Симметрии долготы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Симметрии долготы

Новый Папа, Калликст III Борджиа, не собирался бросать на произвол судьбы начинания своего предшественника. Прежде всего он сосредоточил усилия на создании флота, чтобы противостоять турецкому господству хотя бы на море. И действительно, несколько судов под командованием Лодовико Скарампо сумели в 1455 году оказать помощь Родосу и отбить нападение турок, а также очистить от османских военных гарнизонов острова Наксос, Самофракию и Лемнос.

Тем временем на Балканах турки снова перешли в наступление. В 1455 году они заняли Ново-Брдо, крупный центр горнорудного промысла в Сербии, к юго-востоку от Косова поля. Остаться там было позволено лишь горнорабочим, большинство из которых были саксонцами: без их помощи турки, не обладавшие необходимыми знаниями и технологиями (уже обозначалась одна из «ахиллесовых пят» Османской империи), просто не смогли бы воспользоваться месторождениями золота и серебра. Потеря Ново-Брдо вызвала в Европе тревогу: было ясно, что султан нацелился на Белград. Для того чтобы противостоять ему, кардинал-легат Хуан де Карвахаль располагал лишь наспех собранным войском. Командовал им испытанный в боях Янош Хуньяди, а боевой дух воинов должен был поднимать известный проповедник, престарелый францисканец-минорит Джованни да Капестрано.

Турки потерпели поражение. Во второй половине июля 1456 года они были разбиты сначала в речном сражении на Дунае, а затем и на суше. Султан снял осаду с Белграда и отступил со своим многочисленным войском, включавшим в себя вымуштрованных янычар, великолепную артиллерию и большое количество христиан — инженеров, мастеров, литейщиков и пушкарей из Германии, Боснии, Венгрии, Далмации, Италии, примкнувших к туркам ради наживы или в поисках приключений.

Казалось, под Белградом христиане отплатили за Константинополь. Впервые после тяжелой потери 1453 года в Европе наступило краткое затишье. Но вместе с тем становилось ясно, что судьба христианского мира решается теперь на Балканском полуострове, который стал форпостом всего европейского континента.

При этом положение оставалось тяжелым. Султан начал поход в Морею, деспоты которой отказались платить ему дань. В первых числах августа ему сдался Коринф, а в конце того же месяца Мехмед II победно вошел в Афины. Эта потеря вызвала отчаяние среди гуманистов, считавших столицу Аттики своей духовной родиной. Между тем на венецианском острове Негропонте султана принимали как желанного гостя и друга, а Дубровницкая республика платила ему дань и приносила клятву верности. Лишь второй сын Хуньяди, Матиаш Корвин, решился открыто бросить султану вызов, оспаривая права турок на Сербию.

В 1458 году на папский престол под именем Пия II взошел гуманист Эней Сильвий Пикколомини. В октябре 1459 года он созвал христианских правителей на собор в Мантую, чтобы обсудить с ними перспективы нового крестового похода. Между тем события развивались стремительно. Султан уже лишил династию Комнинов власти в Трапезундской империи и на всем южном побережье Черного моря. В Италии поговаривали, что враждующий с Папой правитель Римини, Сиджизмондо Пандольфо Малатеста, хотел пригласить турок на Апеннины и предложить им свои услуги в качестве полководца. Возможно, в этих слухах была доля правды. По крайней мере, кое-какой обмен сведениями между Малатеста и султаном, объединенными общей страстью к искусству и затейливым техническим приспособлениям, действительно имел место. Когда в 1461 году Лесбос попал в руки турок, флорентийцы из Галаты приняли участие во всеобщем ликовании жителей города, называвшегося теперь Стамбулом, организовав по этому поводу праздничный фейерверк.

Тем временем Пий II разрабатывал доктрину, последствия которой поначалу не были осознаны ни им, ни его современниками. Европа провозглашалась «родиной и домом» (patria е domus) всех христиан и отождествлялась с христианской религией (christiana religio), а, следовательно, любого европейца можно было считать христианином. Еще до этого, в предисловии к своей «Истории Европы» («Historia de Europa») Пикколомини употреблял выражение: «Европейцы или те, кто именуется христианами» (Europaei, aut qui nomine christiano censentur).

