Новая угроза на Дунае
Новая угроза на Дунае
Восточная империя подвергалась набегам гуннов чаще всего. Судя по всему, их количество значительно выросло начиная с V века, и успешные операции, как правило, воодушевляли кочевников на более масштабные и частые атаки. У гуннов появились могущественные предводители, такие как Руа, дядя Аттилы. В 422 году константинопольское правительство согласилось выплачивать ему триста пятьдесят фунтов золота ежегодно, дабы тот не начинал военные действия против них. В 434 году он потребовал увеличить эту сумму, а когда римляне отказались, напал на балканские провинции. Однако вскоре после этого Руа умер; ему наследовал Аттила и его брат Бледа. По-видимому, они предпочли разделить владения дяди между собой, а не править совместно. На некоторое время напряженность на границах империи ослабела, но к 440 году братья сумели вынудить правительство Восточной империи выплачивать им по семьсот фунтов золота ежегодно. Военные министры Феодосия II столкнулись с другими неотложными проблемами, и эта сумма могла показаться небольшой ценой за сохранение мира{453}.
Шантажисты неизменно оценивают уступчивость как знак слабости и усиливают требования. Мир оказался иллюзией: не прошло и года, как гунны вновь начали тревожить набегами Иллирик и Фракию. Одним из предлогов возобновления войны предположительно стал поступок епископа города Марга, который, по слухам, пересек Дунай, чтобы разграбить могилы гуннских царей и добыть оттуда золото. Город Марг также привлек к себе внимание варваров, и епископ забеспокоился: что, если из двух возможностей — выдать его врагу или погибнуть, защищая его — сограждане предпочтут первую? В итоге он перебежал к гуннам и поспешно сдал им город, договорившись кое с кем из своих помощников, чтобы те открыли ворота и впустили врага под покровом ночи{454}.
Другие укрепленные города пали в результате штурма. В сохранившихся фрагментах тогдашних исторических сочинений говорится, что гунны использовали тараны, лестницы и мобильные осадные башни, ведя штурм «по всем правилам». Они могли перенять соответствующие технологии у римлян. Была и иная возможность: теперь гуннская армия включала немало сил, некогда сражавшихся на стороне римлян. Важную роль наравне с этими примитивными осадными устройствами играла численность задействованных войск, возможность удерживать их на одном месте столько, сколько потребуется для ведения осады, а также согласие пойти на жертвы в случае штурма. Умение гуннов захватывать укрепленные города выделяет их из ряда других племен. Сингидун (современный Белград) и крупный город Сирмий стали жертвами их натиска и были разрушены. В 443 году Наисс, другой крупный город, место рождения Константина, также оказался сожжен дотла. Через несколько лет путешественники видели там горстку людей, влачивших жалкое существование в уцелевших домах. Еще более зловещим стало то, что им пришлось разбить лагерь в стороне от реки, протекавшей неподалеку, поскольку «вся земля близ берега была полна костей людей, перебитых на войне». Еще большее количество людей было продано в рабство. Одни из них освободились, внеся выкуп; другим повезло: они получили свободу и даже снискали почести и высокое положение у своих хозяев. Но что касается большинства, то существование под властью гуннов было для них столь же тяжким бременем, как и для рабов в любом обществе{455}.
Римляне усилили свою армию в этой области, подтянув туда войска с различных территорий, и в конце концов смогли отбросить атакующих. Выплаты были приостановлены на несколько лет. В 445 году Аттила убил брата и сделался единовластным правителем громадной гуннской империи. Никто более не пытался соперничать с ним до конца его дней. По-видимому, под его контролем находилась большая часть территории Центральной Европы, хотя следует скептически отнестись к заявлениям о том, что его владения простирались до Северного моря. При Аттиле ряд его соплеменников пользовался значительной властью; то же касалось царей других племен. Он имел много жен — не только для удовольствия, но и, несомненно, для укрепления политических альянсов. Мы также знаем, что по крайней мере одна из жен Бледы осталась в живых и была окружена почестями. Верные сторонники Аттилы получали награды, и в годы его правления жизнь их складывалась весьма благополучно. В готских погребениях на территории его империи часто обнаруживаются изделия из золота, и поныне производящие сильное впечатление. В некоторых случаях погребения отражают приверженность населения гуннским обычаям (имеются в виду, например, намеренно деформированные черепа). Нелояльность влекла за собой безжалостную кару. Непременное условие договоров Аттилы с римлянами заключалось в его требовании возвратить ему всякого, кто бежал из-под его власти (учитывая, что беглецов называли по именам, он, очевидно, подразумевал представителей знати). Известно, что два лица царской крови, переданные в руки людей Аттилы, были сразу же посажены на кол{456}.
