Фантастический результат

Фантастический результат

В воскресенье, 17 июня, парламент Восточной Германии принял решение рассмотреть возможность использования той статьи конституции ФРГ, которая позволила бы ускорить слияние двух государств: вместо переговоров между двумя правительствами восточные немцы могли просто проголосовать за присоединение к Западной Германии. Общегерманские выборы в декабре, сказал Гельмут Коль, впервые — более чем за полвека — «становятся все более и более вероятными».

В пятницу, 22 июня, Бейкер прибыл в Восточный Берлин на очередное совещание «два плюс четыре». Министр иностранных дел Восточной Германии Маркус Меккель сообщил о том, что Советы вновь предприняли попытку сделать объединение более приемлемым для Кремля: по предложению Советов НАТО и Варшавский договор должны были выступить с заявлением, что отныне они не являются противниками и отказываются от применения силы. Это предложение было лишено смысла. Варшавский договор и без того рассыпался у всех на глазах, а отказ военного союза от применения силы означал бы признание собственной беспомощности. Бейкер отверг эту идею.

Когда министры иностранных дел собрались на совещание «два плюс четыре», Шеварднадзе выдвинул неожиданное предложение: четырем державам следует продолжить наблюдение за Германией в переходный период длительностью от трех до пяти лет, в течение которого они помогут «ограничить потенциал вооруженных сил Германии» и «обеспечить ее неспособность вести наступательные действия».

Затем, согласно данному плану, «наблюдательная комиссия» вынесет решение, заслуживает ли Германия полного суверенитета. Тем временем четыре державы должны принять закон о «запрещении возрождения нацистской политической идеологии» и о «сохранении памятников, воздвигнутых в честь павших в борьбе с фашизмом». Это предложение, извиняющимся тоном сказал Шеварднадзе, является «проектом» и «не рассматривается нами как истина в последней инстанции. Мы готовы к поиску компромиссных подходов».

Возражали все: и Бейкер, и Дюма, и Хэрд, и Геншер. Отметив, что советский план «на несколько лет задержит получение Германией суверенитета», Бейкер высказался против «особого отношения» к Германии и ее «дискриминации».

В тот же вечер Бейкер упрекнул Шеварднадзе:

— Я убеждал своего шефа, что вы, ребята, меняетесь к лучшему, а вы снова стали увиливать.

Шеварднадзе робко признался, что его выступление не было «заявлением ни его, ни Горбачева», а скорее являлось «документом Политбюро».

— Любое поступательное движение в связи с Германией, — сказал он, — придется отложить до тех пор, пока не пройдет решающий съезд партии, назначенный на июль.

Горбачев предполагал, что на этом съезде сторонники жесткой линии обвинят его и Шеварднадзе в том, что они потеряли Восточную Европу и опасно ослабили Советский Союз. Германия превратилась в серьезную внутриполитическую проблему.

После этого разговора Росс заметил Бейкеру, что редко видел Шеварднадзе таким «растерянным».

Позднее и Тарасенко признался Россу: Шеварднадзе был вынужден «формально зачитать» этот «военный документ сторонников жесткой линии», чтобы хоть в какой-то мере защитить Горбачева от обвинений в продажности Западу.

Росс посоветовал Бейкеру помочь Горбачеву выстоять на партийном съезде.

— Если после съезда партии с ним будет все в порядке, — заключил он, — мы наконец-то сумеем заполучить единую Германию в НАТО.

На XXVIII съезде Коммунистической партии Советского Союза Горбачев надеялся принять постановления, уменьшающие административный партийный контроль в обществе, однако партийные структуры, поняв, что поставлено на карту, направили на съезд своих ставленников, которые должны были во что бы то ни стало заблокировать реформу. Делегаты выражали свое недовольство тем, что Горбачев и его союзники подорвали Варшавский договор, потеряв Прибалтику, расшатали идеологические основы партии и способствовали распаду Советского Союза.