Папа был недоволен недомолвками и двойной игрой христианских правителей. В конце октября 1461 года он создает документ, полный горького презрения, — «Послание к Мехмеду» («Epistola ad Mahometem»). Султан, как утверждал Папа, своим величием несоизмеримо превосходит христианских королей и поэтому имеет полное право считать себя наследником римских императоров: так пусть же он, как некогда Константин, примет крещение, и Папа, как некогда Сильвестр, возложит на его голову корону повелителя мира. Содержащиеся в послании элементы полемики воспроизводят старые предубеждения христиан в отношении ислама и доказывают, что в действительности это письмо никогда не отправлялось Мехмеду II. Однако, по всей вероятности, султан мог ознакомиться с его содержанием, поскольку, начиная с 1469 года, оно неоднократно публиковалось в различных изданиях. Это послание можно считать разновидностью «посланий-призывов» (epistolae excitatoriae), которые еще в XI веке распространились в Европе: целью их было побудить христиан к очередному крестовому походу. Но послание, исходившее от Папы, отличалось жесткостью выражений и некоторой парадоксальностью: в нем саркастически обличались ничтожество и трусость христианских правителей. «Скандальное» предложение, которое сделал Пий II султану после неудачи Мантуанского собора, созванного для осуществления грандиозного крестового похода, было драматическим по своему содержанию. Пусть султан примет христианство — и Европа будет принадлежать ему: он станет для нее новым Константином. Это была сильнейшая пощечина всем, кто именем Христа правил Европой: на их репутации отныне осталось нестираемое пятно.

Но даже иронии гуманиста Пикколомини, вкупе с его высочайшим гневом и презрением бывшего крестоносца, оказалось недостаточно для того, чтобы затронуть чувства христиан. И Папа решил предпринять новый шаг, граничивший с безумием и моральным шантажом; о своих намерениях он тайно сообщил в марте 1462 года лишь нескольким доверенным кардиналам. Миру предстояло с изумлением узнать, что престарелый понтифик совершит то, о чем, как принято считать, мечтали в свое время Григорий VII и Урбан II, — лично отправится в крестовый поход. Христиане не смогут оставить Папу в одиночестве и вынуждены будут последовать за ним с оружием в руках.

18 июня 1464 года, приняв крест, «благочестивый Эней» отправился в порт Анконы, где должен был собраться христианский флот. Но там его ждала лишь разношерстная толпа наемников. Страшная эпидемия, разразившаяся в июле-августе, унесла жизни множества горожан и несостоявшихся крестоносцев. Венецианский дож, обещавший принять непосредственное участие в мероприятии, лишь в первых числах августа вышел в море со своим флотом и без всякой спешки прибыл в Анкону 12 августа, успев доставить Папе радость зрелищем снаряженной эскадры: через два дня понтифик скончался.

Преемники Пия II, Павел II и Сикст IV, казалось, были намерены продолжить его дело. Однако османы добивались все новых успехов. В 1469 году они вторглись в Штирию, Каринтию и Крайну, в 1470 заняли остров Негропонте, что вызвало новый прилив мрачных настроений среди христиан. Тревогу внушало и наблюдение за небесами: в 1473 году появилась комета, и гуманист Франческо да Мелето поспешно начал консультации с учеными евреями, в то время как Лoренцо Бонинконтри в поэме «О вещах небесных» («De rebus coelestibus»), написанной между 1472 и 1475 годами, размышлял о последствиях конъюнкции Юпитера с Сатурном.

