ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Ева разделит ее только через восемь лет, а пока жизнь шла своим чередом, и в сентябре 1937 года Германию по приглашению Гитлера посетил Муссолини. Одетого в специально сшитую для столь торжественного случая парадную униформу завоевателя Африки принимали как героя. Ему показали военные парады и учения в Макленбурге, мощные заводы в Руре. Все это произвело впечатление на итальянского диктатора, и он совершенно искренне назвал Гитлера «одним из тех немногих людей, на которых не проверяется история, но которые сами творят историю».

А вот сам Гитлер вряд ли был так же искренен с Муссолини. Нет, принимал он его со всем радушием, только за этим хлебосольством стояла вполне определенная цель: произвести на итальянца сильное впечатление прежде всего военной мощью и раз и навсегда заставить забыть его о своих интересах в Австрии, которую он совсем еще недавно так усердно защищал от фюрера. Что касается Англии, то из бесед с эмиссаром Чемберлена лордом Галифаксом Гитлер вынес главное: за соглашение с Германией Англия за милую душу «отдаст» ему Австрию, Чехословакию и Данциг. В результате появился план под кодовым названием «Отто» о военном вторжении в Австрию.

Своей цели Гитлер добился: судя по всему, Муссолини на самом деле утратил интерес к Австрии и дал согласие на ее захват, чего с таким нетерпением ждал фюрер. Перестройка немецкой армии к этому времени была почти закончена, однако военное руководство так толком и не знало, как и где созданные ими мощные вооруженные силы будут использоваться, и руководствовалось общей фразой: «Фюрер считает необходимым создать мощную армию в самые короткие сроки». И вот теперь, осенью 1937 года, Гитлер решил, что пришло время поделиться с военными своими наступательными планами.

Вечером 5 ноября 1937 года Гитлер вызвал на совещание военного министра В. Бломберга, главнокомандующего сухопутными войсками генерал-полковника В. Фрича, главу военно-морских сил адмирала Э. Редера, главнокомандующего военно-воздушными силами генерал-полковника Г. Геринга и министра иностранных дел К. Нейрата.

Гитлер проговорил целых три часа, и основной идеей его выступления стала мысль о том, что Германия может решить свои жизненные проблемы только силой, и теперь им остается лишь ответить на два главных вопроса: где и когда. В конце выступления Гитлер заявил, что решил начать войну не позднее 1943 года. Что же касается первоочередной задачи, ею являлось «одновременное низвержение Чехословакии и Австрии», что, по мнению фюрера, устранило бы угрозу с фланга при любой возможности операции против Запада.

Столь неожиданное заявление произвело на участников совещания ошеломляющее впечатление. Присутствующие были согласны с «низвержением Австрии и Чехословакии», но что касалось «невмешательства Великобритании и Франции в развязанный Германией конфликт в Центральной Европе, то ни генералы, ни министр иностранных дел не верили в такую сомнительную для Германии перспективу. И дело было даже не в том, что они не хотели воевать. Как и любых специалистов, их волновали многочисленные практические вопросы, связанные с началом крупномасштабной войны. Дело дошло до того, что Нейрат, Фрич и сам Бломберг усомнились в готовности Германии к такой войне и напомнили Гитлеру, что новое поражение может привести страну к катастрофе.

Недовольный ходом дискуссии Гитлер махнул рукой и предоставил Герингу продолжать беседу, которая очень скоро превратилась в скандал и закончилась ничем. А когда через несколько дней Фрич и Нейрат попросили о новой встрече с Гитлером, на которой собирались еще более основательно обосновать свои сомнения, Гитлер отправился в Берхтесгаден.

Нейрат сумел поговорить с фюрером только в январе 1938 года, однако никакого толка от этой беседы не было, поскольку Гитлер все уже решил. Что же до сомневающихся, то в начале февраля 1938 года все они лишились насиженных мест. Министром иностранных дел стал услужливый И. Риббентроп, новым главнокомандующим был назначен генерал В. Браухич, в то время как верховное главнокомандование взял на себя сам фюрер, создавший вместо военного министерства Верховное командование вермахта, шефом которого назначил В. Кейтеля. Будущий фельдмаршал лебезил перед фюрером, за что и получил меткое прозвище «Лакейтель». Вслед за этими назначениями последовала перетряска кадров в армии и министерстве иностранных дел. И уже 5 февраля «Фелькишер беобахтер» очень точно выразила суть случившегося: «Концентрация всей полноты власти в руках фюрера! Наконец Гитлер завершил нацистскую революцию и сосредоточил в своих руках всю власть — политическую, экономическую и военную!»

