Глава 1 Встречи в пути Путешествия начала нового века и обретение Архангельского

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1

Встречи в пути

Путешествия начала нового века и обретение Архангельского

Как счастье медленно приходит,

Как скоро прочь от нас летит!

Блажен, за ним кто не бежит,

Но сам в себе его находит!

К. Н. Батюшков.

Элегия 1804 или 1805 гг.

В прежние времена в России карьеру полагалось делать в Петербурге, а старость встречать в Москве. Не стал исключением и князь Николай Борисович Юсупов, вскоре после внезапной кончины императора Павла Петровича покинувший болотистые невские берега. Москва еще со времен Ивана Грозного была для князей Юсуповых родным городом, где прожили жизнь и нашли последний приют многие представители рода. Здесь, на Хомутовке, в нынешнем Большом Харитоньевском переулке, располагался и главный их родовой дом-дворец, в котором Николай Борисович обосновался после переезда из Петербурга. Здесь же князь скончался в 1831 году, прожив в Москве блистательное тридцатилетие. Однако решение о переезде в Москву далось Николаю Борисовичу не без труда и причин тому оказалось немало…

Ф. Я. Алексеев (?) «Иллюминация на Соборной площади в Кремле по случаю коронации Александра I». 1801. Акварель. ГЭ.

На день, а точнее — ночь смерти Павла I князь Юсупов являлся одним из высших государственных чиновников России. В его руках сосредотачивалось управление всей личной собственностью царствующего Дома Романовых.

Николай Борисович был не просто доверенным лицом, но и многолетним личным другом убитого императора Павла Петровича. Его моральная поддержка нового царя — молодого Александра I, стоила дорого. Не следует забывать, что Александр Павлович, отличавшийся редкостной мнительностью и подозрительностью, всю оставшуюся жизнь терзался из-за отцеубийства, поэтому выдержать молчаливый взгляд отцовского друга стоило ему немалых усилий. Александру представлялось очень важным, чтобы именно Николай Борисович de jure придал его царствованию законный характер, организовал и возглавил в качестве Верховного Маршала коронацию, тем более что князь был Верховным Маршалом и на коронации его отца Павла I.

Очередные коронационные торжества, для художественного оформления которых князь вновь пригласил из Петербурга Пьетро Гонзага, удались Юсупову на славу. Художники запечатлели их на многочисленных картинах, гравюрах и акварелях. Всякий более или менее важный момент коронационных торжеств нашел свое художественное олицетворение — от въезда императорского кортежа во вторую столицу до коронации в Успенском соборе Кремля. Организатор «мероприятий» — князь Юсупов не забыл и о вечерней Москве. В темное время суток Кремль расцвечивался редкими по красоте фейерверком и иллюминацией, которые радовали глаз тысячам собравшихся зрителей. В ту пору электричество, понятно, еще не использовали, и любое огненное свечение, более яркое, чем фонарь или свеча, воспринимались публикой с восторгом. Гонзага действительно обладал выдающимся даром декоратора, способного оформить любое пространство. На акварели художника Федора Яковлевича Алексеева Соборная площадь Кремля показана как раз в ту торжественную минуту, когда праздничная иллюминация сверкала и переливалась самым ярким светом. Ярче всего горело изображение вензеля нового императора. Увы, на душе князя Юсупова в тот момент было, видимо, не так светло…

Ф. Я. Алексеев (?) «Вид внутри Успенского собора Московского Кремля на императорское тронное место во время коронации Александра I». 1801. ГЭ.

Николай Борисович всегда «держал нос по ветру» и хорошо чувствовал ветер перемен, иной раз продувавший Зимний дворец насквозь. Человек умный, он понял, что политику нового царствования хотят осуществлять новые люди. К тому же личные обстоятельства складывались не в пользу князя — в его обширном хозяйстве стали проявляться признаки грядущего экономического кризиса, который мог грозить серьезными финансовыми затруднениями. Необходимо было срочно от экономики государственной переключиться на экономику собственную.

С приходом во власть многочисленных «младореформаторов» — молодых друзей царя Александра I вроде польского князя Адама Чарторыжского многое при дворе изменилось. «Младореформаторы» были людьми хорошими, с царем всем делились, даже женами, но в государственных делах смыслили мало, хотя и мнили себя большими знатоками. Народная мудрость — «молодо-зелено» — скоро дала о себе знать серьезными сбоями в работе отечественной государственной машины, ее финансового, военного и внешнеполитического ведомств. Александр набил немало шишек, прежде чем догадался вновь призвать к власти «старую гвардию».

Неизменным являлся один только друг императора граф Аракчеев, «преданный без лести», как указывалось на его фамильном гербе. Аракчеев всегда оставался «на хозяйстве», покуда царь совершал свои многочисленные путешествия по России и загранице. Кстати, Аракчеев состоял почетным членом Петербургского Английского клуба, хотя большой любви к нему там не испытывали. Вероятно, и граф не стал завсегдатаем клубного сообщества, а получил почетное звание из соображений политических, когда Старшины клуба сочли нужным «угодить и волкам и овцам».

После коронации Александра Павловича Юсупов совсем недолгое время продолжал исполнять обязанности Министра уделов. Однако и в этот короткий период Николай Борисович с помощью нового монарха попытался было решить одну важную проблему Удельного ведомства. Как выяснил князь еще при вступлении в министерскую должность, во всей огромной России грамотных специалистов, которые могли бы непосредственно на местах управлять удельными имениями, имелось немного. Преобладали малограмотные воры, чаще думавшие о преимуществах собственного кармана. Для разрешения «кадровой» проблемы Николай Борисович обратился к молодому царю с предложением о переустройстве имевшихся в удельных селениях мастерских по выделке солдатских сукон, чаще всего доходов и реальной продукции не приносивших, в школы, богадельни и больницы.

