Борман: «жизнь» после «смерти»?..

Борман: «жизнь» после «смерти»?..

Начну с того, что основными свидетелями якобы имевшей место гибели Мартина Бормана являлись бывший шофёр Гитлера Эрих Кемпка, бывший «батлер» фюрера Хайнц Линге и шеф гитлерюгенда Артур Аксман. Вот краткое изложение версии Кемпки, приведённое им в послевоенных мемуарах. В ночь с 1 на 2 мая 1945 года большинство находившихся в рейхсканцелярии и не покончивших жизнь самоубийством германских военных, эсэсовцев охраны, секретарш, стенографистов, врачей, медсестёр, обслуживающего персонала бункера, партийных и правительственных чиновников решили прорываться из советского окружения. Они вполне справедливо полагали, что вскоре могут оказаться в руках Красной Армии, и что, случись такое, им может не поздоровиться. Группа, состоявшая примерно из ста человек (в том числе тридцати женщин) во главе с Кемпкой (его эсэсовский чин оберштурмбаннфюрера соответствовал званию армейского подполковника) прорывалась на север – в направлении Фербеллин. Когда группа добралась до станции Фридрихштрассе, Кемпка отправился на разведку. Вернувшись, он предложил членам группы разбиться на более мелкие отряды и двигаться к месту сбора, назначенному у здания Адмиралтейства.

Примерно в 2.00 ночи 2 мая к группе присоединились Мартин Борман, одетый в эсэсовскую генеральскую форму обергруппенфюрера, госсекретарь Вернер Науман, адъютант Геббельса Швегерман и последний врач фюрера – Людвиг Штумпфеггер. Откуда ни возьмись, появились три танка Pz.III (по другим данным – три «тигра») и три бронетранспортёра дивизии СС «Нордланд» (была сформирована из добровольцев, приехавших в Германию из скандинавских стран) под командой оберштурмфюрера Хансена. Повинуясь приказу, эсэсовцы тоже прорывались на север. Было решено под прикрытием танков двигаться в направлении Цигельштрассе. Борман и Науман следовали за передовым «панцером», двигавшимся с небольшой скоростью. Они находились с левой стороны танка, за башней. Кемпка и Штумпфеггер следовали непосредственно за ними. В какой-то момент советские войска открыли по прорывавшейся группе бешеный огонь – «из всего, что у них было». «Через секунду, – описывал произошедшее Кемпка, – на броне танка неожиданно вспыхнул адский язык пламени. Находившихся передо мною Бормана и Штумпфеггера разбросало в стороны взрывной волной. В то же мгновение меня оглушило. Штумпфеггера бросило на меня, я полетел в сторону и потерял сознание» («I was Hitler’s Chauffeur», с. 95).

Потеря сознания означала, что Кемпка был сильно контужен. Странно, впрочем, что он вообще умудрился запомнить какие-то детали произошедшего: ведь Кемпку – по его собственному признанию – временно ослепило, да и сам взрыв и момент контузии длились какие-то доли секунды... Когда бывший шофёр фюрера очнулся, он на некоторое время потерял зрение: из-за вспышки, контузии или комбинации того и другого. Прежде, чем он вновь обрёл возможность видеть, эсэсовец отполз от места, где он пришёл в себя, «метров на сорок». Было по-прежнему темно (за исключением света огней от пожарищ). По словам вскоре встреченного тяжело раненного в голову личного пилота Гитлера Георга Битца (он впоследствии умер), танк, рядом с которым находились Кемпка и Борман, взорвался от попадания бронебойного снаряда или фаустпатрона. Если в «панцере» действительно сдетонировал боезапас, то не совсем понятно, как Кемпка мог отделаться лёгким ранением в руку и контузией: после такого в лучшем случае остаются фрагменты тел. Из мемуаров шофёра Гитлера следует, что после взрыва и контузии Кемпка больше Бормана не видел – ни живым, ни мёртвым. Таким образом, свидетелем гибели рейхсляйтера Кемпка быть никак не мог.