Шеварднадзе, отстаивая свою внешнюю политику, подчеркнул, что на гонку вооружений были выброшены миллиарды рублей. Что касается Германии, сказал он, Советский Союз должен был сделать выбор: либо использовать советские войска в Восточной Германии для того, чтобы воспрепятствовать объединению, либо, сотрудничая с Западом, строить безопасную Европу. Многие делегаты шумно выразили свое негодование. Шеварднадзе был подавлен и зол на Горбачева за то, что тот не предпринял почти никаких попыток защитить его на съезде.

Борис Ельцин также выступил с обвинениями в адрес Горбачева, который не сумел «нейтрализовать» консервативные силы, перешедшие теперь «в наступление». Если партия не перестроится, она утратит сколько-нибудь «серьезную» роль в обществе, сказал он. Он предложил переименовать партию в «Партию демократического социализма» — эта обновленная, истинно демократическая организация должна упразднить свои ячейки в армии и в КГБ, на фабриках и на предприятиях.

Горбачев как мог оправдывался в ответ на требование «прекратить разъезжать по заграницам и вплотную заняться собственной страной». Он пригрозил отставкой, после чего был вновь избран генеральным секретарем большинством голосов: 3411 — за, 1116 — против. На пост заместителя главы партийного руководства он предложил кандидатуру Владимира Ивашко, первого секретаря ЦК компартии Украины. В состязании с воинствующим консерватором Егором Лигачевым ставленник Горбачева получил большинство голосов: 3109 — за, 776 — против; после чего Лигачев объявил о том, что покидает политику.

В предпоследний день съезда Ельцин с трибуны заявил о своем выходе из партии: он не может быть председателем Верховного Совета Российской Федерации и должным образом служить всем россиянам в тисках ограничений, навязываемых партией. По центральному проходу он двинулся из зала под шиканье и крики.

Как бы то ни было, к концу съезда Горбачев мог сказать, что получил «добро» на свои программы. Теперь, когда это испытание осталось позади, он был волен решить — раз и навсегда — проблему объединения Германии по своему усмотрению…

В понедельник, 9 июля, в Хьюстоне в честь руководителей семи индустриальных стран Буш устроил прием на открытом воздухе и родео на стадионе Астродом. Когда собравшиеся перешли к деловой части, вопрос о помощи Советскому Союзу стоял чуть ли не первым на повестке дня.

Во время кэмп-дэвидской встречи Буша с Горбачевым Деннис Росс спросил Примакова:

— Сколько вам действительно нужно?

— Около двадцати миллиардов долларов в год на протяжении трех лет, — ответил Примаков.

В Хьюстоне при обсуждении той же цифры Коль и Миттеран убеждали своих коллег предоставить Москве в виде помощи от 15 до 20 миллиардов долларов в знак доверия Запада Горбачеву и его реформам.

Буш, Тэтчер и премьер-министр Японии Тосики Кайфу категорически возражали против такой суммы. Буш утверждал, что, до тех пор пока советская экономика не будет преобразована, а военные расходы и иностранная помощь — сокращены, Горбачев не сможет разумно распорядиться деньгами. Брайан Малруни заметил, что, если Горбачев будет «сброшен» со своего поста, «мы окажемся в несравненно более худшем положении, чем сегодня».

Желая избежать шумных споров, Буш предложил послать в Советский Союз специалистов для оказания помощи в реконструкции железнодорожной и коммуникационной сетей, зернохранилищ, системы распределения продуктов питания, а также других основных служб. В конце концов семь руководителей сошлись на том, чтобы направить Горбачеву письмо, где поощрялась бы перестройка и содержалось бы обещание ускорить — в качестве прелюдии к возможной помощи — международное изучение советской экономики. Это был вежливый и плохо замаскированный отказ в крупномасштабной, конкретной помощи, которой ждал Горбачев, а также явная демонстрация того, что дальше определенной черты в поддержке своего кремлевского друга Буш не пойдет…

В субботу, 14 июля, Коль вылетел в Москву. Он был готов предложить предел численности германских вооруженных сил в 400 тысяч человек, что было примерно на 100 тысяч человек меньше, чем западногерманская армия насчитывала в 1989 году. Он уже обещал 3 миллиарда долларов в виде кредитов Советскому Союзу со стороны Германии и еще 730 миллионов долларов, предназначавшихся для выплаты советским войскам в Восточной Германии.

