Новый базис и новые разногласия
Новый базис и новые разногласия
Каким бы ни был пропагандистский курс, германское Верховное командование сразу же осознало значение потери Северной Африки. Теперь, когда не стало тунисского плацдарма, этот театр войны уже не был сравнительно небольшим участком североафриканского побережья, а полностью охватил все Средиземноморье. Крупные силы западных союзников готовы были действовать повсюду. Открытие основных и вспомогательных транспортных путей по Средиземному морю, которые так долго были закрыты, по расчетам, было равносильно выигрышу в пользу противника морских судов грузоподъемностью порядка двух миллионов тонн, которые они могли использовать для переброски войск и их снабжения. Но теперь стало ясно как никогда, что из всех опасностей, угрожавших нам в настоящий момент, эти последние события, вдобавок ко всем предыдущим, и в еще большей степени вероятное развитие событий на Средиземном море в будущем угрожали самой сути альянса оси.
Поэтому сразу же после падения Туниса штаб оперативного руководства ОКВ подготовил «анализ ситуации в случае выхода Италии из войны»; само название говорит о том, что этот документ не мог появиться без указаний Гитлера. Отправной точкой для этого документа послужило широко распространенное в ставке мнение, что Балканы представляют собой наиболее вероятную стратегическую цель западных союзников на Средиземном море; берега там едва защищены, население охвачено восстанием, в этом районе много ценного сырья, и, последнее, но не менее важное, оттуда открывается возможность прорваться в «крепость Европа» с юго-востока со всеми вытекающими отсюда стратегическими и политическими последствиями. Наиболее вероятными первоначальными целями противника были крупные итальянские острова, которые вместе с Южной и, возможно, Центральной Италией послужат мостом и плацдармом для дальнейшего наступления западных союзников через Адриатику. Для стран оси соотношение сил на суше, на море и в воздухе означало только то, что ни о чем, кроме оборонительной стратегии, не могло быть и речи. Но и в этом случае, чтобы удержать войну как можно дальше от сердца Европы и границ Германии, понадобится, по крайней мере, какое-то временное подкрепление для Италии и Балкан, а это неизбежно влекло за собой прореживание на Восточном фронте. Резервные формирования, главным образом из частей, вышедших из Тунисского котла, уже создавались на Сицилии и в меньшем масштабе на Сардинии и Корсике, но в качестве неотложной меры необходимо было также сократить до минимума войска на Западном театре войны, где крупные десантные операции, предположительно, были маловероятны, пока основные силы союзников находились в Средиземноморье. Муссолини, Кессельринг и ОКМ выдвинули предложение облегчить ситуацию на Средиземном море путем наступления через Испанию на Гибралтар, но оно (вполне справедливо) было отвергнуто Гитлером на том основании, что «мы не в состоянии провести подобную операцию».
Гитлер сначала согласился с нашей оценкой и вытекающими из нее предложениями. Однако он не согласился ни со своим штабом, ни с Муссолини, что наиболее вероятное место высадки десанта противника – это Сицилия; он считал, что это будет Сардиния. Он укрепился в своем мнении с помощью хорошо известного трюка, который проделали английские секретные службы: к нему в руки попали документы, видимо, со сбитого над испанским побережьем самолета, в которых среди прочего упоминалось кодовое название «Сардина». Он также решил, что эти документы подтверждают его мнение о том, что наиболее вероятными целями западных союзников на Балканах являются острова Пелопоннес и Додеканес, – это именно то, чего хотели добиться британцы своими бумагами[224]. Приступив к рассмотрению рубежей, которые необходимо удержать даже без участия Италии, он проявил, прежде всего, ненужную предосторожность; 19 мая он сказал, что нападение на Балканах «фактически более опасно, чем проблема Италии, которую, на худой конец, мы всегда сможем в каком-то месте заблокировать (sic!). Когда катастрофа в Тунисе ушла на задний план и потому в нем вновь ожила уверенность, горизонты его, как обычно, расширились, и он потребовал, чтобы, даже в случае выхода Италии из войны, «крепость Европа» оборонялась по всему периметру. Раз он ставил перед собой такую цель, то, казалось бы, он должен быть полностью готов подчинить интересы всех прочих театров войны, включая Восточный, нуждам Средиземноморского театра – в любой момент и на столько времени, на сколько потребуется. Поскольку высшего координационного штаба по-прежнему не было, он сам в начале мая отдал устные приказы ОКХ быть готовыми в любой момент к быстрой переброске шести танковых дивизий с востока на юг. Они должны были включать три безномерные танковые гренадерские дивизии СС, появление которых, как он считал, произведет большое впечатление на фашистские элементы в итальянских вооруженных силах и на население. По тем же причинам он дал указания фельдмаршалу Роммелю, который уже пришел в себя, осуществить совместно с ОКВ все приготовления, чтобы занять пост главнокомандующего войсками в Италии вместо Кессельринга, как только Италия потерпит крах, в какой бы форме это ни произошло. Он лично проинструктировал Роммеля, так же как и главнокомандующего на Балканах генерал-полковника Лора. Кроме того, стараясь держать все это в тайне от наших союзников, он запретил любые письменные инструкции, взяв из проекта приказа ОКВ только кодовые названия: «Аларих» – для защитных мер в Италии и «Константин» – для Балкан.
