Глава 3 Инки

Глава 3

Инки

Мало какие области Земли отличаются столь фантастически богатым ландшафтом, как западное побережье Южной Америки; здесь география вертикальна, и климат определяется скорее высотой, нежели географической широтой. Как считают ученые, человек поселился в центральной озерной области Мексики около одиннадцати тысяч лет назад. Примерно в это же время люди проникли на юг до самой Патагонии, и в Перу человек мог появиться еще до 9000 года до н. э. Однако переход от охоты или рыболовства как основного источника пропитания к даже самому примитивному земледелию был долгим, и начальные формы примитивной цивилизации начали складываться в этих местах не ранее 2500 года до н. э. Земледелие же развилось не ранее 1000 года до н. э., и то лишь в прибрежных районах, где климат был наиболее благоприятен.

Здесь воды течения Гумбольдта, поднимающегося к экватору из холодных южных широт, буквально кишат рыбой. В результате его влияния на теплый воздух тропиков температура понижается и формируются облака, создается высокая влажность и в зимние месяцы (с июня по ноябрь) – туман, однако дождей нет, за исключением тех редких случаев, когда другой любопытный феномен, противотечение Эль-Ниньо, направляется к югу. Прибрежная равнина настолько засушлива, что во многих ее местах не растут даже кактусы. Однако почти сорок каменистых речных русел протягивают через эту пустыню к морю свои «пальцы». Все они берут начало среди тающих снегов Анд, и примерно в тридцати реках поток воды поддерживается в течение всего года. Именно в плоских дельтах этих рек первые земледельцы начали в свое время собирать урожай бутылочной и столовой тыквы, бобов и перца-чили.

Андские плоскогорья представляют собой полный контраст прибрежной пустыне. Шесть огромных бассейнов – Кахамарка, Уайлас, Уануко, Мантаро, Куско и Титикака – расположены на высоте от 8000 до 13 000 футов и ограждены горами, над которыми возвышаются величественные снежные пики Кордильер, горными цепями Сьерра-Бланка и Сьерра-Негра. На юге над современным городом Арекипа возвышаются три громадных вулканических массива – Чачани, Мисти и Пичу-Пичу – высотой 20 000 футов. Вулкан Эль-Мисти представляет собой такой совершенной формы конус, что может сравниться с Фудзиямой, и он до сих пор активен. И в наше время большая часть территории Перу подвержена землетрясениям – Уачо, город на побережье к северу от Лимы, был сильно разрушен в октябре 1966 года. Даже плоскогорья сейсмически небезопасны, поэтому инки и народы, жившие в Андах до инков, зачастую не скрепляли камни, составлявшие стены их жилищ, а иногда складывали их ступенчато. Большая часть лучших образцов колониальной архитектуры в самом Куско была разрушена именно потому, что испанцы недооценили серьезность испытаний на прочность, которые предстояло выдерживать их строениям.

Когда человек впервые поселился в этих высокогорных бассейнах, в наше время называемых punas, науке точно неизвестно, однако радиоуглеродный анализ находок на одной из пещерных стоянок дал основания предположить, что произошло это не менее девяти тысяч пятисот лет назад. Здесь особенности ландшафта – существование на большой высоте оптимальных условий для жизни кочевых скотоводческих племен – привели к формированию практически уникальных анатомических и физиологических характеристик. Для всех обитателей высокогорья характерны небольшой рост и плотное сложение; средний рост мужчины 5 футов 2,5 дюйма, женщины – 4 фута 9,5 дюйма.

Уникальна степень развития легких, объем которых почти на треть больше, чем в среднем у человека, на четыре пинты больше объем крови, почти двойной гемоглобин, количество красных кровяных телец от 5 до почти 8 миллионов, сердцебиение более медленное. Как ни поразительно, физиологические особенности не наследуются, а развиваются индивидуально в юности.

Жители долин, отделенных друг от друга горами, почти не смешивались с пришельцами, и сегодняшние индейцы кечуа, особенно на юге, – коренастые, с широкими лицами; женщины в круглых, надетых немного набекрень фетровых шляпах и мантиях из шерсти ламы, мужчины в разноцветных шерстяных шапках и пончо – в основном такие же, какими их увидел Писарро в 1532 году. Это люди, привычные к одиночеству больших пространств, их тела и души сформированы страной, в которой они живут, – миром скал, дождей и бурных рек, где каждый участок с вялой травой, дающей им жизнь, огражден горными стенами. Даже их движения необычны. Они либо стоят так тихо и неподвижно, что, подобно животным, сливаются с ландшафтом, либо передвигаются легкой шаркающей трусцой, как несомые ветром листья. Они редко ходят быстрой и энергичной походкой, как мы с вами, только если перепьют чичи.