Не видел его после взрыва и личный помощник Гитлера Хайнц Линге, прорывавшийся вместе с группой Кемпки. Вот что он, наблюдавший эту сцену со стороны, написал в своих воспоминаниях: «В танк попал фаустпатрон. Людей, оказавшихся поблизости, разбросало в разные стороны, как кукол. Я больше не видел Штумпфеггера и Бормана. Я предположил, что они мертвы, что и повторил не раз русским во время многочисленных допросов в будущем» («With Hitler to the end», с. 210). Ясно, что и Линге нельзя рассматривать в качестве свидетеля смерти Бормана: всё, что он видел – это то, как «наци номер два» отбросило взрывной волной при попадании в танк фаустпатрона. Линге, кстати, ничего не говорит о сдетонировавшем боезапасе, а ведь на не нюхавшего до этого пороху помощника Гитлера подобное зрелище должно было бы произвести незабываемое впечатление.

Зато Бормана якобы видел (но долго разглядывать не стал) шеф гитлерюгенда Артур Аксман, прорывавшийся с другой группой и случайно наткнувшийся на тела Бормана и Штумпфеггера. В декабре 1945 года – после задержания союзниками в Баварии – он показал следующее: «Мы (прим. автора: с ним был его адъютант Гюнтер Вельтцин) наткнулись на тела Мартина Бормана и его спутника доктора Штумпфеггера. Они лежали без движения, рядом друг с другом. Я нагнулся и рассмотрел их лица. Я не видел никаких ран. Сначала я подумал, что они без сознания или спят, но они не дышали. Тогда я решил – а сейчас ещё более уверен в этом – что они приняли яд. Мы не стали задерживаться, чтобы проверить пульс и так далее. В обстановке окружавшей нас непосредственной опасности, нам было не до собирания свидетельств для последующих исторических дебатов. Мы возобновили движение. Было по-прежнему темно, очень сыро и холодно. Насколько я помню, первые лучи солнца появились лишь часа через полтора, когда мы добрались до Веддинга» (с. 152 приложения к «I was Hitler’s Chauffeur»).

Лично у меня возникают вопросы. Прежде всего, я не думаю, что танк, за которым прятались Кемпка и Борман, взорвался: тогда бы от них просто ничего не осталось. И уж точно Кемпка не отделался бы лёгким ранением и контузией, а на теле Бормана наверняка были бы заметны раны. В пользу этого предположения говорит и тот факт, что Кемпка, Борман и их спутники после взрыва были по-прежнему полностью одеты. Дело в том, что при сильном взрыве наблюдается своеобразный феномен «раздевания»: взрывная волна буквально срывает с людей одежду и их тела оказываются полуголыми и даже полностью обнажёнными. Скорее всего, в танк действительно попал фаустпатрон, за которым не последовал взрыв боезапаса. По крайней мере, это подсказывает мой личный опыт стрельбы из советского противотанкового гранатомёта РПГ-7 (прямого потомка немецкого «фауста») по бронированным мишеням. Интересно, что шедший перед Борманом Вернер Науман (Werner Naumann) вообще не пострадал. Мало того, если верить англоязычной Википедии (ссылающейся на книгу известного историка Э. Бивора «Berlin. The Downfall. 1945»), вскоре после ночного эпизода Науман оказался в Аргентине – живым и здоровым. Как он туда попал – по-прежнему неизвестно. И это несмотря на то, что после обнаружения израильтянами ему пришлось вернуться в Германию. Там Наумана в 1953 году поймали англичане, державшие его в тюрьме несколько месяцев. Умер он лишь в 1982 году.

