Владимир и его братья
Владимир и его братья
Сначала приведем официальную версию по А. Нечволодову:
«После смерти Святослава Ярополк, сидевший в Киеве, остался старшим в княжеском роде. Ему было в это время не более пятнадцати лет. Еще моложе были Олег в Древлянской земле и Владимир — в Новгороде. Конечно, все дела делали не сами князья, а стоящие около них бояре.[95]
При Ярополке вскоре забрал большую силу воевода отца его Свеналд. Как-то раз сын этого Свеналда, Лют, заехал в Древлянскую землю, охотясь за зверем. Надо сказать, что охота почиталась тогда важным и любимым занятием как князей, так и бояр; и действительно, леса были полны всякого зверя: медведи, лоси, огромные зубры, или туры, черные куницы, дикие кабаны, олени, козы попадались в большом изобилии.
Рис. 52. Ярополк, Рисунок из книги «Иллюстрирован шия хронология истории Российского государства в портретах» (1909).
Олег в этот день тоже выехал на охоту и, узнав, что встретившийся ему Лют — сын Свеналда, приказал его убить. Это было в 975 году.
Рис. 53. Могила Олега Святославича на северной окраине города Овруч. Гравюра из книги «Древности Российского государства» (М., 1853).
Конечно, Свеналд употребил все силы, чтобы отомстить за своего сына, и спустя два года уговорил Ярополка ополчиться и идти на брата в Древлянскую землю. Обе рати встретились, и войска Ярополковы победили полки Олега. Тогда Олег со своими бросился бежать; при входе в город Овруч на мосту среди беглецов произошло большое столпление, и Олега столкнули в ров, где он был задавлен падавшими на него трупами людей и лошадей.
Когда Ярополк вошел в Овруч, то он всюду приказал искать брата, но его нигде не было; наконец один древлянин сказал: «Я видел, как его спихнули вниз с моста». Стали вытаскивать конские и людские трупы из рва и нашли на дне тело Олега. Когда его вынесли и положили на ковре, то Ярополк горько заплакал над трупом брата и с укоризной сказал Свеналду: «Смотри, вот чего ты хотел». Похоронивши Олега у Овруча, Ярополк завладел и Древлянской землей.
Когда слух о братоубийстве дошел до Новгорода, Владимир и Добрыня[96] почуяли беду. Владимир, по обычаю кровавой мести, должен был мстить Ярополку за смерть брата,[97] а потому ожидал, что брат, зная это, сам предупредит эту месть и постарается извести его. При таких обстоятельствах Владимир, видя свою слабость против Ярополка, решил идти за море, конечно, к своим родственникам, русским варягам, чтобы собрать большую рать и тогда же идти с ней мстить за смерть брата.
Рис. 54. Владимир. По «Титулярнику»
Ярополк же после отбытия Владимира к варягам посадил своего посадника в Новгороде и стал единодержавен на всей Руси.
Пока Владимир собирал военную силу у варягов, Ярополк пошел против печенегов, чтобы отомстить за смерть отца, покорил их и заставил платить себе дань. Затем к нему пришли греки, тоже с данью от нового царя Василия; этот Василий вступил на престол после Ивана Цимисхия, окончившего жизнь в больших муках от медленного яда, которым его отравили.
Ярополк ласково принял греческих послов и утвердил с ними старый мир и любовь. В Киеве в это время было уже много христиан, и православные греки были среди них, конечно, любимыми и желанными гостями. Сам Ярополк был воспитан своей бабкой премудрой Ольгою в христианских правилах и не был крещен только потому, что она опасалась гнева его отца, Святослава.
Жена Ярополка была также христианка; это была грекиня-монахиня, которую полонил еще Святослав и назначил своему юному сыну в жены за ее необычайную красоту.
Во время этих дружеских сношений Ярополка с греками Владимир, пробывши три года за морем, привел в 980 году варяжскую силу из-за моря и первым долгом прогнал Ярополковых посадников из Новгорода, приказав им сказать брату: «Владимир идет на тебя, приготовляйся к войне». Так говорил его отец Святослав, когда шел на врагов, так начал свой поход на брата и сын.
Но, кроме того, что Владимир шел войной на Ярополка, он решил еще и отбить у него невесту. Дело в том, что, будучи женат на греческой чернице, Ярополк в 980 году был также сговорен и с красавицей Рогнедой, дочерью полоцкого князя Рогволода (не из Рюрикова рода).
Собравшись на брата, Владимир послал и к Рогволоду послов — просить руки его дочери. Рогволод, будучи в затруднении, кому из братьев отдать дочь, спросил ее, за кого она сама хочет. На это гордая Рогнеда отвечала: «Не хочу идти за сына рабыни, а хочу за Ярополка». Ответ этот передали Владимиру, чем глубоко оскорбили не только молодого князя, но и дядю его, Добрыню, брата той самой Малуши, которую Рогнеда назвала рабыней.[98]
И вот, чтобы смыть кровью полученную обиду, Владимир собирает своих варягов, новгородцев, чудь, кривичей и идет на Полоцк. После боя с полочанами Владимир взял город, убил на глазах Рогнеды ее отца и двух братьев, а затем силой заставил ее выйти за себя замуж; конечно, всем этим делом руководил Владимиров дядя, Добрыня, так как сам князь был еще очень молод — не больше шестнадцати или семнадцати лет от роду.[99]
Покончив с местью Рогнеде за обиду памяти своей матери, Владимир пошел на Ярополка мстить за смерть брата Олега.
У Ярополка не было уже в это время старика Свеналда; его место, старшего боярина в дружине, занимал воевода Блуд. Этот Блуд оказался предателем, так как тайно держал сторону Владимира и сносился с ним, а своему великому князю давал такие советы, которые должны были привести Ярополка к погибели. Когда Ярополк узнал от своих выгнанных Владимиром посадников, что младший брат вернулся из-за моря и идет на него войной, он хотел сейчас же собирать свои полки и выступить против Владимира, так как был очень храбр, но Блуд уговорил Ярополка не собирать войска и уверял, что Владимир не посмеет на него пойти.