В воскресенье утром в официальном особняке для гостей под Москвой Горбачев сказал канцлеру:

— Нам предстоит разгрызть несколько маленьких орешков, но у нас очень крепкие зубы.

Он подчеркнул, что готов двигаться в направлении скорейшего объединения Германии. Желая показать Колю, что все это время он был на его стороне — типичный для Горбачева прием, — он добавил: сейчас, когда съезд партии остался позади, он волен следовать собственной интуиции.

Во второй половине дня Горбачев и Коль вылетели в Ставрополь. В самолете они полемизировали по поводу размеров будущей немецкой армии. По прибытии в свой родной город Горбачев показал Колю кабинет, который занимал, будучи местным партийным лидером, затем повел Коля прогуляться по городской площади.

На Кавказе, в курортном местечке Архыз, два руководителя беседовали до поздней ночи. Последние перемены в НАТО, сказал Горбачев, помогут ему лояльно отнестись к единой Германии, которая сама будет выбирать внешних союзников.

В ответ на это Коль пообещал провести официальные переговоры о выводе советских войск из Восточной Германии и о сокращении общегерманской армии в будущем. Советам, заверил он, будет предоставлен переходный период продолжительностью в три-четыре года для вывода своих войск из Германии. После ухода войск Германия выделит материальную помощь на устройство военнослужащих в советском обществе. Горбачев выразил надежду, что в Восточной Германии не будут размещены ни ядерное оружие, ни иностранные войска.

На следующий день во время совместной пресс-конференции Горбачев заявил:

— Нравится нам это или нет, но наступит время, когда единая Германия войдет в НАТО, если таков будет ее выбор. Тогда, если опять-таки таков будет ее выбор, Германия сможет сотрудничать с Советским Союзом — в определенном масштабе и в определенной форме.

— Это прорыв, — сказал Коль, — фантастический результат.

Если считать, что «холодная война» закончилась в какой-то момент, то, вероятнее всего, это произошло именно тогда, когда Горбачев согласился на объединение Германии в рамках НАТО. Разделение Германии обусловило почти полувековое разделение Европы: завоевание Сталиным Восточной Европы фактически началось тогда, когда Красная Армия вступила в Восточную Германию, захватила Берлин и превратила зону советской оккупации в новое государство — Германскую Демократическую Республику — жемчужину в короне советской империи.

Некоторые помощники Шеварднадзе советовали ему привлечь к принятию решения по Германии других членов советского правительства, в первую очередь германистов — таких, как Валентин Фалин и Николай Португалов из секретариата ЦК и Юлий Квицинский из Министерства иностранных дел. В этом случае ответственность за окончательное решение легла бы и на них.

Однако Шеварднадзе опасался, что привлечение официальных лиц — противников объединения Германии, — может стать тормозом, и фактически он был единственным, кто убеждал Горбачева согласиться на полное членство Германии в НАТО.

Позднее Португалов соотнес это решение с обсуждением проблемы Германии в Белом доме Бушем и Горбачевым, назвав линию поведения Горбачева неумной.

— То, что произошло, было настолько непрофессионально и настолько неожиданно, что мы все изумились… Это выглядело ужасно, скандально. Мы могли и должны были просить Коля согласиться на военный статус Германии французского образца. Это не было сделано из-за того, что Шеварднадзе давил на Горбачева в пользу своей линии уступок американцам.

Старый германист Валентин Фалин сказал своим коллегам, что Шеварднадзе продал Горбачеву «список товаров» за объединение Германии в рамках НАТО. Злясь на то, что его не допускали к дискуссиям, Фалин в кулуарах обвинял Шеварднадзе в получении «некоего тайного денежного вознаграждения» от промышленников Западной Германии и желчно называл его «самым влиятельным американским агентом».