Следующий вопрос: каким образом погибшие (от взрыва одного фаустпатрона?) Борман и врач Штумпфеггер оказались после взрыва мирно лежащими рядышком («словно спали»), а не валялись как попало в исковерканном виде? Ведь их, по словам Линге, «разбросало словно кукол»... Как можно утверждать, что Борман был мёртв, если никто даже не проверил его пульс, не осмотрел его тело и не почувствовал характерный запах цианида? Напомню: до смерти напуганный Аксман пробирался под жестоким огнём, среди развалин и валяющихся вокруг трупов, в темноте, дыму пожарищ и тумане. По его собственному признанию, ему было не до выяснения того, жив ненавидимый всеми партийный функционер или нет: надо было спасать собственную шкуру. Замечу также, что и Кемпка, и Аксман, и Науман – а также многие другие таки прорвались в западные районы Германии. С чего бы вдруг «великий комбинатор» Борман, очухавшись после взрыва фаустпатрона, стал травиться посреди улицы, которую к тому же пока не контролировали советские войска? Он что, не мог это сделать раньше – в относительной тишине рейхсканцелярии (именно так поступила чета Геббельсов)? И если в Аргентине в итоге оказался Науман, то почему там же не «всплыл» Борман, обладавший несравненно большим «админресурсом», финансовыми и техническими возможностями? Если труп Бормана в роскошной генеральской форме таки остался лежать на видном месте посреди Фридрихштрассе, почему его не подобрали советские солдаты? Ведь каждый из них прекрасно знал, что неподалёку – нацистское «логово», а даже за мёртвого высокопоставленного фашиста нашедшего его труп солдата наверняка ждала награда.

Далее: почему мёртвого Бормана не откопали ещё в 1945 году – сразу после освобождения Берлина и показаний, данных Кемпкой и Аксманом? И вообще: кто изачем его тогда – в мае 1945 года – закопал? Что за необходимость такая возникла – взять да зарыть поглубже человека, одетого не в какое-нибудь штатское платье, а в форму обергруппенфюрера СС? Чтобы не вонял?.. И это в ситуации, когда сотрудники СМЕРШ занимались в Берлине активным поиском живых и мёртвых фашистских главарей... К тому же, захоронением трупов наверняка занимались пережившие советский штурм мирные жители Берлина и военнопленные. Если бы они не обратили внимание советских властей на мёртвого эсэсовского генерала (что маловероятно), то уж как минимум кто-нибудь из них должен был запомнить сам факт подобного происшествия, попробовать найти какие-нибудь документы для идентификации погибшего и рассказать о столь примечательном случае после войны.

Самое же, с моей точки зрения, удивительное заключается в описании уже послевоенных «приключений» трупа якобы погибшего Бормана. Так, в 1972 году его тело (и тело Штумпфеггера) «вдруг» нашли при рытье котлована возле той самой автобусной станции в Берлине (Инвалиденштрассе в Западном секторе города), где его будто бы в последний раз видел Аксман. То, что это был именно Мартин Борман (а почему, собственно, заподозрили, что это был он: там что, больше скелетов не было?), установили с помощью проверки зубной карты и сделанной значительно позже – в 1998 году – экспертизы ДНК. Материал для проведения последней, кстати, предоставил крестник Гитлера – Мартин Борман-младший, ставший католическим священником. Тем, кто скажет, что против опознанных зубов Бормана и анализа ДНК «не попрёшь», я возражу: пролежавшие в земле несколько десятилетий челюсти Бормана (вернее, то, что от них осталось) дантист Гитлера Блашке опознал по памяти спустя почти тридцать лет после того, как в последний раз видел их во рту у живого Бормана (там же, с. 11).

Ещё более интересные подробности выяснились после прочтения книги Джеймса Хэйворда «Myths & Legends of the Second World War». Он, в частности, процитировал следующий комментарий доктора Рейдара Зогнаеса (Dr. Reidar Sognnaes) – «известного американского одонтолога», который также исследовал зубы найденного в котловане скелета: «Так называемый «череп Бормана», фото которого несколько лет назад обошло страницы мировой прессы, на самом деле принадлежал товарищу Бормана по несчастью – Штумпфеггеру. Путаница с фотографиями двух черепов могла быть абсолютно случайной. Возможно, череп Штумпфеггера был просто выбран как лучше сохранившийся конкурировавшими друг с другом фотографами. Дело в том, что то, что впоследствии оказалось черепом Бормана, с первого взгляда напоминало беззубый комок грязи» (перевод с английского мой, с. 141). Историк Д. Хэйворд любезно поместил в своей книге фотографии обоих черепов. Честно говоря, они меня поразили: то, что оказалось «настоящим черепом Бормана», выглядит так, словно его обработали инструментом для шлифовки мрамора, потом обваляли в жидком бетоне и, наконец, закопали. «Лица» как такового просто нет: нос исчез, зубы почти отсутствуют. Лично мне непонятно, как эти немногие оставшиеся (и плохо сохранившиеся) зубы вообще можно было использовать для уверенного опознания человека, чьи останки пролежали в земле почти тридцать лет. При этом череп Штумпфеггера действительно выглядит вполне «фотогенично»: повреждения есть, но в целом идентификация не представляется невозможной.