«Не может случиться, — говорил он, — что Владимир пойдет на тебя воевать. Это все равно, как бы синица пошла воевать на орла. Нечего нам бояться и незачем собирать войско. Напрасный труд будет для тебя и для ратных людей». Вследствие этого коварного совета, когда Владимир подошел к Киеву, у Ярополка не было войска, почему он и не мог встретить его в поле, а затворился в городе. Владимир же, подослав своих людей к Блуду, стал его приманивать больше прежнего, говоря: «Помоги мне; если я убью брата своего, то будешь мне вместо отца, и большую честь примешь ты от меня. Не я начал избивать братьев, а Ярополк, и только боясь смерти от него, пришел я сюда теперь сам». Блуд приказал ответить Владимиру, что он будет помогать ему всем сердцем, и затем они стали часто сноситься между собою.
Так как киевляне стояли за своего князя, то Блуд стал наговаривать на киевлян, уверяя, что они сносятся с Владимиром и зовут его, обещая выдать Ярополка. И, убедив его в опасности пребывания в Киеве, уговорил тайно бежать в другой город, поближе к печенегам. Ярополк бежал в город Родню, на реке Рси,[100] а Владимир занял без боя Киев и осадил Родню. Так как Блуд умышленно не заготовил там припасов, то вскоре в Родне начался голод.
Блуд же говорит Ярополку: «Видишь, сколько войск у твоего брата; нам их не победить. Надо помириться с Владимиром». Ярополк вынужденно соглашается. Посылает Блуд к Владимиру весть: «Желание твое сбылось. Я приведу к тебе Ярополка, а ты распорядись, чтобы убить его».
Не подозревая никакого коварства, простодушный Ярополк отправился к младшему брату в Киев, хотя верный его дружинник Варяжко чуял сердцем беду и говорил своему князю: «Не ходи, князь. Убьют тебя. Побежим лучше к печенегам и приведем войско». Но Ярополк не послушал его и пошел к брату. Как только он вошел в двери терема, два варяга, стоявшие по сторонам, мгновенно подняли его мечами под пазухи, а Блуд сейчас же притворил двери, чтобы не вошел кто из дружинников несчастного Ярополка. Верный Варяжко, видя, что князь убит, бежал со двора к печенегам и постоянно приходил с ними потом на Владимира, мстя за смерть своего князя, так что Владимир едва сумел перезвать его через многие годы к себе, поклявшись не делать ему никакого зла.
Покончив с братом, Владимир сел в Киеве и стал единовластно княжить над всей Русской землей. Первым его делом было жениться на прекрасной грекине, бывшей чернице, вдове своего брата. Как ярый язычник, покоривший Киев со своей языческой же новгородской дружиной, Владимир стал сильно теснить христиан, которых было уже довольно много в Киеве, причем еще со времени Игоря они имели свой соборный храм Святого Ильи.
Что касается дел государственных, то Владимир, несмотря на молодость, показал себя таким же твердым и храбрым князем, каким был и его отец Святослав. Пришедшие к нему из-за моря варяги, поселившись в Киеве, стали очень буйно себя держать и требовали даже, чтобы Владимир наложил для них дань на киевлян. Он сказал им, чтобы они подождали месяц; через месяц же, выбрав из этих варягов самых лучших, умных и доблестных людей и раздав им города в управление, он отказал остальным в уплате дани, а предложил пойти на службу к греческому императору. Те так и сделали.
После этого Владимир совершил ряд удачных походов. Он разбил поляков и отвоевал у них города Перемышль, Червень и другие, где сидела Червонная Русь, и присоединил их к владениям Русской земли.[101]
Затем вятичи отказались платить дань, но он также быстро привел их в полное послушание. После этого Владимир ходил воевать воинственное племя ятвягов, живших к северу от древлян, и одержал над ними полную победу.
Наконец, в 984 году Владимир чрезвычайно удачно усмирил радимичей. Он выслал против них своего воеводу по имени Волчий Хвост, который разбил их на реке Пищане. Русь долго корила после этого радимичей, говоря, что они бегают «от волчьего хвоста».
Оставаясь все время усердным язычником, Владимир, в благодарность богам за свои блестящие успехи, построил много кумиров, причем на холме, близ княжеского терема, он поставил огромного бога Перуна с серебряной головой и золотыми усами.
Таким же усердным язычником был и Добрыня, посланный посадником в Новгороде, где он поставил огромный кумир на берегу Волхова: «И поклонялись ему люди, как Богу», — говорит летописец.
Усердно ставя кумиры, Владимир вместе с тем кроме Рогнеды и грекини, взятой после Ярополка, завел себе множество жен. Всех их по разным городам было, по преданию, восемьсот. Гордая Рогнеда, оскорбленная таким пренебрежением к себе мужа, решила его извести. Однажды пришел к ней Владимир и уснул. Она взяла нож и совсем бы его заколола, если бы он вовремя не проснулся и не схватил ее за руку. «С горести подняла на тебя руку, — ответила Рогнеда разгневанному мужу, который спросил ее, за что она хочет убить его. — Отца моего убил, землю его полонил из-за меня. А теперь не любишь меня и с этим младенцем», — добавила она, показывая на своего маленького сына Изяслава. Владимир промолчал, но велел ей нарядиться во всю царскую одежду, какая была надета в день свадьбы, и сесть на богато убранной постели в своей горнице. Здесь, как на брачном торжестве, он хотел казнить ее мечом. Но Рогнеда догадалась, что замышляет муж, и перед его приходом устроила так: дала малютке Изяславу обнаженный меч и научила, что сказать, когда войдет отец. Когда Владимир вошел, маленький Изяслав, выступив с большим мечом в руках, сказал ему: «Отец, или ты думаешь, что ты здесь один ходишь?» — «А кто тебя здесь чаял?» — воскликнул Владимир и бросил меч. Потом он позвал бояр и передал дело на их суд. Бояре решили так: «Не убивай ее ради малютки, а устрой вотчину и дай ей с сыном». Тогда Владимир построил Рогнеде особый город и в честь сына назвал его Изяславлем; ей же дал имя Гореславы.
