Глава X Ближневосточный вопрос после младотурецкои революции 1908—191з гг

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава X

Ближневосточный вопрос после младотурецкои революции 1908—191з гг

Когда летом 1908 г. в Турции произошел переворот и вся полнота власти перешла из рук старого Абдул-Гамида в руки младотурецкого комитета, в Европе это событие было истолковано прежде всего как реакция национального чувства самосохранения против явных и близких опасностей, возникших для существования Турции вследствие англо-русского соглашения. Конечно, Англия еще не перешла тогда на платформу раздела Турции, и в этом отношении планы и фантазии некоторых публицистов, вроде Ноэля Бакстона, вовсе не являлись планами английского правительства. Но было ясно, что отныне Англия уже не хочет и не сможет так противодействовать попыткам захватов со стороны России, как прежде, в 1804–1855 гг. или в 1878 г., и именно потому, что Англии важно будет направить Россию против Германии и против ее новых интересов, связанных с Багдадской железной дорогой. Участь Персии, только поделенной на русскую и английскую «сферы влияния», стояла пред глазами турок, примкнувших к революционному движению против Абдул-Гамида.

Но в Европе многие круги безмерно на первых порах преувеличивали «моральную» высоту и политическую глубину мышления младотурецких заговорщиков, так быстро и, казалось, легко низвергнувших старого деспота. Во французской прессе их сравнивали с вождями Великой французской революции, с итальянскими героями, вроде Маццини и Гарибальди, и т. д. У нас либеральная печать была полна приветствий и похвал, и одна большая и серьезная политическая газета («Речь»), рассказывая о революционном духе в школах, где учились будущие деятели младотурецкого переворота, писала: «Молодежь, воспитанная в этих школах, первая прониклась чувством стыда за ту роль, которую играла Турция в Европе. Особенно сильно проявляется это чувство после армянских убийств». Все это — одно сплошное, вопиющее недоразумение и незнание истинных фактов. Младотурки не только в 1915 г. истребили большинство армянского народа и хвалились этим, но они и в 1908 г. уже пришли к власти с этим твердым методом: разрешать национальные вопросы физическим истреблением всех национальностей, кроме турок и тех, кто согласится немедленно стать турком. Когда один из главарей младотурок, Эивер-паша, сейчас же после революции восклицал, что отныне «нет» болгар, «нет» греков, «нет» македонцев, «нет» арабов, а все «равны» и все «оттоманы», то он, в прямую противоположность сентиментальным домыслам европейских либералов, именно так и понимал дело: или все эти племена, живущие в Турции, станут турками и поэтому станут все «равны», или их «нет», т. е. мы их вырежем, потому их «не будет». Прямым продолжением и реальным комментарием к этой речи Энвера в 1908 г. были слова его ближайшего друга и соратника Талаат-паши, истребившего вместе с Энвером 2/3 армянского народа в 1915 г.: «Армянского вопроса уже больше нет, потому что армян нет».

Если младотурки, творцы буржуазно-централистской революции, так неистово и беспощадно тиранизировали и истребляли греков и армян, среди которых именно и была сильна денежная буржуазия, то делали они это единственно потому, что и греков и армян (и болгар и сербов в Македонии) подозревали — ив этом подозрении нисколько не ошибались — в желании просто разрушить Турцию или оторвать от нее отдельные части территории, чтобы присоединиться вместе с соответствующими частями территории к Греции, к Болгарии, к Сербии, к будущей «Великой Армении». В беспощадной борьбе с инородцами младотурки видели единственное средство спасти Турцию от раздела.

Планы младотурок были по существу невыполнимы. Сохранить в своих руках все еще громадную империю без сколько-нибудь развитого денежного хозяйства они никак не могли; а угнетая и искореняя те народности, в исключительном распоряжении которых находились капиталы в стране, они подрывали денежное хозяйство Турции и уже становились в прямую и безусловную зависимость от иностранного капитала. В частности, возрастало а без того огромное значение промышленного ввоза из-за границы, со всеми последствиями для торгового баланса и для задолженности государства.

Свое политическое недомыслие и объясняемую этим безмятежную уверенность младотурки пронесли в неприкосновенности через все десятилетие, от своего триумфального воцарения в 1908 г. вплоть до того октябрьского дня 1918 г., когда поспешно бежали из Константинополя, оставляя за собой раздавленную английской пятой, истекающую кровью родину. Это полное, ничем и никогда не смущаемое самодовольство младотурецкой организации по-своему очень любопытное явление.

