1. Ликург Спартанский

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. Ликург Спартанский

В северной долине Эврота, в так называемой «полой Лакедемонии», толпы дорян основали во время переселений спартанское государство, с главным городом Спартой. Земледельческое население долины лишено было своей свободы и земли: обращенное в неволю, оно должно было работать на своих прежних полях, которые победители разделили теперь между собой.

Оно названо было илотами, т. е. военнопленными. Ахеяне, жившие по обеим сторонам, у склонов Тайгета и Парнона, сохранили из своих земель те, которые были похуже, и могли обрабатывать их для себя, как подданные победителей, платя подать царю. Их называли периэками, окрестными жителями, потому что их города лежали вокруг Спарты, единственного места жительства господствовавших дорян, дворянства страны. Новое государство имело мало пространства и не могло свободно развиваться, пока оно не обнимало всей долины Эврота до моря. Но на расстоянии полмили ниже Спарты лежало не взятое еще могучее укрепление ахеян, Амиклы, бывшее прежде центром всей страны; оно запирало спартанцам путь к нижней долине. Спартанское государство не окрепло еще внутри настолько, чтобы действовать с достаточной энергией на своих границах. Число победителей дорян было относительно невелико; большая часть из них, вследствие тесноты долины, отправилась на восток для завоевания Арголиды. Во главе государства стояли два царских рода — совершенно особенное устройство, которое тем более ослабляло государство, что оба царственные дома жили в постоянной распре между собой. По преданию и позднейшему верованию спартанцев, оба эти рода происходили от первых спартанских царей — Прокла и Эврисфена, сыновей-близнецов Аристодема, которые тоже царствовали вместе и в постоянной распре; с тех пор, по преданию, оба эти рода постоянно держали вместе кормило правления. Но, вероятно, это двуцарствие первоначально вовсе не существовало в Спарте. Оба царственные рода не называются по предкам-близнецам предания Эврисфенидами и Проклидами, но род Эврисфена называется Агидами, род Прокла — Эвридонтидами, по Агису и Эврипону, из которых первый был, по преданию, сыном Эврисфена, а второй — сыном или внуком Прокла. Вероятно, дело было так, что по прекращении рода Аристодема эти два первенствующих рода боролись за господство в стране и что, смотря по успеху, скипетр попеременно доставался царям из обоих родов. Это отношение должно было действовать разрушительно на положение государства; оно особенно должно было вызвать гибельные партии в дорической общине, дворянстве страны, одичавшем до необузданной дерзости вследствие постоянных хищнических набегов на враждебные Амиклы. По этой причине, как говорят Геродот и Фукидид, спартанское государство долее других греческих государств раздираемо было внутренними распрями, так что до законодательства Ликурга оно находилось в самом беспорядочном состоянии и имело самые дурные законы.

Своим законодательством Ликург положил конец этому пагубному состоянию беспорядка и слабости, равно как и основание, позднейшему величию своего отечества. Известия о жизни Ликурга скудны и сказочны, ненадежны и часто противоречивы. Плутарх говорит в начале своего жизнеописания Ликурга: «О законодателе Ликурге мы решительно ничего не можем сказать такого, что не подлежало бы спору; мы имеем разноречивые данные о его роде, его путешествиях, его смерти, его законодательстве и политической деятельности, но самое большое разногласие господствует относительно времени, в которое он жил». Обыкновенно относят главную деятельность Ликурга, его законодательство, к 880 году до P. X.; но вернее принять, что он жил во второй половине IX и первой половине VIII столетия и что его законодательство относится к 830–820 годам до P. X. Относительно его происхождения и жизни мы следуем наиболее принятому преданию. По этому преданию, Ликург принадлежал царскому роду Эврипонтидов и был сыном царя Эвнома, убитого в смятении. Так как старший сын Эвнома, Полидект, умер вскоре после своего вступления на престол, не оставив после себя детей, то ему наследовал его младший брат, Ликург. Но как только Ликург узнал, что от вдовы брата можно еще ожидать потомка, он объявил себя пока лишь правителем, предоставляя в будущем царское достоинство царственному младенцу, если это будет сын. Между тем честолюбивая вдовствующая царица тайно предложила ему убить младенца, если Ликург согласится жениться на ней и разделять с ней царскую честь. Ликург с отвращением отнесся к этому преступному предложению, но, для того чтобы спасти жизнь ребенка, он для виду согласился на предложение и просил предоставить ему самому умерщвление ребенка. Когда затем царица родила сына и немедленно после рождения послала его Ликургу, он принес его в собрание народных старейшин со словами: «Спартанцы, нам родился царь», посадил его на царский престол и назвал его Харилаем, т. е. радостью народа.