После этого происшествия Владимир продолжал свою прежнюю языческую жизнь. В 983 году, вернувшись из удачного похода на ятвягов, он пожелал особо почтить своих богов принесением им человеческой жертвы. Решили кинуть жребий на отрока и на девицу, — на кого падет, того и зарезать в жертву богам. Жребий пал на одного отрока-варяга, прекрасного лицом и душой и притом христианина. Имя его было Иоанн. Этот отрок жил вместе со своим отцом, Феодором, который тоже исповедовал Христову веру. Язычники, обрадованные, что жребий пал на одного из христиан, которых они особенно не любили во времена Владимира, отправили посланных в отчий дом отрока; те объявили, что пришли за сыном, чтобы заколоть его на потребу богам. «Это не боги, — ответил им отец юноши, — а дерево: сегодня стоят, а завтра сгниют. Не едят, не пьют, не говорят, а руками сделаны из дерева, топором и ножом обрублены и оскоблены. Вышний Бог есть один: Ему поклоняются греки. Он создал небо и землю, звезды и луну, солнце и человека. А ваши боги что сотворили и что сделали? Их самих сделали люди! Не отдам сына своего бесам». Когда посланные передали этот ответ, толпа язычников в ярости прибежала к дому Феодора и потребовала выдачи сына. Оба едва успели войти в верхнюю горницу. «Давай сына на жертву богам!» — кричала толпа. «Коли есть боги, — отвечал Феодор, — то пусть пошлют от себя одного бога и возьмут моего сына, а вы для чего препятствуете им!» Тогда рассвирепевший народ поджег хоромы и убил обоих варягов.
Впоследствии на месте их убийства была выстроена Десятинная церковь, а мощи отрока Иоанна перенесены в Антониеву пещеру Киево-Печерской лавры, где они почивают и поныне. Не имеющие детей прибегают к нему с молитвой о чадородии; где находятся мощи Феодора — неизвестно.
Убийство варягов — Иоанна и отца его, Феодора, — произвело сильное впечатление на Владимира. С тех пор он чаще стал задумываться над вопросами религии и все более и более охладевал к язычеству. Конечно, он должен был видеть все преимущества веры Христовой над своей, тем более что в Киеве среди купцов и других жителей было много христиан еще со времен Аскольда и Ольги; попадались они даже и в рядах княжеской дружины: их чистая жизнь, сравнительно с языческой, резко кидалась всем в глаза.
Сомнения князя в истине языческой веры, которую он до сих пор так ревностно исповедовал, стали скоро известны всем. И вот к нему начинают являться камские болгары, исповедовавшие магометанство, хазары — иудейского закона, немцы, принявшие латинство и поддавшиеся Папе Римскому, и, наконец, православные греки. Все стали выхвалять свою веру и уговаривать могучего русского великого князя перейти в их закон со всем русским народом. «Ты, князь, мудрый и смышленый, — говорили ему камские болгары, — а закона не знаешь. Прими наш закон и поклонись Магомету». — «А в чем ваша вера?» — спросил их Владимир. «Мы веруем в Бога, — отвечали они, — а Магомет учит нас; творите обрезание, не ешьте свинины, вина не пейте, и по смерти Магомет даст каждому по семидесяти прекрасных жен». Выслушав их внимательно, Владимир решил: «Питие есть веселие Руси; не может без того быти». Затем пришли немцы от Папы и стали его уговаривать принять католичество. «А какая заповедь ваша?» — спросил их Владимир. «Пощенье по силе, — отвечали немцы. — Если же кто пьет и кто ест, то все во славу Божию, говорит учитель наш Павел». — «Ступайте домой, — сказал им на это Владимир, — отцы наши этого не приняли».
После немцев пришли к Владимиру хазарские евреи. Чтобы унизить христианскую веру, они начали говорить великому князю, что христиане веруют в того, кого они распяли. «Мы же веруем, — продолжали они, — в единого Бога Авраамова, Исаакова и Иаковлева». — «А что у вас за закон?» — спросил Владимир. «Обрезание, — отвечали хазары, — свинины не есть, ни зайчатины, субботу хранить». — «Где же находится ваша земля?» — продолжал князь. «В Иерусалиме», — получил он ответ. «Там ли вы теперь живете?» — задал тогда им вопрос Владимир. «Наш Бог прогневался на наших отцов, — сказали евреи, — и за грехи наши рассеял нас по всем странам; землю же нашу отдал христианам». — «Как же вы других учите, а сами отвержены Богом и рассеяны? Если бы Бог любил вас и ваши законы, то не рассеял бы по чужим странам. Или думаете, что от вас и нам то же принять?» Наконец, и греки прислали к Владимиру ученого мужа. Муж этот вначале рассказал по порядку лживость и заблуждения других вер. Магометанство он изобразил так, что Владимир плюнул и сказал: «Не чисто это дело». Затем о католичестве ученый муж сказал, что это такая же вера, как и греческая, но есть неисправления, и служат на опресноках, когда Господь повелел служить на хлебах, так как, разломив хлеб, Он сказал ученикам на Тайной вечере: «Сие есть Тело Мое, ломимое за вы». Выслушав эти речи ученого грека, Владимир сказал ему: «Ко мне приходили жиды хазарские и говорили: немцы и греки в того веруют, кого мы распяли на кресте». На это грек ответил так: «Воистину в Того веруем, ибо так пророчествовали и пророки: один — как Господу нашему суждено родиться, а другие — что быть Ему распяту и погребенну, а в третий день воскреснуть и взойти на небеса. А евреи таких пророков избивали, а когда все сбылось по пророчеству и Господь сошел на землю и принял распятье, а затем воскрес и вознесся на небеса, Он ожидал их покаяния сорок шесть лет, но не покаялись они; и послал тогда Бог на них римлян, и разрушены были города их, самих же рассеял по разным странам, где и работают».