Следы постоянных жилищ обнаружены даже на высоте 17 500 футов, и характеристики организма, выработанные для существования на такой необычайной высоте, не меняются на протяжении тысячелетий. Конкистадоры, вероятно, превосходили местных жителей в росте, но любой, кто, с трудом пытаясь отдышаться на берегу озера Титикака на высоте 12 648 футов, наблюдал при этом за яростной игрой местных индейцев в футбол, должен испытывать изумление от быстроты, с которой акклиматизировались испанцы. Они поднимались непосредственно с побережья и почти сразу же были готовы к сражению. Здесь, в ста пятидесяти милях к югу от Куско, высокогорные долины открываются на широкую равнину, и внезапно к юго-востоку от вас начинаются прерии – необозримый простор. Чистый разреженный воздух на озере Титикака поразительно прозрачен, а штормовые дожди, бушующие на отдаленных вершинах, создают вокруг него фантастический облачный ландшафт. Кахамарка же, напротив, – узкая долина между скругленных, почти сглаженных холмов, в ширину не более шести миль, но в отличие от пожухлых, пожелтевших трав других горных долин здесь можно видеть ярко-зеленые луга, напоминающие английский деревенский пейзаж – трава по колено, лютики и клевер, а по границам лугов ивы. Только редкие кактусы, миниатюрный вариант магуэя, напоминают о том, что долина эта лежит всего в нескольких градусах от экватора.

Именно в этой температурной зоне высокогорных равнин (altiplanos) и развилась цивилизация инков, появившаяся всего за сто с небольшим лет до «явления Немезиды» в лице Писарро, которому суждено было ее уничтожить. Поскольку цивилизация эта не создала письменности ни в какой форме, даже в форме рисуночного письма, нет никаких письменных свидетельств о предшествовавших ей культурах. До испанцев не дошло и никакого устного повествования о доинкской истории страны, ибо, подобно коммунистам Советского Союза и Китая, инки настолько решительно перекраивали историю завоеванных ими индейских племен, что на протяжении жизни одного поколения внедрили всеобщую веру в то, что культура народа проистекает исключительно от инков.

Таким образом, только путем скрупулезного анализа предоставляемых многочисленными археологическими находками доказательств удалось постепенно прийти к пониманию того, что инки, подобно ацтекам в Мексике, вобрали в себя и приписали исключительно себе все достижения существовавшей до них достаточно развитой культуры. Цивилизация инков, как большинство других цивилизаций, возникла как продукт исторического развития страны; как строительные технологии, так и высокоорганизованное, бюрократически управляемое, «имперско-коммунистичес– кое» государство являлись результатом развития культуры чиму и еще более ранних культур.

Например, посещение chullpas в Сильюстани неоспоримо доказывает, что даже технология строительства из каменных блоков без применения раствора не является изобретением инков. Chullpas – высокие каменные погребальные башни позднего периода Тиауанако. Они покрывают весь мыс над озером Уйаму, примерно в тридцати милях к северо-западу от Пуно, и каменная кладка нескольких сохранившихся практически неповрежденными башен демонстрирует последний ряд, загнутый внутрь для уменьшения ветрового сопротивления, и окружность башни вверху, большую, чем ее окружность у основания, что делает силуэт башни похожим на высокий бокал. Выпавшие каменные блоки раскрывают секрет прочности кладки без помощи раствора и ее сейсмической устойчивости, который заключается в наличии выступа, входящего в гнездо на вышележащем блоке, а иногда даже сплошного выступающего ободка. Мастерство строителей этих башен даже выше, чем строителей Куско, причем вся работа осуществлялась без применения металла, камень обтесывался надлежащим образом при помощи примитивных молотов из более твердого камня.

В искусстве керамики доинкские культуры также превосходили инков. Этот факт подтверждает коллекция huacos (керамики, добытой из погребальных камер старых кладбищ) Брюннинга, выставленная теперь в Ламбаеке. Даже качество тканей и отделки инкских одеяний не может сравниться с древними церемониальными мантиями и головными уборами, обнаруженными в сухих погребальных камерах в Паракасе и составляющими теперь экспозицию одного из самых интересных залов археологического музея в Лиме.

Культурный слой Уака-Прьеты в долине Чикама в Северном Перу, нижние уровни которого уходят в глубь веков примерно на четыре тысячи пятьсот лет, свидетельствует, что люди прибрежных равнин жили рыболовством и охотой, и борьба за существование отнимала у них почти все время; и все же немногим более двух тысяч лет спустя в этих районах найдены многочисленные доказательства развития ремесел: производства керамики, личных украшений – ушные вставки, неизменный атрибут инкской иерархии, ожерелья, браслеты, кольца, короны из разнообразных материалов – от кости и раковин до камня и золота, – а также обработки металлов, в основном золота, позже развившейся настолько, что включала сварку и пайку, ткачества и художественную обработку камня. Земледелие охватывало множество типов растений, использовало ирригацию и фактически достигло той стадии развития, когда у человека появляется свободное время для мастерства и художественного творчества, но в первую очередь – для отправления религиозного культа. Именно в изделиях этого дохристианского периода у индейцев племени чавинов появляются «кошачьи» мотивы; к этому времени они начинают строить неутилитарные здания значительного размера и сложной планировки, которые могли служить только храмами и использоваться для религиозных церемоний.

Дальнейшее развитие происходило чрезвычайно быстрыми темпами. Керамика насчитывает несколько периодов, характеризующихся своими неповторимыми формами и отделкой. К I тысячелетию н. э. начали создаваться системы ирригации, с акведуками длиной до 1500 ярдов и почти 50 футов высотой. Обработка металлов достигла новой стадии матерства; в это время ремесленники научились делать сплавы золота с серебром и медью для создания сложных композиций. В это же время возводились грандиозные храмы «классического» периода. На побережье эти храмы строились из саманного кирпича, причем сооружение платформ, подъездных дамб и пирамид требовало огромных затрат труда. В высокогорьях храмы сооружались из тесаного камня.