С этого времени Ликург управлял государством как опекун своего племянника. Но вдова Полидекта, сильно обиженная отвержением ее руки и жаждавшая мщения, старалась, вместе со своими родными и другими недоброжелателями, делать Ликургу всевозможные затруднения и распустила слух, что он хочет лишить жизни юного царя. Для избежания козней своих врагов Ликург решился оставить страну, до совершеннолетия своего племянника. Он отправился на остров Крит, где и оставался всего долее, изучая законы и учреждения переселившихся туда дорян. Критские доряне более других сохранили в чистоте старый порядок и нравы, предания и учреждения дорического племени и развили их далее. Впоследствии они полагали, что их стройное государственное устройство происходит от древнего мифического царя Миноса, который был знаменит как мудрый законодатель и царствовал гораздо прежде переселения дорян на остров Крит, поэтому обыкновенно говорят, что Ликург изучал на острове Крит законы мудрого Миноса и привез их в Спарту. Из Крита Ликург отправился далее в города малоазиатских греков и в Египет, страну самой древней мудрости. В малоазиатской Ионии он познакомился с творениями Гомера и, как полагают, первый привез их в европейскую Грецию.

По возвращении, наконец, в Спарту, Ликург нашел государство еще в большем беспорядке, чем прежде, под тиранической властью своего племянника Харилая. Он поэтому решился излечить больное государственное тело и дать ему устройство, с каким он познакомился на острове Крит. Но прежде он отправился в Дельфы спросить оракула Аполлона, без совета которого не предпринимали ничего важного в Спарте. При входе в святилище пифия встретила его словами:

В мой богатый храм приходишь ты, Ликург, — любезный Зевсу и всем на Олимпе живущим. Не знаю, как мне назвать тебя — богом или человеком. Скорей, однако, назову тебя богом, чем человеком.

Ободренный этими словами, Ликург возвратился в Спарту с твердым решением выполнить свое трудное дело. Склонив на свою сторону часть граждан, он в одно утро вышел на площадь с 30 вооруженными приверженцами, чтобы напугать противников и устранить всякое сопротивление. Харилай сначала бежал в храм Афины, думая, что его хотят лишить жизни и царства; но когда ему под клятвой обещали безопасность, он оставил свое убежище и был даже склонен сам принять участие в преобразовании государственного строя. Большая часть дворянства также была на стороне Ликурга; оно тем скорее склонилось в его пользу, что он получил от самого Дельфийского бога полномочия на преобразование и устройство государства.

Для спасения государства Ликург должен был, прежде всего, уничтожить распрю между обоими царственными родами и положить предел раздорам партий в дворянстве. Так как ни один из обоих царственных родов не мог быть устранен, то необходимо было установить либо попеременное, либо совместное господство этих родов. Ликург имел основание решиться в пользу второго устройства; господство разделено было договором между обоими родами, так что в Спарте находились всегда два царя. Но чтобы устранить в будущем возможность новых и опасных споров между обоими царственными родами, он оставил царям власть лишь по имени и передал действительную власть в самых важных делах в руки выборных из дворян — совета старейшин (герусия). Таким образом, новый государственный строй приобрел себе расположение гордого и жадного к власти дворянства, которое видело свой прямой интерес в сохранении этого строя. Совершенного уничтожения царского достоинства, по примеру всех других государств Греции, не считали уместным в Спарте, потому что в завоеванной стране с таким разнородным населением считали нужным иметь царя, как связывающую цепь для всех, как верховного главу покоренного населения; между тем для дорического дворянства ослабленная царская власть, особенно при ее разделении между двумя лицами, не представляла опасности тиранических превышений.

