Наплявать, паплявать, надоело воевать… или рекрутов не давать

Наплявать, паплявать, надоело воевать… или рекрутов не давать

Как родная меня мать провожала,

Тут и вся моя родня набежала.

«Ах, куда ты, паренёк, ах, куда ты,

Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты».

Демьян Бедный

Одновременно с хлебозаготовками летом 1918 года красная власть начала проводить другую, не менее ненавистную крестьянам операцию, которая касалась уже всего населения. Речь идет о мобилизации.

Собственно, чего-то подобного следовало ожидать. Можно было тешиться маниловскими проектами о добровольческой Красной Армии, пока не было настоящей войны. Но после того как в мае 1918-го чехословаки подняли мятеж, на который откликнулись и белые, и эсеры, стало ясно, что дела пошли всерьез, и дела паршивые. Мигом сориентировавшись, 29 мая ВЦИК принял постановление о принудительном наборе трудящихся в Красную Армию. Или, говоря более понятными словами, о мобилизации. Позиция населения, которое едва успело покончить с одной войной и уже получило другую, в комментариях не нуждается, хотя и тут имело место расслоение.

Бедняки шли более охотно — им было за что бороться, да и государство оказывало помощь красноармейским семьям. Прочие крестьяне старались, как могли, уклониться от призыва, а при попытке нажать на них брались за колья, вилы и спрятанные винтари. Военные комиссариаты формировались на ходу, в них широко пользовались услугами офицеров царской армии, у которых имелись, мягко говоря, не совсем подходящие для советской власти привычки, да и к измене данный контингент был чрезвычайно склонен. А без них тоже никак — ни рабочий, ни студент мобилизации не проведёт.

Так что, если не было мирского приговора, в Красную Армию уходили в основном бедняки-активисты, еще более ослабляя позиции Советской власти в деревне, прочие же упорно игнорировали мобилизацию. А добиться приговора было не так-то просто.

«В Кунгурском уезде (Пермской губернии. — Е. П.) в июне было одно крестьянское выступление. С объявлением мобилизации их стало 17… Движение началось с Богородской волости, где при объявлении призыва в Красную Армию собрание крестьян приняло резолюцию с отказом от мобилизации и осуждением братоубийственной войны. Резолюция была распространена в соседних волостях, где стали создаваться „оборонительные комитеты“ (штабы) и проводиться своя мобилизация. Главный штаб мятежников вел работу в деревне под эсеровскими лозунгами. 25 июля в селе Рождествено состоялся сход, где участвовало более тысячи крестьян. По предложению эсеров сход принял решение о восстании против Советской власти… В конце июля был создан районный военный штаб, координировавший действия 23 присоединившихся к восстанию волостей. В движение было втянуто до 10 тыс. крестьян.

В августе восстали Усольский, Осинский и Оханский уезды. Центром восстания в Оханском уезде стало богатое село Сепыч. Под влиянием агитаторов этого села 15 тыс. крестьян из 12 волостей отказались от явки на призывные пункты, протестуя против мобилизации и хлебной монополии. В Сепыче в первые дни мятежа было убито 49 коммунистов и работников Совета…»[100]

Впрочем, для того чтобы справиться с восстанием, не понадобилось даже воинских частей, да и сражаться не пришлось. Едва отряды рабочих, сельских коммунистов и ЧК подошли к мятежному селу, крестьяне освободили тех арестованных, кто был еще жив, и арестовали главарей (хотя, подозреваю, подлинные организаторы успели сбежать)[101].

Бывало и такое, что призывники являлись, получали оружие, а потом поворачивали его против красных. Вот типичное для того времени восстание, случившееся осенью 1918 года в Рязанской губернии:

«1 ноября в г. Михайлове мобилизованные и проходившие военное обучение крестьяне, захватив оружие, разошлись по уезду, громя Советы и комбеды, отказывающиеся присоединиться к восставшим. Арестованных советских работников собрали в школе на станции Виденки и готовили над ними расправу. Советы Михайловского уезда присоединились к восставшим. Средние крестьяне и беднота во многих местах поддержали выступление мобилизованных. В Плахинской волости возглавил штаб восстания председатель волсовета Туманов, а его помощниками были матрос-дезертир из Кронштадта Никитин и местный дьякон (какое трогательное единение власти, церкви и армии — вы не находите? — Е. П.). В селах Ижевском, Новом и Старом Киструссе штабами мятежников руководили местные военруки Мельников, Любомиров, инструктор всевобуча Тарасов, учитель Ракчеев, левые эсеры Гутков и Макшин, бывшие офицеры Чельков, Николаев, Алексеев. Общее руководство осуществлял штабс-капитан Голубкин. На 12 ноября в восстание было втянуто 20 волостей уезда. Отряд уездного Совета был разбит повстанцами в первые же дни. Город Михайлов был окружен многотысячными толпами крестьян, вооруженных вилами и топорами»[102].