Выслушав с вниманием все это, Владимир спросил грека: «Чего же ради сошел Господь на землю и принял такое страданье?» Тогда ученый муж сказал ему, что если князь хочет, то он расскажет все сначала, и рассказал ему по порядку все Священное Писание: о сотворении мира, о гордости и высокоумии сатаны, и как он был низвержен с неба; о жизни Адама в раю; о том, как была сотворена ему в подруги Ева и как произошло первое грехопадение и были Адам и Ева изгнаны из рая; как Каин убил Авеля; как люди, размножившись, забыли Бога и стали жить по-скотски и как Господь наказал их потопом; как от праведного Ноя и его трех сыновей произошли все народы, ныне населяющие землю, и что было после потопа на земле, вплоть до пришествия Господа нашего Иисуса Христа на землю и приятия Им страданий, а затем и чудесного Воскресения из мертвых и Вознесения. Закончил свое поучение греческий муж так: «Господь поставил один день, в который Он придет с небеси и будет судить живых и мертвых, и воздаст каждому по его делам: праведным Царство Небесное и красоту неизреченную, радость без конца и бессмертие вовеки; грешникам же вечные муки».
Рассказавши это, греческий муж показал Владимиру запону, на которой было написано судилище Господне: справа праведные в веселии идут в рай, а слева грешники шествуют в муку вечную. Задумался Владимир над всем слышанным и, вздохнувши, сказал: «Хорошо будет тем, что идут направо, но горе тем, что идут налево». — «Если желаешь быть с праведными, то крестись», — ответил ему грек. Владимир глубоко воспринял эти слова в своей душе, но ответил: «Подожду еще немного». Затем он созвал на совет дружину свою и старейших жителей Киева и сказал им: «Приходили ко мне болгары и предлагали принять свой закон; за ними были с тем же немцы; после приходили жиды… После же всех пришли греки, разобрали все чужие законы, а свои хвалят, и так чудно и хорошо говорят. Повествуют, что есть другой свет; если, говорят, кто примет нашу веру, то хоть бы и умер — опять встанет и не умрет вовеки. Что вы на все это мне ответите?» — «Ты сам знаешь, князь, — сказали бояре и старцы, — никто своего не хулит, а всегда хвалит. Если хочешь испытать доподлинно, то у тебя довольно мужей, пошли их и вели рассмотреть в каждой стране, как служат там своему Богу».
Речь эта понравилась и князю, и всему совету. Было выбрано десять мужей добрых и смышленых, которые отправились прежде всего к камским болгарам, потом к немцам, а затем и к грекам. По их возвращении у великого князя собрались опять бояре его дружины и старцы городские. Послы стали рассказывать собранию, что видели в разных странах. «Видели мы у болгар, — говорили они, — поклоняются в храме, стоя без пояса; поклонившись, сядут и глядят туда и сюда, как сумасшедшие. Нет веселья у них, но печаль и страх великий, нет добра в их законе… Когда были мы у немцев, то видели многое на их службе, но красоты не видали никакой. Когда же пришли мы к грекам и они повели нас туда, где служат своему Богу, то мы в изумлении не ведали, на небе ли мы или на земле. Нет на земле такого вида и такой красоты. И рассказать не умеем! Знаем только, что там сам Бог с людьми пребывает, и служба у них выше всех стран! Не забудем мы той красоты! Всякий, кто вкусил сладкого, не захочет уже горького; тоже и мы не можем уже больше оставаться в язычестве». Слушавшие послов бояре и старцы вполне согласились с ними и сказали Владимиру: «Если бы дурен был закон греческий, то и Ольга, бабка твоя, мудрейшая из всех людей, не приняла бы его». — «Где же приму крещение?» — спросил тогда великий князь. «Где тебе будет любо», — ответила ему его верная дружина.
Это было в 988 году.
В это время как раз случились у Владимира нелады с городом Корсунем, принадлежащим византийским императорам, и он пошел на него походом.
Подойдя к городу, русские осадили его и приступили к работам для приступа. Для этого они начали насыпать к городской стене земляную насыпь, чтобы войти по ней в город. Но греки повели подкоп под самую стену, ночью спускались в него и выбирали всю землю, которую наваливали русские задень, и разносили ее потом по городу. Таким образом, дело Владимирово почти не подвигалось вперед. Но вскоре нашелся в городе среди корсунцев друг русских, некий муж Настас. Он пустил в наш стан стрелу с запиской к Владимиру, на которой было написано: «Перекопай и перейми воду из колодца, лежащего от тебя к востоку; из него идет по трубе вода в город». Обрадованный этой запиской, Владимир громко сказал: «Если от этого Корсунь сдастся, то я и сам крещусь». После этого вода из колодца была перекопана, и томимые жаждой корсунцы сдались через несколько дней. Вступив в город, Владимир тотчас же послал к царям Василию и Константину послов с таким словом: «Славный ваш город я взял. Слышал я, что у вас есть сестра девица; коли не отдадите ее за меня, то и с Царьградом вашим сделаю то же, что и с Корсунем».
