На фронт

На фронт

Там нас собралось несколько сот: кто из госпиталей, кто из тюрьмы, кто по возрасту подошел. Выстроили в две шеренги на плацу, и, начиная с правого фланга, идут трое офицеров с блокнотами, как оказалось, «покупатели». Один записывает много, другой меньше, а третий совсем мало. Спрашивают меня:

— С госпиталя?

— Да.

— В каких войсках служил?

— Артиллерия.

Один: «Это мой, второй дивизион». А третий, с пустым блокнотом, спрашивает: «Гражданская специальность?» Отвечаю: «Техник-механик по тракторам и автомобилям». Второй вычеркивает, а третий: «Это мой, в первый дивизион!» Первый дивизион-это механики-водители САУ, второй — наводчики, третий — заряжающие. Отдельный учебный САП (самоходно-артиллерийский полк) находился на окраине Свердловска: слева полк за забором, справа — лес сосновый. Курсы были ускоренные, и мы за месяц — танкисты. Группы шли потоком: одни идут на фронт, другие вслед за ними. И так конвейером. За недельку до окончания ночью тревога, зашли в казарму офицеры, срочно сформировали 25 экипажей, утром на самолет и на Белгород — на Курскую дугу.

Вскоре и наш поток созрел, погрузили на машины и на Уралмашзавод получать самоходки. Когда мы начали учебу, с конвейера шли «СУ-122», а как началась орловско-курская битва, как появились «Тигры», завод моментально перестроился на «СУ-85», на нее поставили зенитную пушку с прямым выстрелом 1200 метров. Снаряды были в основном бронебойными и по 4 штуки давали подкалиберных. Правда, на фронте в них не было необходимости — и бронебойные прошивали «Тигра» легко, а подкалиберные портят пушку.

Прямо с завода — на вокзал: там уже стоял длинный состав с платформами и несколько теплушек. Туда мы, еще салаги, с трудом доехали сами, а грузили уже водители-асы, заводские.

В один эшелон поместили два полка- 1446-й и 1445-й, — в основном мы были уже знакомы по учебе. Едем, куда — не знаем, думали, на фронт. Нет — под Москву, в Пушкино. Там выгрузили, и опять ждем свою судьбу. Оба полка попали в 5-ю танковую армию РГК под командованием Ротмистрова. 5-я танковая участвовала в боях под Прохоровкой, были потери, и вот ей сразу дали два полка. В полку 16 самоходок — четыре батареи по четыре самоходки.

Пробыли мы под Москвой недельку-другую, опять погрузка и — через Полтаву в Тростянец, где нас и выгрузили. ОтТростянца своим ходом до Запорожья, там шли бои за этот город. Уже была осень, ехали только ночью без огней. Был строгий приказ по армии: если поломалась машина по вине экипажа — расстрел на месте, если по вине механика-водителя — расстрел водителя и командира. В нашем экипаже я был самым старшим, т. к. уже был в боях, остальным это только предстояло.

Близость фронта заметна по всполохам орудийных выстрелов, гулу канонады, может быть, завтра нам в бой. В последние часы моя «сука» (так звали «СУ-85») что-то стала барахлить, добавляю газ, а она отстает — мотор не тянет. Доложил командиру, он — езжай! Я настоял на своем, свернул в лесополосу, заглушил мотор, а уже прошли последние машины полка. Хочу найти причину болезни мотора. Экипаж обычно едет наверху, кому холодно-ложится на жалюзи, там вентилятор гонит теплый воздух. С жа-л юзей поднимается заряжающий и говорит: «Что это у меня одежда скользкая?» Подходит к фаре, просит включить ее малость. Я включил на секунду, и разразился хохот. Заряжающий был похож на черта, весь черный, лицо, руки тоже, весь в отработке.[9] «Командир, ты чего хохочешь, нас расстреляют, а ты ржешь!» Пусть хоть расстреляют, но все равно смешно. На «Виллисе» вскоре подъехал помпотех полка, а я уже установил причину. Посмотрел на выхлопные трубы: одна сухая, другая мокрая, значит, не работала эта половина двигателя.