Более подробное представление об этих событиях и одновременно яркую картину той атмосферы, которая царила тогда в верховной ставке, дают приводимые ниже выдержки из стенограмм некоторых инструктивных совещаний.
Фрагмент № 5
Дискуссия с зондерфюрером[225] фон Нейратом по поводу Италии 20 мая 1943 г.
ПРИСУТСТВУЮТ:
фюрер
фельдмаршал Кейтель
фельдмаршал Роммель
генерал-полковник Лор
генерал-лейтенант Бройер
генерал-лейтенант Варлимонт
посол Гевел
генерал-майор Шмундт
полковник Шерфф
подполковник Лангеман
зондерфюрер фон Нейрат
гауптштурмфюрер Гюнше
Совещание началось в 13.19
Гитлер. Вы были на Сицилии?
Фон Нейрат. Да, мой фюрер. Я был там и разговаривал с Роаттой, которого знаю с тех времен, когда он возглавлял отдел атташе в Риме. Среди прочего он рассказал мне, что у него нет большой уверенности в возможности обороны Сицилии. Он заявил, что слишком слаб и что его войска недостаточно оснащены. Самое главное, у него только одна моторизованная дивизия; остальные войска стационарные. Англичане каждый день занимаются тем, что обстреливают локомотивы на железных дорогах, так что движение и снабжение локомотивов запчастями почти, если не совсем, невозможно. По дороге из Джованни в Мессину у меня сложилось впечатление, что движение на этом коротком участке практически прекратилось. Думаю, там шесть паромов всего, но оказался на месте только один. Этот, как они выражаются, «ватой укутан»; их явно хранят для более важных целей.
Гитлер. Что это за «более важные цели»?
Фон Нейрат. Ну, мой фюрер, итальянцы сразу говорят: «Когда кончится война» – эту фразу повторяют очень часто; иногда они говорят: «Никогда не знаешь, что может произойти». В любом случае этот единственный паром не действует. Может, неисправен. Но немцы, с которыми я беседовал там, в это не верят. Немецкие войска на Сицилии, без сомнения, стали весьма непопулярными. Легко понять почему; сицилийцы считают, что мы принесли войну на их землю и расхватали все, что у них было. А теперь из-за нас придут англичане, которым, однако, – должен подчеркнуть это, – сицилийский крестьянин будет весьма рад; он думает, что это будет означать конец его невзгодам. Простому крестьянину этого абсолютно не понять; он дальше своего носа ничего не видит, и он всегда стремится к тому, что сделает его жизнь наиболее спокойной, и как можно скорее; как только придут англичане, война закончится. Таково общее мнение в Южной Италии – если придут англичане, все закончится быстрее, чем если там останутся немцы, от которых одни неприятности.
Гитлер. Что предпринимают по этому поводу итальянские официальные круги?
Фон Нейрат. Мой фюрер, насколько я знаю, префект и другие чиновники, которые еще остались там, особо этим не занимаются; они все это видят и слышат, но всегда говорят одно и то же. Я указал им на множество самых разных случаев и сказал: «Когда немецкого солдата в открытую проклинают на улице как врага или что-то в этом роде, и такое слышишь довольно часто, особенно на Сицилии, как вы поступаете в таких случаях? Нельзя допускать, чтобы это без конца продолжалось». Они тогда говорят: «А что нам делать? Это общественное мнение! Люди так считают, и вы не завоевали себе популярность. Вы здесь реквизировали и съели всех их кур». Я отвечаю: «Мы здесь не ради развлечения, а потому что идет война!» Но они всегда находят какое-то оправдание; они просто говорят: «Мы ничего не можем с этим поделать; немецкие солдаты тоже ненавидят итальянских солдат». На мой взгляд, надо принимать более жесткие меры, особенно властям; им следует в большей степени, чем они делали это до сих пор, давать урок на примере самых вопиющих случаев.
Гитлер. Ничего они не сделают.
Фон Нейрат. Это очень трудно. На севере принимаются меры. Но сицилийцы совсем другой народ, чем, скажем, северные итальянцы. Если посмотреть в целом, то самое неприятное состоит в том, что они позволили довести ситуацию до такого состояния.
Воздушная угроза или превосходство противника в воздухе над Сицилией – это чрезвычайно серьезно. В этом не приходится сомневаться. Не думаю, что это новость для вас. Палермо совсем сровняли с землей – большие кварталы города, включая прекрасные старинные здания, но это в первую очередь порт. Получается, то, что мне говорили многие, теперь правда, гавань находится в таком состоянии, что англичане сами не смогут ею воспользоваться. Это явно отличается от результатов английских ударов по Кальяри на Сардинии; поразительно, что сам этот город и прилегающие складские постройки были практически стерты с лица земли, а портовые сооружения и молы до сих пор остались более или менее нетронутыми.