Обрадованный Геринг тут же предложил выступить против Австрии, однако, к его несказанному удивлению, Гитлер заметил, что еще не время и надо создать для этого «солидную базу». Но дальнейшие события развернулись совсем не по тому сценарию, который наметил Гитлер. Ключевым моментом во всей эпопее с аншлюсом Австрии стала встреча Гитлера с австрийским канцлером Шушнигом, который прибыл в «Берхоф» 12 февраля 1938 года.

Это был опытный политик, который прекрасно понимал, что подписанное 11 июля 1936 года австро-германское соглашение не спасет его от намерений фюрера покончить с Австрией. Но он также хорошо знал и то, что никто в Европе не заступится за его страну, и ему надо во что бы то ни стало нормализовать отношения с Гитлером.

Еще в 1937 году Шушниг сделал своим доверенным лицом Артура Зейсс-Инкварта, который придерживался правых взглядов, но ни к одной политической партии тем не менее не примыкал. С его помощью австрийский канцлер выработал ряд уступок Германии, которые, по его мнению, могли привести к ослаблению напряженности. Среди них было включение еще большего числа национал-социалистов в австрийское правительство и назначение Зейсс-Инкварта министром иностранных дел. Именно эти уступки Шушниг считал своими самыми сильными козырями на предстоящей встрече с Гитлером, которую для него организовал фон Папен.

Но случилось непредвиденное. «Доверенное лицо» Шушнига ознакомило фюрера с его планами, и тот встретил канцлера, что называется, во всеоружии. Не успел канцлер рассказать о своих «уступках», как Гитлер потребовал их проведения в жизнь и, даже не выслушав мнение о его взглядах на немецко-австрийскую границу, разразился гневной тирадой в отношении австрийской политики. Целых два часа фюрер обвинял Вену в предательстве общенемецких интересов и угрожал немедленным приказом о входе в Австрию немецких войск.

— Австрия, — кричал Гитлер, — находится в полной изоляции! Ни Франция, ни Англия, ни Италия и пальцем не шевельнут для ее спасения! Подумайте, герр Шушниг, — с угрозой в голосе закончил он свой монолог, — подумайте хорошенько. Я жду вашего ответа сегодня же днем. И если я говорю так, следует понимать мои слова буквально, я не блефую. Все прошлое — тому доказательство! Ну а теперь, — внезапно успокаиваясь, сказал Гитлер, — я прошу вас отобедать со мною…

Ошеломленный таким началом канцлер вяло кивнул и отправился в столовую. «Тогдашнее состояние Шушнига, — описывал ту сцену гауляйтер Каринтии Фридрих Райнер, — вообще трудно себе представить. Фюрер толкал его, дергал, кричал на него. Шушниг был заядлым курильщиком. Мы знали о нем буквально все, вплоть до интимных подробностей, знали стиль его жизни, знали, что он выкуривает 60 сигарет в день. Поэтому фюрер запретил ему курить. Риббентроп сказал мне, что он даже пожалел Шушнига».

Несмотря на то что весь обед Гитлер разыгрывал из себя радушного хозяина, ничто не могло разрядить напряженной атмосферы, в какую австрийский канцлер окунулся с первой же минуты пребывания на вилле фюрера. После обеда Шушниг без особой радости отправился отдохнуть в отведенную ему комнату. Он уже понимал, что все его надежды на оздоровление отношений с Гитлером потерпели крах, и тот не остановится ни перед чем. И когда в середине дня Риббентроп и фон Папен вручили ему послания фюрера, он окончательно убедился в этом. По сути, это был самый настоящий ультиматум. Гитлер требовал снять запрет на австрийскую нацистскую партию, назначить министром внутренних дел Зейсс-Инкварта, передать под его начало полицию и службу безопасности, посадить в кресло военного министра другого отъявленного нациста — директора Военно-исторического архива Э. Глайзе-Хорстенау. И теперь канцлер даже не сомневался, что именно этот человек, который вел двойную игру, займет его место. Шушнигу также было рекомендовано отправить в отставку начальника генерального штаба фельдмаршала А. Янзу, ввести обмен офицерами обеих армий и подготовить включение Австрии в экономическую систему Германии.

Ознакомившись с предъявленными ему требованиями, канцлер только беспомощно развел руками: их исполнение превращало Австрию в немецкую марионетку.

— На выполнение всех этих условий, — не скрывая насмешки, сказал Риббентроп, — вам дается три дня…

Через час потрясенный канцлер снова встретился с Гитлером. Он что-то пролепетал о том, что право подписывать такой важный документ имеет только президент В. Миклас и что надо бы обговорить некоторые детали. Однако Гитлер перебил его.