Встревоженные и опечаленные цари отвечали: «Недостойно христианкам выходить за язычников. Крестись, и тогда дадим тебе невесту, и примешь ты Царство Небесное, и единоверен будешь ты с нами. Не захочешь креститься — не сможем мы отдать тебе сестру нашу». На это Владимир послал им такой ответ: «Я уже испытал вашу веру и готов креститься; любы мне эта вера и служенье, о которых мне рассказывали посланные мною мужи». Константин и Василий обрадовались этому ответу и стали умолять свою сестру Анну идти за Владимира. Ему же они послали сказать, чтобы он крестился перед тем, как посылать Анну. Но Владимир ответил: «Пусть те священники, которые придут с сестрой вашей, крестят меня». Тогда цари уговорили с большим трудом свою сестру и отправили ее в Корсунь со священниками. Расставание Анны с братьями было очень тягостное. «Иду точно в полон, — говорила она, — лучше бы мне умереть». Братья же утешали ее так: «А что, если Господь обратит благодаря тебе Русскую землю на покаяние, а Греческую землю избавит от их лютой рати; ты знаешь, сколько зла наделала Русь грекам? И теперь, если не пойдешь, будет то же самое».
Анна, в сопровождении священников, со слезами села на корабль, простилась с милой родиной и поплыла в Корсунь, где была торжественно встречена жителями. В это время, по Божьему устроению, Владимир заболел глазами, и настолько сильно, что ничего не мог видеть, почему очень горевал и не знал, что ему делать. Царевна Анна, узнав про эту болезнь, послала ему сказать, что если он хочет избавиться от болезни, то непременно должен скорее креститься.
Услышав это, Владимир сказал: «Если так случится, то воистину велик будет Бог христианский».
Затем последовало его крещение. Епископ Корсунский с прибывшими из Царьграда священниками после оглашения крестил великого князя. Как только на него были возложены руки, Владимир тотчас же прозрел. До глубины души потрясенный этим, он воскликнул: «Теперь увидел я Бога истинного».
После крещения, во время которого Владимиру дано было христианское имя Василия, тотчас же последовало бракосочетание его с царевной Анной; затем, взяв с собой княгиню, назначенного для Руси епископа Михаила, Настаса, священников со священными сосудами, необходимыми для богослужения, а также часть мощей святого Климента и ученика его Фифа, великий князь отбыл в Киев. Из Корсуня при этом были отправлены в Киев две огромные медные статуи и четыре медные же лошади прекрасной греческой работы. Сам город Корсунь был отдан Владимиром обратно греческим царям в виде выкупа за их сестру, так как, по древнему славянскому обычаю, за невесту полагалось платить «вено», или выкуп.
По прибытии в Киев первым долгом Владимира было крестить своих сыновей и освободить от обязанностей супруг своих языческих жен.
К Рогнеде им было послано сказать следующее слово: «Теперь, крестившись, я должен иметь одну жену, которую я взял, христианку; а ты выбери себе мужа из моих князей и бояр, кого пожелаешь».
Но не такова была Рогнеда Рогволодовна. Она, в свою очередь, послала сказать Владимиру: «Царицей я была, царицей и останусь и ничьей рабой не буду. А если ты сподобился святого крещения, то и я могу быть невестой Христовой и принять ангельский лик». В это время с ней был ее десятилетний сын Ярослав, хромой от рождения и больной ногами, почему он до сего дня вовсе не мог ходить. Услышав слова матери, он вздохнул и сказал ей: «Истинная ты царица царицам и госпожа госпожам, что не хочешь с высоты ступать на нижняя. Блаженна ты в женах». Сказав это, Ярослав свободно встал на ноги и с тех пор начал ходить, а Рогнеда приняла постриг и была наречена в иночестве Анастасией. Всех детей от Владимира у нее было шесть: сыновья — Изяслав, Ярослав, Всеволод и Мстистлав и дочери — Мстислава и Предслава.
Отпустив своих языческих жен, Владимир по прибытии в Киев приступил и к очищению города от языческих идолов: некоторых рассекли на части, других сожгли, а самого главного — Перуна — привязали к хвосту лошади и потащили с горы, причем двенадцать человек должны были бить его палками для поругания перед народом. Когда его приволокли к берегу и бросили в воду, многие проливали слезы и долго следовали за плывшим болваном по берегу. Разрушив идолов, приступили к проповеди народу Христовой веры; прибывший из Греции митрополит вместе со священниками ходил и проповедовал всюду по Киеву слово Божие; сам великий князь Владимир участвовал в этой проповеди. Наконец, когда население было таким образом подготовлено, он приказал оповестить по всему городу, чтобы на другой день все некрещенные шли к Днепру.
Здесь 1 августа 988 года Русь приняла Святое Крещение.
Киевляне, стар и млад, входили в воды Днепра. И так крестились. Где раньше стояли кумиры, теперь приказано было строить церкви.
После крещения киевлян Владимир послал священников, вместе с мужами своей дружины, по разным концам Русской земли проповедовать Евангелие, а затем и крестить народ. На север, по великому пути из варяг в греки, был отправлен митрополит Михаил вместе с Добрыней, дядей Владимира, и Настасом-корсунянином.
Народ, живший по пути из варяг в греки, крестился везде без принуждений, но в Новгороде, старом языческом гнезде, всегда крепко не любившем Киев и его христиан, введение Христовой веры было делом нелегким. Когда в Новгороде узнали, что Добрыня идет крестить, собрали вече и все поклялись не пускать его в город и не давать идолов на ниспровержение; и точно, когда пришел Добрыня. новгородцы построили большой мост и вышли на него с оружием. Добрыня стал было уговаривать их ласковыми словами, но они и слышать не хотели и выставили против него камнеметные орудия; особенно возбуждал новгородцев против христианства волхв Богомил, прозванный за свою складную речь Соловьем. На торговой стороне назначенный в Новгород епископом Иоаким, корсунянин родом, вместе со священниками ходили по улицам и учили людей, сколько могли; им удалось окрестить в дна дня несколько сот человек. На другой же стороне реки в это время новгородский тысяцкий Угоняй ездил всюду и кричал: «Лучше нам помереть, чем дать богов наших на поруганье», и до того возбудил народ, что тот разграбил дом Добрыни, находившийся на том берегу реки Волхова, убил его жену и еще несколько родственников. Тогда Добрыня отправил на ту сторону реки своего тысяцкого Путяту с пятьюстами человек. Путята незаметно переправился ночью на лодках, захватил Угоняя и других главных зачинщиков беспорядков и отправил их на расправу к Добрыне. После этого народ вступил с Путятой в жестокую сечу и разметал церковь Преображения Господня, принадлежавшую новгородским христианам, кои давно находились в городе в малом числе.