Началось дело с Македонии, которая десятилетиями бунтовала против турецкого владычества, о которой тоже десятилетиями совещались великие державы, сочиняли проекты реформ и т. д. Младотурки разрешили проблему с полной отчетливостью и без малейших задержек. «Македонии нет, и никаких македонцев нет», — повторили они то, о чем писали еще, когда сами были гонимыми эмигрантами.

2

С того времени, как 20 сентября 1870 г. войска итальянского короля Виктора-Эммануила II вошли в Рим, бывший до того дня столицей папского владения — Церковной области, и объединение Италии закончилось, итальянское королевство довольно туго и медленно (особенно на первых порах) обзаводилось промышленностью. Италия не располагала ни собственным углем, ни собственной железной рудой, ни промышленными навыками и традициями, ни богатым внутренним рынком сбыта, ни фактическими возможностями вести последовательно запретительную таможенную политику, которая бы обеспечила ее промышленности монополию хотя бы на этом внутреннем рынке. Ссориться с Францией, Австрией, Англией и Германией на почве таможенных запретов она и не хотела, и не могла решиться. После мимолетных покушений в этом смысле Италия всегда уступала. Несмотря на все это, промышленность в Италии все же, хоть сравнительно медленно, увеличивалась: низкая заработная плата удешевляла некоторые отрасли производства и обеспечивала сбыт. Во всяком случае, промышленность в Италии возрастала не настолько, чтобы дать заработок и возможность существования тем десяткам, а иногда и сотням тысяч людей, которые ежегодно выбрасывались из сельского хозяйства неумолимым ходом экономической эволюции. В Италии разнообразные условия ее полуторатысячелетнего развития привели к двум диаметрально противоположным экономическим явлениям, которые одинаково способствовали кризису безработицы в сельском хозяйстве: на юге и отчасти в центре Италии распространены обширные латифундии, крупнейшие поместья, где либо развито скотоводство, либо работали арендаторы, либо батраки. А на севере, в Ломбардии, в Венецианской области, в Пьемонте, в Тоскане, Парме, Модене, отчасти в Романье, напротив, наблюдается неслыханная раздробленность земельных владений, доходящая до того, что «собственники» этих карликовых участков, работая со всей семьей, при всем. усердии, живут очень скудно и иногда даже почти впроголодь. Если к этому прибавить, что в Италии жило до войны (берем последние годы) около 35 миллионов человек[61] на пространстве всего в 286 743 квадратных километра (вдвое меньше Франции, при почти равном количество жителей) и что из этих 286 743 квадратных километров громадные пространства заняты болотами, которые лишь сравнительно недавно стали осушаться, а также горами, то для нас станет понятным, почему Италия ежегодно должна была лишаться сотен тысяч своих граждан, уезжавших в Америку и в другие страны искать себе пропитание. Вопрос об эмиграции деревенского пролетариата в тесной связи с вопросом о недостатке земельной площади — вот социальная проблема, стоявшая в центре правительственных забот и общественного внимания уже с первых лет существования объединенного королевства. Итальянская эмиграция одним из потоков своих направлялась в Северную Африку, в Тунис и Триполитанию. Но Тунис в 1881 г. был захвачен французами, что вызвало в Италии серьезное раздражение против Франции и было толчком, побудившим Италию в 1882 г. примкнуть к Германии и Австрии (и составить с ними так называемый Тройственный союз). Триполитания же находилась под верховной властью турок, на войну с которыми Италия тогда не решалась. С другой стороны, мечты оторвать от Австрии две провинции, где сильно итальянское население (Триестскую область и Трентино), были немыслимы без опаснейшей войны с Австрией. А с тех пор как Италия оказалась «союзницей» Австрии (т. е. с 1882 г.), всякие мечты об этом приходилось до времени бросить.

