7. Писистрат Афинский и его сыновья

7. Писистрат Афинский и его сыновья

Хотя законы Солона применялись уже больше 20 лет, тем не менее, они не успели еще укорениться в народной жизни до такой степени, чтобы могли предотвращать государство от новых потрясений. Старые партии педиев, парадиев и диакриев снова ожили, когда во главе их появились вожаки из богатейших и знатнейших аристократических домов, не столько с целью споспешествования интересам своих Партий, сколько с целью приобретения, при помощи партий, видного положения. Во главе аристократически настроенных педиев стоял Ликург, происходивший из одного старинного знатного дома. Алкмеониды, происходившие от Алкмеона, правнука Нестора, и возвратившиеся после Солоновой амнистии на родину, имели поземельные владения по преимуществу на западном берегу, месте жительства парадиев, и искали между последними опоры и приверженцев. В то время главой фамилии и вожаком парадиев был Мегакл, приобретший громадное богатство женитьбой на Агаристе, дочери Сикионского Клисфена, внук того Мегакла, который принимал главное участие в Килоновом злодеянии. Во главе диакриев стал Писистрат, производивший свой род от одноименного сына Нестора, известного из Одиссеи; владения его находились по большей части в горах и на восточном берегу, где обитали диакрии.

Отец Писистрата был Иппократ. Когда последний отправился однажды в Олимпию для присутствия на играх, то во время принесения им жертвы случилось великое чудо. Котлы, наполненные мясом и водой и заключавшие в себе жертвенную трапезу, начали кипеть и уплывать, прежде чем был разложен огонь. Спартанец Хилон, один из семи мудрецов, случайно бывший поблизости, увидел в этом пророческое предзнаменование; он растолковал, что из дома Иппократа произойдет человек наводняющей, уничтожающей все границы силы, и советовал Иппократу, на случай если у него будет сын, отринуть его. Спустя некоторое время у Иппократа родился сын, но он его не отринул, а возложил на него все надежды дома. Он назвал его Писистратом, по имени благородного предка.

Писистрат не обманул ожиданий своего отца. Из него вышел прекрасный юноша, с самыми счастливыми задатками. Солон, его родственник, любил его и, наверно, повлиял на его образование. В более зрелых летах Писистрат нашел случай в трудной войне с Мегарой отличиться в предводительстве и снискать себе большую славу. При возобновлении раздоров между партиями Писистрат был уже человек с большим влиянием, который мог отважиться на борьбу за первенство с важнейшими лицами в государстве. Он принадлежал к низшему классу, к партии диакриев. В среде этого населения, состоявшего из мелких земледельцев гор восточного берега, накопилось больше всего неудовольствий; оно видело свои надежды обманутыми и после Солоновых учреждений, так как расчеты на разделение полей и уравнение поземельной собственности оказались тщетными. И теперь оно готово было стоять за самые решительные меры, и потому служило самой надежной опорой Писистрату для водворения желанной ему тирании.

Солон сказал, что Афины не имели бы человека с лучшими задатками к доблести и лучшего гражданина, чем Писистрат, если бы только могло быть вынуто из его души стремление стоять во главе республики. Но честолюбие было господствующей страстью души Писистрата, которой не могли укротить никакие представления благородного Солона и для удовлетворения которой Писистрат употребил все свои прекрасные способности. Он как бы родился вожаком народа. Подобно тому как, по свидетельству Гомера, из уст его предка, Нестора, лилась речь сладчайшего меда, точно так же и Писистрат обладал в высокой степени, как бы семейным наследством, даром пленительной речи. Чуждый надменной гордости, которую обыкновенно встречали в знатных людях, он дружественно и снисходительно обходился с народом, будучи всюду любезным и поспешным на помощь, бескорыстным другом нуждающихся и угнетенных.

Кроме того, в своих беседах с народом он принимал вид беспристрастного человека, который любит равенство и ненавидит гнет, распространялся о неуважении к правам народа, о его тяжелом положении, в котором ему дольше оставаться нельзя. Таким путем он подстрекал народ все к большему недовольству; последний возложил на него свои надежды и охотно подчинился его руководству.