В помощь Путяте на другой день с рассветом прибыл Добрыня со своими людьми и велел зажечь некоторые дома на берегу. Тогда новгородцы испугались, побежали тушить пожар, и сеча перестала, а самые знатные люди пришли к Добрыне просить мира. Добрыня, конечно, тотчас же согласился на мир, но приказал немедленно сокрушить всех идолов: деревянных пожечь, а каменных, изломав, побросать в реку.
Мужчины и женщины, видя это, с воплями и слезами просили за них как за своих богов. Добрыня с насмешкой отвечал им: «Нечего нам жалеть о тех, кто себя защитить не может; какой пользы нам от них ждать?» — и послал всюду с объявлением, чтобы шли креститься. Вместе с тем посадник Воробей, воспитанный в детстве с Владимиром, человек, отлично владевший словом, пошел на торг и стал сильно уговаривать народ креститься. Многие пошли к реке сами собой, а кто не хотел, того воины тащили силой; говорившим же, что они уже крещены, приказано было надеть на шею кресты, а у кого креста не было, того вели в воду. Так крестились новгородцы. Память в народе о насильном крещении сохранилась надолго, и много лет спустя нельзя было больше рассердить новгородцев, как сказать, что их «Путята крестил мечом, а Добрыня огнем».
Насаждая Христову веру и устраивая порядки на Русской земле, Владимиру и после своего крещения немало приходилось заниматься ратным делом. Он удачно воевал с дунайскими болгарами, посылая на помощь русские войска своим новым родственникам, греческим царям.
Однажды он послал отряд русских воинов, в шесть тысяч человек, своему зятю — царю Василию. Этот Василий около 1000 года взял их с собой в Армению, куда он приходил с миром и делал дружеский прием владетелям Грузии и Кавказа. Тут произошел такой случай. Как-то раз из отряда русских какой-то воин нес сено для лошади. Подошел к нему один грузин и отнял у него сено. Тогда на помощь русскому прибежал другой русский. Грузин крикнул своих, которые, прибыв, убили первого русского. Тогда все русские, бывшие там, как один человек, поднялись на бой и побили всех находившихся здесь грузин. В этот день не уцелел ни один благородный грузин; все заплатили немедленно смертью за свое преступление.
В 992 году печенеги двинулись на Киев. Владимир встретил их на реке Трубеж, где стоит город Переяславль. Каждая рать стала на своем берегу, и никто не решался переходить реку. Наконец печенежский князь подъехал к реке, крикнул Владимира и сказал ему: «Выпусти своего мужа, а я своего; пусть борются. Если твой победит, то не будем воевать три года».
Владимир согласился и, вернувшись к своим, кликнул клич: «Нет ли кого, кто бы взялся биться с печенегом?» Но никто не отозвался. На следующий день привели печенеги своего бойца. Затужил Владимир, что никого не нашлось для боя. И вот пришел к нему один старик и говорит: «Князь! Есть у меня дома меньшой сын. Никому еще не удавалось одолеть его. Однажды отругал я его, а он мял воловью кожу, так в сердцах разорвал он ее руками».
Послал Владимир за парнем. Для испытания пустили на него разъяренного быка. Так, когда бык пробегал мимо, схватил парень его рукой за бок, да и вырвал кусок кожи вместе с мясом, сколько мог захватить.
Выпустили печенеги своего великана страшного, и, когда выступил боец Владимиров, печенег стал смеяться над ним, потому что тот был среднего роста. Затем размерили место между обоими полками и пустили борцов; они схватились и стали крепко жать друг друга; русский, наконец, сдавил печенега в своих могучих руках до смерти и ударил им о землю; раздался крик в полках; затем печенеги побежали, а русские погнались за ними. Обрадованный Владимир заложил на том месте, где стоял, город и назвал его Переяславлем, потому что русский богатырь перенял славу у печенежского; отца же вместе с сыном князь пожаловал в знатные бояре. Звали нашего славного кожемяку Ян Усмошвец.
По истечении трех лет после этого единоборства, в 995 году, печенеги, согласно уговору, открыли военные действия и подошли к городу Василеву. Владимир вышел им навстречу с малой дружиной и едва не погиб; дружина была разбита, а сам он с несколькими человеками еле спасся, укрывшись где-то под мостом. Это было в самый день Спаса Преображения, 6 августа. В благодарность за свое избавление от неминуемой смерти Владимир построил в Василеве обетную деревянную церковь и затем праздновал Преображение целых восемь дней; он сварил триста провар меду, созвал бояр, посадников, старейшин со всех городов и множество простых людей и богато одарил всех убогих. К Успеньеву дню великий князь воротился в Киев и опять устроил великий праздник, созвавши бесчисленное множество народа.
Через два года, в 997 году, печенеги опять в огромном количестве появились у наших границ. Владимир пошел в Новгород собирать конных людей, а печенеги, узнав, что великого князя нет, пришли и стали вокруг Белгорода, отчего в нем скоро наступил большой голод. Наконец, съевши почти все запасы и видя перед собой голодную смерть, белгородцы, рассказывает летописец, собрались на вече и сказали: «Нам приходится помирать с голоду, а от князя помощи нет; что же, разве лучше нам помирать? Сдадимся печенегам: кого убьют, а кого и в живых оставят, все равно умираем уже с голода». На том и порешили.