Император Александр I прислушался к мнению князя и издал особый Рескрипт от 18 июля 1802 года на его имя, где принимал это предложение, исполнение которого вскоре оказалось под толстым бюрократическим сукном, как только Николай Борисович получил «отпуск по болезни».

10 октября 1802 года Александр I подписывает еще один Рескрипт на имя князя.

«Князь Николай Борисович.

Из рапортов от Вас о сдаче и от Управляющего Кабинетом Гоф-Мейстера Гурьева о приеме находящихся в Вашем ведении Шпалерной мануфактуры и заводов стеклянного и фарфорового, видя, коль знатны капиталы сих заведений хозяйственным и попечительным старанием Вашим получили приращение, не могу оставить без особого внимания такового усердного Вашего служения, за которое изъявляя Вам в полной мере признательность и благоволение, пребуду навсегда Вам доброжелательным

Александр

В Санкт-Петербурге

Октября 10

1802 года»[169].

Про «доброжелательность» император явно лукавил. Сохранились другие Рескрипты молодого царя, адресованные к Николаю Борисовичу, где в приличных выражениях объясняется князю, что с возложенными на него обязанностями Главного Директора Мануфактур-коллегии он не справился, хотя к исполнению остальных многочисленных служебных нагрузок Юсуповым претензий вроде бы и нет.

Как до, так и после Юсупова Мануфактур-коллегия, даже в преобразованном и переименованном виде, работала из рук вон плохо. Не лучше обстояли дела и в Удельном ведомстве, чье хозяйство оказалось так запутано, что даже такой опытный администратор, как Николай Борисович, не смог упорядочить его работу. Правда, времени у него на это имелось совсем немного.

А. В. Жоли. С оригинала О. Кадоля. «Вид Каменного моста от Кремля». 1825. ГМП.

Юсупов не стал ждать очередных дворцовых перемен и гордо ушел сам — осенью 1802 года в долгосрочный отпуск «по расстройству здоровья», а в сентябре 1804 года в отставку. Сиятельному князю вместо экономики государственной открылось широкое поприще, как говорят в наши дни, частного бизнеса; в короткий срок он смог упорядочить и резко увеличить доходность, а равно число имений и фабрик, но теперь уже не удельных, а собственных, княжеских. В этом Николай Борисович преуспел значительно больше. И дело тут оказалось вовсе не в народной мудрости, гласящей, что «своя рубашка ближе к телу». Просто в управлении собственным хозяйством князь был абсолютно свободным — надлежало лишь правильно уловить конъюнктуру рынка. С деловым же чутьем у сиятельного вельможи все оставалось в полном порядке, как у обыкновенного замоскворецкого купца.

К началу нового столетия состояние здоровья князя Юсупова на самом деле оказалось порядком расстроенным. Многие годы после отставки он постоянно жаловался на ухудшение зрения, несварение желудка, многочисленные простуды, подагру. Такой набор болезней для мужчин его возраста и в ту пору не казался слишком обширным. Ведь большинство современников князя едва переживали роковой для «сильного пола» 54-летний возраст, становившийся и в начале 20-го столетия пределом жизни многих, хотя за сто лет медицинская наука вроде бы шагнула далеко вперед. Видимо, Николай Борисович обладал крепкой нервной системой, что стало залогом его долголетия. К тому же в качестве отдыха он постоянно менял виды занятий, а не валялся на многочисленных диванах в не менее многочисленных имениях[170]. «Гимнастика для ума», «ученые прихоти» тоже приносили немало пользы княжескому здоровью.

Неизв. художник. «Торжественный выезд коронационной процессии из Петровского дворца в Москве». Акварель.

Важно, что и царь, и князь при решении вопроса об отставке сохранили лицо. В глазах завистников и сплетников, каковых у Юсупова, как и у всякого выдающегося человека, имелось предостаточно, его отставка носила отнюдь не скандальный, а исключительно добровольный характер. О ее истинных причинах знали только двое, тогда как пресловутому «общественному мнению» пришлось довольствоваться сплетнями о состоянии здоровья князя Николая Борисовича — катарах, подагре и иных статьях Медицинской энциклопедии.

Спустя совсем немного времени Николая Борисовича вновь пришлось призвать на государственную службу — сначала негласно, а потом уже и в официальном порядке. Император понял, что для поддержания собственного не слишком завидного общественного положения необходимо использовать высокий общественный статус князя Юсупова, который он наработал годами честной службы «на благо царя и Отечества». Между тем Николай Борисович за короткое время «отпуска» вновь запустил и прекрасно отладил машину своего собственного хозяйства.

Хроника жизни князя Юсупова первых десяти лет 19-го столетия долгие годы оставалась «terra incognita» для его биографов. Даже в научном каталоге юбилейной выставки «Ученая прихоть» об этом времени можно найти самые противоречивые сведения. В разных изданиях о жизни Николая Борисовича после отставки 1802 года авторы рассказывали весьма неожиданные вещи, но большинство из них сходилось в том, что с 1802 или, на худой конец, с 1804 по 1810 годы князь провел в длительном заграничном путешествии.

На самом деле сиятельному князю пришлось уподобиться простому русскому купцу или управляющему имением и активно налаживать свое собственное дело — открывать новые фабрики, модернизировать производство на старых, приводить в порядок управление обширными сельскохозяйственными угодьями.

Хроника событий жизни Николая Борисовича в первое десятилетие XIX века складывалась следующим образом[171].

В январе — марте 1800 года Юсупов побывал в главной своей вотчине — курской слободе Ракитной, проехав для этого Москву, Московскую, Тульскую, Орловскую и Курскую губернии. Именно в этой поездке выяснилась подлинная картина не слишком приглядного экономического состояния княжеского хозяйства.