Именно эти храмовые сооружения, а также обнаруженные в погребальных камерах huacos позволили археологам достичь некоторых успехов в описании и классификации различных культур. Многие из этих культур являлись локальными, что неудивительно для пустынной территории, полностью зависимой от приносимой реками горной воды. Каждая из прибрежных культур, по сути, представляла собой изолированный оазис, отделенный от соседнего песчаными дюнами и голыми скалистыми холмами. Ни правление Инки, ни испанское правление, ни даже независимость не смогли в корне изменить такое положение. Городские комплексы превратились в крупные комплексы-асьенды – вот и все. Поскольку материалы для керамических изделий всегда были под рукой, едва ли удивительно, что здесь, на побережье Перу, искусство керамики получило высочайшее развитие, дав миру образцы самых высокохудожественных изделий из керамики, какие только можно представить. Формы изделий сложны и необычны, присутствуют и эротические мотивы; многоцветная окраска, достигавшаяся, возможно, за счет различных способов обжига и выдержки, включает громадное количество оттенков. Здешние кладбища уже отдали свой «золотой фонд» керамики, многие изделия в отличном состоянии, и увлеченные частные коллекционеры даже открыли собственные музеи. Ограбление могил в таком масштабе, однако, сильно усложнило задачу археологов.

До возникновения империи инков только две культуры распространялись по всей территории Перу. Первой была культура чавинов, в которой основным из образов были кошки. Она охватывает середину I тысячелетия до н. э.; второй – значительно более распространившаяся культура тиауанако, охватившая почти целиком I тысячелетие н. э. Она распространилась через Уари до побережья около 800 года н. э. и за последующие два столетия буквально стерла с лица земли местное искусство. Это был динамичный период, когда творческие возможности индейских народов достигли своего пика в керамике, ювелирном деле и ткачестве, в архитектуре крупных форм. Все это указывает на уровень политического и экономического единства, позволяющий жить относительно мирной жизнью и высвобождать огромные трудовые ресурсы для развития искусств и религии.

В Сьерре свидетельства чрезвычайно развитого мастерства каменного строительства сохранились до сих пор, особенно в Тиауанако. Расположение этого мегалитического комплекса уникально, ибо он лежит в двенадцати милях к югу от озера Титикака, в скудной растительностью боливийской долине на высоте 13 000 футов над уровнем моря – чрезвычайно неожиданное место для строительства. Выстроенная террасами пирамида Акапана и огромный двор Каласасайа позволяют предположить, что это был церемониальный центр. Здания сложены из грубо обтесанных камней; таковы же «Ворота Солнца», представляющие собой единый блок каменной кладки в 10 футов высотой. Сохранились развалины и на самом озере, на островах Солнца и Луны, а к северо-западу от озера стоят гораздо более поздние chullpas Сильюстани – только камень, ничего кроме камня на плоской травянистой равнине на захватывающей дух высоте, а вверху – широкие ясные небеса. Неудивительно, что археологи сочли Тиауанако строительным эталоном целого периода, ибо творческое влияние этого народа заметно в большинстве районов Перу. Прибрежные комплексы пирамида – двор указывают на высокоорганизованное общество, однако они в течение долгого периода являлись не более чем церемониальными центрами для относительно редких поселений и только незадолго до расцвета империи инков стали частью больших городских комплексов. Наиболее примечательный образец подобного комплекса – Чан-Чан, расположенный к северу от Трухильо в прибрежной пустыне. Глинобитные замкнутые стены его десяти отдельных частей, занимающих шесть квадратных миль, по-прежнему возвышаются над плоскими просторами гравиевой пустыни, в которую вся эта территория со временем превратилась при отсутствии воды. Все маленькие погребальные каморки кладбищенских районов разграблены, а глинобитное покрытие стен из саманного кирпича проточено во многих местах водой. Это мертвый город, в нем гуляет эхо, так громко откликающееся на грустные мелодии волн, как будто Тихий океан бьется непосредственно в его наружную стену, а не плещется в двух милях от нее. Трудно представить себе, пребывая в немного ирреальной заброшенности этого места, каким был город, когда резервуары воды были полны, а искусно спланированные улицы с домами, террасами и садами были полны людей.

Чан-Чан был столицей прибрежной империи чиму, включавшей в себя к моменту инкского завоевания большинство северных долин. От Мотупе на юг до самой Касмы все речные оазисы соединялись дорогами, проложенными через разделяющие их пустынные районы. Южнее лежала территория других, более мелких государств, также достаточно цивилизованных. Именно это позволило инкским завоевателям за короткое время объединить всю страну в единую империю, создав пирамидоподобную бюрократическую структуру управления, вершиной которой был Сапа Инка, или Единственный Инка.

Первым Инкой стал Манко Капак. Мы не знаем точно, когда жил и властвовал этот правитель, так же как почти ничего не знаем о семи последовавших за ним Инках; считается, что их правление покрывало период с 1250-го по 1438 год и что они происходили из Куско на Центральном плоскогорье, хотя существует местное поверье, будто бы они пришли с островов озера Титикака. Теория Бингэма о том, что они пришли из Мачу-Пикчу, сейчас, по всей видимости, опровергнута, поскольку этот горный город отнесен к позднеинкскому периоду. На протяжении всего периода существования империи инков их столицей оставался Куско. Сапа Инка являлся божественным символом бога Солнца, которому они поклонялись; тесный бюрократический кружок его чиновников принадлежал к одиннадцати королевским ayllus (айлью, родам), а частью, через институт наложниц, был продуктом его собственных чресел; наследование велось через кровосмесительный брак с одной из его сестер – Койей, или законной королевой.

