрече в Лукке (город на севере Италии) он побудил Помпея и их общего союзника Красса к участию в выборах, чтобы лишить Агенобарба возможности стать консулом. В случае успеха они обязались провести через Народное собрание закон, разрешающий Цезарю продлить свои полномочия наместника еще на пять лет. В ответ Помпей и Красе получали возможность консолидировать свою власть и независимость от Сената с помощью выгодных постов проконсулов за рубежом. Таким образом, никто не остался внакладе.

Катон за версту почуял, что Цезарь и Помпей что-то затевают. Поэтому он призвал Агенобарба сделать все возможное и невозможное для победы на выборах. «Борьба с тиранами, — говорил Катон, — идет не за консульскую должность, а за свободу».[33] В день голосования вооруженные группы ветеранов Помпея избили Агенобарба и Катона, не дали им попасть на Марсово поле и обратили в бегство их сторонников. Помпей и Красе благополучно были избраны консулами на 55 г. до н. э., и Цезарь вновь вышел сухим из воды. Дружба и союз с Помпеем на сей раз избавили его от неприятностей. Но в следующий раз, когда Катон с союзниками повел атаку на Цезаря, полководец так легко отделаться уже не смог.

Три года спустя, в 52 г. до н. э., отношения между Цезарем и Помпеем дали трещину. Фатальным для их союза стало поведение Помпея, хотя ослабление его началось двумя годами ранее. Юлия, жена Помпея и дочь Цезаря, умерла во время родов, причем дитя тоже скончалось через несколько дней. Охваченные горечью потери, политики в то же время не могли не понимать, что со смертью Юлии исчезло главное связующее звено между ними. Если Цезаря трагическая весть настигла в Галлии, то Риму предстояло получить новое доказательство того обожания, с каким Помпей Великий относился к своей жене, — ив такой полноте, что даже его враги в Сенате на краткое время прониклись жалостью к нему.