И. П. Витали. «Бюст князя Н. Б. Юсупова». ГРМ. Из Юсуповского дворца в Петербурге.

1 марта 1801 года убит император Павел Петрович.

В июле 1801 года князь прибыл в Москву для подготовки коронации императора Александра I в качестве Верховного Коронационного Маршала.

В ноябре Юсупов едет в Ракитную, возвращается в Москву 3 декабря и вскоре уезжает в Петербург, а возвращается в первопрестольную в конце декабря.

В 1802 году Николай Борисович приезжает в Москву в сентябре месяце (дата отъезда в Петербург неизвестна). В октябре князь едет в Ракитную.

Январь 1803 года Юсупов встретил в Москве. 10 марта он опять уезжает в Ракитную. В апреле и мае князь совершает поездку в Очаков, Одессу, Крым и по Северному Причерноморью, изучая возможность покупки новых земель. В августе возвращается в Москву, а в сентябре уезжает в Петербург.

В январе 1804 года Николай Борисович возвращается в Москву, а 15 февраля начинается его дальнее путешествие в Астрахань, которое оканчивается возвращением в Москву в марте, по весеннему бездорожью.

В мае Юсупов едет в Петербург, который покидает в августе месяце, а в сентябре из Москвы переезжает в Ракитную. В октябре Николай Борисович вновь в Москве, где проводит зиму.

В мае 1805 года князь едет из Москвы в Ракитную. 24 июля — приезд в Москву и отъезд в Ракитную в октябре. В ноябре Николай Борисович возвращается в Москву, где вновь проводит зиму.

1806 год, видимо, не был занят длительными поездками. Князь покупал имение Васильевское на Воробьевых горах и занимался московскими делами.

В июле 1807 года Николай Борисович отправился в Ракитную, откуда возвратился в августе в Москву и сразу же отправился в Петербург. В сентябре он опять в Москве.

В начале марта 1808 года Николай Борисович уезжает в Ракитную, а 28 марта 1808 выезжает оттуда в последнее заграничное путешествие.

1 июня 1808 года князь прибывает в Париж; в начале июля едет в Вену, куда приезжает 15-го числа того же месяца. В конце июля Николай Борисович вновь в Париже.

1809 год проходит в заграничном путешествии.

В мае 1810 года Юсупов приезжает в Россию; в июне-июле живет в Ракитной. 10 июля возвращается в Москву. 5 августа князь едет в Петербург и возвращается в Москву 20 октября.

Результатом всех многотрудных переездов и деловых путешествий князя по России стало серьезное упорядочение его хозяйства и резкое увеличение доходов.

Произведя хозяйственную реформу и обеспечив себя бесперебойным финансированием, Николай Борисович смог исполнить давнюю свою мечту — в очередной раз отправиться в чужие края. Князь, вероятно, догадывался, что в силу почтенного возраста эта поездка может оказаться для него последней. 28 марта 1808 года он выехал из слободы Ракитной в далекое и, кажется, приятное путешествие.

Формальным поводом для заграничной поездки служила, как водится, необходимость в поправлении здоровья, — в последние десятилетия жизни Юсупов частенько хворал, а заграничные врачи и климат всегда у нас почитались много лучше отечественных. Вроде бы имелась еще необходимость в пополнении коллекций, в изучении новых веяний европейской культуры. Хотелось послушать музыкальные новинки. Короче, внешних поводов оказалось немало. Был, однако, повод и тайный — много более серьезный, тщательно скрытый от посторонних глаз.

Начало 19-го столетия — череда политических, военных и финансовых неудач Российской империи. Желторотые «младореформаторы», друзья императора Александра I, в короткий срок довели страну до кризиса практически всех отраслей государственной жизни. После ряда блестящих побед А. В. Суворова, одержанных в конце царствования Павла I, русские войска, лишенные опытного полководца и внятных геополитических установок, терпели одно поражение за другим. «Корсиканское чудовище», ставшее императором французов под именем Наполеона I, все больше и больше заставляло считаться с собой монархов Европы.

Позорное поражение русско-австрийской армии при Аустерлице в декабре 1805 года, вынужденной вести военные действия по одобренному Александром I бездарному плану австрийцев, неуемные аппетиты Наполеона, его желание захватить не только Англию, но и вообще весь европейский континент, — все эти обстоятельства приводили русского царя в отчаяние. Он прекрасно понимал, что страна может ускользнуть из рук. «Властитель слабый и лукавый», далеко не идеальный правитель громадного государства, Александр I все же осознавал, что русской государственной машине после Аустерлица необходим перерыв для сосредоточения всех сил на подготовке к отражению возможного нападения Наполеона непосредственно на Россию. Для этой «передышки» русский царь заключил с Наполеоном позорный мирный договор. В неминуемость будущей войны с императором французов император русский не сомневался, хотя политиком, равно как и полководцем, всю жизнь оставался откровенно никудышным. К тому же император Александр I не оставлял призрачной надежды перехитрить «корсиканское чудовище», усыпить его бдительность.

Неизв. художник. «Встреча Александра I и Наполеона в Тильзите». Рис. начала XIX в.

Возвращение «екатерининских орлов», а равно и Павловских чиновников к управлению государственной машиной осуществлялось Александром постепенно. Понятно, что востребован оказался и князь Юсупов — один из первых сановников минувших царствований.

«Салон Наполеона I». Открытка 1900-х гг. Собр. автора.