Нет никаких доказательств, что империя инков создавалась по причине нарастающего демографического давления. Как и у нордических рас, экспансионистский рывок инков, скорее всего, явился результатом воздействия климатических условий. Инки были горцами, а значит, в избытке обладали живостью и энергией, а местная фауна ограничивалась ламой, альпака и викуньей. Если прибрежные жители, в естественном страхе перед Солнцем среди мертвящей сухости своей пустынной полосы, создали культ Луны, то инки на своих горных лугах рассматривали Солнце как источник тепла и света, а также воды от тающих снегов, поддерживающей зелень лугов и жизнь животных. Логично предположить, что первоначальная побудительная причина заключалась в экономической выгоде, подкрепленной военным могуществом, началом которого инки обязаны великому строителю империи Пачакути. Действенность складывающейся системы, как политической, так и военной, реально проявилась во времена правления именно этого Инки, который объединил и развил в своих собственных целях уже существовавшие в доинкской культуре институты, главным образом принадлежавшие империи Чиму.

В 1445 году, менее чем за сто лет до прибытия испанцев, Пачакути Инка Юпанки (девятый Инка) начал завоевание районов вокруг озера Титикака. Далее расширение территории продолжалось безостановочно. Инки умело использовали пропагандистские приемы, а снабжению армии помогала развитая сеть военных дорог. Всеобщая воинская повинность помогала формировать армию на основе суровой дисциплины. Вся военная элита принадлежала к роду самого Инки, они смотрели на него как на главу семьи, их положение в таком жестко организованном обществе полностью зависело от него, а значит, он мог рассчитывать на их абсолютную лояльность. Рядовые солдаты были вооружены бронзовыми боевыми топорами или булавами, каменными или бронзовыми, на деревянных рукоятях, а также пращами, копьями и дротиками. Солдаты с восточных равнин были вооружены также луками и стрелами; для защиты у них были деревянные щиты, покрытые кожей или тканью, хлопковые или тростниковые шлемы и стеганые доспехи.

Каждая вновь завоеванная провинция сразу же реорганизовывалась по инкскому образцу. Инкские чиновники становились во главе существующей местной системы управления, а верность местных чиновников обеспечивалась содержанием их сыновей в Куско в качестве заложников. Официальным языком становился язык кечуа, а официальной религией – солнцепоклонство, причем сам Инка выступал в роли земного воплощения божества. Если местное население перед лицом столь резких перемен упорствовало в неподчинении, людей целыми группами переселяли в те районы, которые были умиротворены уже давно и где население путем обработки общественного сознания приведено было в полную покорность; их место занимали поселенцы с коренных инкских земель, абсолютно лояльные режиму, известные как mitimaes. Система эта являлась практически безотказной, особенно с учетом того факта, что в первую очередь инки покорили горные племена, долину за долиной, и лишь потом завоевали более густонаселенную прибрежную полосу, где каждая речная долина породила собственный город-государство или какую-либо иную форму централизованного управления, контролирующего ирригационные системы и водоснабжение. За завоеванием следовало налогообложение, а поскольку десятая часть населения призывалась в армию инков, а бюрократическая система требовала, по подсчетам, 1331 чиновника на каждые 10 000 населения, огромное значение приобретало наращивание производства.

Цель эта достигалась путем нещадной эксплуатации населения, путем быстрого развития существующих ирригационных систем и террасного земледелия, а также интенсивного использования удобрений, в особенности залежей гуано на прибрежных островах, где поселения морских птиц – в основном различных видов пеликанов и бакланов – охранялись законом. Как во всех аграрных обществах, зависящих от крупномасштабных ирригационных систем, социальная система империи нуждалась в суровом авторитарном управлении, подкрепленном таким же авторитарным, хорошо организованным религиозным культом. Поэтому каждая новая провинция в первую очередь обзаводилась храмами и крепостями, наряду с муниципальными бюрократическими строениями. И хотя инки строили много, все их строения выглядели исключительно функционально, и ни в мастерстве каменной кладки, ни в качестве отделки им не удалось превзойти более ранние культуры или даже сравниться с ними.

Однако в дорожном строительстве равных инкам не было. Парадоксально, но именно их великолепная сеть шоссейных дорог сделала возможным завоевание испанцами страны. Королевские дороги инков протянулись на три тысячи двести пятьдесят миль от Кито на севере до Тальки в Центральном Чили, преодолевая 35° по широте. Это были военные дороги, и для сохранения империи они имели столь же важное значение, как дороги, сооруженные для римских легионов. В прибрежных районах улучшались и наращивались дороги империи Чиму и других городов-государств, и ко времени прихода испанцев основная дорожная артерия достигла длины две тысячи пятьсот двадцать миль и ширины около 24 футов. С Андским шоссе ее связывали боковые соединительные дороги. Вьючные тропы для лам круто поднимались на высоту до 15 600 футов. Через глубокие речные ущелья переправлялись на веревочных канатах, иногда достигавших толщины человеческого туловища, которые ежегодно обновлялись. По всей длине дорог через каждый topo (4,5 мили) ставились дорожные указатели, а примерно через каждые двенадцать миль располагались здания для отдыха (tambos) Инки и его свиты во время его путешествий по империи; некоторые из них представляли собой настоящие крепости со складами оружия и всего необходимого снаряжения для передвигающейся налегке армии, направляющейся на усмирение бунта. На маленьких почтовых станциях, расположенных примерно через каждые пять миль, жили бегуны (chasquis); эти люди, одетые в заметные издалека клетчатые туники, могли передавать депеши с невероятной скоростью – сто пятьдесят миль в день. Устные сообщения часто сопровождались передачей кипу (quipu), и, хотя первоначально эти шнуры с узелками служили для учета дани и содержимого правительственных складов, вероятно, они могли передавать и какой-то цифровой код для сообщений. Полоска королевской бахромы обозначала, что депеша исходит непосредственно от самого Инки.