Гитлер. Это доклад…
Варлимонт. Это то, что сообщил адмирал Руге.
Фон Нейрат. И потом, мой фюрер, там итальянский кронпринц в качестве главнокомандующего итальянскими войсками. Мне не совсем ясно, он главнокомандующий войсками на Сардинии, или на Сицилии, или на Сицилии и в Южной Италии, или только в Южной Италии.
Показательно, что он возглавляет там кучу инспекций и генерал Роатта много возится с ним; кроме того, по поводу штаба генерала Роатты можно сказать, что в нем много офицеров – итальянских штабных офицеров, – которые известны как настроенные проанглийски. У одних английские жены, у других иные разного рода английские связи.
Гитлер. Что я все время говорил!
Фон Нейрат. Лично я, насколько я его [Роатту] знаю, не доверял бы ему, а если бы мог, выгнал.
Гитлер. Нет!
Фон Нейрат. Я всегда считал его очень хитрым.
Гитлер. Хитрым? Это Фуше фашистского переворота, абсолютно беспринципный провокатор. Действительно провокатор.
Фон Нейрат. Он прирожденный агент, типичный пример. Во всяком случае, лично я убежден, что он что-то затевает. Немцы там подтвердили, что им заметно, как он все больше старается обеспечить себе такое положение, чтобы в случае нападения англичан на Сицилию все у него было в порядке. Не знаю, насколько ему это удастся; я еще этим не занимался, не знаю. Но думаю, могу вас сейчас предупредить, что он определенно затевает какую-то опасную игру.
Гитлер. В точности мое мнение!
Фон Нейрат. Он единовластный правитель Сицилии; в этом нет сомнений; вот чего он достиг. Штаб у него в Энне. Все танцуют под его дудку; это подтверждают отовсюду, и все говорят: «Без ведома и санкции генерала Роатты ничего не происходит».
Гитлер. Вы говорили об этом Кессельрингу?
Фон Нейрат. Я рассказал об этом генералу фон Ринтелену, мой фюрер.
Гитлер. Нам надо быть очень осторожными. Кессельринг – ужасный оптимист, и мы должны позаботиться о том, чтобы он в своем оптимизме не упустил момент, когда оптимизм следует оставить в прошлом и на его место должна прийти строгость.
Фон Нейрат. Люфтваффе в данный момент переживает на Сицилии очень трудные времена. Налеты такие мощные, что, я предполагаю, наши потери на земле должны быть соответственно большими. В некоторых случаях они вообще едва ли могут взлетать.
Варлимонт. Вчера было по-другому. Атаковали 27 самолетов, 7 было подбито, а мы не потеряли ни одного.
Гитлер. В любом случае там не хватает аэродромов.
Кейтель. Они слишком скученны.
Фон Нейрат. Они скученны.
Боевой дух в Риме растет и падает, мой фюрер. Это очень неприятно. Нам известно о плутократии толпы; их мысли, конечно, направлены в сторону англичан. Дуче весьма энергично проталкивает сейчас новые меры, и люди думают, что они приведут к более справедливому распределению военного бремени. Но я считаю, что со всем этим немного опоздали. Черная торговля и бандитизм стали привычкой, которая пустила корни и распространилась повсюду, и ужасно трудно остановить это одним ударом. То, что он делает, явно не прибавляет ему популярности сейчас.
Гитлер. Как можно справиться с этим в стране, где руководство вооруженных сил и государства и т. д. и вся страна в целом есть одна сплошная коррупция? В Северной Италии вы тоже были?
Фон Нейрат. Нет, мой фюрер, только проезжал по ней.
Гитлер. Как долго вы находились в Риме?
Фон Нейрат. В этот раз семь дней.
Гитлер. Семь дней. Как в Риме относятся к немцам?
Фон Нейрат. Так, что немецкие солдаты исчезли с улиц. Немцы в форме только в штабе и на железнодорожном вокзале. Все эти договоренности, подробности которых мне неизвестны, привели к тому, что штаб переезжает за пределы города, чтобы военный вид…
Варлимонт. Это идет еще с тех времен…
Фон Нейрат. Да, ничего нового. Думаю, это Ватикан подстрекает. В остальном Рим выглядит как прежде.
Гитлер. Как в мирное время?
Фон Нейрат. Да, как в мирное время. Можете быть уверены в этом. Люди, прибывавшие из Африки, все время удивлялись, видя на улицах такую картину, будто ничего за эти два года не произошло. Но вам всегда говорят: «Мы бедный народ; нам не во что одеть и обуть наших солдат, так что гораздо лучше разрешить им только бродить по улицам».
Гитлер. Они могли бы, по крайней мере, разрешить нам использовать их в качестве рабочей силы; тогда они бы могли работать.
Роммель. Плутократов это не устраивает. Мы их «избаловали».