Не сложно представить себе чувства, испытанные императором во время памятной беседы с немолодым уже вельможей, чью карьеру Александр I прервал в самом расцвете даже не в силу какой-то своей личной неприязни к князю, а только из-за необходимости следовать в фарватере грядущих, но так и неосуществленных государственных реформ. Наверное, царю приходилось просить, приходилось унижаться перед богатым и умным князем, который всегда умел указать собеседнику его настоящее место, а равно и показать свою независимость от власть предержащих. Противнее всего оказалось то, что Николай Борисович щелкал императора по носу сквозь маску учтивости и даже некоторого подобострастия, столь свойственного людям, знакомым с тонкостями восточного этикета. Правда, у Александра I имелось одно похвальное качество — он умел в нужный момент наступить на свою гордость, словно бы понимал всю собственную ничтожность как государственного деятеля. К тому же на редкость стройный царь был до противности толстокож…

Властитель слабый и лукавый,

Плешивый щеголь, враг труда,

Нечаянно пригретый славой,

Над нами царствовал тогда.

Лучше Пушкина и об Александре I не скажешь. И все же, думается мне, царь взывал не к личным чувствам Юсупова, а князь, в свою очередь, прислушивался не только к журчанию императорской речи. Оба понимали острую необходимость в успешном осуществлении для блага и даже для спасения России порученного Николаю Борисовичу тайного задания. Понятно, что открытых архивов тайной дипломатии не существует. Поэтому дальнейший мой рассказ — не более чем реконструкция, подкрепленная лишь косвенными фактами. Читатель волен верить ей или думать, что Николай Борисович спешно выехал в чужие края действительно только для того, чтобы подлечить подагру, познакомиться с музыкальными новинками и прикупить еще пару сотен картин для своего обширнейшего собрания…

Так или иначе, но Юсупов отправился к Наполеону с весьма деликатной миссией. Ему предстояло выступить в роли… тайной свахи. Как водится в политике, при этом красота невесты и некоторая уродливость жениха особой роли не играли. Вступить в союз предлагалось отнюдь не мужчине и женщине, а двум великим государствам.

Деликатность миссии Николая Борисовича заключалась в том, что об этих «матримониальных» переговорах никто не должен был догадаться. Видимо, даже русское посольство не ставилось в известность, дабы не создавать излишнего шума, а ведь во главе его стоял близкий друг Николая Борисовича князь А. Б. Куракин. Князь Юсупов изображал из себя богатого путешественника, интересующегося прекрасным и пополняющего свою знаменитую коллекцию произведений искусства. Как и в давней истории с Римским папой, Юсупов успешно делал вид, что является всего лишь частным лицом. Кстати, сестер Александра 1 несколько раз безуспешно сватали Наполеону и официальные русские дипломатические миссии. Юсупову же предоставлялся последний шанс, почему его поездка обставлялась такой тайной. К тому же в России издавна считалось, что всякую свадьбу легко сглазить — что крестьянскую, что императорскую. Знатоков этого искусства всегда хватало, тогда как хорошие свахи все же находились нечасто.

В. Л. Боровиковский. «Портрет князя А. Б. Куракина». 1801–1802 гг. ГТГ. Посол России во Франции в 1809–1812 гг.

Когда же приехал Юсупов в Париж? В 1802, 1804 или 1806 годах? Об отъезде князя в чужие края в 1808 году писала крупный специалист по французскому искусству Н. Т. Унанянц. Последняя дата (1806 год) обоснована Л. Ю. Савинской, авторитетным знатоком истории формирования юсуповских художественных коллекций. В. И. Иванова в 2002 году нашла в Юсуповском архиве князя письмо от 1 июня 1808 года, которое не оставляет сомнений в иной, подлинной хронологии событий. 28 марта 1808 года Юсупов выехал из слободы Ракитной в Париж, куда и приехал 1 июня того же, 1808 года, а уже в 1810 году вернулся в Россию[172].

На основе разрозненных документов, найденных в Юсуповском архиве В. И. Ивановой, можно предположительно реконструировать хронику событий последнего путешествия Николая Борисовича в чужие края[173]. В разрешении некоторых проблем сомнения у меня остались, особенно в степени масонского посвящения Юсупова и в датировке отдельных его переездов за пределами России, но в основном картина складывалась приблизительно следующим образом.

Князь ехал на переговоры к Наполеону с предложением политического союза с Россией. Гарантией соблюдения договоренностей должна была стать… любимая сестра императора Александра — великая княжна Анна Павловна, которой предстояло занять трон низвергнутой «корсиканским чудовищем» императрицы Жозефины — любимой, между прочим, жены Бонапарта.

Попасть во дворец Наполеона «за просто так» рядовому, в общем-то, русскому князю, отставному министру представлялось довольно затруднительным. Даже русский посол обыкновенно дожидался аудиенции не один день, а вот Николай Борисович не только молниеносно получил доступ к «корсиканскому чудовищу», но и был принят им самым сердечным образом. И это притом, что отношения между Россией и Францией на официальном уровне оставались предельно натянутыми.

В чем же причина столь странного поведения Наполеона? Думается, в дисциплине. Дисциплина того же свойства заставила и Николая Борисовича, пожилого уже человека, далеко не самым лучшим образом себя чувствовавшего и не испытывавшего особых личных симпатий к царю Александру, отправиться в Париж. Дисциплина была масонская. Некоторые исследователи и в наши дни полагают, что судьбы мира решают в переговорах между собой именно масоны, а отнюдь не дипломаты и президенты, но так думать — это их личное право. О том, что князь Николай Борисович предположительно являлся одним из немногих русских масонов высшей степени посвящения, я уже писал. Наполеон тоже немало помахал молоточком и фартуком «вольных каменщиков», дабы стать императором французов. Документов тому, разумеется, нет, но логика событий сама более или менее четко ставит все на свои места.