Кипу, шнуры с узелками, являлись точным эквивалентом палочек с зарубками, использовавшихся в старой европейской системе счета. Педро Сьеса де Леон, писавший свои хроники непосредственно после завоевания Перу, утверждал, что «в столице каждой провинции имелись бухгалтеры, которых они называли quipu-camayocs, и с помощью этих узелков они вели учет дани, вносимой жителями этого района, в серебре, золоте, тканях, скоте, вплоть до древесины, и с помощью этих кипу в конце года, или десяти, или двадцати лет они предоставляли отчет чиновнику, в чьи обязанности входила проверка, настолько точный, что даже пара сандалий не могла пропасть». Подобными средствами касик Уакара-Пора смог подсчитать все, что он передал испанцам с момента прибытия Писарро в долину, «без единого упущения… чем я был поражен». И он добавляет: «…войны, жестокости, мародерство и тирания испанцев были таковы, что, если бы эти индейцы не были настолько привычны к порядку и предусмотрительности, они все пострадали бы… Когда же [испанцы] проходили, вожди собирались вместе с хранителями кипу, и если один из них потратил больше, чем другие, те, кто отдал меньше, возмещали разницу, так что все были в равных условиях».

Эти «равные условия» являлись краеугольным камнем, на котором держалась империя инков. «Не терпели никого, кто был бы ленив или пытался прожить за счет труда других; все должны были работать. Так, в определенные дни каждый землевладелец шел на свои земли и брал в руки плуг… это делали даже сами Инки, чтобы подать пример». Это, конечно, был чисто символический ритуал, имевший целью подать пример высшим и низшим. Здоровый человек «трудился и ни в чем не нуждался; больной получал все необходимое со склада». Тем не менее «равные условия», как во всех централизованных, бюрократических или коммунистических государствах, являлись фасадом, за которым скрывалась двухкастовая система. Тот факт, что закон инков предусматривал для бюрократической элиты менее суровые наказания за его нарушение, только подчеркивает важность высшей касты для поддержания системы. В современных коммунистических терминах, они являлись членами «партии».

Базис государства инков составляли работники, а базовой единицей рабочей силы являлся айлью. Это сельское объединение семей, в буквальном смысле самодостаточная единица, размер которой варьировался в зависимости от характера местности. Такое деление сложилось исторически и естественно в горной стране, где каждая долина или травянистое нагорье были почти полностью изолированы от остальных. Разница состояла в том, что в империи инков изолированные сообщества связывались королевскими дорогами. Дороги эти, сооруженные в первую очередь для завоевания, превратились со временем в линии связи, делавшие возможным центральное планирование и организацию. Другим фундаментальным изменением явилось то, что государство присваивало земли айлью и перераспределяло их: часть работникам, часть государству, часть богу Солнца, причем айлью платил своего рода трудовой налог, обрабатывая землю и собирая урожай на государственных и храмовых землях. Он также обязан был мыть золото на речных россыпях и добывать серебро в горных шахтах, очищая его от примесей свинца, железа и серы путем «сжигания горы, и, когда горят комья серы, серебро падает вниз каплями».

Каждую осень та часть земли, которую государство давало в пользование «коммуне», перераспределялась. Каждая семейная пара получала топо (topo). Размеры топо различались в зависимости от количества ртов, которые должна была кормить семья; в среднем такой участок составлял примерно акр. Каждый здоровый работник должен был к двадцати годам жениться, в противном случае невеста для него назначалась сверху. Поскольку пурик, или работник, являлся основой общества инков, то поощрялось деторождение; для заключения брака достаточно было соединить руки и обменяться сандалиями. Трудовые отряды для обработки государственных и храмовых земель формировались на основе десятичной системы кипу; десять работников составляли полевую единицу под командой десятника, на десять таких единиц полагался старшина, на десять старшин – начальник. И так от сельской единицы к племенной, от племенной – к провинциальной, от провинциальной – к региональной и, наконец, от региональной, представлявшей одну из четвертей империи, – к самому Инке.