Прошло два года неурожаев; свирепствовала чума, и, в довершение всего, в 447 году на территории Восточной империи произошло несколько опустошительных землетрясений. Константинополь серьезно пострадал; значительная часть его мощных стен разрушилась. Аттила учуял открывшуюся возможность и организовал масштабное вторжение.
Римский военачальник — как это часто бывало в те годы, германского происхождения — решил рискнуть, дал бой и потерпел поражение. Города вновь попали в руки захватчиков и были разграблены. В Константинополе префект претория Флавий Констанций воспользовался помощью двух партий «болельщиков», на которые разделялось население города, посещавшее цирк. «Голубые» и «зеленые» обычно питали друг к другу непримиримую вражду, но под его руководством согласились работать вместе и примерно за шестьдесят дней устранили большую часть разрушений в городе. Стены починили, и гунны не успели воспользоваться уязвимостью Константинополя. Однако в других местах они произвели немалые опустошения. Один из отрядов дошел до Фермопил в Греции — знаменитого ущелья, где в 480 году до н.э. армия греков со спартанцами во главе, героически пожертвовав собой, задержала наступление персов{457}.
И вновь Восточной Римской империи пришлось покупать у гуннов мир. Теперь Аттиле предстояло получать не менее двух тысяч ста фунтов золота ежегодно. Вдобавок он потребовал немедленно выплатить ему еще шесть тысяч фунтов, считая, что эту сумму римляне задолжали ему с момента прекращения выдачи субсидий. Впервые ему также даровали земли к югу от Дуная — область протяженностью около трехсот миль, простиравшуюся от Сингидуна до Паннонии. Ширина ее была такова, что пересечь ее можно было за пять дней (соответственно речь идет о расстоянии от двадцати до ста миль). Таким образом, к нему отошла вся провинция Дакия Прибрежная (Dacia Ripensis) (названная так, дабы сокрыть отпадение от империи «настоящей» Дакии в III веке) и часть земель трех других провинций. Эти территории значительно пострадали от недавних набегов, и непонятно, в какой мере Аттила действительно использовал их. Возможно, он просто хотел получить в свое распоряжение свободный от населения клочок земли, чтобы таким способом, если можно так выразиться, разрекламировать свою власть и способность заставить Рим пойти на уступки. Главная его цель в отношениях с империей состояла в получении выгоды посредством грабежей в ходе войны и вымогательства в мирное время. В обоих случаях он укреплял свой престиж и обеспечивал себя богатством, что позволяло ему щедро награждать сподвижников{458}.
Аттиле выплатили значительные суммы — значительные, но не беспрецедентные, если сравнивать с выплатами другим иноплеменным вождям, имевшими место в прошлом. Восточная империя вполне могла позволить себе потратиться, если смотреть на дело в долгосрочном плане. В краткосрочной же перспективе это означало повышение налогов, в том числе и с представителей сенаторского сословия, что всегда вызывало недовольство у этой группы. Однако Аттила никогда не был хорошим соседом, и все по-прежнему боялись, что он решит возобновить нападения в любой момент, если сочтет, что Восточная империя уязвима. Он постоянно направлял посольства в Константинополь. Одна причина состояла в том, что, согласно римскому обычаю, тех щедро одаривали, дабы продемонстрировать дружественные намерения властей и заручиться расположением послов. Чтобы воспользоваться этим, Аттила обычно отправлял в Константинополь разных людей и таким образом награждал свою элиту за счет римлян. Частые посольства и их настойчивость в требовании переговоров, нередко по незначительным поводам, также помогали держать императора и его советников в состоянии тревоги, напоминая им, что не стоит верить в прочность мира{459}.