Замечу в скобках, что в последнее время в отечественной печати появилось немало трудов, посвященных истории русского масонства. Все они очень добротны и полны, когда речь касается масонов низшей и средней степени посвящения. Когда же перо масонского историка касается лиц посвященных в высшие степени, тут чернила неожиданно скоро высыхают, а реки информации превращаются в скромный «фонтан слез», из которого падают лишь те капельки, что запрограммированы создавшим его механиком…

П. А. Шестаков? Вид улицы в Архангельском. Середина XIX века. ГМУА.

Повторюсь, что не располагаю какими-либо конкретными документами о масонстве и степени посвящения князя Николая Борисовича. Мой рассказ — не более чем версия. Читатель волен думать, что Наполеон и иные «сильные мира сего» столь радушно принимали Николая Борисовича исключительно «за красивые глаза», как гласит русская народная присказка. Восточные глаза у Юсупова действительно были очень красивы, если судить по его многочисленным портретам. Вот и сейчас, когда я пишу эти строки, он смотрит на меня с литографии И. Вивьена своими прекрасными глазами и как будто предупреждает, чтобы я не написал чего лишнего…

В тайных масонских книгах содержатся такие слова, определяющие значение многих событий. Вероятно, князь Николай Борисович мог их читать: «Как некий микрокосмос, сиречь — малый мир, в любое десятилетие рождаются связанные своими судьбами люди. И будут их линии пересекаться, взаимно уничтожаясь или помогая друг другу расти…»

«Казнь Людовика XVI». Гравюра XVIII в.

В последнее десятилетие XVIII века, возвращаясь из Европы в Россию под конец своей блестящей дипломатической карьеры, Николай Борисович покидал прекрасную Францию накануне ее страшного разгрома революционерами. Спустя совсем немного по историческим меркам времени он возвратился в совершенно другую страну. Иным оказалось в ней все — от политиков и полководцев до литераторов, художников и даже художественного стиля. Бывшие булочники и сапожники занимали дворцы герцогов и баронов, вершили политику государства.

Юсупов побывал в Версале, прекраснейшей резиденции французских королей, где еще так недавно принимали его казненные на гильотине Людовик XVI и Мария-Антуанетта. Версаль и после страшных революционных погромов производил неизгладимое художественное впечатление. Дворцовый парк, как и прежде, завораживал и не отпускал от себя всякого посетителя, обладавшего хоть малым чувством прекрасного.

Версаль. Парковый фасад дворца. Открытка 1912 г. Из собрания автора.

1 июня 1808 года Николай Борисович прибыл в Париж, где провел почти целый месяц в переговорах с Наполеоном. В начале июля Юсупов отправился в Австрию (женой Наполеона потом стала австриячка). 15 июля князь прибыл в Вену, в конце июля — возвратился в Париж. Визит в Австрию носил явно не «туристический» характер; такого рода поездки скорее напоминают современную «челночную дипломатию», что еще раз подтверждает подлинные причины этого заграничного путешествия. Торг с австрийцами, традиционно весьма ненадежными союзниками России, ни к чему хорошему не привел. Вена старалась обеспечить, прежде всего, свою безопасность и сидеть, согласно своей любимой привычке, на двух стульях сразу.

Надо заметить, что почта тогда работала не слишком скоро; письма в Россию и из России во Францию доставлялись неделями. Поэтому до получения новых инструкций с родины между раундами переговоров устраивались длительные перерывы. Приличия ради и для собственного удовольствия Николай Борисович вел и в Вене, и в Париже жизнь типичного иностранного аристократа-путешественника — его постоянно видели то в опере, то в великосветских салонах, а то и при Дворе Наполеона — как и подобает обыкновенному путешествующему вельможе.

Париж. Колоннада Лувра. Фотогр. 2-й половины XIX в.

Увы, дипломатические успехи Николая Борисовича на сей раз оказались весьма незначительны — и вовсе не по причине дурно выполненного князем поручения. Просто расклад европейской политики складывался далеко не в пользу России. Война между великими державами представлялась неизбежной. Однако своими тайными дипломатическими маневрами Николаю Борисовичу удалось оттянуть непосредственное начало боевых действий, что позволило изменить расстановку сил на политическом и частью на военном фронте. Хитрый дипломат и опытный полководец М. И. Кутузов, будущий князь Смоленский и почетный член Петербургского и Московского Английских клубов, благодаря этой «оттяжке» вскоре добился подписания мира с извечным противником России и потенциальным союзником Наполеона — Турцией. Под руководством другого почетного члена клубов и дальнего родственника и друга Юсупова — князя П. И. Багратиона началась передислокация и частичная реорганизация русской армии. На подготовку к войне необходимо было время, которое помогли выиграть, в том числе и дипломатические маневры князя Юсупова.

Император Франции после нескольких раундов переговоров, надо полагать, не без грусти простился с русским собеседником — людей со столь тонким и острым умом во все времена встречалось немного. Без малого два года довольно тесного общения открыли перед Наполеоном истинные достоинства князя Николая Борисовича.

Для Юсупова же постоянно оказалась открыта императорская ложа в театре, что говорит о глубоком уважении, которое испытывал к прирожденному русскому аристократу французский император. Как раз про императорскую ложу князь Н. Б. Юсупов-младший опубликовал весьма квелую историю, свидетельствующую о том, что в Париже капельдинеры были хорошо вышколены, и в них при Наполеоне уж не осталось ни капли революционного духа.