Год спустя Бессмертных вспоминал этот момент как основную веху во взаимоотношениях Горбачева со сторонниками жесткой линии:

— Согласие на членство единой Германии в НАТО стало одним из самых ненавистных шагов в истории советской внешней политики и останется таковым на десятилетия.

А в Белом доме Буш заявил, что решение Горбачева «как нельзя более отвечает интересам всех европейских стран, включая Советский Союз». Во вторник утром, 17 июля, Буш 45 минут говорил с Горбачевым по телефону. Буш выразил сочувствие Горбачеву по поводу нападок на него как левых, так и правых на съезде партии. Он сказал, что и ему иногда приходится терпеть бичевание со стороны конгресса в Вашингтоне. Однако, когда Горбачев, воспользовавшись случаем, еще раз спросил о финансовой помощи Запада, Буш вежливо его осадил.

С точки зрения президента — из-за отсутствия более радикальных экономических реформ в СССР — денежные вливания, о которых просит Горбачев, будут не более чем смешением здоровых денег с больными. Они не принесут Советскому Союзу ощутимой пользы, а значит, не станут и реальным подспорьем Горбачеву…

К лету 1990 года Буш и Бейкер решили (между собой) всерьез заняться другими нынешними советскими лидерами — помимо Горбачева, — обладавшими определенным потенциалом.

В сентябре прошлого года, когда Борис Ельцин посетил Вашингтон всего лишь как член парламентской делегации, они могли позволить себе не допустить его в Овальный кабинет. Но сейчас, когда Ельцин стал ведущей фигурой в Российской республике и обещал вывести Россию из состава Советского Союза, президент и госсекретарь не могли больше в угоду Горбачеву держать его соперника на расстоянии.

Тот факт, что Ельцин стал лидером российского парламента, со всей очевидностью доказывал: он самая популярная фигура в Советском Союзе и наиболее вероятный преемник Горбачева либо на посту главы советского правительства, либо — независимой России. Если американцы быстро с ним не помирятся, воспоминания о политических обидах предопределят его отрицательное отношение к Вашингтону.

В прошлом, когда происходила внезапная смена какого-либо иностранного правительства, президенты США часто подвергались критике за отказ своевременно вступить в контакт с оппозицией. Так, например, Эйзенхауэр оказался застигнутым врасплох, когда народ Кубы сверг Фульхенсио Батисту в пользу Фиделя Кастро, а Картер слишком долго раскачивался, когда в Иране вместо шаха к власти пришел аятолла Рухолла Хомейни. Буш хотел избежать подобной критики в свой адрес, если (или когда) Горбачева вытеснит Ельцин.

Президент и Бейкер считали, что их контакт с лидерами левее Горбачева, включая мэров Москвы и Ленинграда Гавриила Попова и Анатолия Собчака, будет содействовать проведению более решительной реформы. Кроме того, их попытки установить отношения со сторонниками отделения республик, в частности с премьер-министром Литвы Прунскене, помогут уравновесить влияние сторонников жесткой линии в Москве, настаивавших на применении Горбачевым силы во имя сохранения целостности Советского Союза.

Встретившись с Шеварднадзе в Париже в среду, 18 июля, Бейкер поставил министра иностранных дел в известность о том, что Соединенные Штаты намереваются вступить в более тесный контакт с Ельциным и другими представителями движений за реформу и независимость по всему Советскому Союзу.

Эта новость не огорчила Шеварднадзе. Он понимал, что новая политика США подтолкнет Горбачева к более решительной реформе и заставит его терпимее относиться к раскрепощенности республик, — Шеварднадзе был более горячим поборником и того и другого.

Шеварднадзе не было нужды объяснять, что Горбачев будет крайне недоволен таким поворотом дела: он воспримет это как попытку Буша понизить свои ставки на выживание Горбачева. Это ослабит его позиции как единственного канала связи с Западом — и доступа к западной помощи, — одновременно усилив давление на него справа: как только Буш и Бейкер всерьез начнут устанавливать контакты со сторонниками отделения республик, такими как Ландсбергис и Прунскене, председатель КГБ Крючков и другие представители жесткой линии будут рассматривать этот фактор как доказательство своих предположений — ЦРУ провоцирует распад Советского Союза.