Фон Нейрат. Естественно, на взгляд итальянцев, народ полностью «испорчен» нашей прогрессивной социальной системой.
Гитлер. Во всяком случае, сколько у нас рабочих в Германии на данный момент? Вы знаете, Гевел?
Гевел. Было 230 000; с начала июня их постепенно будут демобилизовывать.
Гитлер. С июня?
Гевел. Я не совсем в курсе, могу узнать.
Гитлер. Можете сделать это после.
Кейтель. Позвоните Заукелю; он точно знает.
Гитлер. А как насчет самого Роатты? Мне совершенно ясно: определенные слои в этой стране настойчиво саботировали войну с самого ее начала. С самого начала! Впервые саботировали в 1939-м. Своим саботажем этим людям удалось тогда остановить вступление Италии в войну. Или скорее ей фактически не пришлось вступать в войну; если бы Италия в то время только заявила, что она выступает вместе с Германией, как обязана была поступить согласно договорам, то война бы не началась; ни англичане бы не начали, ни французы. Именно так было с англичанами: через два часа после того, как было принято решение, что Италия не вступит в войну, – об этом немедленно сообщили в Лондон, – англичане поспешили подписать свой договор о помощи с поляками. До этого момента его не подписывали. Через два часа после окончания встречи этот договор был подписан. Мы видели, как то же самое происходило позднее. Каждый меморандум, который я отсылал дуче, немедленно отправляли в Англию. Так что я только вставлял те вещи, которые хотел донести до Англии. Это был самый лучший способ быстро довести что-то до сведения Англии.
Фон Нейрат. Такого рода сообщение с Англией до сих пор действует. Позавчерашней ночью в поезде командиры подводных лодок из Специи рассказали мне, что у них есть неопровержимое доказательство того, что линкор «Вит-торио Ванетто» (?) находится на связи с Мальтой каждое утро с восьми до десяти. Когда немецкий офицер службы безопасности приехал проверить это и все вскрылось, итальянские власти его немедленно арестовали по подозрению в шпионаже, потому что поняли, что он докопался до правды. Это абсолютно достоверная история.
Гитлер. Есть здесь кто-нибудь из ВМФ? Не важно. Сейчас мы должны остерегаться, чтобы подводные лодки в Эгейском…
Кейтель. Я уже взял это на заметку. Мы все это включим. Все время приходят какие-то новые мысли и идеи. [Для приказа относительно дезертирства Италии.]
Гитлер. Корабли и все остальное, но особенно субмарины.
Кейтель. Весь вспомогательный персонал флота тоже взят на заметку.
Варлимонт. На побережье Франции…
Гитлер. Если они на южном берегу Франции, то могут оставаться там, но не в итальянских портах – Специи и Гюнше, измерьте по карте, как далеко это от Англии до Мюнхена, и расстояние по воздуху от Корсики до Мюнхена. Этот Роатта все-таки шпион!
Фон Нейрат. То же самое с дивизией «Геринг». Беспокойство в том, что мы не сможем вывести ее с Сицилии, если эти джентльмены там не будут содействовать.
Гитлер. Как я уже сказал, мы должны подумать, хотим ли мы вывести дивизию «Геринг». На мой взгляд, может быть, не надо.
Кейтель. Я всегда считал, что нам следует держать ее в Южной Италии.
Роммель. Она не сможет вернуться обратно. Я не верю, что фельдмаршал Кессельринг сказал, что она сможет вернуться через пролив под огнем противника. Несколько человек смогли бы, но ни боевая техника, ни основная масса войск. Это все сгинет.
Кейтель. Да, сгинет. Я предлагал спокойно вернуть части дивизии «Геринг» в Южную Италию, чтобы у нас по-прежнему была такая дивизия, как эта, но не более того. Можем мы опять пустить этот паром?
Фон Нейрат. Надо, чтобы это стало возможным немедленно, фельдмаршал.
Гитлер. Вот и отлично!
Фон Нейрат. Мы можем обойтись и без этого парома.
Гитлер. Это так. Паром не есть главный фактор, решимость – вот главный фактор!
Фон Нейрат. Это определенно самое важное!
Гитлер. Если вы полны решимости, вы найдете переправу. В конце концов, когда там было 20 или 30 барж, которые имелись у нас или у итальянцев, наших всегда было 60 процентов на ходу, а итальянских – 10. С ними вечно что-то было не так. И то же самое, видимо, с танками. Меня всегда поражала скорость, с которой таяли итальянские танки всякий раз, когда их задействовали; потом итальянский танк с трудом находился в пригодном состоянии два или три дня; все они стояли на ремонте. Это как раз к вопросу о решимости.
Шмундт. От Англии до Мюнхена 1000 километров. А от Корсики до Мюнхена 750 километров.
Гитлер. Еще один пункт – запишите: доставка боеприпасов зенитной артиллерии, которая у нас там есть, должна действовать так, чтобы можно было прекратить ее в любой момент и чтобы у них не было чересчур больших запасов. Пусть они будут неполными!