Только на войне спартанские цари сохранили свою старую власть, как военачальники; тут они имели неограниченное право над жизнью и смертью. Кроме того, за ними остался самый высший священнический сан в государстве; они были посредниками между народом и его богами. Они поэтому приносили государственные жертвы и поддерживали отношения с дельфийским оракулом, с которым спартанское государство находилось всегда в тесной связи. В совете и высшем суде председательствовали цари, но каждый с правом одного голоса. Оли сохранили и внешние, старинные царские почести, председательство при всех публичных жертвоприношениях, торжествах и состязаниях, двойную порцию и двойную чашу при торжественных трапезах и кожи от всех животных, приносимых в жертву во всей стране. При разделении военной добычи они получали почетную долю. Кроме того, они пользовались царским жилищем — старым, весьма простым домом, выстроенным еще, как говорит предание, первым царем Аристодемом, — и царским поместьем; они получали и «царскую подать», которую должны были платить периэки за оставленные им земли, так что по своим доходам цари все-таки были всегда богатейшими людьми в Спарте. Вообще спартанское царское достоинство имело много сходного с древним героическим царским достоинством, как оно представляется нам в гомеровских поэмах: высокое почетное положение и незначительную власть перед дворянством. Наибольшая честь оказывалась царю по его смерти; его поминали как героя. Как только царь умирал, всадники возвещали по всей стране о его смерти, женщины ходили по улицам города и били в литавры; периэки и илоты должны были собираться тысячами в Спарту к погребению царя, бить себя в голову, вместе с женщинами, с жалобным криком и воплем, и восхвалять покойного царя как лучшего человека. В каждом доме Спарты один мужчина и одна женщина должны были надевать траурное платье; в продолжение десяти дней во всем городе царствовал глубокий траур, и все публичные дела оставляемы были на это время.

Высшую государственную власть получил по Ликургу совет старейшин, герусия, состоявшая из 28 опытных стариков, не ниже 60 лет, избираемых народом пожизненно: вместе с двумя царями герузия имела, таким об разом, 30 человек. Обыкновенно говорят, Ликург создал герусию, но так как уже в героическое время царь окружен был советом дворян, то, вероятно, и в Спарте существовало уже такое учреждение еще до Ликурга; заслуга Ликурга состояла в том, что он дал этому совету, который прежде, вероятно, составлялся и призывался царями по произволу, определенную организацию и власть. Вероятно, эти 30 человек совета были главами 30 ов, или родов, о которых мы будем еще говорить ниже. Под председательством царей они обсуждали самые важные государственные дела и в то же время составляли высший суд страны; они судили убийства, насилия и повреждения, проступки против общества и проч.

Решение совета относительно предметов, касавшихся всего народа, как война и мир, договоры и новые законы, должны были быть предлагаемы на утверждение народному собранию, потому что, по указанию Дельфийского бога, все право решения и вся власть должны были, в сущности, принадлежать народу*. * Когда Ликург получил в Дельфах полномочия Аполлона для своего законодательства, ему даны были вместе с тем основные черты новых учреждений в краткой ретре (законе): «Воздвигни святилище Зевсу Гелланию и Афине Геллании; раздели филы, устрой овы (семейные союзы); учреди совет старцев с верховными руководителями, (т. е. царями); созывай правильно от времени до времени народ между Бабикой и Кнакионом, — тут предлагай и обсуждай, но народу — решение и власть». Это самая древняя государственная хартия, известная в истории.

Этот народ составляло городское общество Спарты, дорическое население страны или дворянство, в противоположность покоренным народностями периэкам и илотам. Народное собрание правильно созывалось царем во время каждого полнолуния, согласно предписанию упомянутой в примечании ретры, между речкой Кнакионом, текущей к югу от Спарты, и мостом Бабикой, ведущим через Эврот вверху за городом. Каждый спартанец, достигший тридцатилетнего возраста, имел право являться в собрание и подавать свой голос. Царь или ктонибудь из советников читал решение совета, с необходимыми объяснениями, и народ принимал или отвергал это решение без права свободного обсуждения*. *Избиравшиеся ежегодно из народа пять эфоров, которые потом сделались первой силой в государстве и забрали в свои руки почти все правление, явились, вероятно, уже после Ликурга, при царе Феопомпе, а если уже Ликург создал эфоров, то они, во всяком случае, имели лишь ограниченную полицейскую и судейскую власть, которая потом, при Феопомпе, распространена была на все учреждения и даже на царей, которые стали ответственны перед эфорами и совершенно зависимы от них.