В поисках мест для колонизации, а также и в поисках новых рынков сбыта для возрастающей все же промышленности, итальянское правительство, сильно поддерживаемое в этом направлении крупной, а отчасти средней буржуазией, затеяло было колониальную авантюру у берегов Красного моря и начало с захвата части побережья близ большого селения Массова. На первых порах, несмотря на несколько неудачных для Италии столкновений с Абиссинией, дело как будто пошло на лад, и основалась итальянская колония (Эритрея). Министерства то с более консервативным оттенком (например, Криспи — 1887–1891 гг.), то с более либеральным (Рудини — 1891—1S92 гг., Джолитти — май 1892 г. — ноябрь 1893 г.). то опять с более консервативным (Криспи — 1893–1896 гг.) продолжали эту затею, пока не нарвались, наконец, на жесточайший отпор со стороны абиссинцев, земли которых они стали занимать самым неприкрытым способом, даже не трудясь мотивировать свой образ действий. Абиссинский правитель Менелик соединился с самостоятельным князьком Рас-Мангашей, и, после четырех второстепенных по значению и сплошь неудачных для итальянцев битв в 1895–1896 гг. 1 марта 1896 г. генерал Баратьерн натолкнулся при г. Адуа на сосредоточенные силы Менелика, и итальянцы потерпели страшный разгром. Только паническое бегство врассыпную спасло остатки армии Баратьери. Не только итальянцы очистили все территории, которые они захватили, кроме сравнительно небольшого первоначального ядра, но еще уплатили контрибуцию Менелику. В Италии, где и без того было очень неспокойно как среди промышленных рабочих на севере, так и среди масс полуголодного фермерства и батрачества на юге и в центре, вспыхнуло сильнейшее брожение, и Криспи должен был уйти от власти. С тех пор о новых колониальных предприятиях итальянские министерства, сменявшие одно другое, уже не думали. Приходилось считаться с серьезными рабочими волнениями (в 1898 г.), борясь с ними то при помощи осадного положения и военных судов, то (со времени убийства короля Гумберта анархистом в 1900 г, и вступления на престол Виктора-Эммануила III) уступками — признанием права стачек, легализацией профессионального движения, некоторыми социальными реформами. Руководящим деятелем в правительстве (при разных кабинетах, а иногда и становясь во главе кабинета) делается с 1901 г. вплоть до мировой войны Джолитти, очень ловкий и талантливый либеральный оппортунист, искусно лавировавший между консервативным крупным землевладением и отчасти крупной буржуазией, либеральной средней (и частью крупной) и мелкой буржуазией и социалистической партией и старавшийся смягчить внешние проявления классовой борьбы как в городе, так и в деревне.

Он-то и решился после младотурецкого переворота отнять у Турции Триполитанию и Киренаику. Он был уверен, что, не говоря уже о буржуазии, и в рабочем классе, и в фермерстве, и в батрачестве его поддержат: речь шла о земле, сильно колонизованной итальянцами. Так и случилось. Напрасно социалистическая партия резко протестовала против новой затеи, вспоминала прежние неудачи, вроде Адуи. Рабочие массы не поддержали ее сколько-нибудь активно; мало того, на целом ряде митингов многие рабочие (считавшиеся и считавшие себя социалистами) высказывались в пользу этого затевавшегося завоевания. Дипломатически дело было подготовлено (втайне) уже давно: решившись на захват Марокко, Франция обещала не мешать утверждению Италии в Триполитании. Англия, со своей стороны, тоже дала понять, что согласна: ведь одна из целей короля Эдуарда VII заключалась именно в том, чтобы оторвать Италию от Тройственного союза и привлечь ее к Антанте, да и после его смерти (последовавшей в мае 1910 г.) эта политика со стороны Англии по отношению к Италии продолжалась неуклонно.