Насчёт ДНК отвечу следующее: а почему, собственно, исключается возможность того, что скелет Бормана оказался на месте стройки не в мае 1945 года, а значительно позже?.. И что это вообще были кости «серого кардинала»? Мало, что ли, представителей его семейства осталось лежать по германским кладбищам – в том числе и в родном городе рейхсляйтера (оказавшемся, к слову, в составе ГДР)? Попутно отмечу, что в Германии, как и в большинстве других европейских стран, обычно проходят месяцы, а то и годы между появлением планов строительства в центре города (да ещё такого, как Берлин) и собственно началом работ. Соответственно, те, «кому надо», вполне имели время на то, чтобы подготовиться к рытью котлована нужным образом.

Словом, несмотря на всяческие решения германских судов – «считать мёртвым», «дело закрыть» и т.д. – мне вполне понятно по-прежнему не прекращающееся скептическое брюзжание израильтян, у которых к Мартину Борману имелись большие и вполне оправданные претензии. Судя по статье из энциклопедии «Великая Отечественная война 1941–1945», изданной в 1985 году, не «пошли на поводу» у германских юристов и в Советском Союзе... Но, с моей точки зрения, не так важно, как, где и когда скончался военный преступник Борман, и каким образом его скелет оказался в упомянутом выше котловане. Более или менее безразлично мне и то, кто в конце концов мог «пригреть» столь одиозную личность. С точки зрения моей гипотезы о «козырной карте» гораздо более важным является то, что факт его общения с советскими «органами» подтверждён П. Судоплатовым. Важно для меня и то, что прямо перед войной на связь с Борманом вновь пытались выйти агенты НКВД. Подчеркну: я не очень верю в то, что Борман являлся советским (или ещё чьим бы то ни было) тайным агентом. Навряд ли он являлся и загадочным предателем «Вертером». Зато я вполне могу принять версию о том, что своим агентом или ситуативным союзником, готовым ради захвата власти в Германии убить фюрера, его мог в течение какого-то времени считать И.В. Сталин. И что Мартин Борман, пообещав (и, если так, то скорее всего неискренне) провести соответствующую акцию, потом мог элементарно не выполнить обещанного.

Не буду выдумывать обстоятельств, при которых могло начаться, продолжаться и закончиться «сотрудничество» Бормана и Сталина. Подчеркну лишь, что подобная операция – вполне в сталинском духе. Отметим также, что Борман не имел отношения к Вермахту и не представлял для СССР большой ценности в плане получения информации чисто военного характера. Согласно воспоминаниям Линге, на ежедневных военных совещаниях в ставке Гитлера Борман – «невероятный лицемер», «сминающий всех на своём пути» – начал появляться лишь в 1944 году («With Hitler to the end», с. 95). Почти то же самое сообщил и Эрих Кемпка: «Несмотря на своё влияние на Гитлера, Борман не принимал участия в ежедневных совещаниях, посвящённых военной обстановке, до января 1945 года. Даже Гиммлер первоначально не имел особых причин участвовать в этих встречах, но в конце концов получил допуск в качестве командующего Ваффен-СС» («I was Hitler’s Chauffeur», с. 50). Гораздо проще в этом плане было завербовать офицеров из германских штабов – ОКВ, ОКХ или Люфтваффе (что, кстати, и было сделано). Зачем же тогда Сталин пошёл на риск установления подобного контакта? Зачем советского шпиона Б. Афанасьева послали практически на верную гибель? Ведь Борман вполне мог «пойти на контакт», организовав немедленную ликвидацию Афанасьева. Дело в том, что в случае поимки чекиста сотрудниками гестапо политические конкуренты Бормана не замедлили бы сообщить о компромате фюреру, и тогда «самому верному соратнику» пришлось бы туго: Гитлер предательства не прощал. То, что советский разведчик даже после (якобы) неудачной попытки напомнить Борману о давнем знакомстве, остался в живых – уже само по себе наводит на определённые размышления...