Отныне турки стали полновластными хозяевами южной части Балканского полуострова, и ислам постепенно укоренялся там (в Боснии, например, это произошло в 1460-е годы). Между тем османские набеги не прекращались: в 1472-м, а затем между 1477 и 1479 годами их жертвой стала восточно-итальянская область Фриули. В декабре 1474 года венецианцы заняли Кипр, что, по всей видимости, не слишком обеспокоило султана. И даже миланский герцог Галеаццо Мария Сфорца, который, судя по «Дневникам» Чикко Симонетты, поддерживал со Стамбулом хорошие дипломатические отношения, так и не согласился с претензиями генуэзцев на этот остров, хотя в первый момент, казалось, был готов их поддержать. 6 июня 1475 года турки захватили Кафу (нынешнюю Феодосию); это стало еще одним неожиданным ударом для Генуи, Милана и всего Запада. И в Венеции, и в Генуе царили далеко не радужные настроения. Но Генуя намеревалась вознаградить себя, захватив (если пользоваться современной терминологией) рынки в Северной Африке, взамен тех, что были безвозвратно утеряны на Востоке. Отношения Генуи с тунисским эмиратом, развивавшиеся при дипломатической и политической поддержке Лодовико Сфорца, оставались прекрасными, несмотря на омрачавшие их многочисленные — и неизбежные — кровавые эпизоды.

Мир, заключенный Венецией с султаном в 1479 году, практически ничего не изменил во внешнеэкономических связях европейских христиан с мусульманами. Венецианская республика отправила на берега Босфора официального портретиста дожей, Джентиле Беллини, чтобы тот запечатлел облик султана, ибо исламская религия запрещала своим последователям создавать изображения людей. Султан щедро вознаградил художника за работу; знаменитый портрет Мехмеда II находится сегодня в Лондонской Национальной Галерее. Картина датирована 25 ноября 1485 года, сам же султан умер четырьмя с половиной годами ранее.

1480 год привел с собой новые страхи. В марте в Генуе монах-доминиканец Анний Витербский (настоящее имя Джованни Нанни) читал проповеди на тему Апокалипсиса. В своем сочинении «О будущей победе христиан над сарацинами» («De futuris christianorum triumphis in saracenos»), более известном как «Комментарий к Апокалипсису» («Glossa super Apocalypsim»), он проводил связь между Антихристом, некоторыми астральными конъюнкциями и наступлением турок. В «Комментарии», опубликованном в декабре, — но под именем не Анния, а монаха-кармелита Баттиста Канале, — Антихрист отождествлялся с Мехмедом и объявлялось о необходимости полного разгрома турецкой империи.

В том же 1480 году появилось и пророчество Антонио Арквато «О разрушении Европы» («De eversione Europae»), адресованное Матиашу Корвину: в нем звучали те же темы. В мае турки предприняли еще одну попытку овладеть Родосом, а в июле-августе мусульмане напали на апулийский город Отранто, разграбили его и расправились с той частью жителей, которая предпочла смерть обращению в ислам. В Италии воцарился ужас. Спешно была создана лига, куда кроме Папы и неаполитанского короля вошли венгерский король и Флоренция. Последняя, таким образом, восстановила мирные отношения с понтификом, прерванные в результате заговора Пацци и последовавшей за ним войны. В 1482 и в 1484 годах жителям Тосканы дважды являлась Дева Мария: в местечке Биббона (область Маремма) и неподалеку от Флоренции, в городке Прато. Это вызвало мощную волну народных выступлений. Кроме того, считается, что после 1480 года, именно под влиянием отрантских событий, растет интерес к живописным полотнам, изображающим такие сцены, как «Мученичество святых младенцев». И, наконец, все в том же судьбоносном, с точки зрения астрологов, 1484 году по улицам Рима прошла процессия во главе с «пророком» Меркурио да Корреджо, который призывал к всеобщему покаянию и возвещал грядущее обновление (renovatio).