В сентябре 1911 г. Италия предприняла обширные военные приготовления для посылки экспедиционного корпуса в Триполитанию. 28 сентября великий визирь получил от итальянского поверенного в делах ультиматум с требованием в 24 часа дать согласие на занятие Триполи итальянскими войсками. Младотурецкое правительство было в безнадежном положении: Англия и Франция если не содействовали Италии, то наперед согласились не противодействовать. Германия и Австрия молчали, зная, что, если они выступят против Италии с какими-либо протестами, Тройственному союзу придет конец, так как Италия немедленно из него выступит и, конечно, примкнет в той или иной форме к Антанте. Значит, помочь не мог никто. Сопротивляться же итальянским войскам в Триполитании и Киренаике, куда турки даже не могли подвезти войска и припасы вследствие отсутствия у них военного флота (для охраны транспортов), было совершенно немыслимо. Итальянское правительство играло игру без всякого риска. 30 сентября Италия объявила Турции войну. Настоящей войны, конечно, не было; были незначительные стычки со слабыми партизанскими отрядами турок и арабов, но, конечно, о настоящем сопротивлении не могло быть и речи. 5 ноября 1911 г. итальянское правительство официально провозгласило аннексию Триполитании и Киренаики и уведомило об этом державы. Протеста, разумеется, ни с чьей стороны не последовало. Антанта желала приблизить к себе возможную новую союзницу. Германия и Австрия боялись потерять старую союзницу. Но младотурецкое правительство все-таки медлило заключить мир, полагая без особых дальнейших опасностей продолжать оставаться в состоянии войны с Италией и этим поддержать хоть немного свой престиж в глазах населения. Тогда итальянцы произвели (23 февраля 1912 г.) бомбардировку Бейрута (в Малой Азии). 18 апреля итальянская эскадра бомбардировала дарданелльскне укрепления. Было еще одно обстоятельство, которое показывало младотуркам с каждой неделей все отчетливее, что нужно поскорее признать дело проигранным и мириться; петербургские вести все отчетливее и подробнее говорили о желании России либо стать на сторону Италии и устроить морскую демонстрацию перед Босфором, либо предложить общую конференцию для решения вопроса о проливах. 4 мая итальянцы высадились на Родосе и заняли его. Еще до того был занят остров Стампалия (между Аморгосом и Косом). Вскоре затем были заняты все двенадцать турецких островов на Эгейском море, так называемый Додеканез. Все эти меры (и новая бомбардировка дарданелльских фортов) все-таки не оказали решающего действия, и, только когда окончательно стало ясно, что Турции со дня на день грозит гораздо более опасная война со стороны балканских держав, младотурки решились заключить мир с Италией. 15 октября 1912 г. в Уши (в Швейцарии) были подписаны прелиминарные условия мира. Триполитания и Киренаика остались за Италией. Занятые острова должны были быть возвращены туркам.

В Германии, где с возрастающим беспокойством следили за нарастанием событий, клонящихся к разделу Турции, считали роковой ошибкой младотурок, что они целый год тянули дело, пока не заключили мир с Италией, так как именно за это время и успел сорганизоваться союз балканских держав, а кроме того, нападение этого союза на Турцию было сильно ускорено тем же обстоятельством: состоянием войны с Италией, в котором продолжала находиться Турция. В этом была известная истина. Но, впрочем, едва ли что-нибудь уже могло спасти Турцию от нападения со стороны балканских держав. Ошибки младотурецких правителей только ускоряли и облегчали начавшийся процесс расчленения Турецкой империи.

3

Создание союза балканских государств стало совершенно неизбежно с того момента, когда Италия так легко захватила Триполитанию. Самый же план такого союза занимал на Балканах умы с того времени, когда обнаружилось, что младотурки ровно никакой перемены в положение инородческих элементов внести не только не могут, но и не хотят и что если вычесть фразеологию и дешевый внешний «европеизм», то их метод управления — чисто диктаторский произвол, а их программа разрешения национальных вопросов — в реальности — угнетение, в идеале — поголовное физическое истребление всех не желающих стать турками. По крайней мере, как только это окончательно выяснилось, Болгария, Сербия, Греция сейчас же повели переговоры о Македонии.

На Македонию претендовали сербы, болгары и греки; все эти народности в течение многих лет никак не могли договориться относительно ее раздела. Еще сравнительно легче было согласиться относительно греческих стремлений, да греки и не притязали на большие территории. Но сербы и болгары, этнографически перемешанные в обширных областях Македонии, долго не могли ни на чем покончить. Впрочем, и дело представлялось терпящим отлагательство вплоть до той поры, когда Италия подала сигнал к разделу Турции.

Обе страны, и Сербия и Болгария, живут прежде всего земледелием и скотоводством, и для них экономически вопрос о Македонии был прежде всего вопросом о новой пахотной земле и новых пастбищах. Но были еще и другие экономические побуждения, делавшие борьбу за Македонию и турецкие земли очень острой: для Сербии приобретение Салоиик было равносильно выходу к морю, в чем так нуждались экспортеры сербского скота и сырья, а на Салоники претендовали как раз греки. Для болгар и сербов было, кроме того, важно овладение Македонией как страной, соединяющей турецкий восток с Центральной Европой. Во всяком случае, все эти будущие трудности раздела отступили на задний план, когда в 1912 г., при близком участии русской дипломатии (русского посланника в Сербии Гартвига:) стали вестись иди, точнее, оживились тайные переговоры о создании общего союза балканских держав против Турции с целью прежде всею отнять у турок Македонию.