При гордости и суровой необщительности спартанских дорян, Ликург должен был удержать строгое отделение дорической общины от периэков и илотов. Доряне жили вместе в городе Спарте, который всегда сохранял характер открытого лагеря и свободно расстилался, без всяких стен, вдоль Эврота; поэтому они назывались спартанцами, в отличие от живших кругом лакедемонян, периэков. Они разделялись на три колена, или филы: гиллеи (от Гилла, сына Геракла), к которому принадлежали оба царственные рода, диманы и памфилы; каждое колено разделялось на 10 ов, или родов, каждый род разделялся на 10 триакад, а каждая триакада — на 30 семейств, так что вся община состояла из 3 колен, 30 ов, 300 триакад и 9000 семейств. До тех пор между гражданами существовало сильное неравенство имуществ. Уже при покорении страны земля, вероятно, разделена была неравномерно; с течением же времени одни завладели огромными имуществами, а другие пришли в нищету. Между тем государство налагало на всех одинаковые обязанности и тягости, требуя от всех равномерно, чтоб они защищали и расширяли страну, завоеванную предками. Недовольство с одной стороны, гордость и высокомерие с другой стороны привели к раздору и беспорядку. Необходимо было положить предел этому положению, для того чтобы сохранить надолго мир между гражданами. Ликург уничтожил разницу между богатыми и бедными; он разделил между беспоместными и мелкопоместными семействами, вероятно, царские поместья, принадлежавшие прежде Пелопидам, и вообще создал равенство имуществ. Таким образом, завоеванная земля разделена была между 9000 спартанскими семействами на 9000 довольно равных наделов, и дальнейшими распоряжениями Ликург позаботился о возможном сохранении в будущем этого положения. Разделенные земли не считались свободной собственностью владетелей, они были собственностью государства, и владетели не имели права их продавать, дарить или завещать. Они нераздельно переходили от отца к старшему сыну, который делил доходы с них с младшими братьями, если они не получали надела женитьбой на наследнице другого семейства или свободного участка после вымершего семейства. Если какое-нибудь семейство вымирало, то его свободный надел возвращался в собственность государства, и царь, как глава войска, завоевавшего страну, снова отдавал его. Царь заботился также о выходе замуж наследниц семейств, в которых вымирал мужской род.

Владение наделом налагало обязанность военной службы. Дорянин был рожденный воин, и спартанская община представляла войско, всегда готовое сражаться. Гордость спартанцев презирала плуг и мотыгу — для их рук созданы были меч и копье. Поэтому они не обрабатывали сами своих земель, да и интерес государства не терпел такого занятия граждан, так как они, как завоеватели, постоянно должны были быть готовы сражаться против несравненно более многочисленной массы непокорных подданных. Илоты распределены были по землям спартанцев для обработки их земель. Они должны были давать спартанцам определенную часть продуктов, с надела по 82 медимна (около 40 четвериков) ячменя и соответственную меру вина и масла; излишек оставался илотам, и под угрозой проклятия запрещено было требовать от них больше определенной части. Илоты были рабами и жили под тяжким гнетом; однако они не были предоставлены неограниченному произволу своих господ. Их нельзя было умерщвлять, продавать или отдавать в дар, потому что они были собственностью государства, которое отдавало на время их руки и рабочую силу в пользование гражданам. Спартанец мог употреблять своих илотов и для других личных услуг; он мог брать их и на войну, как слуг и оруженосцев.

Илоты носили старинную крестьянскую одежду, кожаную шапку и овечью шкуру.

Периэки были свободными собственниками оставленных им земель, но исключены были от всякого участия в государственных делах; они, впрочем, должны были участвовать в военной службе. Они платили подать царю и находились в его распоряжении и под его судом. Они занимались земледелием, скотоводством, ремеслами, горным делом, мореплаванием и торговлей — занятия, которые дорические граждане считали ниже своего достоинства.

