Брест-Литовск: мир рождает войну

Брест-Литовск: мир рождает войну

Не так просто установить, когда именно началась Гражданская война, масштаб и разрушительные последствия которой мы до сих пор недооцениваем. Историки называют разные даты. Не брестский ли мир с немцами, названный позорным и постыдным, стал поводом для того, чтобы одна Россия подняла оружие против другой?

Обвинения в сотрудничестве большевиков с немцами появились весной семнадцатого года. В советские времена на эту тему было наложено табу. Но зато после перестройки, когда страна открылась, в Россию из эмигрантских запасников хлынул поток антибольшевистской литературы. И девственное в смысле знания собственной истории российское общество было потрясено:

«Оказывается, Октябрьскую революцию большевики совершили на немецкие деньги… Всеми действиями Ленина руководил кайзеровский генеральный штаб. Германия с помощью большевиков разрушила Российскую империю, чтобы спастись от поражения в Первой мировой… И позорный брестский мир с немцами Ленин и Троцкий тоже подписали, выполняя приказ Берлина…».

Большевики вовсе не были первыми, кого обвиняли в шпионаже и измене. В начале мая 1915 года развернулось немецкое наступление. Германские войска прорвали фронт, русские войска отступали. В мае оставили Галицию. Летом немцы взяли Польшу. Царская армия потеряла убитыми и ранеными почти полтора миллиона человек, в плен попало около миллиона.

В конце июля на заседании правительства военный министр Алексей Андреевич Поливанов информировал правительство:

— Отступление не прекращается… Линия фронта меняется чуть ли не каждый час. Деморализация, сдача в плен, дезертирство принимают грандиозные размеры… Ставка, по-видимому, окончательно растерялась, и ее распоряжения принимают какой-то истерический характер… Сплошная картина разгрома и растерянности. Уповаю на пространства непроходимые, на грязь непролазную и на милость угодника Николая Мирликийского, покровителя святой Руси.

Все искали виновных. Чем хуже было положение на фронте, тем чаще звучало слово «предательство». Дело усугублялось тем, что в военную контрразведку после начала Первой мировой мобилизовали жандармов, которые искать шпионов обучены не были, зато привыкли выявлять врагов государства.

Первой жертвой стали обрусевшие немцы, давно обосновавшиеся в России. Понятие «пятая колонна» еще не появилось, но русских немцев подозревали в тайной работе на Германию. По инициативе правительства образовали Особый комитет по борьбе с немецким засильем. С перепуга видные политики меняли фамилии немецкого происхождения на чисто русские. Обер-прокурор Святейшего Синода Владимир Карлович Саблер стал Десятовским.

Распространились слухи о том, что в тылу армии орудуют шпионы. Верховный главнокомандующий подписал 26 июля 1915 года приказ № 524:

«За время отхода наших армий из Галиции при участии наших врагов стали усиленно распространяться как среди нижних чинов, так и среди населения различные необоснованные слухи об обнаружении предательства… Предварю, что на всякое подпольное обвинение лиц, ни в чем не повинных или только носящих нерусскую фамилию и честно несущих службу во славу царя и родины, я буду смотреть как на недопустимую попытку внести смуту в ряды нашей доблестной армии…».

Начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии Николай Николаевич Янушкевич искал виновных. Нашел их среди евреев. Янушкевич был ярым антисемитом. Еще до войны он требовал уволить всех евреев из рядов вооруженных сил России. А с началом войны Янушкевич стал утверждать, что евреи ждут прихода немцев, шпионят в их пользу и поэтому их всех надо выселить из прифронтовой зоны.

Армия, отступая, все уничтожала. При отступлении из Галиции командующий Юго-Западным фронтом генерал Николай Иудович Иванов отдал приказ о «выселении лиц крестьянского состояния призывного возраста». Выселяли вместе с семьями. Генерал приказал отправить в тыл «весь скот и лошадей», а «запасы продовольствия уничтожать». Янушкевич распространил приказ на всю линию фронта.

Евреев приказали выселять полностью — в том числе родителей фронтовиков, награжденных георгиевскими крестами.

15 мая 1915 года Совет министров обратился к императору:

«Министр внутренних дел сообщил Совету министров, что к нему поступают донесения о предпринятом по распоряжению военных властей поголовном выселении евреев из западных приграничных губерний на театре войны…

От применения этой меры не изъяты жены и дети евреев, сражающихся в рядах армии, а равно и сами евреи-воины, отпущенные временно на родину для излечения ран… Таковые распоряжения военных властей могут, по убеждению Совета министров, привести к серьезным и опасным осложнениям. Не говоря уже о том, что распространение ответственности за бывшие случаи предательства со стороны отдельных лиц на все еврейское население является явно несправедливым…».

Один из министров не выдержал:

— На фронте хаос, неприятель приближается к сердцу России, а господин Янушкевич заботится только о том, чтобы отвести от себя ответственность за происходящее. Его постоянное желание — «установить свое алиби»…

В Думе выступил лидер партии кадетов Павел Николаевич Милюков:

— Евреи сделались предметом систематического издевательства. Нельзя иначе назвать, господа, то огульное обвинение целой нации в предательстве и измене, которое не может быть оправдано отдельными случаями шпионства, наблюдавшегося среди пограничного населения всех национальностей.

Когда пошли распоряжения о прекращении выселения, военные стали брать заложников, которые должны гарантировать лояльность местного населения. Социал-демократ Николай Чхеидзе заявил в Думе:

— У евреев отнимают в качестве заложников их почетных общественных деятелей. Я спрашиваю вас: доходила ли какая-нибудь власть до такого цинизма, чтоб своих подданных брать в качестве заложников? Я утверждаю, что это беспримерное явление в истории.