За сербами стояла Россия, за Россией — вся Антанта, хотя ни Франция, ни Англия тогда, в 1912 г., воевать из-за балканского вопроса не собирались. Сербия, непосредственно граничащая с Австро-Венгрией, долгие десятилетия находилась под ее экономическим и политическим влиянием. И когда в 1903 г. офицерский заговор покончил с королем из династии Обреновичей Александром и его женой Драгой и на престол, освободившийся после этого двойного убийства, вступил претендент из старой династии Петр Карагеоргиевич, то вовсе не сразу изменилась ориентация Сербии. Только после создания Антанты и сближения Антанты с Россией последняя в глазах сербов сделалась способной составить противовес Австрии на Балканах. Следует заметить, что еще до официального присоединения России к Антанте союз успел экономически укрепиться в Сербии. Дело началось с сербского займа на Парижской бирже в 1906 г., за которым последовал в 1909 г. и второй. С 1908 г. французские капиталы хлынули в разные горные предприятия, в разведение шелка-сырца, в организацию экспорта скота. Основался в Белграде франко-сербский банк (со сплошь французскими капиталами — сербских не было и в помине), с каждым годом французский капитал все более и более занимал командные высоты в сербской экономической жизни. С Австро-Венгрией Сербия начала вести таможенную войну, которая кончилась почти полным изгнанием с сербского рынка целого ряда категорий австро-венгерских фабрикатов. Сбыт скота в Австрию также уменьшился; турки находили выгодным позволять сербам пользоваться Салониками для морского вывоза в Англию, Францию, Италию. Аннексия Боснии и Герцеговины Австрией окончательно бросила Сербию в объятия Антанты и сделала ее смертельным врагом Австрии: как было уже указано выше, сербы считали эти две провинции своим бесспорным историческим наследством. В 1910–1912 гг. русское влияние в Сербии все увеличивалось. Добыть себе, с одной стороны, часть Македонии, с другой стороны, когда-нибудь заполучить Боснию и Герцеговину Сербия могла надеяться только при помощи Антанты и прежде всего — при помощи России. В свою очередь, для Антанты Сербия была плотиной, затрудняющей экономическое поглощение Турецкой империи германским капиталом и политическое утверждение Австрии и Германии на Балканах. Именно поэтому Болгария склонна была смотреть на Антанту как на враждебную себе силу. Разделить Македонию к обоюдному удовольствию ни Сербия, ни Болгария не надеялись. Значит, уже поэтому Болгарии приходилось искать себе других покровителей. Таковыми явились Австрия и Германия. Болгария была издавна связана очень тесными финансовыми узами с Австрией и Германией: экономические связи (в широком смысле слова) тоже были у болгар более всего развиты именно с Австрией и Германией. От усиления Германии на Востоке, от Багдадской дороги, например, Болгария прямо и непосредственно выигрывала, так как она оказывалась одним из участков этого великого пути Берлин — Багдад. А главное, в полную противоположность сербам, у болгар не было никаких счетов и претензий к Австро-Венгрии, и вражда с ней была бы для них ни на чем не обоснованной, абсурдной фантазией, от которой они могли все потерять и ничего не выиграть. Россию они очень боялись, и не только потому, что она покровительствовала сербам: постоянные замыслы России относительно Константинополя серьезно их беспокоили. Оказаться соседом России значило бы для Болгарии утратить всякую независимость. Были, конечно, в Болгарии и другие, более доверчиво относившиеся к России течения политической мысли, но начиная с середины 80-х годов XIX в. большинство было настроено относительно русских военных видов в высшей степени настороженно и недоверчиво. Тем не менее в России до последнего момента не теряли еще надежду привлечь Болгарию на свою сторону.