— Вы, — заявил он, — подпишете документ в том виде, в каком он есть, и выполните мои требования в течение трех дней. В противном случае я ввожу войска в Австрию…

Канцлер согласно кивнул, заметив, что ратификацию этого ультиматума он гарантировать не может. Гитлер дал канцлеру полчаса на размышления и, когда тот удалился, вызвал Кейтеля.

— Никаких приказов не будет, — улыбнулся он. — Я просто хочу, чтобы вы были с нами!

Ровно через полчаса потрясенный всем случившимся Шушниг снова предстал перед фюрером, и тот сказал:

— Я передумал… Впервые в жизни меняю свое решение, но предупреждаю — вам дается последний шанс. Даю вам еще три дня, перед тем как соглашение войдет в силу…

Вконец измученный Шушниг подписал документ. У него все же хватило смелости включить в совместное коммюнике обещанное подтверждение соглашения 1936 года, которое гарантировало полную независимость Австрии, однако Гитлер покачал головой.

— Ну нет! — снова возбуждаясь, воскликнул он. — Сначала вы выполните наши новые условия!

* * *

И Шушниг выполнил. Он объявил амнистию всем томившимся в тюрьмах нацистам, включая и тех, кто обвинялся в убийстве Дольфуса, и назначил Зейсс-Инкварта министром внутренних дел. В стране начался хаос. На улицах бесчинствовали толпы обнаглевших нацистов, которые безнаказанно срывали австрийские государственные флаги. Из банков спешно забирались вклады, а иностранные туристы штурмовали билетные кассы, торопясь как можно скорее покинуть обреченную на заклание страну. Новый министр внутренних дел действовал все более нагло и вслед за австрийскими нацистами то и дело повторял, что не пройдет и нескольких недель, как они придут к власти.

Немного пришедший в себя Шушниг (да и что, откровенно говоря, ему было терять?) всерьез обеспокоился потерей независимости и, не желая быть обвиненным в полнейшем бездействии, назначил на 13 марта 1938 года плебисцит, в ходе которого австрийцам надлежало высказаться за «свободную и независимую, немецкую и христианскую» Австрию или против таковой. Когда военный атташе Австрии сообщил о намеченном референдуме Муссолини, тот усмехнулся.

— Это тот самый снаряд, — заметил он, — который разорвется в его руках!

Он действительно разорвался. Узнав о затее австрийского канцлера, фюрер пришел в бешенство, й больше всего его разозлило то, что Шушниг воспользовался его излюбленным способом. Но бушевал он недолго — надо было принимать срочные меры к тому, чтобы события пошли не по намеченному в Вене сценарию.

10 марта Гитлер отдал два приказа. Согласно первому — австрийские нацисты должны были устроить демонстрации, а министр внутренних дел передать правительству ультиматум. Чтобы избежать кровопролития, канцлер согласился отменить референдум, однако закусивший удила Гитлер потребовал его немедленной отставки и назначения на его пост верного ему Зейсс-Инкварта. Понимая, что спорить бесполезно, Шушниг пошел и на это, однако президент Австрии Миклаш отказался подписать назначение Зейсс-Инкварта.

Казалось бы, ставки сделаны, но даже сейчас Гитлер медлил с окончательным решением о нападении на Австрию. На всякий случай он послал своего эмиссара Филиппа Гессенского к Муссолини. В конце концов ему на помощь пришел не итальянский диктатор, а давно уже рвавшийся в бой Герман Геринг. Зейсс-Инкварт, заявил он фюреру, имеет полное право выступать от имени австрийского правительства, а потому следует написать от его имени телеграмму в адрес фюрера с просьбой ввести войска и восстановить нарушенный событиями последних дней порядок в стране.

— Ему, — говорил Геринг внимательно слушавшему его Гитлеру, — даже не надо будет ничего отправлять нам. Все, что от него требуется, это только сказать: «Согласен»!

Однако чрезвычайно лояльный до этой минуты по отношению к Гитлеру Зейсс-Инкварт проявил строптивость, и тогда представитель Гитлера в Вене Вильгельм Кепплер сам позвонил в Берлин и произнес давно ожидаемую от правителя Австрии фразу: «Передайте генерал-фельдмаршалу, что Зейсс-Инкварт согласен!»

«Когда уже стемнело, — рассказывал очевидец событий генерал Грольман, — Гитлера позвали к телефону. Я видел, что Геринг последовал за ним. Когда они выходили, Геринг что-то возбужденно говорил Гитлеру, который, до сих пор задумчиво слушавший его, вдруг хлопнул себя ладонью по ляжке, откинул назад голову и воскликнул: «Час пробил!» В тот же момент Геринг умчался, и сразу же приказы пошли без задержки».