23 августа 1915 года император принял на себя верховное командование. Министры опасались, что неудачи на фронте подорвут авторитет императорского дома. 18 августа Янушкевича сменил генерал Михаил Васильевич Алексеев, командовавший Северо-Западным фронтом. Он был куда более талантливым военачальником, чем Янушкевич. Таких поражений, как в 1915 году, русская армия уже не терпела.

«Я не могу вам сказать, как я доволен Алексеевым, — отзывался о нем Николай II. — Какой он сознательный, умный и скромный человек и какой он работник».

Но поиск виновных внутренних врагов был уже неостановим. Шпионов искали в высшем обществе. Осенью пятнадцатого года в измене обвинили бывшего военного министра Владимира Александровича Сухомлинова. После этого уже кого угодно можно было заподозрить в предательстве. И через год обвинение в измене предъявили царской семье, правительству и генералитету в целом.

1 ноября 1916 года в Государственной думе депутат от партии кадетов Павел Николаевич Милюков заявил, что правительство намерено заключить сепаратный мир с Германией. Каждый пункт обвинений царскому правительству Милюков заканчивал словами: «Что это — глупость или измена?» И эта фраза точно молотом била по голове.

Разговоры о германофильстве императрицы Александры Федоровны, намеки на прямое предательство двора были следствием самодержавной системы управления, когда любое назначение на высшие посты определялось монаршей волей. А подозревали всегда худшее.

После отречения императора, в марте семнадцатого, епископ Енисейский и Красноярский Никон (Бессонов) уверенно говорил:

— Монарх и его супруга изменяли своему же народу. Большего, ужаснейшего позора ни одна страна никогда не переживала. Нет-нет — не надо нам больше никакого монарха.

В Германии Россию считали слабым звеном, поэтому предлагали Петрограду сепаратный мир. Датский король Христиан X выразил желание стать посредником в мирных переговорах. Но Николай II отказался…

Генерал Константин Глобачев, последний начальник Петроградского охранного отделения, писал, уже будучи в эмиграции:

«Многие задают вопрос: правда ли, что Германия принимала участие в подготовке Февральской революции 1917 года. Я утверждаю: для Германии русская революция явилась неожиданным счастливым сюрпризом. Русская февральская революция была созданием русских рук».

Сепаратные переговоры с немцами первыми предложили не большевики, а военный министр во Временном правительстве Керенского тридцатилетний генерал-майор Александр Иванович Верховский, недавний командующий Московским военным округом. 19 октября 1917 года генерал Верховский предупредил кабинет министров:

— Народ не понимает, за что воюет, за что его заставляют нести голод, лишения, идти на смерть. В самом Петрограде ни одна рука не вступится в защиту правительства, а эшелоны, вытребованные с фронта, перейдут на сторону большевиков.

На следующий день на заседании комиссий по обороне и иностранным делам Предпарламента (Временный совет Российской республики — представительный орган всех российских партий до созыва Учредительного собрания) генерал Верховский рассказал о бедственном положении армии:

— Воевать мы не можем… Единственная возможность — самим немедленно возбудить вопрос о заключении мира. При всей нашей слабости мы связываем на фронте 150 неприятельских дивизий. Так что эта истощающая война нужна только союзникам.

Керенский в ночь на 22 октября сообщил по прямому проводу в Ставку:

«Я задержался необходимостью в спешном порядке реорганизовать высшее управление в военном министерстве, так как генерал Верховский сегодня уезжает в отпуск и фактически на свой пост не вернется, вызван этот отпуск его болезненным утомлением, на почве которого было сделано в последнее время несколько трудно объяснимых и весьма, по его собственному признанию, нетактичных выступлений… Выступления эти вызвали огромные недоразумения и даже переполох, так как были совершенно неожиданны даже для присутствующих на заседании членов Временного правительства…».

Военного министра обвинили в измене. Глава Временного правительства Александр Федорович Керенский отстранил его от должности. 24 октября 1917 года в Предпарламенте он говорил о большевиках:

— Организаторы восстания содействуют правящим классам Германии, открывают фронт русского государства перед бронированным кулаком Вильгельма и его друзей… Я квалифицирую такие действия русской политической партии как предательство и измену Российскому государству.

Но и Керенский, неустанно боровшийся с иностранной агентурой, утверждавший, что царская армия насквозь пронизана сетью шпионства, сам на подозрении! Через полвека с лишним англичане рассекретили меморандум министерства иностранных дел Великобритании от 23 октября 1917 года:

«До нас доходят слухи о том, что Керенский находится на жалованье у Германии и что он и его правительство делают все, чтобы ослабить и дезорганизовать Россию, приведя ее к положению, когда никакой другой курс, кроме сепаратного мира, будет невозможен… Если это вопрос подкупа, мы должны быть в состоянии успешно конкурировать».

После революции на счетах Керенского в различных банках нашли 1 174 734 рубля. Совнарком их конфисковал и «обратился ко всем, кто мог бы дать указания относительно источника этих сумм». Но выяснением, откуда у него такие деньги, заниматься не стали.

Вокруг одни шпионы… В работе на немцев в семнадцатом году обвиняли решительно всех. Что же нам думать? Либо и в самом деле все в России — от императорской семьи до руководства большевиков — были куплены немцами, что трудно предположить хотя бы в силу бедственного положения германского бюджета, либо — что ближе к истине — немецкие деньги не имели никакого отношения к событиям семнадцатого года.

Вообще не следует приписывать иностранным разведкам, в первую очередь германской, успехи, которых у них не было. И предполагать, будто даже армия шпионов способна изменить историческую судьбу огромной страны. Обе революции — и Февральская, и Октябрьская — были совершены русскими людьми на русские же деньги. Если деньги вообще имели хотя бы какое-нибудь значение в событиях семнадцатого года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.