Сохранилось примечательное описание, созданное Приском — членом делегации, отправленной Константинополем, дабы посетить Аттилу, так сказать, на его территории, в 448 году/ На нее возлагалась задача возвратить нескольких дезертиров (или беженцев) из империи Аттилы, хотя из семнадцати человек, затребованных гуннами, они привезли только пять. После долгой поездки (значительную часть пути их сопровождали гунны — послы, возвращавшиеся из Константинополя) они наконец достигли лагеря Аттилы. Был поздний час, и они попытались поставить палатки на холмике, но какие-то всадники тут же предупредили их: никому не разрешается располагаться так, чтобы его шатер стоял выше царского. Им пришлось подождать некоторое время, прежде чем удалось получить аудиенцию. Повеления, которые они получали, носили противоречивый характер: в них послам то предписывалось уехать, так как они не сумели привезти с собой всех беглецов и им нечего более предложить для обсуждения, то давалось обещание провести переговоры. Подобные действия (хотя и в миниатюре) очень напоминали дипломатию Аттилы в отношениях с римлянами: он не давал им успокоиться и угрожал силой, надеясь добиться уступок, когда, если можно так выразиться, начнется настоящий торг. Отряд римлян посетил ряд значительных лиц, которых задобрили щедрыми подарками и лестью, дабы те использовали свое влияние и добились, чтобы послов выслушал сам Аттила{460}.
Среди тех, с кем они встретились, было немало любопытных персонажей. Одной из них стала вдова Бледы, очевидно, по-прежнему обладавшая богатством и авторитетом у местных жителей. Она выручила отряд римлян после того, как гроза опрокинула их палатку, дала им пищу, обогрела и предложила несколько привлекательных молодых женщин (жест гостеприимства у гуннов). Приск с важностью сообщает, что они позволили женщинам разделить с ними трапезу, но не воспользовались ситуацией. Они также пытались повидаться с Онегесием, наиболее влиятельным помощником Аттилы, но, не сумев получить доступ к нему, отправились к его брату Скотту. Другим лицом, принявшим римлян, стала одна из жен Аттилы, окруженная большим почетом, поскольку она родила ему первенца. Все это время послы тащились вслед за Аттилой, пока он путешествовал по своим землям; в какой-то из деревень он задержался, чтобы взять себе очередную жену. Наконец они прибыли в одну из резиденций, где он обычно задерживался подолгу и жил в большом деревянном чертоге, окруженном внушительным, хотя и декоративным, частоколом. Резиденция Онегесия была меньше, зато включала в себя банный комплекс, выстроенный по римскому образцу. Его построили пленники, жители империи, захваченные во время набегов на балканские провинции. На Венгерской равнине не было каменоломен, так что все материалы пришлось везти из мест, лежавших за сотни миль отсюда. Инженер, строивший их, надеялся получить свободу в награду за хорошо выполненный труд, но вместо этого был оставлен при банях навсегда для технического обслуживания.
Он был не единственным римлянином, которого встретили здесь послы. Приск был удивлен, когда какой-то «гунн» приветствовал его по-гречески. Этот человек оказался купцом, попавшим в плен во время разграбления одного из придунайских городов. Со временем он завоевал доверие своего хозяина, знатного гунна, сражаясь в его отряде против римлян и других народов. Он получил свободу, взял жену из гуннов и, по его словам, был доволен новой жизнью больше, чем старой. В разговоре с Приском он сожалел о тяжком бремени налогов в империи, коррупции в правительстве и критиковал юридическую систему за несправедливость и дороговизну услуг. Приск утверждает, что убедил его в превосходстве власти императора, но трудно с уверенностью сказать, действительно ли он имел это в виду или сам склонен был разделять критическое настроение, которое приписал собеседнику. Кроме того, в классической литературе существовала давняя традиция противопоставления примитивной честности варваров и продажности, господствовавшей в цивилизованных обществах. Помимо таких уцелевших пленников, здесь также находилось посольство из Западной империи. Оно прибыло, чтобы умилосердить Аттилу: предстояло решить вопрос о неких сокровищах из Сирмия, что в Паннонии. Местный епископ вручил их одному из помощников Аттилы, римлянину по имени Констанций, которого послала к царю Западная империя. Этот человек обещал выкупить священнослужителя, если тот попадет в плен; в случае смерти епископа Констанций должен был бы использовать сокровища, чтобы обеспечить свободу его пастве. Как оказалось, Констанций забрал золото себе, а позднее заложил его в Риме от имени Аттилы. Однако впоследствии он утратил доверие царя и был казнен. Теперь Аттила требовал не только золото, но и банкира, с которым Констанций заключил сделку. Римские послы надеялись убедить его ограничиться принятием равной суммы золотом{461}.