Приготовив все для своих планов, Писистрат приступил к осуществлению их посредством хитрости. Однажды вожаки партий очень горячо поспорили между собой в народном собрании. Вскоре после этого раненый Писистрат примчался на окровавленной колеснице на наполненную народом площадь и рассказал окружившей его толпе, как он на пути к своему поместью был застигнут врагами и едва избежал смерти. Во время смятения к Писистрату подошел Солон и сказал: «Сын Иппократа, неудачно разыгрываешь ты роль Одиссея; тот истерзал себя для обмана своих врагов, ты же повторяешь это для обмана своих граждан». Народ не так понимал Писистрата, как Солон; опасность, грозящая предводителю, в котором он видел свое спасение, и низость противников наполнила его страхом и яростью. Крик и неистовство продолжались даже в народном собрании, которое тотчас же было собрано думой. В нем сенатор Аристон, действовавший заодно с Писистратом, выступил с предложением, чтобы последнему было позволено содержать для охранения своей жизни 50 телохранителей. Знать избегала собрание или не решалась голосовать; только один Солон безуспешно противодействовал; предложение было принято.

Таким образом, Писистрат совершил важный шаг вперед. Он не остановился на 50 телохранителях, а увеличил их до 300, даже до 400. С помощью этой толпы он неожиданно овладел акрополем и через это сделался владыкой города. Метакл со всем своим домом, равно как и Ликург, оставили, страну. Писистрат пользовался своим еще не совсем прочно обоснованным владычеством в самой скромной форме. Он оставил неприкосновенными устройство и законы Солона и довольствовался утверждением своего влияния в границах, определенных ими. Он заботился о том, чтобы архонты, сенаторы и прочие чиновники, избираемые народом, были большей частью из людей его партии. Народ был доволен его владычеством, потому что он был теперь обезопасен от притязаний знати и мог спокойно предаваться своим занятиям.

Вражда между соперничавшими партиями знати и среднего класса доставила Писистрату возможность захватить в свои руки верховную власть. Торжество ненавистного им человека соединило их, Мегакл и Ликург возвратились и прогнали Писистрата, который не в силах был противиться соединенной силе обоих. Его владычество продолжалось почти пять лет, 560555 годы. Имения его были конфискованы, подвергнуты распродаже и куплены Каллией, одним из богатейших людей Афин и ревностным противником Писистрата.

Ненависть к владычеству Писистрата вызвала со стороны Мегакла и Ликурга общность в действиях; но как скоро противник их пал и не казался более страшным, тотчас же их партии обратились одна против другой и заспорили об обладании верховной властью. Казалось, что эта борьба кончится падением умеренной партии парадиев. Поэтому Мегакл открыл тайные переговоры с Писистратом, пребывавшим еще в горах диакриев и ожидавшим там перемены в ходе дел. Мегакл обязывался содействовать возвращению Писистрата и утверждению его владычества, надеясь основать, таким образом, общее господство обоих домов, Алкмеонидов и Писистратидов. С этой целью он обещал отдать замуж за Писистрата свою только что подросшую дочь, с условием, что дети от этого брака наследуют впоследствии тиранию.

Возвращение Писистрата на владычество в город было устроено замечательным образом.

Для этого воспользовались праздником Афины, во время которого из окрестностей в город совершались процессии, предводимые девицей, представлявшей саму Афину. В доме Пеании, лежавшем на восточной стороне Иметта, была тогда женщина по имени Фия, прекрасного сложения и необыкновенного роста; Геродот определяет ее рост в четыре греческих локтя без трех дюймов; ее-то и нарядили Мегакл и Писистрат в полное вооружение, великолепно украсили наподобие Афины и заставили ехать в город на колеснице во главе торжественного шествия. Впереди шли герольды и кричали: «Примите благосклонно, афиняне, Писистрата, которого сама Афина почитает более всех людей и теперь возвращает в акрополь». Афиняне сочли девицу за действительную богиню, оказали ей божескую почесть и впустили Писистрата в акрополь.