Варлимонт. Да, ПВО мы передали итальянцам.
Гитлер. Всю ПВО.
Роммель. А нельзя ли, мой фюрер, чтобы итальянцы послали больше войск на Сицилию и удерживали ее вместо нас?
Гитлер. Все, конечно, возможно, вопрос в том, хотят ли они ее защищать. Если они действительно хотят ее защищать, то что угодно можно сделать. Что меня беспокоит, так это не то, что ее нельзя защитить, ибо, обладая решимостью, ее можно защищать, в этом нет сомнения; мы хоть сейчас можем послать туда войска, а меня беспокоит, что у этих людей нет воли, чтобы защищать ее; вы же видите, у них нет воли. У дуче, возможно, наилучшие намерения, но против него будут вести подрывную работу. Я читал речь Бастьянини. Речь, конечно, отвратительная; в этом не приходится сомневаться. Эта речь – не знаю, читали ли вы ее…
Кейтель. Нет, я не читал; я просто видел утром короткое сообщение, что он выступал.
Гитлер. Была телеграмма. Вот она. Основные мысли этой речи таковы: Италия и Германия сражаются за правое дело и пр., а остальные за неправое, и безусловная капитуляция была бы для итальянцев невыносима, – примерно так, – и Италия сплотится вокруг своего короля и защитит и свою армию, и своего короля. При слове «король» некоторые люди в сенате бурно аплодировали. Вот видите!
В общем, отвратительная речь, просто отвратительная, и она только усилила мое ощущение, что там в любой момент может случиться кризис в том духе, о котором мы говорим. Лор, вам придется подумать насчет ваших задач и проблем с этой точки зрения, и…
Кейтель. Мой фюрер, мы с ним тщательно обсудили те моменты, на которые вы указали ему вчера, а также ваши вчерашние письменные инструкции; он в курсе.
Лор. Да.
Гитлер. А вы?
Бройер. Да.
Гитлер. Надо быть начеку, как пауку в паутине. Слава богу, у меня всегда был отличный нюх на такие вещи, так что я могу учуять их, как правило, еще до того, как они случаются. До сих пор, какой бы трудной ни была ситуация, все складывалось наилучшим образом.
Кейтель. Я не волнуюсь, но мы должны ему помочь, особенно на Крите, Родосе и со снабжением на юге.
Гитлер. Это действительно очень важно, что мы удерживаем Балканы: медь, бокситы, хром и все самое необходимое, чтобы в случае, если в Италии что-то произойдет, у нас не было того, что я назвал бы полным крушением там.
Лор. Обстановка сложная, пока 117-я дивизия не будет боеспособна. Она прибыла, но еще не готова.
Гитлер. Мы тем временем можем отправить туда 1-ю дивизию.
Лор. Если бы только у нас было немного танков.
Гитлер. 1-ю дивизию перебросим, так что…
Кейтель. Боевые войска! Мы пустим ее в ход точно так же, как сделали это на Восточном фронте. И потом генерал-полковника Лора надо предупредить, что помимо подробных инструкций, которые никаких секретов не выдают, в эту тайну должны быть посвящены только те, кому полагается это знать. Больше никому знать не нужно.
Гитлер. Никому не надо знать зачем, и все распоряжения, которые вы отдаете, можете отдавать на свое усмотрение. Никому не надо знать больше, чем нужно для выполнения собственной задачи. Например, если кто-то хочет узнать, потому что это имеет отношение к назначениям, то это его не касается. Каждая мера должна быть выверена с этой точки зрения: всегда надо следовать тому принципу, что мы должны быть осторожны и в случае там краха, который мы всегда должны предусматривать, мы можем вмешаться, чтобы помочь. Вот основная мысль, не так ли?
Лор. Да.
Гитлер. Может, конечно, случиться совсем по-другому, у вас есть еще что-то?
Кейтель. Сегодня утром дуче имел аудиенцию у короля и потом вызвал Ринтелена.
Гитлер. Какое время Ринтелену назначено?
Варлимонт. Он должен был докладывать сразу же, как только ему было назначено. В последний раз я с ним говорил в 11.15.
Гитлер. А сейчас сколько?
Варлимонт. Два часа.
Гитлер. Когда Цейцлер подойдет?
Варлимонт. Он будет в 3.30.
Гевел (передавая документ). Вот как раз несколько моих мыслей.