«Расскажем здесь происшествие, случившееся во время пребывания Князя в Париже, — пишет Николай Борисович Юсупов-внук. — Когда он прибыл туда и был принят при дворе Наполеона I-го со всем почетом, соответственным его высокому значению, Наполеон, показывая особое уважение к нему, предоставил ему право присутствовать при всех спектаклях в императорской ложе, благосклонность, которой дотоле пользовались одни владетельные особы царственного рода. — В один вечер, когда князь Николай Борисович прибыл в театр, придверник ложи, полагая ошибку, остановил его вопросом: „Вы Король?“ — „Нет, — отвечал с достоинством Николай Борисович. — Я Русский Князь“, и придверник почтительно поклонясь, отворил императорскую ложу»[174].

Этот короткий рассказ — еще одно косвенное свидетельство истинного положения Юсупова в наполеоновской Франции. Вопреки сообщению внука, Николай Борисович тогда никакой особо почетной должности не занимал, оставаясь рядовым отставным русским министром, каковых в любой стране всегда не один десяток найдется.

Увы, политическое сватовство не состоялось. Наполеон предпочел союзу с Россией союз с Австрией. Великую княжну Анну Павловну вскоре после отъезда Юсупова из Парижа заменила австрийская эрцгерцогиня Мария-Луиза. Сразу после поражения Наполеона и отречения его от трона австриячка поспешила в родные «Палестины» или Альпы, а брак оказался признан «как бы не бывшим». «Орленок» — сын и наследник Наполеона стал всего лишь героем пьесы Эдмона Ростана.

Гобелен Императорской шпалерной мануфактуры. Дар Наполеона I кн. Н. Б. Юсупову (?). ГЭ.

Николай Борисович в качестве неудачной «свахи» получил от Бонапарта щедрые дары, своеобразные отступные. Франция не самостийная Украина, где в подобных случаях ограничиваются тыквой или кавуном, то есть арбузом. Несколько гобеленов работы Императорской шпалерной мануфактуры дополнял уникальный севрский сервиз — в фарфоре Юсупов знал толк. Рассказывали еще о севрских парных вазах. Вероятно, только этими подарками не обошлись, но… не совсем добровольное перемещение значительного числа художественных ценностей после октября 1917 года способствовало тому, что сведения о дарах Наполеона «затерялись».

В предвоенной Европе Николай Борисович оказался, что называется, в родной стихии. Он покупал картины, статуи, графику, новинки литературы и старинные книги. Основательно пополнилось нотное собрание князя, а сам он услышал все новомодные музыкальные сочинения.

Школа Гудона. «Зима». Юсуповский дворец.

Рассказ о пополнении во Франции княжеской коллекции, о методах закупки и заказа им картин, о ценах художественного рынка мне хочется предварить хозяйственным посланием Юсупова из Парижа к управляющему Ракитянской вотчиной И. М. Щербакову. Оно написано в первые дни пребывания князя в столице прекрасной Франции.

«Иван Матвеевич,

Я приехал в Париж и пробуду несколько недель. Прошу выполнить все, что было мною предписано. Ибо, как вам известно, точность — душа порядка. Я надеюсь достать настоящих шпанских баранов и ежели мне удасса их иметь, то как не трудно, до Ракитной их доставлю. Между рабочею порой бурты (земляная насыпь для выщелачивания селитры. — примеч. В. И. Ивановой) не останавливать, также если можно продать в городах просо, то заделать ращеты, чтобы перевозить наймом…

Я замечаю затем, что опасаюсь, чтобы в скирдах хлеб не попортился от времени, и для того прошу посмотреть, хорошо ли сверху оные скирды закрыты, риги также чтоб были отделаны, и машину, которая, надеюсь, уже из Москвы привезена и теперь на месте и в действии, и чтоб мастер, которой привезти постараюсь, дабы исправить старую молотильню, которую я видел в риге, прошу, как он будет оную ставить, чтобы слесарь-старик писаревской тут был и чтобы он после мог, естли что попортится, исправить. Старайся ради бога, чтобы остановки в поставке сукна не было и чтобы на фабрике, не ленясь, работали, и отпиши, нет ли из „комиссариата“ какого повеления о цвете сукон…, ибо, как вам известно, брусковой краски употреблять нельзя по возвышению цен на оную…»[175].

В переводе на более понятный язык письмо звучит следующим образом — в перерывах между важнейшими переговорами с Наполеоном, посещениями театров и мастерских художников Юсупов волнуется о том, хорошо ли скирды с хлебом укрыты и не слишком ли дорога краска для крашения сукна. Не на кого хозяйство оставить «бедному» князю, о каждой мелочи волнуйся…

Политика — политикой, скирды — скирдами, а коллекционер Юсупов в Париже не забывал о своем страстном увлечении искусством. Князь возобновил старые связи в художественных кругах, завел новые и стал покупать картины и статуи, как может показаться, едва ли не без счету. На самом деле счет, если так можно выразиться, в княжеских покупках имелся. Он искал произведения, раскрывающие определенные сюжеты, дабы при развеске составить из них художественные ансамбли, посвященные одной теме. Сегодня относительно полно сохранились только два из созданных князем ансамблей — салоны Гюбера Робера в Архангельском.

В благородном деле собирательства опять же не обошлось без масонских лож и тайн. Так, Николаю Борисовичу очень хотелось иметь у себя оригинальную картину «живописца императора и императора живописи» Жака Луи Давида. Заказчиков у первого художника Франции имелось предостаточно. Вельможи и познатнее Юсупова покорно ждали своей очереди по несколько лет, но масонская дисциплина и тут сыграла свою роль — Давид никак не чуждался общества «вольных каменщиков». Великий художник неожиданно быстро согласился написать для Николая Борисовича картину на античный сюжет. Правда, для этого князь, в свою очередь, обязывался выполнить небольшое предварительное условие — купить картину «бедного» художника, точнее — художницы.

Анжелика Монже. «Тезей и Пейрифой». ГМУА.