Овладев, таким образом, снова господством, Писистрат женился на дочери Мегакла; но доброе согласие двух честолюбцев сохранялось недолго. Писистрат изъявил мало охоты делиться правлением с Мегаклом и желал в будущем передать господство своим уже взрослым сыновьям от прежнего брака. Поэтому он пренебрегал дочерью Мегакла до такой степени, что она снова возвратилась и родительский дом, а Мегакл прекратил с ним всякие отношения. Как скоро Писистрат услышал о примирении Мегакла с партией Ликурга, он тотчас же оставил страну и власть; ибо теперь столь же мало мог держаться против соединенной силы обеих партий, как и прежде Каллия во второй раз купил его имение. Эта вторая тирания продолжалась только год, от 550 до 549.

Восторжествовавшие партии в Аттике сомкнулись теперь крепче друг с другом и вновь утвердили спокойствие и порядок; дела установились так прочно, что сам Писистрат, кажется, имел уже мало надежды захватить когда-либо в свои руки тиранию. Он отправился со своим семейством и несколькими верными товарищами на Эвбею, в Эретрию. Здесь он держал семейный совет о том, что следует предпринять: отказаться ли от владычества или снова бороться за него. Иппия, старший сын Писистрата, горячо настаивал на возвращении, почему и было решено преследовать эту цель всеми возможными средствами.

На этот раз не хотели уже похитить владычество хитростью и ненадежной чужой помощью, чтобы потом также скоро потерять его, а рассчитывали запастись достаточными средствами для самостоятельного приобретения его и прочного утверждения. Для вербования, вооружения и снаряжения войска и кораблей нужны были деньги. Рудники, которыми обладал Писистрат во Фракии на Стримоне, доставляли богатые средства; дальнейшие вспомоществования шли от дружественных фамилий и государств — из Эретрии, которая с завистью смотрела на возвышение Афин, от южноитальянских городов, из Фессалии и Македонии, а главным образом из Фив, искони враждовавших с афинянами и охотно поддерживавших раздор в среде последних. На фивские деньги Писистрат нанял толпу аргивян. С возрастанием средств усиливался наплыв со всех сторон добровольных авантюристов, а частью предприимчивых лиц, изгнанных подобными же обстоятельствами из родины и надеявшихся возвратиться туда впоследствии при помощи Писистрата. К последним принадлежал Лигдам, один из бояр Наксоса величайшего и плодоноснейшего Кикладского острова. Оскорбление, нанесенное двумя знатными юношами одному любимому народом гражданину и его дочерям, побудило там народ схватиться за оружие против господвующей аристократии; Лигдам стал во главе его для снискания себе тирании, но так как знать победила, то должен был бежать. Он отправился с богатыми средствами к Писистрату в Эретрию.

После десятилетнего приготовления Писистрат нашел, что он обладает достаточной силой для нанесения предположенного удара. В 538 году он соединил свои войска в Эретрии.

Этот город был весьма удобен для его предприятия и преднамеренно был избран им с самого начала для местопребывания. Оттуда он легко мог завязывать всесторонние отношения; один узкий пролив отделял город от аттической земли, ближайшая местность которой около Марафона была жилищем его приверженцев, диакриев. Он переправился через пролив и овладел Марафоном, куда со всех сторон тотчас же начали стекаться к нему диакрии, и медленно пошел затем, при постоянном возрастании своей военной силы, кругом южного склона Врилисса через более ему знакомые и преданные округи на Афины.

До этого времени афиняне мало заботились о Писистрате; они думали, что с двукратной потерей владычества у него пропала охота к дальнейшим предприятиям. Известие об его вторжении в страну застигло их врасплох, они не сделали никаких приготовлений. Когда Писистрат пошел уже на главный город, тогда только собрана была вооруженная сила и послана ему навстречу. Почти на половине пути, близ Паллены, произошла при храме Афины встреча. Когда войска расположились друг против друга, к Писистрату явился ясновидец Амфилит, акарнянин, и произнес слова, предвещавшие счастье:

Тоня закинута, и сети растянуты по дну,

В лунную ночь; тунец в них набьется толпами.