— Чего стоите?

— Товарищ майор, докладываю: поломка в двигателе.

— Стоять здесь, никуда не отлучаться, завтра разберемся, виноваты — расстреляем.

Он уехал, а мы остались с невеселыми думами, а там, впереди, куда ушли самоходки, явно слышна война. Рассвело, осмотрелись — мы стоим у кромки оврага, а за оврагом село, дымки идут с дымарей, а у нас и покушать нечего. Говорю командиру — поехали через овраг, остановимся у какой-нибудь бабки, она нас покормит. «Ты что, приказ слышал, стоять и никуда ни шагу!» Все же я его уговорил, потихоньку на одной секции доехали до села, заехали во двор, стали поддеревом, а бой уже гремит невдалеке. Вскоре мимо нас начали везти раненых, был один и наш, рассказывает: такой-то экипаж на фугасе подорвался — все погибли, другую самоходку «Тигр» сжег, взорвались свои боеприпасы, весь экипаж погиб. Так было дурно на душе — я согласен был быть на месте тех экипажей, что погибли! Выходит, я нарочно угробил свою самоходку? Обращаюсь к самоходке: «Отчего ты, окаянная, меня подвела, позором меня наградила?»

Мы уже позавтракали, едет помпотех: «Почему уехали с того места?» Командир всю вину сложил на меня, а я еще добавил: «Сниму броню, открою левую крышку клапанов, там причина!» Не дав мне объяснять дальше, помпотех опять пригрозил уже мне расстрелом и уехал. Я все же открыл крышку клапанов, а там оборвались болты стоек клапанов. Насос горючее подает, оно не сгорает, часть уходит в выхлопную трубу, больше — в картер. Масляный насос подает его в масляный бак, с бака через пробку на днище самоходки, а мотор с днища выдул масло на заряжающего. Еще раз заехал помпотех, все же осмотрел двигатель и сказал, что пришлеттягач и нас отбуксируют в село Желтое. Там СПАМ (сборный пункт аварийных машин), и нам заменят мотор.

Тягач — это такой же танк, списанный, без башни и пушки — подъехал, прицепили мы мою «суку» и двинулись. На СПАМе подошла бригада ремонтников, быстро раздели броню, открутили мотор, кран его вытащил, привезли новый мотор. Ну, осталось каких-то 2–3 часа работы, и мы на своей машине поедем в бой. Не тут-то было! Приходит командир полка:

— Чего стоите?! Немедленно в бой, немец фронт прорвал!

— Скоро исправят и пойдем.

— Там стоит исправная самоходка, садитесь и вслед за колонной!

Приказ есть приказ, пересели, завел ту, вторая скорость ничего, третью включил, сзади грохот, четвертую и пятую включить не могу. Уже смеркалось, ехали вдоль посадки, я свернул вправо и остановился. Командир машины: «Ну, теперь нас точно расстреляют!» Вскоре и помпо-техунас: «Что еще?!» Я доложил. «Ну, тебя, умник, наверное расстреляют!» Спасло то, что я еще во дворе СПАМа заявил о неисправности. Приехала бригада мастеров с новой коробкой передач, стали ее менять, а нас возвратили к уже готовой нашей «суке».

То ли от волнений, то ли от переживаний заболел наш заряжающий, отправили в медсанбат, в каком-то экипаже не хватало командира, остались мы вдвоем — я и наводчик Новоселицкий Геннадий.