В истории «отрантских событий» остается много неясного. Какую роль в них сыграли Флоренция, заинтересованная в дискредитации Папы, и Венеция, аналогичным образом желающая поставить в трудное положение неаполитанского короля? Не странно ли, что город, принадлежавший историческому врагу венецианцев, подвергся нападению турок на следующий год после подписания мира между Венецианской республикой и Блистательной Портой? Не было ли нападение на Отранто совершено по чьему-либо заказу? Или, возможно, это была дерзкая бравада Ахмет-паши, командующего турецким флотом? Отранто мог бы стать ядром анклава в Апулии, появление которого принесло бы туркам контроль над проливом, соединяющим Адриатику с Ионическим морем. Пока турки оставались в Отранто, именно оттуда они осуществляли набеги на Бриндизи, Таранто, Лечче. Известно, что Андреа Гритти, венецианский посол в Константинополе, был уполномочен сообщить султану о желании своего правительства, чтобы тот стал полноправным хозяином Апулии. Ведь эта область когда-то входила в состав Византийской империи, территория которой теперь принадлежала султану. Подобные рассуждения легли в основу тезиса, получившего популярность уже в следующем веке: заняв территорию Восточной Римской империи, султан мог считаться (и считать себя) ее законным наследником.

Смерть Мехмеда II в мае 1481 года и распри между его сыновьями, Джемом и Баязидом, привели к ослаблению турецкого натиска. Отранто удалось освободить от турок, а Венеция, в соответствии с мирным договором от 7 августа 1484 года, вернула Фердинанду Неаполитанскому оккупированные ею апулийские территории. Несмотря на это, все усилия Венецианской республики представить себя приверженной делу крестовых походов потерпели на юге Италии полную неудачу. С точки зрения писателей и ученых Неаполитанского королевства, в отрантских событиях Венеция в полной мере продемонстрировала свое коварство, став соучастницей султана в деле, которое могло привести к занятию османами всего Апеннинского полуострова.

От 1484 года ждали предсказанных астрологами великих потрясений. Однако никаких новостей о новом продвижении турок, которое ожидалось со страхом, не поступало. Баязид был занят исключительно борьбой за престол. Он уже позаботился об установлении дипломатических отношений с рыцарями-иоаннитами, желая быть уверенным в том, что разгромленный им и бежавший на Родос Джем находится там под надежной охраной. Неудачливому османскому наследнику пришлось немало путешествовать по Франции и Италии. Сначала он был передан рыцарями Папе Иннокентию VIII, а затем попал в руки Карла VIII Французского, который, снова развернув знамя крестового похода, в 1494 году прошел через всю Италию; это вызвало новую серию пророчеств. Разумеется, все, кто держал Джема под охраной, требовали от султана значительных уступок в обмен на гостеприимство, оказываемое его брату. Джем умер в Неаполе при загадочных обстоятельствах. До нас дошел его портрет работы Пинтуриккьо, где он, окруженный роскошью, предстает погруженным в меланхолию. Образ османского принца будоражил фантазию современников, так же как сообщения или личные воспоминания о встречах с турками — дипломатами и торговцами. Интерес к турецким обычаям стал исходной точкой в формировании эстетики экзотизма.

Смерть Джема избавила султана от необходимости соблюдать осторожность. Отношения с венецианцами немедленно испортились; это было связано также с занятием ими Кипра, уступленного Венеции его последней королевой Екатериной Корнаро, и господством над островом Наксос. Правда, венецианцы были вынуждены занять Кипр, чтобы не потерпеть поражение в рискованном розыгрыше «четырех углов»[31]. Екатерина Корнаро, вдова Якова II Лузиньяна, чуть было не вышла замуж за одного из сыновей неаполитанского короля. Намечавшийся брак означал бы переход острова к каталоно-арагонской «средиземноморской империи», владения которой появились бы в восточной части Средиземноморья, что создавало угрозу интересам Венецианской республики и ее островным владениям. Кроме того, за Кипром внимательно наблюдали и Блистательная Порта (турецкое правительство), и султан Египта. Последний нуждался в развитии торговли с венецианцами в портах Дамиетты и Александрии. Лицемерно изображая недовольство при виде развевающегося над островом знамени Святого Марка, он в действительности предпочитал видеть близкий к египетским берегам Кипр во владении венецианцев, нежели османского султана, своего собрата по вере. Прибытие в Каир с дипломатической миссией опытного шестидесятилетнего Пьетро Дьедо и подтверждение ежегодной подати в размере восьми тысяч дукатов, которые султану за Кипр платили еще Лузиньяны, окончательно решили дело.