Писистрат тотчас же решился на нападение. Знакомый с обычаями аттического лагеря, он напал на афинян после завтрака, когда воины предавались сну или забавлялись игрой в кости, и в непродолжительное время одержал полную победу. Многие из знатных предводителей пали, другие же обратились в поспешное бегство. Писистрат совсем не желал кровавой победы, которая бы оставила после себя горькое воспоминание. Поэтому он отправил своих сыновей верхом за бегущими, приказав сообщить последним, что они без опасения могут возвратиться к своим обыкновенным занятиям.

Наконец Писистрат достиг цели своих желаний, вступил в афинские стены с собственной военной силой. Дело шло теперь о прочном утверждении завоеванного владычества. Главные противники его из знати оставили со своими семьями страну еще прежде его вступления в город; в этом числе была и целая семья Алкмеонидов; от оставшихся же семейств, которым нельзя было доверять, он взял взрослых сыновей в качестве заложников, под надзор. Значительную часть войска он оставил у себя на жаловании и распределил по кремлю и городу. Для приобретения необходимых средств к содержанию войска и для других властительских целей он взял себе часть государственных доходов, в числе их, вероятно, и доходы с Лаврийских серебряных рудников, и наложил на всех жителей подать, состоявшую в двадцатой доле ежегодной жатвы.

Земледельцы считали эту подать за охранительные деньги, платимые ими властителю, который защищал их от гнета знати, знать же была довольна тем, что не подверглась еще большим налогам.

Утвердив прочно свою тиранию, Писистрат тотчас же воздал Лигдаму, так неизменно поддержавшему его, вполне заслуженную благодарность; он отправился против Наксоса, низвергнул господство знати и водворил Лигдама тираном. Лигдам в свою очередь помог с Наксоса самосцу Поликрату водворить тиранию на его родине. С тех пор на Эгейском море стали господствовать три тирана, Писистрат, Лигдам и Поликрат. Писистрат заботился об устройстве прочных опор на этом море. На фракийском берегу, где находились его золотые рудники, он заложил укрепление; в Сигейоне, афинской колонии в Троаде, он водворил тираном старшего сына своего от второго брака, Эгесистрата, под верховным персидским владычеством. От Дельфийского бога он вытребовал себе поручение восстановить в прежнем блеске некогда общее тоническому племени святилище Аполлона на Делосе. По оставлении последнего азиатскими ионянами, старые обряды пришли в упадок, особенно окрестность святилища, была осквернена могилами, что составляло большое преступление против Аполлона, чистого бога света. Писистрат, во главе афинского флота, вырыл трупы и похоронил их на другом месте острова; Аполлону же подарил близлежащий небольшой остров Риния, завоеванный им. Таким образом он придал Афинам значение защитника знатнейшего святилища в архипелаге.

При Писистрате Афины снова заняли в непродолжительное время блестящее положение между греческими государствами. В архипелаге уважалась афинская морская сила, с Аргосом, Фивами и Спартой были завязаны дружественные отношения. И внутри государство получило новое могущество. Правление Писистрата Геродот называет прекрасным и умеренным, Фукидид прославляет в нем разумность и твердость. Он оставил неприкосновенными законы Солона; некоторые из них, вышедшие из употребления, он восстановил, другие же дополнил; сюда относятся по преимуществу законы, касающиеся доброй нравственности и общественного воспитания, как, например предписания, что никто не должен шляться без занятий. Он сам подчинял свою личность городским законам, явился, например, однажды, будучи обвинен в убийстве, перед судилищем ареопага, но не нашел та конечно, струсившего обвинителя. Он поддерживал земледелие, доставил некоторой части бедного городского населения поземельное владение, что сопровождалось для него важной выгодой, именно уменьшением в городе подвижной, страстной до нововведений толпы.