Экипажи часто менялись — кого-то ранило, кто-то погиб, так получилось и у нас. Командира прислали буквально на второй день, хуже было с заряжающим, были иногда свободные пехотинцы, но их калачом в танк не заманишь. Однажды сидим на бревне, рядом проходит такой маленький замызганный пехотинец (наши войска немножко отступали), мы безо всякой надежды, шутки ради спрашиваем: «Солдат, а солдат, давай-ка к нам заряжающим!» Согласился, окреп, возмужал, вскоре стал наводчиком, а при встрече в 80-х годах его звали уже не Ваня-Ванек, а Иван Николаевич Кузнецов, гвардии подполковник; был в Сирии, учил сирийцев воевать, дружил с их министром обороны. Рассказывал, что его переход к нам дорого обошелся матери: в части, откуда он ушел, посчитали, что он дезертировал, приходили из органов к матери — где ваш сын? Она испугалась, а когда получила письмо с новым обратным адресом, все утряслось.

Итак, наш экипаж в полном составе.

«Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить:

в танковой бригаде не приходится тужить…»

Мы, самоходчики, придавались 25-й танковой бригаде 29-го корпуса. Два танка и самоходка — это была группа прорыва, в которой у нашей самоходки ставилась задача — «Тигры». Был такой эпизод: идем в атаку, танки впереди, самоходки на 200–300 м позади, атака захлебнулась, танки повернули на 180° и промчались мимо нас, а мы стоим, не знаем, что делать? Из командования с нами случайно оказался помпотех, спрашиваем его, что делать? Дипломатично ответил: вперед за танками! Мы правильно поняли и тоже драпанули.

В том же месте, а уже была не зима и не осень, на нас налетели два самолета и так обнаглели, что чуть ли не колесами задевают: бросают бомбы, стреляют из пушек и пулеметов. Когда они пикируют, мы прячемся по другую сторону самоходки. Израсходовав весь боеприпас и не повредив нас, они улетели, а мы обнаружили слева в лощине «Тигра». Недалеко была скирда соломы, я поставил машину так, чтобы наводчик видел в прицел «Тигра», стрельнули, перебили ему гусеницу. Смотрим, «Тигр» хобот (ствол) поворачивает на нас. Дело дрянь, а с пушкой заминка: Генка-наводчик тянет меня за воротник — давай назад, за скирду! А мне надо податься вперед, чтобы включить заднюю скорость, я еле вырвался, включил скорость, а в это время снаряд ударил в правый угол боевого отделения и выбил неплохую дыру. Задержись я на какую-то сотую долю секунды, нам бы несдобровать. Такс дырой и воевали.

Постепенно продвигались к Кировограду, Знаменке, враг упорно сопротивлялся. Нам надо было овладеть большой деревней. Пехота, артиллерия уже заняли свои позиции, окопались, танки пошли на прорыв. Впереди наших позиций глубокая лощина, противоположный склон более крутой, там немцы. Сходу мы вошли в лощину, правда, два наших танка сожгли «Тигры», которые окопались на высоком скате. В этой балке мы ждали темноты, чтобы ночью взять деревню. Днем нас, скопившихся в балке, утюжили самолеты, но без особого успеха. Ночью мы, несколько машин, ворвались в эту деревню, но что нам делать без «царицы полей»? Холод, вроде тихо, я продрог окончательно, вылез из боевого отделения, залез к товарищам под брезент на жалюзях, тут что-то как ударит по хребту: оказалось, фриц бросил гранату, она попала мне в спину, скатилась и взорвалась. Мы все быстро: «По местам!» Через некоторое время несколько офицеров собрались на совет. Ни в одном танке, ни в самоходках рации не работали, а требуется связь со штабом. Пока они совещались, десантники привели пленного немца, а куда его — сами не определились. Решили расстрелять, поставили к стенке сарая, он умоляет не убивать, но решение было твердое, один офицер из пистолета пару раз клацнул — осечка, у второго тоже. Автоматчик хотел застрелить его из автомата, и та же осечка. Все сильно смазали оружие летней смазкой. Немец ждал, ждал, да, не будь дурак, рванул за угол сарая и был таков.