Гитлер. Ничего нового насчет этих двух миров. Они всегда так. Даже во время его абиссинской войны. Если бы я выступил тогда против Италии, она бы сразу потерпела крах. Я ему тогда говорил, что ему не следовало бы… Я ему в тот момент сказал: «Я это запишу вам в долг»; и это мы тоже запишем ему в долг. Я это ясно почувствовал на приеме в Риме – отлично помню; эти два мира выступают вполне определенно; с одной стороны, явная теплота фашистского приема и так далее, с другой – абсолютно ледяная атмосфера в военных кругах и при дворе. Люди, которые были в той или иной степени ничтожествами или, по-другому, трусами. На мой взгляд, любой, кто имеет больше 10 000 марок в год, как правило, трус, потому что они хотят и дальше жить так, чтобы можно было сидеть на своих 10 000 марках. Они растеряли все свое мужество. Если мужчина имеет 50 000 марок или 100 000, он абсолютно счастлив. Такие люди не совершают революций или чего-то еще. Поэтому они против любой войны; поэтому они не задумываются, когда видят, что их народ страдает от голода. У них шкура как у бегемота. Если в стране такое распределение, если каждый получил, по крайней мере, то, на что имеет право, то даже народ в Англии начал бы интересоваться возможностью расширения империи. Но это не тот путь. У этих людей чертовски хорошая жизнь; они сами ни от чего не отказываются, у них все есть, и только бедняги австралийцы и новозеландцы переживают плохие времена. Я видел в Риме, что с фашизмом там все благополучно. Он ничего не может поделать с придворными кругами. Прием при дворе – для нас это что-то оскорбляющее наши идеи, иначе не скажешь. Но то же самое было даже на приеме, устроенном дуче, и почему? Потому что туда проник весь двор. То же самое с Чиано. Я предполагал пригласить графиню Эдду Чиано на обед. Неожиданно появляется Филип со своей Мафальдой, и вся программа летит вверх дном. Пришлось потом и Мафальду звать на обед. Зачем она мне? Для меня она только жена директора немецкой компании. Все! Ничего более! И потом, я бы не сказал, что ее умственные возможности столь велики, чтобы произвести на кого-то впечатление. Не говорю о том, хороша она собой или нет, я про то, какие сливки общества она пригласила. И те себя показали: насквозь пропитанные идеями и испорченные этой бандой в Квиринальском дворце, хотя все фашисты и лейб-гвардия тоже там были; раскол проявился вполне определенно. Официальные лица при дворе заявили, что они были…
У меня серьезный вопрос насчет состояния здоровья дуче. Это важно для человека, которому приходится принимать столь важные решения. Какие, он считает, у него шансы, если, например, фашистская революция потерпит поражение? Тут две проблемы. Потому что или нация останется фашистской и прогонит короля, – какой, он думает, шанс у народа, – или что, он думает, произойдет, если король захватит власть. Трудно сказать. Кое-что он говорил, когда мы вместе обедали в Клессхейме; он неожиданно заявил: «Не знаю, фюрер, нет у меня преемника в фашистской революции; главе государства всегда можно найти преемника, а в революции преемника нет». Это, конечно, очень трагично. Неприятности у него начались в 1941-м, когда мы находились на второй штаб-квартире там, на железной дороге, – Русская кампания началась.
Кейтель. Да, там в Галиции, где большой туннель.
Гитлер. Вечером мы говорили о русских комиссарах; что не может там быть двух властей и т. д. Он много размышлял, и я сидел там с ним в вагоне. И вдруг он сказал мне: «Да, фюрер, вы правы; в армии не может быть двоевластия; но как вы думаете, фюрер, что делать, когда у тебя есть офицеры, которые против правительства, которые думают о конституции? Они заявляют, что, поскольку они офицеры, то у них могут быть мысленные оговорки; когда кто-то начинает говорить о конституции, они заявляют: «Мы монархисты, мы слуги короля». Вот в чем различие; такая проблема стояла уже в 1941-м.
В 1940-м было даже хуже. 28 октября, когда я вернулся, – да, это было в сороковом, – он неожиданно сказал: «Видите ли, я не уверен в своих солдатах; не уверен я и в своих генералах; я никому из них не могу доверять». Вот что этот человек сказал мне в тот самый день, когда началось нападение на Грецию – или это была Албания.
Вопрос, конечно, вот в чем: если бы дуче был сейчас на пятнадцать лет моложе, никакой проблемы не было бы; но ему шестьдесят, и это все осложняет – вопрос в том, насколько он себя чувствует здоровым. Но на мой взгляд, два этих мира существовали всегда. Они никогда не избавятся от этих двух миров, и там вьется паутина – это видно всем, кто приезжает оттуда. Может быть, сегодня вечером – как его имя?
Кейтель. Дьюришиц.
Гитлер. Возможно, он будет поддерживать короля. Вы, может быть, обнаружите, что этот феодал-разбойник связан с королевской фамилией. О да, среди обычных людей, разумеется, очень трудно найти мужа для дочери, если ее отец занимается кражей овец и его много раз сажали в тюрьму; но в придворных кругах этого не стесняются, это даже честь; все титулованные дворяне соревнуются за принцессу, хотя эта добродетельная Никита просто проститутка, которая приехала из Австрии, без конца занималась вымогательством и натравливала друг на друга ради собственных интересов Италию и Австрию. Это тот малый, который использовал Всемирный почтовый союз для мошенничества и обманным путем выманил у австрийского государства миллион семьсот пятьдесят тысяч крон. Императору пришлось платить за это из собственного кошелька. Невероятный скандал! Но для «воспитанных людей» это не имеет значения.