Главным из них был, конечно, тот, который Гитлер подписал 11 марта в 20 часов 45 минут и согласно которому немецким войскам было приказано перейти границу Австрии на рассвете следующего дня.

Каким-то непостижимым образом о приказе сразу же узнали в Австрии, и на улицах Вены и других австрийских городов появились неистовствовавшие нацисты, и президент Миклаш подписал указ о назначении Зейсс-Инкварта канцлером Австрии. Первое, что попытался сделать, усевшись в долгожданное кресло, новоиспеченный канцлер, — приостановить ввод немецких войск.

Но было уже поздно. Гитлер был уверен, что австрийские войска не осмелятся оказать вооруженное сопротивление вермахту, к тому же он как раз в это время получил очередное подтверждение на захват Австрии от Муссолини, чем был несказанно обрадован. «Передайте Муссолини, — сказал он по телефону Филиппу Гессенскому, — что я никогда этого не забуду. Никогда, никогда, никогда, что бы ни случилось… Как только с Австрией все уладится, я буду готов поддерживать его в чем угодно, чего бы это ни стоило. Я заключу с ним любые договоренности…»

Тем временем Геринг встретился с чешским послом и сказал обеспокоенному столь серьезными событиями дипломату следующее:

— Слово чести: Чехословакии ничего не грозит со стороны рейха!

Затем посла принял Гитлер и попросил от него гарантий того, что Чехословакия не объявит мобилизацию. Посол связался с Прагой и заверил фюрера, что ему ничто не грозит. Геринг со своей стороны в очередной раз торжественно заверил представителя чешского народа, что Германия будет свято исполнять данные Чехословакии обязательства.

На рассвете 12 марта 8-я армия вермахта перешла австрийскую границу, и уже очень скоро немецкое радио поведало нации о том, что австрийцы подвергались страшному гнету go стороны австрийского правительства и что Гитлер по сути дела совершил героический поступок, приняв решение освободить свою родину и ее народ от тирании.

«На следующий день, — писал в своих воспоминаниях адъютант Гитлера Фриц Видеман, — я выполнял обязанности квартирмейстера Гитлера в Линце и Вене. Прежде всего я поехал через р. Инн в Браунау (место рождения Гитлера. — А.У.), повстречав там всего одну роту австрийских войск, отходивших от границы…

Если сегодня утверждается, будто Гитлер напал на Австрию и захватил ее силой оружия против воли населения, то это не совпадает с моими наблюдениями. Воодушевление, с каким австрийцы встречали германские войска, было единодушным…

Гитлер в течение всего дня пребывания в Вене сиял от радости. Его можно было понять: возвращение в тот самый город, где он некогда мыкался по ночлежкам, в качестве преемника Габсбурга стало одним из самых счастливых мгновений в его жизни. Он с полным основанием заявил:

— Мне верится, была ли на то воля Божья, чтобы в юности я уехал отсюда в рейх, вырос там, стал лидером нации и после этого вернул родину в лоно рейха…

В честь своего триумфального возвращения Гитлер устроил большой совместный парад германских и австрийских войск, чтобы хотя бы внешне продемонстрировать слияние обеих армий…»

С особым чувством фюрер посетил свой родной Линц, с которым у него было связано столько воспоминаний. Его встретили огромные толпы ликующих горожан, которые ходили за ним повсюду. Даже на кладбище, где Гитлер возложил венки на могилы родителей, за ним следовала огромная толпа, почтительно следившая за тем, как фюрер отдавал дань памяти отцу и матери.

Однако самым интересным во всей этой истории было то, что в Линце Гитлер встретился с тем самым Кубицеком, с которым когда-то снимал квартиру в Вене. Тот кинулся к «старому приятелю» и даже попытался обнять его, но фюрер повел себя настолько холодно, что у того опустились руки. Перекинувшись несколькими ничего не значащими фразами, Гитлер посоветовал ему «поменьше вспоминать и еще меньше болтать». Судя по всему, Гитлера совсем не радовали воспоминания, какие пробудил в нем бывший товарищ. И он не хотел, чтобы о них знали другие.