Достигнув некоей критической массы, восстание приобрело добровольно-принудительный характер. События в Касимовском уезде той же губернии проливают свет на причины массовости выступления. Они предельно просты. Захватив Касимов, повстанцы разошлись по уезду.

«Угрозами расстрела и поджога домов восставшие принуждали крестьян идти к городу. Всюду распространялись слухи о падении Советской власти в Москве, Петрограде, где якобы уже другая, „народная власть“. Вместо Советов создавались волостные и сельские управления из кулаков, солдат и офицеров. За неделю восстание охватило 10 волостей, т. е. половину уезда».

Конец восстаний тоже был однотипен. Пока власти высылали агитаторов и маломощные отряды, их били, разоружали, иногда расстреливали. Но едва на горизонте показывались относительно крупные и дисциплинированные части, безразлично, армейские или местные, толпы повстанцев, как правило, разбегались по домам после первых же выстрелов. Вояки из мужиков были никакие, и до тех пор пока по деревням и лесам не накопилось достаточно дезертиров, «крестьянская война» вспыхивала, но не горела.

* * *

…Однако вернёмся к проблемам призыва. Большевистская власть попала в трудное положение — её мобилизация оказалась первой. Но зато потом у селян было кого и с кем сравнивать — материала для сопоставления набралось предостаточно.

Летом 1918 года в Поволжье власть на значительной территории перешла к так называемому Комучу, или эсеровскому Самарскому правительству. Деятели Комуча в точности повторили большевистский путь. 8 июня, в день взятия Самары, было объявлено о формировании «народной армии» для создания антигерманского фронта. Армия, как и РККА полгода назад, предполагалась добровольческой, однако эсеры столкнулись ровно с тем же, с чем и большевики: крестьяне воевать не хотели, тем более с немцами. 30 июня Комуч… объявил мобилизацию, а вы что подумали? Население стало ее саботировать точно так же, как и с красной стороны. И тогда по деревням пошли команды.

«Крестьяне семи волостей Бугурусланского уезда отказались от явки на призывные пункты. В Ключевской волости молодежь, избегая мобилизации, скрылась. Для наведения „порядка“ прибыл отряд в 200 казаков. Не желавших вступать в армию стегали нагайками, родителей скрывшихся призывников выпороли, 18 человек арестовали, двоих расстреляли… Всюду Комуч „вразумлял“ карательными отрядами, поркой, расстрелами без суда и следствия»[103].

Контраст с красными был ощутимый — те все же предпочитали агитацию, первыми не стреляли, да и то больше в воздух, а за эксцессы вроде порки жестоко карали своих же. В результате уже летом на всей территории, занятой Комучем, начали вспыхивать восстания.

«По сообщению разведчика Строганова в политотдел штаба II армии от 15 сентября 1918 г., в занятом белогвардейцами Чистопольском уезде Казанской губернии настроение даже богатых крестьян изменилось в пользу Советской власти, так как за малейшую провинность белые расстреливают крестьян. От грабежа белых, писал Строганов, больше всего страдает середняк, так как богатые скрываются или поддерживают белогвардейцев, а у бедняка взять нечего. Теперь… все жалеют о Советах. Ждут прихода Красной Армии. Крестьяне провалили мобилизацию четырех возрастов в „народную“ армию. Даже волости, которые при Советской власти высказывались за Учредительное собрание, не мирятся с властью белых, хотят получить оружие для борьбы с ними. Многие крестьяне, получив оружие в „народной“ армии, вернулись в деревни и начали борьбу с белыми.

…15–16 августа в селе Пролей-Каши Тетюшского уезда состоялось собрание, на котором присутствовало 120 представителей соседних волостей… решение сорвать призыв было поддержано как русским, так и чувашским крестьянством. Когда в село прибыли каратели, направленные местным помещиком, бывшие фронтовики обезоружили их. На следующий день прибыл усиленный отряд во главе с помещиком. Было арестовано 9 человек, при этом кулаки выдали карателям ещё 16 крестьян из середняков. Село стало центром партизанского движения»[104].

Когда на горизонте появляется помещик — плевать крестьянам на какое-то там Учредительное собрание! А тут еще самарское правительство во всеуслышание заговорило о том, чтобы снова начать войну с немцами, — хотя эсеры как революционные деятели, специализирующиеся на работе в деревне, могли бы быть и поумнее.