8 1912 г. в русской политике наблюдалась некоторая нерешительность. Одни, очень немногие, стояли за сохранение мира на Балканах, другие — за «разрешение» балканским государствам напасть на Турцию, третьи — за всяческое содействие этому нападению. 9 октября Черногория, а 17 октября (1912 г.) Сербия, Болгария и Греция объявили Турции войну. Оба враждебных лагеря европейских великих держав не скрывали, что они на эту войну смотрят как на событие, которое никак не должно изменить их стремлений на Балканах. В России круги, националистически настроенные и близкие к придворным сферам, снова вооружились старыми славянофильскими лозунгами, говорили о кресте на храме св. Софии в Константинополе и только боялись, как бы этот крест не водрузили болгары, войдя в столицу Турции. А в Австрии официозный орган австро-венгерского министерства иностранных дел, венская газета «Neue Freie Presse», тогда же, в октябре 1912 г., писала: «Австро-Венгрия должеш завоевать Балканы с экономической точки зрения». Нечего и говорить, что тут разве лишь «для краткости» были пропущены слова: «и Германия». При такой категорической непримиримости воззрений нет ничего удивительного, что, не будучи пророками, очень многие публицисты и государственные деятели предсказывали тогда же, осенью 1912 г., что начинающееся кровопролитие является лишь как бы предисловием к катастрофе, несравненно более страшной, и это независимо от результатов данного столкновения.

Уже с первых недель войны выяснилась полная невозможность для Турции отстоять Македонию. Победоносное продвижение сербской и болгарской армий, поддержанное греческой угрозой (и вторжением) с юга, подвело союзников к Чаталдже, где сопротивление турок оказалось более значительным, чем того ждали. Но это сопротивление могло только спасти Константинополь, Македония же была потеряна безвозвратно. Вожди младотурок (особенно члены комитета («Единения и прогресса» — Гуссейн-Джахит-бей, редактор газеты «Танин», Измаил-хаки, Талаат-бей — будущий Талаат-паша) частью бежали из Константинополя, частью скрылись в самом городе. В ноябре наступила развязка. Греки вошли в Салоники, сербы взяли Монастырь, болгары не прекращали упорных боев у Чаталджи и осадили Адрианополь. Великие европейские державы (обоих лагерей — и Тройственный союз, и Антанта) предложили обеим сторонам — Балканскому союзу и туркам — свое посредничество: великим державам казалось по разным причинам еще невыгодным вступить в дело и начать теперь же главную ((пробу сил». Нужно сказать также, что их всех застал врасплох неожиданно быстрый успех балканских государств. Теперь уже давно выяснено, что Австрия и Германия, с одной стороны, Россия — с другой, ждали продолжительной войны и истощения обеих сторон. Быстрые и решительные успехи союзников обеспокоили как Австрию, видевшую усиление Сербии, так и Россию, встревожившуюся, как бы Болгария не сделалась первенствующей державой на Балканах. В конце концов истощенные турки пошли на все почти, чего от них требовали победители. Правда, Энвер-бей, человек большой волн, решимости, храбрости и инициативы (и абсолютно не стеснявшийся в средствах честолюбец), несколько задержал ход переговоров: он насильственным переворотом низверг правительство Киамиль-паши. Ему помогли в этом и те члены комитета «Единение и прогресс», которые вскоре приободрились: когда было (3 декабря 1912 г.) заключено перемирие, они перестали скрываться и снова стали играть роль. Переворот этот (23–24 января 1913 г.) ознаменован был, между прочим, тем, что военный министр Назим-паша и несколько его адъютантов были перебиты Энвером и другими заговорщиками. Но это было последней отчаянной попыткой отсрочить неизбежное. Перемирие кончилось, снова пошли бои около Чаталджи, в конце марта пал Адрианополь, и, наконец, мир был подписан 30 мая 1913 г. в Лондоне съехавшимися там представителями воюющих сторон. Болгария получила северную часть центральной Македонии. Фракию с побережьем Эгейского моря, Греция — Салоники и прилегающую к Салоникам Южную Македонию, Сербия — Юго-западную, Западную и часть Центральной Македонии. Черногория получила сравнительно небольшой прирезок: г. Скутари, который, попав после осады (при помощи разных финансовых и дипломатических махинаций) в руки черногорского короля Николая, был у него отнят по решительному требованию Австрии и передан наскоро созданной великими державами «независимой» Албании.