У Давида имелась ученица — Анжелика Монже. Как-то раз «бедная» мадам Анжелика сочинила обширное полотно «Тезей и Пейрифой», которое выставила в «Салоне» и которое во Франции никто не хотел покупать. Типичная дамская живопись и тогда не сильно ценилась. Картина была большая и парадная, но не более того, зато художница считалась просто красавицей. Вот Давид и составил своей милой ученице протекцию. Николаю Борисовичу пришлось не только приобрести этот холст, но и выплатить за него громадную сумму, в несколько раз превышавшую реальную стоимость сего шедевра «дамского искусства».

Дабы великий Давид не обманул, порешили следующим образом — Юсупов для начала заплатит госпоже Анжелике две тысячи ливров аванса, а остальные четыре отдаст лишь после того, как Давид, в свою очередь, напишет для него шедевр.

Автограф Анжелики Монже.

В отместку князь Юсупов порядком поизмывался над первым живописцем Наполеона. Давид принужден был не только оговаривать с Николаем Борисовичем сюжет и позы героев картины, но даже переписывать непонравившиеся князю куски. Впрочем, разошлись все довольные — Юсупов — картиной «Сафо и Фаон», Давид — громадным гонораром в двенадцать тысяч ливров. Благо, русские и украинские крепостные крестьяне князя усиленно трудились для пополнения Юсуповской казны и коллекций. Более того, Юсупов и Давид расстались, можно сказать, друзьями. Приобретенные во время путешествия многочисленные картины для Юсуповского собрания готовились к отправке в Россию в мастерской главного живописца Наполеона.

«Я знаю, как они прекрасны, — писал Давид в письме к Николаю Борисовичу в Москву 1 октября 1811 года о картинах, — и поэтому я не осмеливаюсь принять полностью на свой счет все похвальные слова, которые Вы изволите мне говорить, … припишите их, князь, той радости, которую я и другие, работающие для Вашего Превосходительства, испытывают при мысли, что их труды будут оценены столь просвещенным князем, страстнымпочитателем и знатоком искусства, который умеет входить во все противоречия и сложности, которые переживает художник, желая наилучшим образом выполнить свою работу»[176].

Ж. Л. Давид. «Сафо и Фаон». Из собрания князя Н. Б. Юсупова. ГЭ.

Эти слова свидетельствуют о том, что под маской внешней учтивости между князем и художником скрывались вполне человеческие отношения и симпатии.

Во время последнего заграничного путешествия Николай Борисович покупал произведения преимущественно французских художников, как старых, так и современных. До этого в княжеской коллекции преобладали работы итальянских и голландских мастеров.

В Юсуповском архиве находится немало писем художников, преимущественно французских, обращенных к Николаю Борисовичу, периода его второго заграничного путешествия. Князь был дружен со знаменитым Жаном Батистом Грезом; сохранилась и частью опубликована их переписка[177]. Юсупову удалось собрать крупнейшую в России коллекцию картин выдающегося художника. Развешенные вместе, они производили впечатление выдающегося художественного ансамбля. Теперь значительная их часть канула в небытие. В музее-усадьбе «Архангельское» хранится только одна работа мастера.

Ж. Б. Грез. «Письмо». ГМУА.

Напротив, только официальные отношения связывали Николая Борисовича с любимым учеником Давида Антуаном Жаном Гро. Ему князь заказал громадный конный портрет своего сына Бориса Николаевича. В портрете, по мысли Николая Борисовича, причудливо соединилось несоединимое — символика Мальтийского Ордена и татарский костюм мальчика. Гро никогда не видел портретируемого. Лицо писалось по живописной миниатюре. В былые времена портрет этот непременно украшал парадную столовую в Архангельском. После переходов в советское время из одного музейного собрания в другое теперь он украшает экспозицию московского Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, а в родовом имении осталась старая ремесленная копия.

Порой в княжескую коллекцию попадали не оригинальные произведения, а старые копии, зачастую исполненные хорошими мастерами. Юсупов отнюдь не пренебрегал ими, более того, старался, чтобы произведения больших мастеров хотя бы в копиях оказывались в России, рассматривая их в качестве самостоятельных произведений искусства. Не случайно, еще живя в Риме, князь мечтал перевезти на Родину «все достойное, что есть в Вечном городе из художеств», дабы исполнить тем самым как собственные художественные замыслы, так и будущего императора Павла Петровича, столь характерные для людей эпохи Просвещения.

А. Гро. «Конный портрет кн. Б. Н. Юсупова». ГМИИ.

И еще один маленький штрих к портрету Николая Борисовича времен его последнего путешествия по Европе. Юсупов, кажется, не был бы самим собой, если бы не привез из-за границы в дополнение к коллекциям еще «кое-что» прекрасное — новую пассию. «Мамзель Софья Степановна», как именовали ее в России, приехала не одна, а с сыном Алексеем, разумеется, Николаевичем.

Первоначально чувство к ней, надо полагать, оказалось очень сильным. «Мамзель» пользовалась моментом, сколько могла. Она получала ежемесячно 300 рублей только на карманные расходы. Ей оплачивался и стол, и богатые туалеты. Всевозможным подношениям не было конца. Более того, «мамзель» нашла нужным продать князю даже привезенные с собой серебряные вещи и кухонную медную посуду. Сын «мамзели» обучался за счет Юсупова танцам и рисованию.

Архангельское. Парадный двор Главного усадебного дома. Фотогр. 1910-х гг.