Для ребенка мужского пола практически не было иного пути, кроме айлью. Он рождался в нем и умирал в нем же. Гарсиласо пишет:

«Детей растили очень сурово, и не только инки, но также и простые люди. С рождения их каждое утро купали в холодной воде, затем заворачивали в пеленки… Этот обычай холодного погружения, как говорили, укрепляет ноги и руки ребенка и помогает ему легче переносить суровый горный климат. Его руки держали туго спеленутыми до четырехмесячного возраста. В самом деле, на протяжении всего первого цикла он день и ночь оставался прикрепленным к жесткой, как дерево, сетке, устроенной в сундуке с тремя только ножками, что заставляло его качаться, как колыбель. Для ухода за своим ребенком мать наклонялась к нему, даже не отвязывая его и не беря его на руки. Его кормили грудью три раза в день, утром, в полдень и вечером, и никогда в другие часы, даже если он плакал и звал мать. Женщины, независимо от социального положения, всегда сами ухаживали за своими детьми; все время, пока они ухаживали за младенцами, они воздерживались от всяких сношений со своими мужьями, а ребенок, пока его не отняли от груди, не получал никакой другой пищи, кроме материнского молока. Когда же приходило время вынимать ребенка из его колыбели, мать, чтобы ей не пришлось брать его на руки, ставила колыбель в выкопанное в земле углубление, которое было ребенку по грудь. Достигнув возраста, когда он мог ходить на четвереньках, ребенок начинал сосать грудь стоя на коленях, и ему приходилось обходить вокруг матери, чтобы добраться до другой груди, а она при этом совсем ему не помогала. При рождении младенца матери меньше заботились о себе, чем о своих детях: родив, в собственном доме или у реки, и вымыв новорожденного, они мылись сами и возвращались к работе, как будто ничего не произошло. Там не было настоящих акушерок, а те женщины, которые служили в этом качестве, больше напоминали колдуний. Такой обычай бытовал среди всех индейцев Перу, богатых или бедных, знатных или простолюдинов.

В период полового созревания ребенок мужского пола надевал набедренную повязку. После этого жизнь его посвящалась работе на свою семью и на государство; или армейской службе, сражениям или гарнизонам; или работе в трудовых отрядах на строительстве дорог и городов.

Благодаря высотному изменению климата работник мог выращивать урожаи самых разнообразных растений. Прибрежный хлопок дополнял обычную для Сьерры шерсть ламы в качестве сырья для изготовления одежды, а также доспехов и своего рода воинских шлемов. Основной пищей служили маис и картофель – выращивалось двадцать сортов маиса и не менее двухсот сорока сортов картофеля. Широко практиковались устройство террас и ирригация; иногда вода для полива доставлялась с расстояния в сорок миль. Дикие животные находились под охраной и служили предметом ежегодной королевской облавной охоты, в которой участвовало до тридцати тысяч воинов-загонщиков. Хищников уничтожали, слабых животных отбраковывали и отдавали на мясо крестьянам, а на викунью и гуанако, дикую ламу, охотились ради их тонкой шерсти. И все же, несмотря на отлаженность этой патриархально-аграрной экономики, единственным земледельческим орудием оставалась окованная медью соха; колесо если и было известно, то не использовалось. Достаточное и даже избыточное количество покорной рабочей силы, террасная система в горных районах и интенсивное хозяйство на орошаемых землях не давали стимула к развитию механизированных методов хозяйствования, так же как горная местность – их естественная среда обитания – не стимулировала изобретения каких бы то ни было форм колесного транспорта. Для обработки земли существовали пурики, крестьяне, а для перевозки грузов – ламы. Этого было достаточно. Основу этой цивилизации составляли человекочасы. И хотя пурики жили в безопасности, свободы у них было мало.

Однако так же верно это и по отношению к элите. У орехоне (большеухих) в жилах текла королевская кровь; они рождались, жили и умирали в пределах личного айлью Инки. Их жизнь тем не менее очень отличалась от жизни крестьян. Орехоне получали хорошее образование – математика, религия, язык и инкский вариант истории; курс заканчивался серьезным экзаменом. Чтобы выделить этих людей среди остального населения страны, их уши прокалывали и отверстия постепенно расширяли до такой степени, чтобы в них вставлялись золотые или украшенные драгоценностями ушные вставки, указывавшие на их положение. Существовал и еще один класс администраторов – курака, ставший необходимым в связи со стремительным ростом империи. Политика Инки состояла в том, что управление новообретенными территориями осуществлялось с помощью существующей административной машины – разумеется, под контролем и после надлежащей идеологической обработки местного правящего класса. Способный мужчина мог достичь привилегированного положения кураки, и это все. Но женщина могла пойти дальше. В период полового созревания девочки участвовали в церемонии причесывания волос, и если девочка была особенно красива или демонстрировала выдающиеся способности в прядении и прочих женских искусствах, ее могли направить в школу в Куско или в одну из провинциальных столиц. Тогда у нее появлялся шанс выйти замуж за представителя знати или стать одной из «дочерей Солнца», королевской наложницей, ведущей уединенную жизнь и подчиняющейся распоряжениям только самого Инки.