Город Спарта представлял военный лагерь, а спартанские граждане — постоянное войско. Обычай войска во время лагеря жить, варить, и есть вместе, по известным отделениям, перенесен был в Спарте и на жизнь граждан в мирное время. Все граждане, способные носить оружие, разделены были на товарищества по палаткам, по 15 человек в каждом; товарищества соединены были между собой, по собственному свободному выбору, тесным братским союзом и клятвой верно стоять друг за друга. Эти товарищества по оружию или эномотии, т. е. клятвенные союзы, находились между собой в ежедневных отношениях и имели общие трапезы, сисситии или, как их называли в Спарте, фитидии, которые содержались на счет взносов отдельных членов из ячменя, вина, сыра, олив или фиг и 10 оволов денег в месяц. Ежедневное блюдо составлял известный черный кровяной суп из свиного мяса, варенного в крови, с уксусом и солью. После этого можно было есть еще особенное блюдо, которым тот или другой член общества угощал товарищей, и состоявшее обыкновенно из убитой им дичи. По праздникам и во время жертвоприношений стол был богаче. Никому из спартанцев не дозволено было есть дома. Эти товарищества палаток, под надзором военачальника, представляли низшее разделение войска; кто в них не участвовал, тот исключал себя из военной службы и терял свои гражданские права.

Устройство фитидий, из которых исключена была всякая роскошь и комфорт, особенно возбудило негодование богатых против Ликурга. Они собрались толпой, ругали его и, наконец, бросали в него каменьями, так что он принужден был поспешно оставить площадь. Когда он только что хотел спастись в храме, его настиг молодой человек, по имени Алкандр, не злой по натуре, но горячего и вспыльчивого нрава, и палкой выбил ему глаз. Ликург спокойно обратился к гражданам и показал им свое окровавленное лицо и разбитый глаз. Пораженные внезапным стыдом и раскаянием, граждане выдали ему Алкандра и с участием проводили его домой. Ликург взял к себе Алкандра, чтобы иметь его как слугу постоянно в своей близости; благодаря ласковости и кротости, с которой Ликург с ним обращался, благодаря строгому, серьезному образу жизни и неутомимой деятельности Ликурга, которые он мог ежедневно наблюдать, этот юноша исполнился глубочайшего удивления и любви к Ликургу, так что он совершенно оставил свой вспыльчивый, надменный нрав и сделался самым скромным и добродетельным человеком.

По устройству Ликурга вся жизнь спартанцев была рассчитана так, чтобы сделать из них хороших воинов, чтобы, таким образом, строгой дисциплиной и постоянными военными упражнениями, поддержать оборонительную силу народа. При спокойном ходе государственных дел, враждебном всяким нововведениям, политическая деятельность отнимала у спартанца мало времени; забот о материальных нуждах у него не было, и, таким образом, он мог посвящать почти все свое время военным упражнениям. Охота, сродная войне, в горных округах Тайгета, изобиловавших дичью, была любимым развлечением в обыкновенной однообразной жизни спартанца. Грубая простота царствовала во всех житейских отношениях; лишние и бесполезные искусства, все предметы роскоши были запрещены; при постройке дома можно было употреблять для обделки крыши только топор, а для обделки дверей — только пилу. Для того чтобы эта простая жизнь не извратилась, сообщение с другими странами было до возможности затруднено. Пребывание чужестранцев в Спарте было сильно стеснено, а спартанцам запрещен был выезд в чужие края; оставление отечества наказывалось смертью, потому что оно равнялось побегу из войска. Владение золотом и серебром запрещено было, под опасением смертной казни; для внутренних отношений спартанцы имели только железную монету, которая не привлекала иностранных купцов.

