«Было дело под Артуром»

«Было дело под Артуром»

— Думаю, — говорит Шота Иванович, — что, несмотря на громадную работу, вы все-таки контролировали литературу. Политбюро, Сталин, вы.

— Что значит — контролировали?

— Что, вы не обсуждали литературу?

— Не столько на официальных заседаниях, сколько…

— Говорят, Сталин читал все книги, выдвинутые на премию?

— Все — нет, а насчет премий — наверно, читал. Быстро читал. Поразительная работоспособность.

…Откудова, какого автора, старого, конечно, XIX века:

Знамя чести, истины не трогай

До последних дней своих.

По-моему, Надсона. Вы Надсона читали? К Некрасову не подходит.

08.03.1975

— Есть у Алексея Константиновича Толстого:

Веселая царица

Была Елисавет,

Пирует, веселится,

Порядка ж нет как нет.

Так и поныне

25.04.1975

…Одна из гостей, А. Ф. Волковинская, говорит о том, что в шестидесятые годы часто ходила с Молотовым и Полиной Семеновной в театры.

— Не очень часто, — поправляет Молотов.

— Но все-таки…

— Были в Художественном.

— В «Современнике» — «Восхождение на Фудзияму». Там такая сцена: миллионер, его довели до того, что ему уже вешаться, он держит веревку, а снизу вырастает голубой цветок жизни. Бортников играет — отталкивает веревку, хватает этот цветок, сбегает со сцены и вручает Полине Семеновне. Она прижала и говорит: «Веченька дорогой, как я счастлива!» Она была в черном платье, седая головка, молодые, горящие глаза… Они узнали вас. Это было за три года до ее смерти.

— Было дело. Под Артуром, — соглашается Молотов.

09.05.1985

Рассказывая о чем-нибудь, Молотов не раз употреблял такие выражения: «Вот какая штука капитана Кука», «Было дело под Полтавой» или «Было дело под Артуром»…

Последнюю присказку однажды объяснил:

— Это песня такая есть. — И запел:

Было дело под Артуром,

Дело скверное, друзья.

Это, по-моему, мотив какой-то русской песни на текст японской войны. — И продолжил петь:

Тогиноки, Камимура,

Не давали нам житья!

Мы с соседкой желтолицей

Подралися за царя…

Дальше — присказки из разных русских стихов.

Что ты скачешь, конь ретивый…

Дальше не помню.

30.06.1976

Сели обедать.

Тихо едем, не спешим,

Торопиться не хотим!

Гладко получается? Поэзия!

01.11.1977

Вячеслав Михайлович выпил рюмку сухого шампанского, потом еще два раза говорил:

— Добавьте мне еще на копейку! Нет, это вы мне на алтын добавляете!

25.72.1977

— Лев Толстой запутался. Достоевский путался. А нам пора уже подняться над этим уровнем. Они стояли на буржуазной точке зрения. И выше не поднялись, хотя это гениальные люди. Другая эпоха, — говорит Молотов.

— В свое время это прогрессивно было. Энгельс говорил, что и рабство было прогрессивным.

— Да, говорил, правильно. Даже бюрократизм прогрессивен в какой-то мере, а в большей мере отрицателен.

— Так что прогресс у нас все-таки есть — в какой-то мере!

— Прогресс есть даже в мире животных, — уточняет Молотов.

— Но ведь переживаем…

— Кошка тоже переживает, — добавляет он.

26.08.1979

Произношу тост за то, чтоб новый год был шагом вперед в нашей жизни, чтоб был прогресс, хоть маленький!

— Почему маленький? — спрашивает Молотов. — Надо требовать большого, а добиться среднего!

01.01.1979

Юмор у него был порой совсем неожиданный. Во время обеда я стал хвалить молдавское вино, которое мне прислал друг из Кишинева.

— Вы что, работаете агентом по распространению этого вина? — спросил Молотов.

10.04.1979

— Расскажи, Калинин-детка,

Как е… нас пятилетка? —

вот какие частушки были.

— И до вас доходили?

— Еще бы! Нам Жданов из Горького, помню, столько привез!

Я работал в «Современном мире» старшим бухгалтером — в январе 1916 года пришлось уйти, забастовка, отдал портфель. Там печатались такие частушки:

Когда была я маленькой,

Качала меня матушка,

Она качала, величала: —

Спи, моя сударушка!

Я на горушке стою,

Слезы котятся,

Меня замуж отдают,

Мне не хочется.

Свет широкий клином сходится,

Принесли худую весть.

Пресвятая Богородица,

Дай мне силы перенесть.

И вот как здорово, просто замечательно:

Там, где с милым я стояла,

Снег растаял до земли.

Три раза поцеловались —

Все цветочки расцвели!

Я когда-то в раннем детстве учился в Казани в средней школе, а на зимние, рождественские каникулы ездил в свою Вятскую губернию, в город Нолинск. У нас был извозчик постоянный, один крестьянин, который пару лошадей запрягал, мы, человека три, в сани садились и ехали. Фамилия этого извозчика была Бестолковый. Сидор Иванович Бестолковый. И деревня Бестолковая. Кто-то назвал их так. Это как назовут, так уж ничем не отмоешь!

11.05.1978, 26.08.1979

Ясный зимний день, белоинейная сказка. Гуляем по дачному поселку. Проходил мимо дачи Растроповича, заговорили о нем, о его друге Солженицыне, о романе Василия Гроссмана, изданном в Париже.

— А вот дача Шостаковича, — говорит Молотов. — У него огромные собаки, они ему ногу сломали.

(Мы встретим здесь Шостаковича незадолго до его смерти. Шостакович долго-долго будет смотреть вслед Молотову. — Ф. И.)

Я сказал Молотову, что «Голос Америки» считает, что «Ленинградская симфония» Шостаковича — не столько о погибших в блокаду, сколько о жертвах культа личности.

— Вранье. Маловероятно, — прореагировал Молотов.

— У него было довольно много выступлений за Советское государство, за Родину.

— Они говорят, что он терпел, молчал, боялся, а на самом деле отрицательно относился к Сталину.

— Это говорит только о том, что он человек небольшого калибра. Больше ничего. Его можно считать крупным человеком в своей области… А что у него хорошего? По-моему, только песня «Нас утро встречает прохладой…» Хорошая. Слава богу, слова тоже хорошие, мотив хороший, мотив хороший, бодрый… А большие вещи… Мы со Сталиным смотрели его оперу «Катерина Измайлова». Плохая. Лет десять назад ее снова стали поднимать, раздувать — гениально и прочее, куски показывать по телевидению. Чепуха какая-то! Хотя и не очень деградировали музыкальные критики… Запоминающегося чего-то — нет. Ну, какая-то торжественная увертюра… Не оставляет выдающегося впечатления.

Бетховена я признаю. Боевая, поднимающая дух музыка. Сталин любил русскую музыку, понимал ее не только формально.

Чайковского я не люблю, сказать точно. Но Мусоргского, Глинку… По-моему, у Пушкина: это уж не Глинка, а фарфор! У Пушкина — на все случаи жизни. «Медный всадник» — и содержание интересное, и как написано! Мне нравится:

На берегу пустынных волн

Стоял он, дум великих полн.

Могущественно! Человек и государство. Поднял Петра здорово.

18.12.1970, 29.02.1980