Через год московской жизни Софья Степановна обнаглела до того, что стала претендовать на молочную ферму в только что приобретенном Архангельском. Тогда ей без особых церемоний указали на место. Сохранились сведения, что вскоре она приняла предложение выйти замуж за некоего кухмейстера, после чего в официальных документах стала именоваться уже «Мадам Денос». Вместе с князем «мадама» спасалась от своих соотечественников-французов в Астрахани. В Астраханских же степях след ее теряется[178].

В 1810 году, в первые месяцы по возвращении из-за границы, князь Юсупов волей-неволей стал участником почти детективной истории. Николай Борисович, как помнит читатель, всегда много внимания уделял увеличению своих земельных владений, вполне разумно полагая, что земля и крепостные при умелом ведении хозяйства могут стать надежным источником постоянного дохода. К тому же почти при каждом своем имении Николай Борисович заводил то или иное производство, пусть и небольших размеров, но непременно приносящее доход. В 1810 году Юсупову представился случай купить у вдовы князя Николая Алексеевича Голицына, княгини Марии Адамовны, имение, ставшее подлинной жемчужиной рода — будущее знаменитое Архангельское, которое тогда, пусть — в недоделанном виде, обремененное долгами и частичным запустением, производило огромное впечатление. Голицыны приходились Юсупову по сестре родней, почему ему явно не хотелось, чтобы такое драгоценное поместье ушло из семьи.

Однако прежде Николаю Борисовичу пришлось выдержать настоящее сражение с Иваном Александровичем Нарышкиным — дальним царским родственником по линии матери Петра Великого, известным сплетником, волокитой, карточным шулером, ставшим княжеским конкурентом в деле покупки Архангельского. Разумеется, к нему Николай Борисович лично никогда не обращался, писем не писал, предпочитая ловко построенную интригу за спиной противника…[179].

Б. Ш. Митуар (?). «Кн. Н. А. Голицын». ГМУА.

Многие интересные документы об «Архангельской эпопее» нашла в архиве Юсуповых В. И. Иванова[180].

10 июля 1810 года Юсупов, уже вернувшийся из дальних стран в Россию, узнает о назначении дня торгов по продаже Архангельского. У князя не имелось свободных денег, имелись обширные долги, но Архангельское купить очень хотелось. Три недели, вплоть по 4 августа, Николай Борисович проводит в лихорадочных поисках средств и путей обхода конкурента. Он постоянно консультируется со знающими людьми — князем М. П. Голицыным, графом И. А. Остерманом, всякого рода чиновниками и «повытчиками». 4 или 5 августа Юсупов уезжает в Петербург, дабы поскорее сбыть с рук свой «Фонтанный дом» на Садовой в казну.

Нетерпение по поводу покупки Архангельского князь изливает в письмах из Петербурга к своему управляющему И. М. Щедрину, бывшему крепостному холопу, между прочим. Неоднократно упоминаемый в письмах А. А. Арсеньев выступал в качестве доверенного лица владелицы имения. Позднее он становится одним из близких князю людей, но пока было не до заведения или поддержания дружбы.

Закладная доска Большого дома в Архангельском. 1784 г. ГМУА.

«Иван Щедрин.

Признаюсь тебе, что мне очень хочется купить Архангельское.

То и прошу тебя все старания приложить, чтобы оное досталось по дешевке. Посему сходи к Арсеньеву и скажи, что на его письмо по первой почте буду отвечать, ибо я теперь занят продажей или на продаже моего дома. Все сие должно скоро решиться, и я по первой почте его уведомлю и буду благодарить за сообщение.

Ты же сходи к нему и скажи ему, что я даю ту же цену, что Нарышкин, то есть двести десять тысяч рублей и прибавлю еще пять тысяч; семьдесят тысяч при совершении купчей…»

«Иван Щедрин.

Ежели я куплю до истечения сего года то по пропорции и что собрано хлеба и сена, то есть, ежели я куплю до 1-го сентября, то за 4 месяца мне должно оставить и сена, и урожай хлеба… Но все сие отдаю на твою волю и что исполнишь, то так тому и быть.

И также опись всякой мебели и чтобы не было у нас по недоразумению каких споров и неудовольствия…»

«Иван Щедрин.

Ожидаю от тебя ответа по архангельскому делу. Надеюсь, что ты все старания приложил о окончании его, ибо мне хочется за собой оное имение иметь, то ежели за 215 тысяч не согласится Арсеньев, то старайся торговаться на добавке и ежели уже нельзя дешевле получить, то за ту цену, которую он просит, то есть за двести пятьдесят тысяч…

Никола де Куртейль. „Архангельское. Дворец „Каприз“ и парк“. Рисунок 1820-х гг. ГМУА.

Я почти Петербургский дом продал в казну за 350 тысяч…»

«Иван Щедрин.

Надеюсь, что ты кончил дело о Архангельском, то прошу тебя дать ему задаток и к окончанию, то есть купчую писать. Деньги, которые должно ему дать при заключении, обождать до моего приезду…»

«Иван Щедрин.

Я согласен на условия, которые сделал я Александру Александровичу Арсеньеву.

Заемное письмо я перешлю как можно скорее, ибо я ожидаю верную оказию…»[181]

Понятно, что дело перепиской с собственным управляющим ограничиться не могло. Юсупов пишет самому Арсеньеву. Здесь тон писем совсем иной. Более того, В. И. Иванова подметила одну любопытную деталь филологического свойства — вопреки правилам, в подписи на письме Николай Борисович допустил своеобразную рокировку начальных букв: слово «Слуга» написано с заглавной буквы, тогда как важный «князь» с маленькой. Это сознательный прием, используемый Юсуповым для того, чтобы наглядно показать высшую степень своей признательности адресату. На рубеже XVIII и XIX столетий на такие мелочи обращалось пристальное внимание[182].

Неизв. художник. «Дворец Каприз». ГМУА.

«Милостивый государь!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.