В виде компенсации за огромные увеличения Болгарии граничащая с ней Румыния потребовала (и получила) г. Силистрию и часть болгарской территории, граничащей с Румынией. Болгария должна была на это согласиться, так как иначе Румыния грозила выступить против нее и испортить весь план кампании против турок.

Протест Австрии против присоединения Скутари к Черногории был так резок и решителен, что было ясно, что венский кабинет решится на все, лишь бы помешать этому завоеванию. Точно так же Австрия в течение всей весны 1913 г. вела дипломатическую кампанию против получения Сербией выхода к морю и тоже достигла цели. Чтобы загородить прочно Сербии выход к морю, была путем дипломатических соглашений между великими державами из приадриатической полосы, отнятой у турок, создана «независимая» Албания, которая расположена по берегу Адриатического моря и этим самым и в будущем должна была послужить барьером против Сербии. На албанский престол, будто бы по выбору и желанию населения, был посажен захудалый германский князь Генрих Вид, являвшийся, конечно, простым орудием Австрии и стоящей за ней Германии.

Так окончилась эта балканская война. Ей суждено было получить в истории название «первой балканской войны», потому что едва успели высохнуть чернила на перьях дипломатов, подписавших мир, как вспыхнула вторая балканская война: союзники не могли никак мирным путем разделить добычу.

4

Для Австрии и Германии слишком могущественные интересы как экономические, так и политико-стратегические связывались с балканским кризисом, чтобы они могли отказаться от мысли поправить свое положение, скомпрометированное войной балканских государств против Турции. Две центральные задачи были перед Австрией и Германией: 1) не позволить слишком усилиться Сербии, и прежде всего не дать ей выхода к морю, и не дать усилиться Черногории, тесно связанной с Сербией. Эта задача была для Австрии и Германии частично разрешена созданием независимой Албании и отказом отдать Черногории г. Скутари; 2) вторая задача, логически связанная с первой, заключалась в том, чтобы по возможности усилить за счет Сербии Болгарию, главный форпост австро-германского экономического и политического внедрения в Турецкую империю и одно из главных звеньев великого пути Берлин — Багдад. Создание сильной Болгарии не только ослабляло главного врага Австрии — Сербию, но и прикрывало Константинополь с суши от всяких покушений с русской стороны, так как делало невозможным повторение русского похода 1877—187S гг. Наконец, уже в настоящем Болгария являлась страной, теснейше связанной с Германией и Австрией и в чисто экономическом отношении. Поэтому, когда уже в мае и в июне 1913 г., тотчас после мира с турками, стали обнаруживаться жесточайшие разногласия между Сербией и Болгарией относительно дележа Македонии, отвоеванной у турок, в Австрии и Германии следили с живейшим интересом за развитием конфликта, и вся поддержка оказывалась именно Болгарии. Что же касается Антанты, то здесь, строго говоря, единства воззрений не было. Уже весной 1913 г. между Францией и Россией не было полного согласия относительно Турции, хотя это несогласие внешне пока выражалось больше в прессе, чем в правительственных актах. Французы боялись разрушения Турции; из всех иностранных капиталов, вложенных в Турцию, больше 63 % принадлежало французам. Выиграть от раздела Турции французы тоже никак не могли по причинам и географическим и политическим. Поэтому во Франции были очень недовольны губительными ошибками младотурецкого правительства, приблизившими воину. Теперь, когда началась ссора из-за дележа добычи, французы решительно не желали вмешиваться в дело. Уже весной 1913 г., когда решался вопрос о Скутари, они определенно повели кампанию против черногорских притязаний. Что касается Англии, то она была заинтересована в балканских делах на этот раз больше всего с точки зрения усиления или ослабления германского влияния, но выступать вооруженно не собиралась и тоже заняла выжидательную позицию. В России Коковцов определенно был против военного выступления России; парижский посол Извольский (наиболее опасная пружина русской дипломатии в то время) видел, что Франция и Англия поддержки оказать не желают, и тоже примолк. Министр иностранных дел Сазонов теперь особенно, когда ему удавалось избавиться от давления со стороны Извольского, был еще пока за сохранение европейского мира. Поэтому, когда Австрия весной 1913 г. произнесла свое решительное вето относительно Скутари, то Антанта отступилась без спора и даже как бы с некоторой готовностью. По той же причине и теперь не было и не могло быть сделано шагов, чтобы удержать Болгарию от нападения на Сербию, хотя Антанта н очень не хотела дальнейшего усиления Болгарии, и без того необычайно расширившейся после победы над Турцией.