В воспитании детей, которое Ликург предписал государству, главная забота состояла в том, чтобы они выросли в духе отцов и храбрыми воинами. Каждого новорожденного приносили к старейшинам филы, они исследовали его телосложение и здоровье; если дитя было уродливого и слабого телосложения, то его выносили на Тайгет и оставляли там. Мальчики проводили первые годы своего детства в родительском доме, под попечением матери; но по достижении семилетнего возраста государство брало их из семейства для общественного воспитания, под общественным руководством и надзором. Их разделяли на роты, заставляли постоянно вместе жить, вместе есть, играть и учиться. Каждая рота имела общий ночлег на подстилке из камыша, который мальчики сами должны были собирать на Евроте, сламывая верхушки руками, без помощи ножа. Читать и писать они учились кое-как, говорит Плутарх в жизнеописании Ликурга, но главная цель воспитания была послушание старшим, неутомимость в трудах, победа в войне. Поэтому с летами держали юношей все строже, остригали им волосы, заставляли их ходить босыми и играть голыми. По достижении двенадцатилетнего возраста они получали один только хитон (верхнее платье) на целый год, а нижнего платья совсем не носили. Во главе каждой роты стоял особый старшина, которого она сама избирала между так называемыми иренами, т. е. между юношами, уже два года вышедшими из детского возраста; старшина предводительствовал ротой в ее играх и ратоборствах, и дома заставлял ее работать для кухни. Более сильные в роте должны были доставлять дрова, а более слабые — зелень и овощи. Они собирали все это воровством; одни пробирались в огороды и сады, другие с большой хитростью и осторожностью прокрадывались в дома. Кто попадался — получал достаточное количество ударов плетью за неумелость и неосторожность в воровстве.

Юношам давали лишь немного пищи, чтобы заставить самих заботиться о потребностях своего желудка и воровать хитро и ловко. Благодаря такому порядку дети уже с ранних лет привыкали к хитрости и смелости, необходимым на войне. Кроме того, их приучали к перенесению голода и жажды, холода и жары, утомительного труда и боли. Один мальчик украл молодую лисицу и спрятал ее под своим платьем; чтобы не быть открытым, он без всяких признаков боли, дал животному терзать и кусать свое тело, пока не умер на месте. В праздник Артемиды Орфии приносили во время Ликурга человеческие жертвы у алтаря богини; Ликург уничтожил этот варварский обычай и заменил его бичеванием мальчиков у алтаря, который таким образом обрызгивался их кровью. Никто из мальчиков не должен был издавать при этом никакого звука, не смел обнаруживать даже признака боли, и часто случалось, что иной умирал под ударами, без всякого крика.

Далее дети уже с ранних лет приучались зорко наблюдать поведение своих сограждан, оценивать в их поступках благородное и прекрасное и выражаться об этом коротко и ясно. В присутствии старших от детей требовалось почтительное молчание; когда их спрашивали, они должны были отвечать коротко, сжато и метко. Таким образом спартанцы раньше всех других греков достигли искусства выражаться коротко и остроумно; «говорить лаконически» значило выражаться кратко и не без остроумия. С той же тщательностью, с какой приучали мальчиков к простоте и чистоте выражения, учили их и песням, которые возбуждали храбрость и стремление к великим делам, изображая строгим и сильным языком славу людей, погибших за отечество, и позор трусов. Плутарх оставил нам следующий пример, как в праздничных песнях, в которых участвовали и хоры мальчиков, выражалось торжество добродетели и храбрости; при празднествах старики, взрослые мужчины и мальчики составляли три хора; хор стариков начинал:

И мы были некогда юношами, полными силы и мужества; хор взрослых мужчин отвечал:

А мы теперь таковы! Испытай, если есть охота; затем пели мальчики:

Мы же будем еще храбрее.

В Спарте искусства войны соединены были с искусствами муз; по словам спартанского поэта Алькмана, стали смело отвечают там сладкие звуки лютни; там процветает, говорит Пиндар, мудрость стариков, вместе со смелым копьем, хороводом, песнями и празднествами молодых. Перед сражением царь приносил жертвы музам, а войско наряжалось, как к празднику.

Строгая дисциплина, которой подчинена была молодежь, распространялась и на взрослых. Никто не должен был жить по собственному выбору и желанию, каждый спартанец обязан был вести предписанный образ жизни и во всех своих действиях следовать правилу, что он принадлежит не самому себе, а отечеству. Спартанец составлял кое-что лишь в связи со всеми гражданами; свободное образование, выше всеобщего уровня, было недозволенно и недоступно спартанцу. Это была односторонность жизни, отрезывавшая отдельным гражданам возможность всякого высшего духовного направления, вследствие чего весь народ отстал позже от свободного духовного развития прочих греков. Кроме того, учреждения Ликурга, принуждавшие спартанцев жить постоянно вместе вне дома, почти совершенно уничтожили в Спарте семейную жизнь, источник стольких прекрасных добродетелей, убежище более мягких сердечных чувств.