Кейтель. Мой фюрер, у нас сейчас есть общие направления – пока ничего твердого – для распоряжений относительно возможного использования армии Роммеля, а также для Лора, я их вчера вам показывал. Лора кратко проинструктировали в общих чертах, и он это все знает, но не может взять с собой никакого документа.
Гитлер. Сейчас с документами надо быть чрезвычайно осторожными.
Кейтель. Я понимаю, о чем вы. Каждый день возникают новые моменты, например этот вопрос о субмаринах (передает бумагу). Там есть общая вводная часть, где ничего не упоминается и секретов выдается так мало, насколько это было возможно. Но главное то, что идет дальше, – система командования, войска, обеспечение, все это надо продумать, и каждый день возникает что-то новое. Сегодня, например, вопросы о подводных лодках и зенитной артиллерии и пр. Нам хотелось бы завершить все сейчас. Роммель уже это прочитал. Основные направления ему известны.
Роммель. Да, я все просмотрел.
Кейтель. Он хотел бы добавить некоторые вещи. Пока это все еще теоретические основы. Потом, есть приказы, которые приводят все в действие – транспортировку войск и тому подобное. Но сейчас мы должны прояснить детали. Кому-то надо отправиться к главнокомандующему войсками на Западе и обсудить с ним, как он сможет, если возникнет такая необходимость, переправить войска, чтобы занять ту часть Средиземноморского побережья, которая оккупирована итальянцами. Такие детали приходят в голову постепенно, они появляются, когда ты все это записываешь. Вот почему мы изложили их на бумаге.
Гитлер. Итак, Роммель, вы считаете, что две парашютные дивизии нам лучше попридержать?
Роммель. Да, конечно.
Гитлер. Обе дивизии будут в вашем распоряжении для проведения ваших собственных операций.
Кейтель. Мы могли бы перебросить их в Северную Италию.
Роммель. Я очень беспокоюсь, мой фюрер, что итальянцы могут неожиданно выйти из игры и закрыть границу, главным образом Бреннер. Эти ребята занимались им пять лет. Гамбара, а также Наварини случайно проговорились в том смысле, что они могут переметнуться и действовать против нас. Я этим ребятам не доверяю; мне кажется, что если они перейдут на сторону противника, то вполне могут сделать англичанам подарок, заявив: «Мы закроем границу и не дадим немцам ни войти, ни выйти». Так что я думаю, лучше всего, если эти дивизии сначала останутся за пределами…
Гитлер. Мне надо спокойно над этим подумать.
Кейтель. Да, это еще не настолько устоялось, чтобы не надо было проанализировать еще раз. Но нам хотелось бы очень скоро получить ясное представление об основных направлениях. Их надо изложить письменно, а то что-нибудь забудем. Вводную часть мы всегда можем изменить, если вы захотите, а главные направления…
Гитлер. Я прочитаю это все не торопясь.
Варлимонт. Там приложен раздел по Юго-Востоку.
Кейтель. Он послужил бы основой для действий Роммеля.
Варлимонт. А карты вам тоже нужны?
Гитлер. Нет, эти не нужны.
Варлимонт. Это очень хорошие карты; я мог бы их вам переслать, мой фюрер.
Гитлер. Ладно, если хотите.
Совещание закончилось в 15.30.
Для всех посвященных это было началом планирования обороны на Средиземном море без участия Италии. До тех пор пока наш партнер по оси не рухнул окончательно в сентябре 1943 года, принцип состоял в том, что не надо делать ничего, что могло бы в равной степени послужить делу общей обороны, и что надо избегать всего, что могло бы стать для итальянцев оправданием за отказ от союзничества. Поэтому существовали определенные ограничения на любые действия немцев, касающиеся итальянской территории, не важно, имели ли они или нет своей целью обеспечение нашей собственной безопасности на случай выхода Италии из войны.
Истинные цели Германии омрачали отношения с Италией, что с течением времени привело к еще более серьезным разногласиям. Мы старались, в качестве меры предосторожности, как можно скорее разместить максимальное количество немецких соединений в Италии; хотя это было полностью оправдано сложившейся ситуацией, мы сталкивались с нараставшим недоверием со стороны итальянцев, что, в свою очередь, усиливало подозрения Гитлера. У нас самих предложение перебросить ряд бронетанковых соединений с Восточного театра в Средиземноморье привело к тому, что с новой силой разгорелось постоянно тлеющее соперничество между ОКХ и ОКВ. Обе эти проблемы отчетливо продемонстрировали несовершенство организации Верховного командования и отсутствие высшего координационного штаба.