Но дела приняли такой оборот, которого положительно никто не ожидал: ни Болгария, ни Австрия и Германия, ни Антанта. Выступил новый фактор, решивший дело: как только Болгария 30 июня 1913 г. внезапно напала на Сербию, Румыния выступила против Болгарии, и (в этом-то и была главная неожиданность) очутившаяся между двух огней Болгария потерпела быстро и окончательно полное поражение. Румыния занимала в это время двойственное положение. Долгие годы она была хоть и не официально, но довольно тесно связана с Австро-Венгрией и Германией. Связь была не только экономическая (как и у Болгарии с теми же империями), но и политическая: поддержка Австрии и Германии была нужна как некоторая охрана от России, с которой граничит Румыния. Но, с другой стороны, расшириться Румыния могла только либо за счет той же Австро-Венгрии (где — в Трансильвании — был сильно представлен румынский элемент), либо за счет граничащей с ней на юге Болгарии. О Бессарабии, некогда присоединенной к России, в Румынии уже мало кто мечтал в те времена. Но и о Трансильвании мечтать не очень было возможно; оставалась Болгария. Огромное усиление Болгарии после войны с турками 1912–1913 гг. беспокоило, раздражало и смущало Румынию; компенсация, которую отдали болгары Румынии — г. Силистрия и территориальная полоса вдоль границы, — считалась очень уж недостаточной. Вот почему, когда Болгария напала на Сербию, чтобы еще на добрую четверть увеличить свои приобретения, то румынское правительство, не колеблясь, объявило всеобщую мобилизацию и пошло войной на Болгарию, не обращая внимания на все увещания Австро-Венгрии и Германии. С другой стороны, греки примкнули к сербам; выступила против болгар и только что побитая Турция. Уже спустя каких-нибудь восемь дней после своего внезапного нападения на Сербию кабинет Данева, управлявший Болгарией, и царь Фердинанд, принимавший деятельнейшее участие во внешней политике, поняли свою ошибку и обратились к России с просьбой взять на себя мирное посредничество. Но об этом нельзя было пока и думать. В половине июля турки перешли через новую границу Энос — Мидия и вторглись в болгарские пределы; сербы отбросили болгар, напавших на них, и перешли в наступление; румынская армия перешла Дунай и пошла на Софию; греки вторглись также в болгарские новые земли и заняли Каваллу. Вскоре после этого турки заняли потерянный было ими Адрианополь. Фердинанд, царь болгарский, поспешил обратиться к Румынии с просьбой о мире. Но Румыния согласилась только на общую мирную конференцию Болгарии со всеми ее победителями. Ровно через один месяц после внезапного болгарского нападения на Сербию открылась конференция в Бухаресте (30 июля), а 10 августа 1913 г. был подписан воевавшими державами Бухарестский мир. Адрианополь перешел снова к Турции, как и почти вся Фракия. Кавалла перешла к грекам, сербы получили все спорные македонские территории и часть бесспорных, принадлежавших Болгарии, получили Нови-Базарский санджак, преграждавший центральным империям путь к Салоникам и к морю; Румыния получала новую и очень значительную прирезку территории за счет Болгарин, и новая граница должна была идти от Ольтеница до Черного моря. Особенно болезненно болгарами ощущались потери городов Кочана, Цетина и Радовича (в пользу Сербии), Адрианополя, Кирк-Килесе, Демотики (в пользу Турции) и (в пользу Греции) Каваллы. Кроме обширных новых территориальных приобретений, сербы получали превосходные со стратегической точки зрения исходные пункты на случай новой войны для вторжения в Болгарию. Пришлось также согласиться на тяжкие финансовые жертвы в пользу победителей. Правда, эти денежные жертвы фактически не успели реализоваться, когда вспыхнула мировая война. Так кончились эти две балканские войны, только одним годом отделенные от начала великого общего побоища, если считать от 10 августа 1913 г., когда был заключен Бухарестский мир.

Постараемся теперь воскресить наиболее характерные и важные для объяснения будущих событий исторические черты этих последних лет европейского мира и начнем с анализа тех видоизменений, которые внесли балканские войны в положение обоих подстерегавших друг друга враждебных лагерей, на которые была в то время разделена Европа.