Спустя несколько лет, в 1499 году, османы молниеносным ударом изгнали венецианцев из Морей. Турки совершали грабительские набеги на территории, лежащие между Триестом и Любляной, а в сентябре дошли до Виченцы. По сути, их военные операции никогда не носили случайного характера. Жестокость османов диктовалась вовсе не кровожадными инстинктами, а точно рассчитанной тактикой запугивания. Как верно заметил сенатор Доменико Малипьеро в своих «Венецианских хрониках», истинной целью турок были не грабежи и массовая резня, а проверка определенных политических предположений и тактико-стратегических планов. Они стремились устрашить и ослабить Венецианскую республику, а заодно использовать противоречия между христианскими государствами. И небезрезультатно: новый, пусть робкий, призыв к крестовому походу остался без ответа. Султан тем временем вел переговоры с Польшей, которая собиралась начать войну с Венецией. В своих набегах турки шли проторенными дорогами, почти с точностью следуя давними маршрутами готов, лангобардов, венгров. Через горные ущелья близ Гориции, Карсо и Чивидалезе было легко проникнуть на Фриульскую равнину. В конце концов, турки добились желаемого: мирное соглашение, заключенное в 1502–1503 годах, оставляло за Венецией ионические острова Кефалинию и Закинф, а в обмен она отказывалась от претензий на Дуррес и морейские порты.

Впрочем, в то время у Венеции возникли совершенно другие проблемы. Уменьшение потока товаров на контролируемых ею торговых путях, обусловленное открытием Нового Света и морского пути в Индию, повлекло за собой постепенное обеднение республики. Трудности испытывал также Египет: специи, привозимые португальцами, стоили гораздо дешевле тех, что доставлялись из Александрии и Дамиетты.

В то время как османы торжествовали на Балканах и на островах Эгейского моря, страна ал-Андалус доживала последние дни. Пиренейский полуостров особенно тяжело переносил последствия социального, экономического, духовного и религиозного кризиса середины XIV века. Христианские государства полуострова были измотаны бесконечными династическими войнами с их предательствами, внезапными нападениями и неожиданными поворотами в политике. Перспектива покончить с этим наметилась в результате брака Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского, заключенного 19 октября 1469 года. В следующем десятилетии они вступили на престолы соответственно Кастилии и Арагона, однако оба государства пока сохраняли свою самостоятельность.

Этот союз, создавая условия для установления мира между христианами, также угрожал традиционно мирному сосуществованию на Пиренеях трех авраамитских религий. Отношения между христианами, мусульманами и евреями начали ухудшаться еще в XIV веке. Пиренейский полуостров в тот период все еще оставался надежным убежищем для евреев, изгоняемых из Франции и Англии, так как кастильские короли отказались следовать постановлению Латеранского собора 1215 года, установившего для евреев отличительный знак — желтый круг (rota). Эти беженцы, прибывающие через Пиренеи или через порты Средиземноморья, получили прозвище «франков» (francos). В странах Европы они подверглись преследованиям, обвинялись в том, что они дают деньги в долг под непомерные проценты, подсыпают отраву в колодцы для распространения чумы и проказы, убивают христианских детей и добавляют их кровь в пасхальный хлеб, крадут и оскверняют священные облатки. В Испании же вышеупомянутое мирное сосуществование допускало свободные дискуссии: так, в 1263 году в Барселоне, в присутствии Хайме I Арагонского, состоялся диспут между христианами и иудеями. По окончании его монарх наградил раввинов за смелую защиту своих взглядов, а в следующую субботу лично присутствовал на службе в синагоге.