Министр иностранных дел сказал Бейкеру, что понимает, почему они с Бушем хотят установить контакт с другими лидерами, помимо Горбачева. Он лестно отозвался о более молодом поколении оппозиционеров, таких как Попов и Собчак, выступавших за более решительные политические и экономические преобразования. Американские политики, отметил Шеварднадзе, говорили ему, что иногда забывают о своих партийных разногласиях и поддерживают президента.

— К сожалению, у нас в Советском Союзе, — сказал он, — всегда найдутся люди, которые не упустят случая крикнуть: «Долой президента»… Мы еще не доросли до вашей политической зрелости.

По словам Шеварднадзе, Горбачев набрал силу после последнего съезда партии, однако, признал он, мы находимся сейчас «в таком положении, когда необходимо начинать наступление» на экономический кризис. Бейкер вручил ему подробный документ с описанием тех областей деятельности, в которых Соединенные Штаты могли бы обеспечить помощь специалистов в распределении продовольствия и товаров потребления, а также ряд других сфер, предлагаемых впервые: жилищное строительство, банковское дело и система налогообложения.

Перед отъездом госсекретаря в Вашингтон они с Шеварднадзе договорились встретиться через две недели в Иркутске. Там, на берегу озера Байкал, которое по красоте и богатству природы в Советском Союзе считается одним из природных чудес света, Шеварднадзе ответит Бейкеру тем же гостеприимством, с каким тот принимал его в Вайоминге.

В конце июля Бейкер вылетел из Сингапура в Иркутск, где его ждал Шеварднадзе. Министр иностранных дел настаивал на повторной встрече Буша с Горбачевым до конца 1990 года, на сей раз в Москве. Он надеялся, что эта встреча оградит Горбачева от многочисленных нападок и справа и слева и поможет ему в борьбе с экономическим кризисом и межнациональной смутой, грозившей охватить всю страну.

На Байкале Шеварднадзе твердо решил реабилитироваться — на Джэксон-Лейк он не поймал ни одной рыбы. Когда они с Бейкером отправились, при Шеви был профессиональный советский рыбак, оснащенный последними электронными приспособлениями для рыбной ловли.

Во время официальных переговоров в Иркутске Бейкер и Шеварднадзе обсуждали проблемы СНВ, европейской безопасности и Камбоджи, а также приблизились к окончательному урегулированию конфликта в Афганистане. Во время одной из бесед Шеварднадзе поделился с Бейкером тем, что назвал «дурным предчувствием»: в результате окончания «холодной войны» в различных регионах мира может создаться опасный силовой вакуум и у местных диктаторов возникнет соблазн его заполнить.

Вереду утром, 1 августа, Бейкер, проснувшись, получил из Вашингтона бюллетень ЦРУ, сообщавший, что иракские войска угрожающе стягиваются к границе с Кувейтом. Он сказал об этом Шеварднадзе только в полдень, по дороге на обед, когда они остались одни в «ЗИЛе» министра иностранных дел.

Проезжая по улицам Иркутска, госсекретарь рассказывал Шеварднадзе о том, что узнал.

— Все это не предвещает ничего хорошего, — сказал он и добавил, что ЦРУ прогнозирует вторжение в Кувейт, напомнив, что Шеварднадзе и его коллеги много лет имели дело с иракским президентом Саддамом Хусейном. — Мы надеемся, вы постараетесь приструнить этих ребят, — заявил Бейкер.

Шеварднадзе возразил, что, если бы Саддам Хусейн и в самом деле задумал вторгнуться в Кувейт, союзникам Ирака в Москве было бы об этом известно. Предположение, что Саддам способен совершить такой неразумный шаг, как вторжение в Кувейт, вызвало у него усмешку.

Тем не менее во второй половине дня Шеварднадзе направил в Москву, в Министерство иностранных дел, послание, в котором просил своих заместителей, используя тайные каналы, добиться того, чтобы войска Саддама оставались по свою сторону границы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.