Весь государственный строй и предписанный государством образ жизни, какие существовали в позднейшие века в Спарте, приписываемы были спартанцами и другими греками законодательству Ликурга. Но не подлежит сомнению, что ему приписаны были некоторые позднейшие учреждения и некоторые более ранние учреждения, лежавшие в основе древних дорических нравов и жизни, существовавшие и до Ликурга. Многое разумелось само собой; так, например, мнимое запрещение Ликурга повиноваться писаным законам: во время Ликурга греки едва начинали употреблять письмо. Запрещение золотой и серебряной монеты также едва ли принадлежит Ликургу, потому что еще долго после Ликурга золото и серебро были редкостью у греков. Тут мы опять встречаемся со стремлением греков приписывать вещи, далеко лежащие друг от друга, одному блестящему имени.

Кроме законодательства, Ликургу приписывают еще одно очень важное деяние; вместе с Ифитом, царем Элиды, потомком Оксида, он возобновил Олимпийские игры, которые праздновались в Олимпии у Алфея, у святилища Олимпийского Зевса. Здесь, по преданию, Геркулес, родоначальник спартанских царей, после победы над Авгием, принес жертву Зевсу и устроил первое бегание взапуски. Ликург заключил с Ифитом договор (в 780 году до P. X.), по которому элеяне и спартанцы должны были каждые четыре года приносить вместе жертвы Олимпийскому Зевсу и праздновать игры; в продолжение этих празднеств во всем Пелопоннесе оружие должно было находиться в покое, а Элида, как священная страна, не должна была никогда подвергаться вторжениям и опустошениям. Этот договор, вырезанный на медном круге кругообразными строками и тщательно сохранявшийся элеянами в Олимпии, положил начало мирному соединению пелопоннесян к организованной жизни и свидетельствует о дружеском сближении между эолическим и дорическим племенем Пелопоннеса. Но этим договором Спарта выступила как бы представительницей всего дорического племени и присвоила себе право, как основательница договора, блюсти за государственными отношениями Пелопоннеса.

По окончании законодательства и достаточном укреплении новых учреждений, так что они могли держаться собственной силой, Ликург захотел — насколько это возможно человеческому предвидению — передать свое дело в неизменном и непреложном состоянии потомству.

С этой целью он созвал общее собрание и объявил, что город имеет уже в достаточной мере большую часть того, что ему нужно для счастья и нравственного преуспеяния, но он не может сообщить им самого важного, не спросив предварительно Дельфийского бога; он предложил им оставаться при введенных законах и ничего не изменять в них, пока он не возвратится из Дельф, — тогда он поступит по воле бога. Все согласились на это и обещали ему — цари, советники и все граждане — священной клятвой верно сохранять введенные учреждения до его возвращения.

Реконструкция археологического ансамбля Дельф

Он отправился в Дельфы и спросил там бога, хороши ли его законы и могут ли они сделать Спарту счастливой и добродетельной. Бог отвечал, что Спарта при учреждениях Ликурга будет всегда в высокой чести. Ликург послал это предсказание в Спарту, затем он простился с друзьями и сыном и навсегда удалился из отечества. По преданию, он добровольно умер голодной смертью в Кирре, гавани Дельф, или в Элиде, или наконец на острове Крит. Рассказывают, что жители Крита, у которых Ликург гостил, согласно с его приказанием, сожгли его труп и бросили золу в море, для того чтобы его соотечественники не могли счесть себя свободными от данной клятвы и изменить его учреждения, если его останки будут перенесены в Спарту. Он оставил единственного сына Антиора, умершего бездетным. Спартанцы почитали Ликурга, по его смерти, как бога; они выстроили ему храм и ежегодно приносили ему жертвы.

В продолжение 500 лет они оставались верными его законам и во все это время были сильны и счастливы.