Но приток евреев в Испанию и Португалию привел к тому, что здесь они также становились жертвами преследования. Желтый круг постепенно получил распространение и тут, начались убийства евреев, первое из которых произошло в 1277 году в Памплоне. Ситуацию усугубила гражданская война; в результате 1290-е — 1300-е годы ознаменовались волной насилия и антиеврейских проповедей. «Героем» этих событий стал доминиканец Винсент Феррер (в других отношениях проявивший себя как человек несомненно выдающийся). В 1412 году в Кастилии был издан королевский указ, предписывающий евреям и мусульманам селиться в отдельных кварталах. В 1415 году аналогичный закон был принят в Арагоне. Одновременно возникла проблема «обращенных» (conversos), или «новых христиан» (cristianos nuevos), число которых постоянно росло, поскольку и мусульманам, и евреям было трудно противостоять двойному напору — в виде преследований и проповедей. В то же время «старые христиане» (cristianos viejos), гордящиеся своей чистотой крови (limpieza de sangre), смотрели на них подозрительно и не скрывали своего презрения к ним.

К иберийским мусульманам, «мудехарам» (mudejares; термин, обозначающий мусульманского «резидента-подданного» на христианской земле), отношение в целом было лучше, чем к евреям. Им дозволялось быть плотниками, каменщиками, садовниками, огородниками, портными. Именно они шили модные в Испании пятнадцатого века платья «на мавританский манер». Они были не столь богаты, влиятельны и предприимчивы, как евреи, и поэтому меньше страдали от преследований. Несмотря на это, они, оказавшись в христианском окружении, вскоре стали проявлять недовольство. В результате в 1276 году в Валенсии, после мусульманского восстания, Хайме I издал декрет о высылке мудехаров за пределы страны; позже высылку заменили конфискацией имущества. На протяжении двух последующих веков число восстаний и других проявлений недовольства только нарастало. В то же время постепенно утрачивались развитые в мусульманской Испании сельскохозяйственные технологии. Новые хозяева земли, представители воинственной христианской знати, стремились большей частью разводить мелкий и крупный рогатый скот, что приносило намного более быстрый доход. В результате за очень короткий срок произошло опустынивание значительной части полуострова.

В 1480 году Фердинанд и Изабелла ввели в Испании суд инквизиции, а Папа уполномочил их самостоятельно назначать судей. Целью нового, объединенного, христианского общества на Пиренеях становилось «очищение» его от нехристиан и дарование привилегий тем семействам, которые издавна принадлежали к христианской церкви. Одного этого было уже достаточно, чтобы не иметь никаких материальных проблем. Владеть землей, иметь церковную или придворную должность, состоять на военной службе — этим исчерпывался список занятий, достойных человека с чистой кровью и правильной верой. Идеал крестового похода (cruzada) — бывшего одновременно и формой налогового давления — в XVI веке ляжет в основу этики испанского общества.

В 1502 году испанские «мудехары» в основной своей массе выбрали обращение в христианство. Но высокомерные испанские христиане не доверяли «морискам», обвиняя их в том, что в душе они оставались мусульманами, так же как «марраны» (marranos) оставались иудеями. Мусульмане и евреи, не желавшие изменять вере отцов, не стали ждать высылки и самостоятельно покинули Испанию, направившись в Северную Африку или в области, принадлежащие Османской империи. Многие евреи, расставшись со своей родной «Сефард» (то есть Испанией), прибыли в Италию. Страны, которые принимали их, выиграли благодаря активности евреев, с их умом и предпринимательским духом; кроме того, изгнанники принесли с собой и часть сокровищ еврейско-испанской культуры. Изгнавшая же их Испания обеднела, безвозвратно утратив часть своего культурного достояния. Именно с этих событий начался экономический упадок на Пиренейском полуострове, усиленный потом негативными последствиями ввоза серебра из Нового Света и разорительной «революцией цен».

Тем временем прекратила существование страна ал-Андалус. После блестящего правления эмира Мухаммеда I, основателя гранадской династии Насридов, при котором был создан дворец Альгамбра, история династии превратилась в бесконечную череду мятежей, удачных и неудачных переворотов.