В особенности он усилил возделывание маслины, которое сделалось одной из важнейших частей земледелия в Аттике, Торговле он открыл новые источники и пути. Бедный народ получил занятие от громадных построек, которыми он украшал город. Он увеличил блеск своей резиденции сообщением большого великолепия праздникам в честь богов. Великий национальный праздник Панафинеев, совершавшийся раз в каждые четыре года, он увеличил борьбой на колесницах и бегами в запуски; культ Дионисия, отправлявшийся во всех греческих местностях преимущественно сельским населением, был переведен в город и получил высшее развитие и усовершенствование вакхических праздничных песен и первых начатков трагедии.

Феспис, основатель трагедии, был современником Писистрата и Иппии и пользовался поддержкой обоих. Вообще правление Писистрата и его сыновей много содействовало к пробуждению высшей духовной жизни и Художественного вкуса между афинянами. Уже Солон заботился о том, чтобы песни Гомера, великого учителя и воспитателя народа, были произносимы рапсодами на больших городских праздниках без приставок и выпусков; Писистрат же первый приказал ученым людям собрать рассеянные части Илиады и Одиссеи, связать разрозненное и установить очищенный, общеобязательный текст и этим снискал себе заслугу возвращения не только афинянам, но и всему греческому народу Гомеровых песен в форме целых, полных художественных произведений. В Афинах они служили для воспитания юношества [и произносимы были на Панафинеях перед народом связно сначала до конца. Писистрат приказал также собрать труды Гезиода и религиозные стихотворения, как, например, стихи Музея, и восстановить в возможной чистоте.

Писистрат имел счастье возвысить своим направлением аттическое государство на степень благосостояния и влияния и сделать Афины блестящим центром греческого образования.

После одиннадцатилетнего правления, он умер в 527 году, в глубокой старости, оставив своему семейству прочно утвержденное владычество. Правление наследовал за ним старший сын его Иппия, твердый и благоразумный человек, развивший в школе отца свои властительские таланты. Он продолжал правление в смысле своего отца, будучи подкрепляем младшим братом Гиппархом, человеком мягкого характера и тонкого образования, принявшим на свое особенное попечение мирную сторону управления. Он занимался, например, закладкой улиц и дорог, украшал их изящными гермами, на которых обозначались расстояния, а вместе с тем помещались и остроумные, им самим сочиненные, изречения в стихах. На одном герме стояла надпись: «Это — памятник Гиппарха; поступай справедливо»; другое изречение гласило: «Это — памятник Гиппарха; не обманывай друга». Гиппарх был большим почитателем поэзии и украсил двор тирана, привлек туда знаменитейших поэтов того времени. В его сообществе находились поэт Лазос Эрмиенский и многосторонний Симонид Кеосский; после падения Поликрата, самосского тирана, Гиппарх отправил на Самос великолепно украшенное судно, чтобы привезти на нем в Афины Анакреона, который до этого времени жил при дворе Поликрата.

Любезность и кротость характера Писистрата, по-видимому, перешла более к Гиппарху;

Иппия был крут и горд и, стремясь поддержать в силе свою тиранию, не всегда удерживался от несправедливости, произвола и жестокости. Богатого эвпатрида Кимона, которому отец его позволил воротиться на родину, отца столь славного впоследствии Мильтиада, он приказал убить во мраке ночи, потому только, что Кимон казался опасным для его тирании. Это злодеяние возбудило страх и недоверчивость в знати, так как каждый, при малейшем подозрении, являвшемся против него у тирана, должен был ожидать подобной участи. Вследствие этого произошло, что сам по себе незначительный случай повел к образованию заговора, грозившего опасностью тирании. Аристагитон и Гармодий, двое юношей из старинного, знатного рода Гефиреев, были связаны между собой узами нежнейшей дружбы. Младшего из них, Гармодия, нежного и чрезвычайно красивого юношу, Гиппарх старался разлучить с Аристагитоном и привлечь на свою сторону; но Гармодий не склонился на его дружественное предложение.