А затем случилось то, что должно было случиться. Гитлер отказался от своего намерения посадить в Вене марионеточное правительство во главе с Зейсс-Инквартом и включил Австрию в состав рейха. Зейсс-Инкварту не оставалось ничего другого, как только согласно кивнуть головой, прочитав первую статью нового закона, которая гласила: «Австрия является частью рейха…»

Англия и Франция, гаранты независимости Австрии, и не подумали защищать ее. Они лишь стыдливо осудили «германское давление» на Австрию. А вот Сталин не смолчал. Советское правительство заявило о потере австрийским народом независимости и о нависшей над Европой опасности и предложило обсудить создавшееся положение в рамках Лиги Наций или вне ее.

Лондон выступил против инициативы Сталина по поводу аншлюса Австрии, заявив, что «созыв предлагаемой конференции для принятия согласованных действий против агрессии не обязательно окажет благоприятное воздействие на перспективы европейского мира». Но даже столь решительная позиция Англии не привела к желаемому результату: Гитлер и не думал подписывать с ней какое-либо соглашение. Тогда Чемберлен пошел на обходный маневр, подписав «добрососедское» соглашение с фашистской Италией и пойдя на серьезные политические уступки. Они не только признали захват Италией Эфиопии, но и дали свое согласие на то, что «итальянские добровольцы» будут выведены из Испании без точно установленного срока.

Очевидно, Сталин догадывался, что после столь удачно запущенных фюрером первых пробных шаров в Рейнской области и Австрии следующим его «приобретением» станет Чехословакия. Именно она должна стать разменной монетой в большой политической игре западных государств. Помимо всего прочего Чехословакия являлась главным препятствием для похода на Восток. Так называемый Богемский четырехугольник, расположенный на границах Богемии — Моравии, представлял собой превосходную естественную оборонительную позицию и служил ключом к господству над Центральной Европой. Чехословакия имела прекрасно вооруженную и обученную армию и великолепные оборонные заводы «Шкода», а ее оборонительные сооружения можно было сравнить со знаменитой французской линией Мажино. Конечно же Гитлер с открытием зеленой улицы на Восток очень надеялся на использование военных заводов Чехословакии для вооружения своей армии. Понимал Сталин и то, что после захвата являвшейся воротами в Центральную Европу Чехословакии равновесие сил в ней нарушится и немецкие войска окажутся в опасной близости от советских границ.

Как и Франция, СССР был связан с Прагой договором о взаимопомощи в случае нападения, но вот как этот договор мог быть осуществлен, Сталин не знал, поскольку Советский Союз не имел общей границы ни с Чехословакией, ни с Германией. Когда его спрашивали об этом, он весьма туманно намекал на создание какого-то одному ему пока известного таинственного коридора. А где этот самый загадочный коридор начинался и кончался, так навсегда и осталось тайной.

Но все это было по большому счету лирикой. Сталин прекрасно понимал, что ни Советский Союз, ни тем более Франция и не подумают вступаться за обреченную на заклание фюреру Чехословакию. Он предложил Лондону и Парижу собраться за круглым столом и договориться о коллективных действиях. Французы не ответили ему вообще. Англичане же ответили отказом, объяснив, что созыв подобной конференции может спровоцировать Гитлера и расколоть пока еще мирную Европу. Через своего посла в Праге Сталин сообщил Бенешу о готовности предпринять необходимые шаги для обеспечения безопасности его страны, но,только при условии, если Франция тоже выступит с подобными предложениями.

Бенеш пошел еще дальше и настоял на том, чтобы в советско-чехословацкий договор был внесен пункт, согласно которому Советский Союз мог прийти на помощь его стране только при непременном выполнении подобных обязательств Францией. Судя по всему, чехословацкий президент очень опасался того, что в случае чего его стране придется принимать участие в войне на стороне СССР без Франции.

Как и другие видные политики, Сталин догадывался и о том, что основной причиной для начала войны против Чехословакии будет проблема судет-ских немцев, которые проживали в Судетской области. Они составляли пятую часть населения всей страны и, как и словаки, были крайне недовольны своим положением людей второго сорта. Делалась ставка и на словацких националистов, которые тоже ратовали за улучшение своего статуса. С помощью Берлина судетские немцы обзавелись собственной профашистской партией, во главе которой стоял Конрад Гейнлейн. Вскоре после аншлюса Австрии Гейнлейн прибыл на встречу с Гитлером в Берлин, где и получил указания предъявить Праге заведомо невыполнимые требования.

В конце апреля он выступил в Карловых Варах со своей программой, заключавшей в себе наряду с другими «пожеланиями» требование создать Су-детскую автономию. «Мы будем требовать все, — закончил он речь, — что они не в состоянии выполнить!» Тогда же Гитлер вызвал возглавлявшего Верховное командование вермахта Кейтеля и приказал ему готовить директиву о нападении на Чехословакию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.