В Альмерии и Малаге сепаратистски настроенные эмиры, поддерживаемые кастильцами и марокканцами, подрывали безопасность Гранадского эмирата, где династия Насридов была свергнута в 1453 году авантюристом Мулаем Саадом. Затем Мулая Саада сверг его собственный сын Мулай Абу ал-Хасан, который после многочисленных перемирий с арагонцами и кастильцами в 1481 году открыл новую фазу военных действий. Мавры захватили Саару, христиане — Альхаму. Так началась война, известная под названием «гранадской». В семье эмира не было единства. Абу ал-Хасан и его брат аз-Загал сражались на одной стороне, а мятежный Абу Абдаллах Мухаммед (Боабдил христианских хроник), пошедший против отца старший сын Абу ал-Хасана, — на другой. Военные действия отличались беспощадной жестокостью, причем конфликт становился все более запутанным. Мавры боролись друг с другом за великолепную столицу, в то время как аз-Загал мужественно отбивал атаки христиан.

Фердинанд, однако, был настроен решительно. В это время у христиан появился блестящий военачальник — Консальво де Кордова, «великий полководец» (el Gran Capitan). Папа Сикст IV прислал арагонскому королю великолепный серебряный крест, залог грядущей победы, ставший отличительным знаком христианского войска. Когда пали последние крепости, среди которых была и Малага, аз-Загал сложил оружие и в начале 1490 года распустил свои войска. Ранее Боабдил обещал отдать христианам Гранаду в том случае, если его дядя сдастся, но теперь отказался от своих слов и сделал из города последний бастион мусульманского сопротивления.

У стен Гранады кастильцы и арагонцы собрали армию, численность которой, по подсчетам некоторых историков, достигала 80 000 человек. Осадой руководили Изабелла, Фердинанд и Консальво. Огромный лагерь — целый палаточный город — христиан был назван «Санта-Фе» (Santa Fe — «Святая вера»). Но в итоге мавры оказались побеждены не столько силой оружия, сколько голодом и суровой зимой: горные склоны вокруг Гранады оказались сплошь заснеженными. Капитуляция, переговоры о которой Консальво вел на хорошо ему знакомом арабском языке, состоялась 2 января 1492 года.

Но свое вступление в город «католические короли» Изабелла и Фердинанд решили отложить до Крещения. Победу христиан отмечала вся Европа: повсюду шли праздничные службы, устраивались шествия и уличные представления.

Взятие Гранады получило необычайный резонанс во всем христианском мире. Оно было воспринято как отмщение за позор тридцатидевятилетней давности — сдачу Константинополя. В марте 1494 года в неаполитанском замке Кастелло Капуано во время праздника, устроенного Альфонсом, герцогом Калабрии, состоялось чтение сочинения поэта Якопо Саннадзаро, посвященного взятию Гранады.

Однако дальше всего на юго-запад, сражаясь с мусульманами, продвинулись португальцы. В 1415 году они разграбили Сеуту, а в 1471-м отплатили за поражение Генриха Мореплавателя в 1437 году: результатом этого крестового похода, получившего благословение Папы Евгения IV, стало завоевание Танжера. Тема крестового похода прочно укоренилась в португальской культуре. В 1420 году Генрих (получивший впоследствии прозвище «Мореплаватель») стал Великим Магистром Ордена Христа, который, как гласила булла Папы Мартина V, «был учрежден португальскими королями для борьбы с сарацинами, врагами церкви Христовой, и другими неверными, а также для защиты христиан от их нападений»[32].

Португальцы могли бы продвинуться и дальше в завоевании Марокко, но предпочли направить свои усилия на исследование западного побережья Африки: в 1488 году их корабли обогнули Мыс Доброй Надежды. Союз с «африканским пресвитером Иоанном» — то есть с эфиопским императором, который, как утверждалось, господствовал над истоками Нила и мог по своему усмотрению вызвать в Египте засуху или наводнение, — должен был обеспечить успех нового крестового похода, на этот раз против каирского султана. Эгейское море и Балканы находились далеко от Португалии, и поэтому там еще не осознали как следует, что главная угроза исходит теперь не от мамлюков. Португальцы продолжали вынашивать планы войны против египетского мамлюкского султана, который уже много десятилетий назад перестал представлять (если вообще когда-либо представлял) опасность для христианского мира.