В начале мая Кессельринг объявил Муссолини, что из довольно значительных остатков германских соединений, которые не были переправлены в Тунис, будут сформированы три новые дивизии. На что получил самый невежливый ответ: три дивизии погоды не сделают, ему нужны танки и авиация. Несколько дней спустя, 12 мая, после острой дискуссии между Амброзио и Кессельрингом по поводу командования немецкими войсками на итальянской территории Муссолини наотрез отказался дать разрешение на ввод двух дополнительных немецких дивизий в Италию. Вместо этого, он в тот же день направил Гитлеру письмо с требованием немедленно поставить им 300 танков, 50 зенитных батарей и 50 эскадрилий истребителей. 21 июня 1943 года глава итальянского Верховного командования увеличил эти цифры, потребовав 200 эскадрилий, 17 танковых батальонов, 33 батальона самоходных артиллерийских установок, 18 батальонов противотанковых или штурмовых орудий и 37 смешанных зенитных батальонов. Эти требования можно было удовлетворить только в той мере, в какой у нас имелись в наличии материальные средства, превышающие наши собственные нужды и которые можно было отправить немедленно; пойти на большее было бы неправильно. Между тем, неизвестно по каким причинам, нескольким итальянским генералам удалось к концу июня ослабить сопротивление Муссолини до такой степени, что в дополнение к трем вновь сформированным дивизиям в Италию были переброшены две танковые и две танковые гренадерские немецкие дивизии с Запада. Всем им, однако, не хватало боевой техники и выучки, что невозможно было восполнить до августа. Немецкие пополнения на Балканах оказались даже еще меньшими – и здесь итальянцы не возражали. В общем, все, что можно было сделать, – это перебросить несколько имевшихся у нас соединений, большей частью неготовых к боевым действиям, поближе к берегам, которые повсюду были заняты итальянскими войсками. Гитлеру удалось разместить одну-единственную танковую дивизию, тоже с запада, на Пелопоннесе, не учитывая того факта, что ее нигде нельзя было использовать в этой горной местности.
Намерения выводить войска с востока не было, кроме как в чрезвычайной ситуации, но для ОКВ было важно, чтобы отобранные для этого дивизии не вводились в бой или даже не использовались иным образом до дальнейших приказов. Как всегда, столкнулись с обычными трудностями, так как Цейцлер отказался предоставлять ОКВ любую подробную информацию относительно дислокации частей или планов их передвижения. Поскольку во многих других отношениях ОКХ по необходимости было вовлечено в наши планы на юге, Цейцлер использовал эту возможность, чтобы сделать еще одну попытку взять командование сухопутными силами на юге под контроль ОКХ. Наши разногласия усугублялись тем, что армейские формирования, поддерживаемые в боевой готовности для операций на Средиземноморском театре, являлись одновременно ядром наступательных сил для единственного крупного наступления 1943 года на востоке. Эта операция планировалась с марта, и ее целью было сгладить клин под Курском. Она известна под названием «Цитадель». Дата ее начала без конца откладывалась, поэтому становилось все вероятнее, что она совпадет с предполагаемым началом наступления западных союзников в Средиземноморье. 18 июня штаб оперативного руководства ОКВ представил Гитлеру оценку обстановки, которая подводила к предложению отменить, до прояснения ситуации, операцию «Цитадель» и сформировать как на востоке, так и в Германии (в последнем случае из новых частей) мощный оперативный резерв, который будет находиться в распоряжении Верховного командования. В тот же день Гитлер решил, что хотя он и оценил по достоинству такую точку зрения, но операцию «Цитадель» надо проводить, и назначил дату наступления сначала на 3, а потом на 5 июля. В результате эта неудачная операция, которая, по словам Гитлера, должна была послужить для мира «сигнальным огнем», стартовала только за пять дней до начала высадки западных союзников на Сицилии; от сил, задействованных в этом наступлении, которые одновременно являлись важнейшим резервом в руках Верховного командования, сохранились лишь остатки.
Йодль вернулся из отпуска к концу июня и тоже категорически возражал против преждевременного ввода в бой главных резервов на востоке; он и устно и письменно доказывал, что локальный успех – это все, чего можно ожидать от операции «Цитадель» для обстановки в целом. Гитлер явно дрогнул, но под влиянием остальных остался тверд в своем решении. Побочным результатом стало то, что он счел, видимо, необходимым отнять несколько дней у себя и своего штаба, чтобы заняться жалобой Цейцлера на Йодля: якобы выступления Йодля есть не что иное, как вмешательство в сферу ответственности сухопутных войск[226]. Было много рассказов в том смысле, что после многократных отсрочек Цейцлер сам уже не хотел проводить операцию «Цитадель». Здесь уместно привести, с небольшой перестановкой слов, одно замечание Гинденбурга; он часто задавал вопрос, кто в действительности будет ставить себе в заслугу победу в Танненберге, он сам или генерал Людендорф; говорят, старик удачно ответил: «Как вы думаете? Кому пришлось бы отвечать, если бы сражение было проиграно?» Операция «Цитадель» оказалась не просто проигранным сражением; она отдала в руки русских инициативу, и мы никогда уже не вернули ее себе до самого конца войны.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.