Один старик не был на вече; когда он спросил, зачем собирались, и ему сказали, что на другой день люди хотят сдаться печенегам, он послал за городскими старейшинами и спросил их: «Что это я слышал, вы уже хотите передаться печенегам?» Те отвечали: «Что же делать, не стерпят люди голода». Тогда старик сказал им: «Послушайтесь меня, не сдавайтесь еще три дня и сделайте то, что я велю». Те обещали с радостью его слушаться, и он приказал: «Соберите хоть по горсти овса, или пшеницы, или отрубей». Когда все это сыскали, старик велел женщинам сделать кисельный раствор; потом он приказал выкопать колодец, вставить туда кадку и налить в нее раствору; кроме того, велел выкопать еще один колодец и вставить в него тоже кадку; потом приказал искать меду; лукошко меду нашли в княжей медуше; из него старик велел сделать сыту и вылить в кадку, что стояла в другом колодце.
На другой день он послал за печенегами; горожане пошли и сказали им: «Возьмите к себе наших заложников и пошлите человек десять своих к нам в город, пусть посмотрят, что там делается». Обрадованные печенеги, думая, что белгородцы хотят им сдаться, взяли у них заложников и послали своих лучших мужей в город посмотреть, что там делается. Когда они вошли в Белгород, то люди сказали им: «Зачем вы себя губите; можно ли перестоять нас? Хоть десять лет стойте, так ничего нам не сделаете, потому что у нас корм от земли идет; не верите — смотрите своими глазами». Затем привели их к одному колодцу, почерпнули раствора и сварили кисель; кисель этот понесли к другому колодцу, почерпнули сыты и начали есть, прежде сами, а потом дали отведать и печенегам. Те удивились и сказали: «Не поверят наши князья, если сами не отведают». Горожане налили корчагу раствора и сыты и дали печенегам; они пришли в свой стан и рассказали все, что видели. Печенежские князья сварили кисель, отведали, подивились, обменялись заложниками и, отступив от города, пошли домой.
Беспрерывные нападения печенегов на русские владения заставили Владимира укрепить границы и строить города по рекам Десне, Остру, Трубежу, Суле и Стугне.
В города эти Владимир посылал дружины из лучших и храбрейших мужей, от новгородцев, кривичей, чуди и вятичей, которые постоянно должны были быть готовы отражать нападения печенегов.
О князе Владимире и печенегах сохранился рассказ немецкого епископа Бруна, который был послан Папой проповедовать христианство печенегам в 1000 году. Брун, чтобы попасть к печенегам, приехал в Киев; Владимир принял его очень ласково, отговаривал ходить к ним, а когда Брун настоял, то проводил его до границы и поручил ему быть посредником при переговорах о мире с печенегами.
Вот как доносил об этом сам Брун германскому императору: «После того как я напрасно пробыл год среди венгерцев, я направился к самым диким из всех язычников, к печенегам; князь русов, Владимир, хозяин обширной страны и больших богатств, задержал меня на месяц, пытался отговорить от моего намерения и хлопотал обо мне, как будто я из тех, кто добровольно бросается на гибель… Когда, однако, он ничего не мог со мной поделать и его, сверх того, напугало видение, касавшееся меня, недостойного, то он в течение двух дней провожал меня со своим войском до самой крайней границы своего государства, которую он окружил чрезвычайно крепким и сильным частоколом. Там он спешился; я и мои товарищи шли впереди, а он со знатнейшими своими воинами следовал за нами. Так мы прошли ворота.
Князь остановился на холме. Я сам понес крест, который обнял руками, и запел известный стих: «Петр, если ты меня любишь, то паси моих овец». Когда окончилось пение, то князь послал к нам одного из своих сановников со следующим предложением: «Я тебя проводил до того места, где кончается моя земля и начинается неприятельская. Прошу тебя, ради Бога, не терять, к моему бесчестию, твоей молодой жизни: я знаю, что ты завтра еще до трех часов испытаешь горькую смерть без всякой причины и выгоды». Я послал сказать ему в ответ: «Пусть Господь откроет тебе рай, как ты открыл нам дорогу к язычникам». Так расстались мы с ним и шли два дня без того, чтобы кто-либо обидел нас. На третий же день — это была пятница — мы трижды: утром, в полдень и в девять часов, были с согнутыми шеями приводимы на казнь и все же каждый раз выходили невредимыми из рук врагов».
Пробыв пять месяцев у печенегов, среди ужасных опасностей, Бруну удалось крестить тридцать человек и заключить мир между ними и русскими, причем Владимир послал одного из своих сыновей заложником к печенегам.
Из замечательных событий на Руси во время княженья Владимира следует указать также на начало чеканки при нем золотой и серебряной монеты вследствие увеличившихся оборотов по разного рода торговым сношениям.
Всех сыновей у Владимира было двенадцать.
Они сидели на княжении в следующих городах: 1) старший, Вышеслав, от варяжской жены Оловы, — в старшем после Киева городе, в Новгороде; 2) Изяслав, от Рогнеды, — в Полоцке; 3) Святополк, от Ярополковой грекини-черницы, — в Турове на Припяти; 4) Ярослав, от Рогнеды, — сначала в Ростове, а по смерти Вышеслава — в Новгороде; 5) тогда в Ростове сел Борис, родившийся от греческой царевны Анны; 6) в Муроме брат его от той же матери — Глеб; 7) у древлян — Святослав, от Малфриды; 8) во Владимире-Волынском — Всеволод, от Рогнеды; 9) в Тмутаракани, близ пролива из Азовского моря в Черное, — Мстислав, от Рогнеды же; 10) Станислав, от чехини, — в Смоленске; 11) Судислав, от Ацели, — в Пскове и 12) где сидел Позвизд и кто была его мать — сведений не имеется.
Любимыми сыновьями Владимира были младшие — Борис и Глеб, от царевны Анны.
К концу своей жизни престарелому великому князю пришлось пережить много огорчений: в 1011 году умерла нежно любимая им княгиня Анна, а затем много горя доставили ему двое старших сыновей, Святополк и Ярослав.