Лучший опыт — тот, который получаешь на собственной шкуре. В Мензелинском уезде Самарской губернии местное татарское население на объявление красной мобилизации ответило восстаниями. А после того как уезд несколько недель побыл под белыми[105], почти все мужчины ушли в Красную Армию. В Псковской губернии, тоже ощутившей, что несет для них потеря советской власти, на октябрьский призыв откликнулось вдвое больше людей, чем требовалось, а на последующие — втрое больше.

Впрочем, повстанцы не отставали. Вернемся в Рязанскую область. Как вы думаете, что они предприняли, едва захватив власть? Ни за что не догадаетесь!

«2 ноября солдатским собранием Занинской волости было создано управление, первым постановлением которого было: мобилизовать всех 20–35-летних и создать из них партизанский отряд. Было предписано задерживать всех сочувствующих коммунистам. Разрешалась свободная торговля… Чтобы старая власть не вернулась, гражданам 18–40 лет приказывалось вооружиться и с двухнедельным запасом провизии явиться на сборный пункт в с. Занины-Починки. За неявку приказ грозил жестокой расправой»[106].

А вот приказ повстанческой комендатуры г. Ставрополя, захваченного восставшими 8 марта 1919 г.

«Ставропольское комендантское управление предписывает всем волостным произвести мобилизацию всех граждан от 18 до 50 лет включительно. Назначить сборный пункт при волостных советах. Избрать предводителя отряда и по первому требованию из окрестных сел или из Ставрополя немедленно выслать отряд. Вооружить мобилизованных оружием, какое найдется у граждан на месте, впредь до высылки оружия из Ставрополя. Граждане, уклоняющиеся от явки на сборный пункт, будут преследоваться законом со всей строгостью военного времени».

Так что, как видим, на добровольный принцип уже к осени 1918 года не полагался никто.

В результате всех этих сложных процессов большевики всё же добились своего. Около 80 % призывников в конце концов пополнили Красную Армию. Но это было только начало…

* * *

…Мобилизации шли одна за другой, чем дальше, тем менее успешно. Весной 1919 года началось массовое дезертирство. Дезертирами считались как собственно покинувшие ряды армии бойцы, так и уклонившиеся от призыва. Последних было большинство — около 90 % дезертиров так и не добрались до фронта, не явившись на призывные пункты либо удрав оттуда или из эшелонов. Отправлялись они после этого, как правило, по домам. Деревни кишели дезертирами, с которыми местная власть своими силами справиться не могла, а при приближении отрядов по борьбе с дезертирством те тут же перемещались в ближайший лесной массив. Собственно, именно они и дали название, которое позже стали применять ко всем без исключения бандитам, — «зеленые», поскольку при малейшей опасности этот контингент отправлялся прятаться в лес. Естественно, в такой обстановке каждый новый призыв приносил все худшие результаты.

Например, летом 1919 года в знаменитой Тамбовской губернии насчитывалось около 50 тыс. дезертиров, а к концу года — уже около 120 тысяч. В лучшем случае те сидели по домам, но многие расценивали войну как веселое время — в армию они идти не желали, зато охотно сбивались в банды, громили продовольственные и красноармейские отряды, срывали хлебозаготовки. Крестьянам от этого легче не становилось, потому что ведь и бандам тоже надо чем-то кормиться.

Впрочем, размах дезертирства отнюдь не означал, что все эти люди были против советской власти. Все намного проще. Конечно, беззаветные патриоты идут на войну, невзирая ни на что, но большинство солдат совершенно справедливо полагает, что государство, призвав рекрутов, должно их как минимум кормить и одевать, а также позаботиться об оставленных семьях. В Красной Армии с кормежкой и обмундированием обстояло очень плохо, положенные льготы семьям красноармейцев сплошь и рядом не соблюдались, да и жизнь с приходом новой власти легче не стала. В общем, как там у Демьяна Бедного говорилось:

«В Красной Армии штыки, чай, найдутся.

Без тебя большевики обойдутся».

Но когда осенью 1919 года Деникин стал приближаться к Москве, «уклонисты», которых не могли выловить никакими мерами, начали сами выползать из лесов и проситься в Красную Армию. По-видимому, возвращения благословенной Ъ-России боялись в прямом смысле пуще смерти. Добровольно вернулся почти миллион человек. Деникина разбили — и всё началось по-новой.

Увеличиваясь в числе, дезертиры постепенно становились бедствием. Естественно, в губернии, где по лесам шляется сто тысяч «уклонистов», ни о каких новых мобилизациях речи быть не может. Для осени 1919 года нормальная цифра явки на сборные пункты — 15–20 %, а то и 10 % призывников. По селам ходили отряды комитетов по борьбе с дезертирством — комдезов. Когда они работали как положено, выглядело это примерно так.