Прошло немало времени, прежде чем Приску и его отряду довелось узреть Аттилу — поначалу лишь издали. Они увидели его посреди величественной процессии и стали свидетелями его учтивого обращения с одним из своих гос-теприимцев, когда он остановился в деревне, чтобы, сидя на лошади, принять от них еду и питье. Наконец, их пригласили на пир в его чертоги. Мероприятие носило официальный характер, и гостей рассаживали по старшинству. Римлян посадили слева от правителя, а не справа — последнее считалось более почетным, — и даже здесь предпочтение было отдано влиятельному представителю знати. Прозвучал целый ряд тостов; первый из них произнес Аттила, чье место находилось выше всех. Затем «для нас и гостей-варваров приготовили роскошную трапезу, поданную на серебре, но Аттила не ел ничего, кроме мяса с деревянного блюда. Во всем остальном он также выказал умеренность: его чаша была деревянной, тогда как его гостям подали кубки из золота и серебра. Платье его тоже было простым и обнаруживало лишь его пристрастие к чистоте. Меч, носимый им на боку, ремни его гуннских башмаков и уздечка его коня не были, подобно вещам других гуннов, украшены золотом или другими дорогими материалами»{462}.
* * *
Вероятно, эта церемония была далеко не так тщательно разработана, как при дворе императоров, но все в ней, если можно так выразиться, было пропитано духом Аттилы. Он подтвердил, что расположен к вождям-гуннам, а также явил свою власть, оказывая представителям римлян куда меньший почет. В основном он не обнаруживал интереса к происходящему, но перемежал безразличие вспышками ярости; очевидное расположение он выказывал лишь к одному из своих сыновей. Он проигнорировал представление, данное карликом, шутом по имени Зерко, бывшим любимцем Бледы. (Присутствие этого человека, происходившего из Северной Африки и говорившего на причудливой смеси латыни, готского и гуннского языков, несомненно, породило устойчивый миф о том, что сам Аттила был мал ростом.)
В обращении с римлянами Аттила несколько раз явил свой гнев, тогда как прочим выказывал знаки расположения. По-видимому, он обычно придерживался такой манеры поведения, хотя в данном случае у него имелось больше оснований для неудовольствия, чем всегда. Приск был помощником главы посольства — человека по имени Максимин. Последний уже пытался убедить Онегесия перейти на сторону римлян и не преуспел в этом. Они и сами не знали, что у константинопольских властей был тайный мотив, которым они руководствовались в первую очередь, отправляя посольство. Их сопровождал еще один чиновник по имени Вигилат (в старых книгах его имя часто передавалось как Бигилат), имевший одно редкое достоинство: он говорил по-гуннски. Когда посольство гуннов находилось в Константинополе, этот человек вступил в секретные переговоры с Эдеконом, его главой. Вигилат убедил его убить Аттилу; в обмен он обещал ему пятьдесят фунтов золота и убежище в империи. Трудно понять, собирался ли Эдекон когда-нибудь исполнить свою часть договора, поскольку по возвращении домой он тут же сообщил Аттиле о заговоре. С благословения Аттилы он продолжил игру с Вигилатом. В конце концов того поймали с поличным, когда он нес золото, чтобы передать его убийце. Он и его сын были брошены в тюрьму, и римским властям пришлось дополнительно потратить немало денег, прежде чем их отпустили.
Заговоры с целью убийства, очевидно, не способствовали успешной дипломатии, и неудивительно, что Максимин и Приск достигли весьма немногого. Но Аттила отреагировал не слишком бурно. Он использовал сведения о заговоре для получения преимущества над римлянами в дальнейших переговорах. Даже самые крупные выплаты и субсидии были вполне приемлемы для константинопольского правительства. Однако в то же время они свидетельствовали о его неспособности разобраться с гуннами силой оружия. В лучшем случае оно могло надеяться держать их под контролем — и то лишь в ситуации, когда в других местах не велось масштабных военных действий. Перспективы нападения и окончательного разгрома Аттилы отсутствовали, отсюда и возникло желание убить его. Но окружение Аттилы слишком боялось его, чтобы это стало возможным. У Восточной империи не было иного выбора, кроме как жить по соседству с Аттилой и выплачивать ему денежные ассигнования. К счастью для нее, Аттила обратил взор на дальние края, сосредоточив внимание на Западной империи{463}.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.