От автора

От автора

С ранних лет я питал интерес к истории Второй Мировой войны (именно так – с большой буквы, как это делают во всём мире, я буду называть её в моей работе). Её страшный каток проехался и по нашей семье. Мой дед Яков Базаркин был ранен на Курской дуге – так, что потом год пролежал в госпиталях. Мой дед Пётр Терехов – наводчик противотанкового орудия («дуло длинное – жизнь короткая») – умер от ранения в грудь в полевом госпитале в том же 43-м. Пётр Петрович никогда не видел своего сына – моего отца, который родился спустя два месяца после его ухода на фронт. Возможно, именно поэтому Михаил Петрович и собрал целый шкаф военных мемуаров, исторических исследований и художественной литературы, посвящённых этой теме. Взрослея, я по мере сил пополнял отцовскую библиотеку. Надо сказать, что ещё в юности, читая воспоминания советских полководцев – Родимцева, Катукова и Жукова, касавшиеся начального периода Великой Отечественной войны, досадуя на Сталина, из-за недальновидности которого немцам удалось застать Красную Армию врасплох, я часто ловил себя на мысли, что упускаю что-то очень важное...

Чем объясняла неудачи 1941 года советская, а вслед за ней и зарубежная историография? «Стандартный» набор причин хорошо известен практически каждому:

1. На СССР напали внезапно, без объявления войны.

2. Красная Армия была не готова к отражению нашествия, в ней шли реорганизация и перевооружение.

3. Её командование было ослаблено предвоенными репрессиями и качественно уступало немецкому.

4. Привычно упоминают параноидального волюнтариста Сталина, не слушавшего предупреждений Зорге/«Красной капеллы»/Черчилля и мудрого, но не имевшего необходимых полномочий Жукова, являвшегося в то тревожное время начальником Генерального штаба. Сразу вспоминаются знакомые штампы – вроде «Не поддаваться на провокации...» и «Малой кровью, на чужой земле...»

Совершенно случайно, примерно в 1994 году, я купил на книжной раскладке две книжечки в бумажном переплёте – «Ледокол» и «День М» Виктора Суворова (Владимира Богдановича Резуна) – бывшего офицера Главного разведывательного управления советского Генштаба, вынужденного бежать на Запад. Очень кратко напомню об основных положениях его работ, всколыхнувших профессиональную историческую общественность – как российскую, так и зарубежную:

– Сталин сделал всё, чтобы привести к власти Гитлера и развязать новую Мировую войну; после взаимного истощения воюющих капиталистических хищников советский диктатор планировал напасть на фашистскую Германию и «освободить» Европу, совершив со всем континентом то, что в итоге получилось сделать только с его восточной и центральной частью;

– напав первым, Гитлер случайно упредил Сталина на две недели: советский «День М» приходился на 6 июля 1941 года;

– неудачи начального периода войны – результат гигантского скопления советских войск перед границей и незаконченного развёртывания перед началом агрессии (примерно половина советской группировки находилась на марше или в эшелонах, следовавших к западной границе);

– вопреки сочинённым советскими историками уже после войны сказкам, Красная Армия имела подавляющее количественное (а порой и качественное) превосходство в танках, самолётах и артсистемах. Хватало у неё и вполне подготовленного личного состава, а также грамотных молодых командиров. Вопреки устоявшемуся мнению, предвоенная чистка офицерского корпуса пошла ей на пользу, избавив от часто бездарных и полуграмотных «красных маршалов».

Не приходится удивляться, что труды Резуна-Суворова вызвали резкую реакцию подавляющего большинства советских, английских, американских и израильских историков, десятилетиями получавших степени, зарплаты и гонорары за изложение совершенно иной версии событий. В 1995 году, во время учёбы в американской аспирантуре, мне довелось побеседовать на эту тему с пожилым военным историком из университета Манкато (Миннесота). Я был удивлён его бурным профессиональным неприятием работ Виктора Суворова. И это при том, что он не привёл никаких значимых возражений против теории Резуна, чем вызвал скепсис уже с моей стороны. Как выяснилось впоследствии, подобное отношение «профессиональных» историков по обе стороны океана оказалось довольно типичным. Это, кстати, сводит на нет обвинение сталинистов и «патриотов» в том, что Резун сочинил свои «пасквили» по указке некоего абстрактного «Запада». Американские, английские и большинство немецких официальных историков (а также официальных лиц: это я понял из разговора с нынешним немецким послом в Украине – кстати, историком по образованию) относятся к нему примерно так же, как и официальные российские. Не найдя весомых контраргументов – по крайней мере таких, что убедили бы в неправильности его выводов вашего покорного слугу, – профессионалы исторической науки, тем не менее, обильно полили Суворова грязью. «Дилетант», «предатель», «лжец», «ревизионист» – это, пожалуй, типичный набор характеристик, которыми его награждали защитники «канонической» версии истории Второй Мировой войны.

Будучи скептиком по натуре, я полтора десятилетия шёл к формированию собственного окончательного мнения по поводу изложенного в «Ледоколе», «Дне М» и других книгах Резуна-Суворова. Сейчас, когда у меня появилось свободное время, я решил попробовать повторить в «домашних условиях» то, что сделал сам Владимир Богданович, воспользовавшись исключительно опубликованными, широко доступными источниками. Я из принципа использовал только те книги, которые имеются в моей не самой, наверное, богатой домашней библиотеке, а также Интернет. На создание трёх книг, составивших аналитический цикл «Большая война Сталина», я потратил два года.

Суть поставленного мной эксперимента заключалась в наглядной демонстрации (или наоборот – отрицании) одного простого факта: чтобы проверить правдивость утверждений Резуна-Суворова, совсем не обязательно иметь привилегированный доступ в закрытые архивы Российской Федерации. Нужно просто ещё раз внимательно перечитать работы, изданные большей частью ещё в советское время. Для чистоты эксперимента я не касался упомянутых выше книг Суворова три года – чтобы избежать фактора «подсознательной подсказки» при чтении тех же источников, что использовал и он сам.

На каком-то этапе «погружения в тему» я обнаружил целый набор чрезвычайно странных фактов, касавшихся последних предвоенных дней и первых часов войны. Анализ этих фактов привёл к появлению гипотезы, пытающейся объяснить некоторые действия (и бездействия) советского руководства с точки зрения нормальной логики. Свою версию я назвал «козырной картой». Несмотря на органическую связь данной работы с другими книгами цикла, она стоит особняком и способна, пожалуй, вызвать наибольшие споры в среде профессиональных историков и любителей истории. По-видимому, именно данный – условно «сенсационный» – аспект «козырной карты» и повлиял на выбор издателя в том, что касается очерёдности выхода моих книг, посвящённых Второй Мировой войне.