Положение женщины в целом очень подробно рассмотрено Гарсиласо в его «Королевских комментариях». Девы Солнца представляли собой элиту, избранных женщин королевской крови. В Куско они жили в «монастыре поблизости, но не в пределах храма Солнца». Их отбирали за красоту и высокое происхождение, и не должно было быть сомнений в их девственности. Всего их насчитывалось около полутора тысяч. По достижении зрелости они становились «мамакунами», и прислуживали им около пятисот девственниц. «Вся столовая утварь в их монастыре, так же как в храме Солнца, была золотой либо серебряной. Им также полагался сад из драгоценных металлов, такой же, как в храме». Если одна из дев настолько сбивалась с истинного пути, что нарушала обет целомудрия и ее ловили на этом, закон требовал, чтобы «она была похоронена заживо, а ее сообщник повешен; он сам, его жена, его дети, его слуги и все его близкие родственники; а чтобы наказание было полным, его лам также следовало убить, его поля уничтожить, его дом сровнять с землей, а всю эту местность так забросать камнями, чтобы там уже ничто не смогло расти». В качестве основного времяпрепровождения девы Солнца пряли и ткали одеяния для Инки и его Койи, а также ткани, предлагавшиеся Солнцу во время жертвоприношения. Провинциальные «монастыри» (в настоящее время в Пачакамасе возле Лимы можно увидеть реконструкцию одного такого «монастыря») организовывались по тому же типу, что и подобные заведения в Куско, однако поскольку здесь жили девы не королевской крови, сотканные ими полотна Инка мог распределять среди тех, к кому хотел проявить благосклонность. Более того, как пишет Гарсиласо, эти девы становились наложницами Инки, и, «когда Инка хотел обладать той или иной из этих женщин, он вызывал ее, и ее привозили к нему, где бы он ни находился… Те, кто хотя бы раз вступил в отношения с королем, не могли уже вернуться в монастырь. Их привозили в королевский дворец, где они служили горничными или фрейлинами королевы до того дня, когда их отправляли назад в родные провинции, щедро одарив землей и другими благами… В каждом монастыре имелся управляющий, который должен был принадлежать к классу инков и которому служили многочисленные другие помощники. Столовая утварь в этих монастырях также была из золота и серебра. Фактически можно утверждать, что весь драгоценный металл, добывавшийся в королевских шахтах, служил только одной цели – украшению храмов, монастырей и королевских дворцов… Другие женщины королевской крови жили во дворце и соблюдали обет целомудрия, не добавляя к нему, однако, обета уединенной жизни… Их называли «оккло» и обращались с ними с большим уважением. И целомудрие их также не было притворным… Замужние женщины в основном посвящали себя заботе о своих домах; они умели прясть и ткать шерсть или хлопок в зависимости от того, жили ли они в холодной или жаркой местности. Однако шили они мало, ибо в этом почти не было необходимости; индейская одежда, как мужская, так и женская, обычно ткалась одним куском нужной длины и ширины… Все мужчины и все женщины вместе работали в поле».

Дозволялась проституция, но женщины эти «жили в сельской местности в жалких, крытых камышом хижинах, каждая отдельно, и им запрещалось входить в города и деревни, чтобы ни одна добродетельная женщина ни при каких условиях не могла встретиться с ними».

Разделение между простолюдинами и знатью было абсолютным, с ростом империи пропасть между ними только расширялась, а необходимость в жестком подчинении становилась более настоятельной. Орехоне и курака обладали монополией на высокие административные и религиозные посты. Они не платили налогов и жили в роскоши, в прекрасных домах, ели с золота и серебра, одевались в тонкие ткани и имели по нескольку жен. Платили они за все это полным подчинением Инке. Приходя к нему, они переодевались в более скромные одежды и взваливали на плечи груз, символизирующий подчинение. Этим ритуалом подтверждалась лояльность правящего класса. Именно среди этого класса набиралась постоянная армия, личные телохранители Инки. Эта армия могла насчитывать около десяти тысяч человек и в случае войны служила ядром для формирования гораздо более многочисленных местных сил. Зависимость империи в подобных случаях от местного ополчения оказалась одной из ее слабостей перед лицом испанцев. Постоянная армия могла продержаться без посторонней помощи лишь ограниченное время, обычно не более двадцати дней. Такая жесткая централизация оказалась неэффективной перед лицом вторжения извне, но внутри самой этой андской цивилизации ее главенство было полным, и эта власть и могущество символизированы в таких грандиозных сооружениях, как шоссейные дороги инков, их фантастические висячие города, подобные Мачу-Пикчу, и огромные крепостные комплексы, такие, как Саксауаман в Куско. Инкская система земледелия производила продукты в достатке для всех и достаточное количество излишков, чтобы прокормить огромное количество людей, занятых строительством или войной.

Хотя многие общественные работы в империи инков преследовали отчасти религиозные и церемониальные цели, религия никогда не обладала здесь таким абсолютным приоритетом, как в империи ацтеков. Пленников иногда приносили в жертву, так же как и детей, предложенных для жертвы своими родителями, однако события эти обычно были связаны с каким-либо кризисом, например засухой и отсутствием дождя. Обычно в жертву приносили ламу или альпака, при этом сердце животного вырывали и преподносили богам. Но по большей части достаточно было предложить богам мясо и возжечь свечу в виде шарика шерсти, плавающего в масле или жире.

Простые ритуалы здешних индейцев не изменились за последние четыреста лет; они просто присоединились к римско-католическим, так что и сегодня можно увидеть у ног какой-либо статуи приношение и индейскую семью со свечами в руках перед ней на коленях. А в высокогорной Сьерре христианская модификация старых домашних божеств вносится в церковь под аккомпанемент седой древности ручного барабана, тростниковой флейты и двенадцатифутовой бамбуковой трубы. Во время карнавала, после дождей, скрашивая чичей убожество своей жизни, индейцы втыкают в землю высокие ветви ив и эвкалиптов, украшают их бумажными лентами и под звуки музыки и фейерверков танцуют вокруг них. Место, выбираемое для такого танца вокруг «майского дерева», иногда оказывается весьма странным. В Кахамарке, например, танцуют на могилах своих предков, на холме, известном под названием Некрополь Отуско, где на обнаженных скалах повсюду видны маленькие, похожие на окошки склепы.