«Вот типичный пример работы комдеза летом 1919 г. в одной из зажиточных волостей Ливенского уезда Орловской губернии, переполненной дезертирами. Прибыв в волость, комдез призвал их к добровольной явке. Но деревни словно вымерли — люди спрятались, скот угнали, на избах замки, говорить было не с кем. Председатель волисполкома подтвердил, что дезертиров много, но население твердо решило не выдавать их. Начальник отряда расклеил извещения, что если через 4 часа дезертиры не явятся, то приступят к описи имущества и отправке его в уезд. Население стало возвращаться, но без дезертиров. Отряд в переговоры не вступал. По истечении срока приступили к описи и погрузке имущества. Через час после этого население потребовало начальника отряда на сход. После короткой беседы постановили: „Всем дезертирам идти на фронт“. Имущество было возвращено. Дезертиры с песнями пошли в Ливны. По дороге к ним присоединились толпы дезертиров из соседних сел»[107].

Результатом этого похода стали 7 тысяч новых бойцов для Красной Армии, а если они потом снова разбежались — то виноват в том уже не комдез.

А вот пример неположенной работы представителей комдеза. Предыстория этого дела такова. Двое агитаторов из рабочего продотряда хорошо поработали в Рыбушинской волости Саратовской губернии, началась ссыпка хлеба. А потом туда заявился отряд по борьбе с дезертирством под командованием товарища с фрейдистской фамилией Безбабный.

Из донесения агитаторов Саратовского уисполкома Г. Саара и Н. Трусова. 25 мая 1919 г.

«Карательный отряд, прибывший для борьбы с дезертирством… 18 мая в 18 часов начал бесцеремонно в окна барабанить и всех, у кого не оказалось документов, при крестьянах били плетьми. 19 мая 1919 г. красноармейцы карательного отряда ставили одного дезертира к стенке и говорили собравшимся крестьянам: „Смотрите, старики, как мы его расстреляем“.

После этого карательный отряд поехал в дер. Золотая Гора, где убили одного дезертира, хотя его можно было поймать. Потом командир отряда Безбабный, сам пьяный, хотел нагнать лошадей на слепого старика, отца убитого, и угрожал ему револьвером. Солдаты карательного отряда били слепого старика прикладами. После этого карательный отряд два раза вел убитого через деревню, причем солдаты говорили: „Мы ведем его хоронить, будем хоронить его в глубину, как собаку“.

После этих церемоний пьяный командир отряда держал речь крестьянам, в которой говорил: „Если вы в течение трёх часов не выдадите всех дезертиров, то мы сожжём вашу деревню, затопчем ваши поля, вырубим ваши сады, потому что у нас есть на это разрешение“. (Он вынул свои документы и указал крестьянам на них.)

После проезда по дер. Золотя Гора отряд начал глушить рыбу в реке районе с. Рыбушка. Бросили в реку около 35 бомб, а в рыбу, которая плыла сверху, они стреляли из винтовок… 20 мая 1919 г. мы сами были свидетелями того, как красноармейцы отряда стреляли на улицах с. Рыбушка в разные птицы».

Едва ли товарищу Безбабному, несмотря на тыловую службу, суждено долго ходить по земле: доиграется он до того, что либо мужики забьют, либо ревтрибунал к стенке поставит. Но этим дела будет уже не поправить: после визита такого отряда ни о каком взаимопонимании населения и власти говорить не приходится. Да и эффективность его работы, судя по данному документу, была никакая, один шум…

Менее чем нулевой эффект получился от действий отряда некоего Черёмухина в Самарской губернии, который только в одном селе Малиновском сжег 283 двора. Баловался он и расстрелами: за два месяца в четырех уездах казнил 139 человек. А вот Красную Армию товарищ Черемухин не пополнил — наглядевшись на его «усмирение», отряды дезертиров прорвались сквозь красный заслон и ушли к Деникину. Дальнейшая их судьба неизвестна — вполне возможно, что через несколько месяцев эти люди оказались все-таки в Красной Армии, однако заслуги Самарского комдеза в том нет никакой.

Естественно, дезертиры, находившиеся на полулегальном или полностью нелегальном положении, были готовой военной силой для крестьянских восстаний даже сами но себе, а уж если сход приговорит… А сход после визитов таких товарищей, как Безбабный или Черемухин, приговорит, в том можно не сомневаться…

Власть попала в заколдованный круг. Кажется, единственный реальный путь умиротворения деревни в то время шел через восстание — после разгрома очередного выступления и истребления антисоветского актива ситуацию на какое-то время удавалось нормализовать. В основном с дезертирами покончили уже после окончания Гражданской войны, а отдельные банды вылавливали аж до середины 20-х…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.