Гиппарх отплатил ему за это неблагородной местью. Когда сестра Гармодия при одной торжественной процессии хотела занять место в ряду благородных девиц, принимавших участие в шествии в качестве носительниц корзин, Гиппарх не допустил ее как недостойную, Это было тяжелым публичным оскорблением для дома Гармодия, которое вместе с тем уязвило сильно и Аристагитона. Так как судебного удовлетворения нельзя было ожидать от Гиппарха, то оба юноши решили мстить собственными силами; к этому побуждал их еще страх, что тираны, пожалуй, предпримут против них еще что-либо худшее. Они решили, поэтому убить обоих тиранов и вовлекли в свой заговор еще некоторое число недовольных из знати. Праздник Панафиней, который должен был совершаться в начале июля 514 года, был назначен для приведения плана в исполнение; при скоплении людей, которые в этот день все сливались в великолепную, тянущуюся через город в акрополь процессию, легче всего было надеяться улучить случай приблизиться к тиранам, а успех в совершении дела сделал бы несомненным согласие освобожденного народа.

Ночью перед праздником Гиппарх видел страшный сон. Высокий и красивый муж подступил к нему и сказал:

Неси несносимое, лев, в своем переносливом сердце;

Каждый из смертных, неправду свершив, воздаянье получит.

С наступлением дня он беспокойно расспрашивал снотолкователей, но вскоре сон ускользнул от его внимания и он поспешил в город для участия в устройстве торжественного шествия. Заговорщики, с кинжалами под миртовыми ветвями, которые носили при торжественном шествии в честь народообъединяющей Афродиты, собрались вне города на Керамике, где Иппия уже приводил в порядок одну часть шествия. Увидев, что один из заговорщиков дружелюбно разговаривает с Иппией, они подумали, что замысел их открыт. В ярости они поспешили в город, чтобы отомстить, по крайней мере, Гиппарху, виновнику оскорбления, прежде нежели они будут схвачены. Они встретили его поблизости площади в занятиях по устройству шествия, напали на него и убили. Гармодий тут же был изрублен телохранителями Гиппарха, а Аристагитон на время ускользнул. Услышав о нападении, Иппия тотчас же принял решительные меры. Он поспешил со своими телохранителями, приказал обезоружить граждан, которые в полном вооружении должны были принимать участие в шествии, и обыскать остальных; каждый, у кого был найден меч или кто был подозрителен почему-либо другому, был задерживаем. Был схвачен и Аристагитон, пытан и казнен, подобно многим другим. Он и его любезная Леэна вынесли муки пытки с твердым мужеством и умерли, не назвав ни одного соучастника. К позднейшим уже украшениям истории относится рассказ о том, что Аристагитон во время пытки назвал своими соучастниками всех друзей тирана и тем причинил им смерть и что он по совершении над ними казни на вопрос Иппия, нет ли еще других соучастников, отвечал: «Никого не осталось более, заслуживающего смерть, кроме самого тирана». О Леэне впоследствии рассказывали, что она во время пытки откусила себе язык, для того чтобы не выдать кого-либо из заговорщиков. Позднее в честь Леэны (это имя значит «львица») была выставлена при входе в замок медная львица без языка, символ молчаливости; эта-то статуя и была поводом к упомянутому рассказу.

Гармодий и Аристагитон из частной мести за частное оскорбление убили Гиппарха, но так как последний не был тираном, то этим поступком отнюдь не избавили государство от тирании; тем не менее, уже перед походом Ксеркса они были прославляемы афинянами как освободители и, подобно героям, почитались как высокие примеры любви к свободе и ненависти к тирании. Им были воздвигнуты медные статуи, которые Ксеркс похитил при завоевании Афин.

На пирах прославляли обоих следующей песней:

Под миртовой ветвью я скрою свой меч,

Как сделали Гармодий и Аристагитон,

Когда они убили тирана и возвратили свободу Афинам.