Кого же послать с донесением? Надо найти опытного водителя. Остановились на мне. Куда ехать? Ориентиром был третий подбитый танк, который пытался выскочить из балки (он еще догорал). Поехали. Перед балкой передовая немцев, какой-то их храбрец выскочил и давай палить из автомата по нам. Добил раненого у нас на броне, я направил машину на него, он — в окоп и вряд ли пострадал. Едем дальше, опять окопы, проскочили без происшествий. Да, со мной еще послали и танк «Т-34» на всякий случай: один не дойдет — второй должен дойти. Он следовал вплотную за мной. Впереди показалась пушка, и часовой ходит вокруг. Почему-то лейтенант посчитал, что это немцы, и приказал: «Дави!» Я проскочил мимо, отъехал метров 50, стал и заглушил мотор, вдруг сильный удар сзади — это танк не успел затормозить и врезался в нас. Командир: «Что ты наделал, сейчас нас немцы расстреляют!» Но слышим сзади мат — какого черта вас тут носит, отдохнуть не даете!! Я завел, двигатель работает, а в танке что-то нарушилось, и пришлось его до штаба тащить на буксире. Донесение понес в штаб лейтенант, а мы — под брезент на жалюзи и уснули. Что там решили, нам не докладывали.

Наутро заняли и мы оборону: наша «СУ-85» стояла напротив подбитого танка, он не сгорел, экипаж цел. На нашу беду, хотел прогреть мотор — стартер не работает. Когда чуть стемнело, мы с Генкой взяли ключи — и в танк. Открыли люк, освободили от хомута стартер, Генка его на плечо (а весит он более 60 кг) и домой. Свой стартер выбросили, а этот установили.

С боями продвигались к Кировоградской области долго — не давался нам железнодорожный узел Знаменка. Уже подморозило, выпал снег. Как в атаку, так немец жжет наши танки: несем большие потери, а успеха нет. И вот командование нашей армии решило провести атаку ночью. Разбили нас на тройки — 2 танка и самоходка — дана команда и вперед! Впереди нас шел «Т-34» 25-й бригады, второй где-то сбоку, и так по всему фронту тройками. Ночь была отличная и лунная, на снегу четко были видны следы. Еду я, еду, лейтенант спрашивает: «Ты хоть след видишь?» Отвечаю: «Нет». «Так куда же ты едешь?» «Вперед», — говорю. «Останови!» Я встал, заглушил мотор, тишина кругом: ни выстрела, ни гула танков не слыхать.

«Что будем делать?» — спрашивает меня. А откуда мне знать — ты командир! Стоим. Сначала лейтенант, за ним заряжающий и наводчик спустились на землю, хлопают сами себя по плечам руками, греются.

Вдруг хлопок, вроде удар чем-то. И «Ой!». Залезаю в машину, помогаю лейтенанту. Спустил он брюки, говорит:

«Здесь болит», — показывает на четверть выше колена. Крови нет, но в полушубке дырка, посмотрели с тыльной части ноги, там, как клавиш баяна, оттопырена кожа. Пуля вошла спереди, прошла через всю ткань ноги и не хватило силы вылететь, только натянула кожу. Где пуля входит, она только треугольником разрывает кожу, а где выходит, там большая рана. Так было и у меня.

Спрашиваю, что будем делать? Двигает плечами — давай чуть подождем. Постояли некоторое время — тишина. Вскоре слышим шум мотора сзади. Оказывается, атака не состоялась, все машины возвратились, кроме нашей «СУ-85», вот по следу и направили искать нашу самоходку. Вылезает командир приехавшей «СУ-85», залезает к нам и спрашивает: «Где вы стоите, в чем дело, приказали разузнать и доложить». Где мы — не знаем, только вот на этом месте ранен наш лейтенант. Быстро сообразив, сказал: «Я его забираю». — «А нам что?» — «Стойте!» Забрал нашего командира и укатил обратно, а мы остались стоять.