В качестве наглядной иллюстрации предлагаю рассмотреть следующий – «симметричный» – пример. Скажем, в середине 20-х к бывшему сексоту царской охранки по кличке «Сосо» из белогвардейского Парижа в большевистскую Москву присылают человека, который ещё в бытность «Сосо» обыкновенным грузинским бандитом курировал его весьма специфическую двойную деятельность. Но засланный интурист и его начальники забыли, что за прошедшие годы молодой, но непростой кавказец превратился в пламенного революционера. И что этот видный деятель «ордена меченосцев» давно к тому времени перерос этап юношеских метаний в поисках быстрейшего пути к власти, известности и материальным благам. К тому же борьба бывшего провокатора «Сосо» за абсолютную власть на одной шестой части суши была пока далека от завершения: его окружали всяческие «любимцы партии», «железные феликсы» и прочие «несгибаемые ленинцы». Чуть подставишься – и не сносить головы: кругом одни подлецы и преступники... Что, как вы думаете, произошло бы с незваным гостем из старательно забытого прошлого бывшего бандита «Сосо»?.. Правильно: неосмотрительного «интуриста» или нашли бы в московской подворотне с проломленным черепом и вывернутыми карманами, или вообще бы не обнаружили.

Тот факт, что, по словам П. Судоплатова, НКВД якобы не смог выйти на связь с Борманом накануне войны, вовсе не означает, что связь эта не была установлена (или что она вообще прерывалась). Во-первых, Иностранный отдел НКВД, как мы знаем, был не единственной спецслужбой, имевшейся в распоряжении вождя. То, что не удалось чекистам, вполне могло получиться у Разведупра или разведки ЦК ВКП(б). Последнюю, напомню, фактически лично контролировал сам Хозяин, и о подробностях её деятельности пока можно только догадываться. Да и сам П. Судоплатов вполне мог просто-напросто соврать. По моему личному мнению, при написании мемуаров разжалованный генерал-лейтенант ГБ преследовал следующие цели: 1) отмыть своё изрядно подмоченное долгой отсидкой имя; 2) подзаработать на старости лет; 3) облить грязью своих врагов – прежде всего Хрущёва, который и посадил его после падения Берии; 4) пустить историков и широкую общественность по ложному следу в ситуациях, когда у него имелись основания подозревать, что тайное всё равно станет явным. Именно к последней категории относится его сказка о специальном отряде диверсантов, якобы созданном Берией для борьбы с германскими провокациями: это подразделение, по моему убеждению, как раз и предназначалось для организации и проведения этих самых провокаций – только уже против самой Германии. Из той же серии и его попытки убедить читателя в том, что Сталин с Молотовым были уверены, что перед нападением немцы выдвинут какой-то ультиматум. Это, мол, автоматически привело бы к началу переговоров и дало бы время для подготовки Красной Армии к обороне страны. Постарался Судоплатов «навести тень на плетень» и в вопросе о том, кто в действительности являлся тайным информатором Рёсслера («Люси»): таким образом он попытался навести тех, кого интересует данная загадка, на ложный след.

В общем, кем бы ни был Мартин Борман – «честным фашистом», большевистским агентом влияния или помощником англичан – я бы не торопился ставить точку в настоящей истории его жизни и смерти (а также, не исключено, «жизни» после «смерти»). Важно отметить и следующее: прорываясь в ночь с 1 на 2 мая 1945 года из осаждённого Берлина, он вполне мог направляться к англичанам или американцам. Но что бы произошло, если бы он, не желая того, всё же попал в руки Советов? Думаете, наотрез отказался бы сотрудничать? Или что Сталин поспешил бы сообщить союзникам о факте поимки человека, отвечавшего за «золото партии»?..

Данный текст является ознакомительным фрагментом.