Вода несомненно являлась частью религиозного церемониала инков – что едва ли удивительно, если иметь в виду, что жили они в мире бурных рек, водопадов и источников, где из земли, из подземных резервуаров этого вулканического ландшафта, тут и там вырывается пузырящаяся минеральная вода. Тамбо-Мачай около Куско – убежище, построенное вокруг горного источника, скорее всего имевшее религиозное назначение. В скалах у необычной обсерватории рядом с крепостью Саксауаман устроены загадочные стоки, и похожие стоки в Руми-Тиане над Кахамаркой и в центральной водной точке, фонтане, в Мачу-Пикчу позволяют предположить, что обожествление воды составляло часть религиозных церемоний инков.

Их боги не были столь многочисленны, как боги ацтеков, но, как и ацтеки, инки поклонялись естественным явлениям мира, в котором жили. Исключение составляет Виракоча, Высшее Существо, Создатель. Громадный религиозный комплекс в двадцати милях вниз по побережью от Лимы до сих пор носит имя более древнего божества, Пачакамака, которого инки приравняли к собственному Виракоче. Включив этого бога в свою мифологию, инки тем не менее сочли необходимым возвести над храмом Пачакамака еще более грандиозную пирамиду. Этот храм Солнца, смотрящий на восток на зеленую долину Лурина и на запад на Тихий океан, является самым крупным религиозным сооружением в Перу. Он превосходит по размеру даже огромную крепость-пирамиду в Парамонге, высоко поднимающуюся над тростниковой зеленью долины реки Фортелеса в двухстах милях к северу. Частично восстановленная, эта пирамида в настоящее время царит над руинами храма Пачакамака, над всем этим фантастическим глинобитным комплексом.

Считается, что происхождение божества инков, Виракочи, связано с одноименным Инкой – восьмым по счету, которого почитали как пророка. Это он, по преданию, предсказал прибытие испанцев, и, согласно Гарсиласо, именно поэтому индейцы называли испанцев виракочами, так же как ацтеки называли пришельцев теуле. «В империи никогда не было никакого другого признанного божества, нежели Солнце, и Пачакамак, Невидимый Бог». Это явное упрощение. Солнце являлось естественным богом индейцев, поскольку именно от Солнца зависел их урожай. Луна была женой Солнца. Вторым по значению являлся Гром, бог войны и погоды. Земля, Море, даже некоторые созвездия также являлись объектами поклонения. Боги завоеванных племен также включались в пантеон, а в дополнение к официальному жречеству всегда существовали просто мудрые люди, некоторые из них пользовались всеобщим уважением.

Пачакамака, «невидимого бога», Сьеса де Леон всегда упоминает как Тики-Виракочу, и его комментарии по поводу этого Верховного Существа представляют особый интерес, поскольку легендарное происхождение его Тики– Виракочи аналогично происхождению ацтекского Кецалькоатля: «Еще до того, как инки стали править в своих королевствах или просто стали известны там, эти индейцы рассказывали историю, которая намного превосходит все остальное, что они рассказывают. Они утверждают, что был долгий период, когда они не видели солнца…» Но однажды оно появилось вновь из озера Титикака, и вскоре после этого «из районов юга пришел и явился им белый человек, мощного сложения, чей вид и личность внушали великое уважение и почтение». Поскольку мог он творить чудеса, «превращая холмы в равнины и равнины в горы и исторгая источники из голой скалы», они назвали его «Творцом Всех Вещей, их Началом, Отцом Солнца… Они говорят, что во многих местах он учил людей, как им следует жить, и говорил с ними мягко и с любовью, призывая их быть праведными и не делать друг другу зла или несчастья, но любить друг друга и относиться ко всем с милосердием». Сьеса де Леон рассказывает и о другом похожем человеке, который с помощью слов излечивал больных и возвращал зрение слепым. Когда в деревне Кача жители угрожали побить его камнями, он опустился на колени, воздел руки к небу, и в небе зажглось пламя; это было извержение вулкана; обожженные камни стали «такими легкими, что даже большой камень можно было поднять как пробку». Покинув Качу, он направился к побережью, где, «расстелив свой плащ, он ушел по волнам и больше никогда не появлялся».

Кто же был этот человек, уплывший на запад, имя которого – Виракоча – означает «морская пена»? Некоторые испанцы верили, что это был один из апостолов, и утверждали, что воздвигнутый жителями Качи в своем храме идол держал в руках четки. Сьеса де Леон видел статую, о которой шла речь. Четок не оказалось, однако на одежде есть отметины, позволяющие предположить, что она застегивалась на пуговицы.

Но вернемся к рассказу Сьесы де Леона о происхождении инков. Названия глав его книги дают представление о рассказанной в ней истории: «О том, как в Паккурик-Там– пу («Изначальном Тамбо») появились некие мужчины и женщины… Как два брата, будучи в Тампу-Киру, увидели, как тот, кого они заманили в пещеру, появился оттуда с крыльями из перьев и велел им пойти и найти великий город Куско… О том, как Манко Капак, увидев, что его братья обратились в камень, пришел в долину, где обнаружил некие народы, и основал древний и чрезвычайно богатый город Куско, ставший столицей всей империи инков… О том, как Верховный Инка, приняв королевскую бахрому, женился на собственной сестре, Койе, каковой титул означает Королева, и как ему позволено было иметь много жен, хотя из всех них только Койа была законной женой и самой важной».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.