Мы видели, что Владимир в начале своего княжения воевал с поляками и отнял у них города Червонной Руси — Перемышль, Червень и другие. Это было в 981 году.
Вражда с поляками закончилась тем, что сын Владимира Святополк женился на дочери польского короля Болеслава Храброго. Однако, выдав свою дочь замуж за православного князя, Болеслав стал действовать на Святополка через дочь с целью склонить его к принятию католичества. Скоро Святополк очень поддался этому, что ему было особенно удобно, так как он сидел в Турове, городе, близко лежавшем к Польской земле. Тогда Болеслав стал подучивать Святополка восстать против отца. Владимир заключил за это Святополка с женой в темницу, в которой они и провели некоторое время.
По поводу этого заключения в темницу Болеславовой дочери у нас в 1013 году началась с поляками война, которая, однако, скоро окончилась, так как Болеслав поссорился с печенегами, которых навел на Русь, и ушел к себе в Польшу.
Ярослав, как мы знаем, был сыном Рогнеды и унаследовал от матери ее гордость и независимость нрава. Когда он прибыл в Новгород, то очень пришелся по душе новгородцам. У него было много тяжелых воспоминаний из-за матери о Киеве, а новгородцы, как мы знаем, тоже очень не любили все киевское: Олег перенес от них столицу в Киев; из Киева пришли их крестить огнем и мечом Добрыня и Путята, и, наконец, новгородцы должны были платить киевскому же великому князю дань две тысячи гривен в год на нужды всего государства. Дань эта особенно не нравилась им, и они часто подумывали, что хорошо было бы получить себе в князья смелого и гордого человека, который объявил бы себя независимым от Киева. Таковым именно человеком и оказался Ярослав. Уже с молоком матери он всосал вражду ко всякой зависимости, а помня, что вытерпел он с ней от отца, когда тот был язычником, Ярослав, конечно, не мог питать к нему особенно нежной и глубокой привязанности.
И вот, уговариваемый своими новгородцами, он решил в 1014 году отказаться платить дань Киеву. Старый великий князь очень разгневался.
«Теребите (расчищайте) путь, мостите мосты», — приказал он и стал готовить войска к походу.
Узнав об этом, Ярослав тоже стал готовиться к войне и послал за море призвать себе на помощь варяжскую рать. Но поход отца и сына не состоялся.
Владимира постигла болезнь. В то же время он услыхал, что идут на Русь печенеги, почему должен был послать на них своего нежно любимого сына Бориса, а при себе оставил нелюбимого Святополка, недавно вышедшего из заключения.
Болезнь его между тем усиливалась, и 15 июля 1015 года князя Владимира не стало.
Он скончался в селе Берестовом близ Киева. Святополк, не давая огласки, ночью, разобравши потолок между клетьми и завернув тело в ковер, спустил его вниз, положив, как тогда был обычай относительно покойников, в сани, и свез в Киев в Десятинную церковь Святой Богородицы. Хотя Святополк и скрывал смерть отца, но наутро бесчисленное множество народа собралось в слезах к соборной церкви.
Все плакали — бояре о защитнике земли, бедные и сирые о своем заступнике и кормителе. С плачем положили тело в каменный гроб и опустили в землю.
Так почил великий Владимир, крестивший Русь, славный и своим государственным умом, и своей христианской добротой и смирением. Православная церковь причислила благочестивого князя к лику святых и дала наименование равноапостольного. Мощи его, покоившиеся в Десятинной церкви рядом с телом великой княгини Анны, умершей на четыре года раньше, были при нашествии татар скрыты вместе с гробом и затем обретены под развалинами храма в 1631 году; при этом были взяты из гроба некоторые части мощей; ныне честная глава равноапостольного князя находится в великой церкви Киево-Печерской лавры, челюсть — в московском Успенском соборе, а ручная кисть — в соборе Святой Софии в Киеве».
Итак, Владимир Святославич родился в 942 году, умер в 1015 году в 73 года.
Официальная версия, почерпнутая из «Истории государства Российского» (М., 1996), гласит:
«X век русской истории — наиболее важная эпоха для понимания истоков русской государственности.
В этой связи повышенный интерес вызывает Владимир, живой облик которого во многом заслонялся житийным образом «святого». А ведь если обратиться к первоисточникам или объективным исследованиям о нем, то перед нами предстанет во всей своей противоречивости подлинное лицо киевского князя — полководца, дипломата, государственного деятеля.
Сын Святослава и рабыни, Владимир с помощью родни сумел стать князем в Новгороде. Затем он захватил Полоцкую землю. И, наконец, опираясь на варяжские войска, нанятые им на Балтике, сверг с великокняжеского престола киевского князя Ярополка и превратился в верховного властелина Руси.
В дальнейшем Владимир Святославич приобрел большой авторитет уже как полководец. В 982 году он совершил два победоносных похода на свободолюбивых вятичей. В 983 году Владимир совершает поход на прусское племя ятвягов «и победи ятвягы, и вся землю их», как об этом свидетельствует автор «Повести временных лет».
Эти военные акции способствовали расширению границ государства и укреплению власти Владимира. Однако самому князю и его окружению постоянно приходилось сталкиваться с недовольством и сопротивлением покоренных народов, не желавших быть рабами князя. Жизнь настоятельно требовала идеологического оправдания почти ничем не ограниченной власти князя. Помимо этого, появилась насущная необходимость выхода Руси на европейскую политическую арену и равноправного ее там присутствия, что было невозможно для языческого государства.
Владимир принимает решение принять христианство в качестве новой государственной религий. Во время его встреч с греческим духовенством подолгу обсуждались условия перехода Руси в православие. Владимиру хотелось иметь под рукой независимую от Константинополя церковь, однако пришлось согласиться с тем, что на высшие церковные должности будут назначаться греческие иерархи.