Ты не умер, любезнейший Гармодий,

Ты вкушаешь счастье на островах блаженных,

Где обитает быстроногий Ахиллес и Тидид Диомед.

Под миртовой ветвью я скрою свой меч,

Как сделали Гармодий и Аристагитон,

Когда они на жертвенном празднике Афины убили тирана Гиппарха.

Ваша слава всегда будет цвести на земле,

Любезнейшие Гармодий и Аристагитон,

Ибо вы убили тирана и возвратили свободу Афинам.

Все-таки оба юноши содействовали освобождению Афин тем, что Иппия, боясь, со времени их покушения, потерять владычество, делался все недоверчивее и подозрительнее и возбуждал строгостью и жестокостью все большую и большую ненависть к своей тирании. Он отделывался от каждого, кто казался ему опасным. Поэтому множество знати оставило страну и соединилось с Алкмеонидами, которые напрягали теперь все силы к возвращению в отечество и низвержению ненавистного врага. Главой Алкмеонидов был теперь Клисфен, сын Мегакла, внук Сикионского Клисфена, деятельный и предприимчивый человек. Во главе вооруженной толпы он вторгнулся в Аттику и овладел на южном склоне Парнеса крепостью Липсидрион; но Иппия прибыл туда немедленно и, после кровавого боя, выгнал его из укрепления.

«Увы, увы, Липсидрион, предатель друзей! — пели впоследствии в Афинах. — Каких погубил ты мужей, бодрых в бою, славных предками, мужей, показавших в битве, какого они племени!»

После этого поражения Алкмеониды прибегли к другому, более действительному средству. Они снискали себе особенную благосклонность Дельфийских жрецов. После того как в 548 году святилище Аполлона сгорело, открыты были сборы денежных средств для новой великолепной закладки, сборы, тянувшиеся уже много лет и доставившие жрецам 300 эгинетских талантов; за эту сумму Алкмеониды вызвались взять на себя постройку храма, но, при помощи своего собственного громадного состояния, исполнили эту постройку гораздо величественнее и роскошнее, нежели как обязывал их договор. Этим они снискали себе постоянную благосклонность Дельфийского жречества; и теперь пифия, лишь только оракул получал запрос от спартанского государства или от частного лица из Спарты, в угоду Клисфену отвечала, что бог повелевает спартанцам освободить Афины от тирана. Хотя спартанцы были связаны с Иппией узами гостеприимства, тем не менее воля бога заслуживала большого внимания; поэтому они положили наконец, хотя и нерешительно, прервать связи с Иппией. Они послали на судах войско, предводительствуемое Анхимолием, к гавани Фалеру. Иппия получил от фессалийских династов вспомогательное войско в 1000 всадников; с ними он напал на открытой фалерской равнине на спартанское войско и нанес ему совершенное поражение, причем погиб и сам Анхимолий.

Так как теперь была задета честь спартанцев, то им необходимо было продолжать войну со всей энергией. Сам царь Клеомен, отличавшийся энергией и необузданной воинственностью, вторгнулся со значительным сухопутным войском в пределы Аттики, будучи подкрепляем Алкмеонидами и другими изгнанниками. Фессалийская конница была мужественно отражена и поспешила удалиться на родину. При дальнейшем наступлении Клеомена. поднялось аттическое население и Иппия принужден был со своими приверженцами заключиться в афинском акрополе. Предстояла продолжительная осада, к которой Клеомен выказывал мало охоты, так как спартанцы плохо понимали осадное искусство и борьбу; но счастливый случай передал в руки афинян детей тирана: Иппия выслал их тайно из замка, с целью удалить их из пределов страны и поставить вне опасности; но они были захвачены разъезжим отрядом. Для спасения своих детей Иппия пожертвовал владычеством: он обязался в продолжение пяти дней очистить аттическую землю, если ему будут возвращены дети. Он отправился со своей женой, детьми и младшим братом Фессалом в Сигейон к своему сводному брату Эгесистрату, в область персидского царя, с которым он уже прежде завязал отношения.