Сколько стояли, не помню, позамерзали. Я, как старший, сказал: «Малость проедем вперед, и мотор прогреется, и, может, обстановка прояснится». Так и сделал, проехал, как мне показалось, с полкилометра, не больше, смотрю — виднеются силуэты хат, деревьев. Как оказалось, это была самая окраина Знаменки — одна улица и по бокам несколько домов, впереди нас стоят немецкие пушки, людей нет, и я на всякий случая проехался по ним. Тут начали выбегать из домов немцы. И в этот момент по нашим следам подошли несколько танков и самоходок с десантниками. Завязался бой, верней, расстрел удирающих врагов. (Один здоровенный рыжий детина выскочил из дома, что рядом, и через садок пытался удрать, я по нему выстрелил из пистолета, он упал в вишенках в снег. Утром я решил проведать свою цель: немец лежал на боку, рука торчала, а на ней большое золотое кольцо. Тело остыло, и кольцо легко снялось. Возил с собой до конца войны. Когда приехал, отмечал свой день возвращенья, угостил товарищей — и как-то так получилось, что за пирушкой ушло и кольцо, и пара часов. Остались у меня только отцовские, которые отца не дождались, и некоторое время я ими пользовался.)

К утру почти вся Знаменка была освобождена, наехало много наших войск и рядом с немецкой батареей разместились наши зенитчики со своими, как мы звали, «кому-кому» — 37-мм пушками.

Ждем завтрака, стоим там же. Зенитчики вдруг: «По местам!» — и палят прямо в зенит. Присмотрелся, а между облаков летят два «Ю-88», у одного появился огонек, дальше — больше, и он рухнул где-то в поле.

Ко мне подбегают зенитчики: «Видел?» — «Да». — «Тогда акт подпиши». Говорю: «С пребольшим удовольствием — побольше бы так». Не успел позавтракать, как зенитчики опять: «По местам!» И смотрю — стволы зениток чуть не на земле. Ну, думаю, танки! Тут нарастает гул, зенитки задирают хоботы и бьют по второму «Ю-88», он, видать, решил отомстить за своего сбитого товарища, выследил местонахождение, развернулся и на бреющем полете палил со всех пушек и пулеметов. Но молодцы зенитчики — сбили и этого. Тут же я им подписал и второй акт.

Вскоре командование, предвидя, что немцы попытаются отбить Знаменку, расставило нас по опасным направлениям. Нашу самоходку и танк поставили на железнодорожной ветке у домика путевого обходчика. Людей в нем не было. Мы нашли картофель и решили обед сварганить. Впереди нас была большая скирда, там наши пушкари поставили противотанковую пушку. За скирдой низина и еле виднелось село.

Ребята увлеклись охотой на кроликов, я пошел к самоходке за солью. Глядь на скирду, а артиллеристы бегут во весь дух к нам — знать, что-то неладно! Крикнул: «Тревога! По местам!» Из-за скирды выскакивает бронетранспортер, за ним штук 10 танков. Первым выстрелом зажгли транспортер, затем еще 7 танков, по нам они и выстрелить не успели, так все было внезапно. Бой был короткий, и вскоре к нам подошли пушкари, поблагодарили, а мы их пригласили отведать жареных кролей. Были бои и в других частях города, но, схлопотав под завязку, немец больше не атаковал.

Мы еще немного прошли с боями, но сказались потери и в селе Головковка остановились на пополнение. Моя «СУ-85» с дыркой на углу, пожалуй, была единственная, которая давно израсходовала свой ресурс, и была отправлена в местечко Александрия (я ее и отгонял). И, знаете, как-то жалко было с ней расставаться. Одно утешало, что теперь в последующих выпусках конструкторы усовершенствовали спусковой механизм пушки, чтобы Генка мог сколько угодно смотреть в прицел и держать руку на спуске. А то опоздай я на долю секунды, не угол бы нам отвалило, а лбы наши.

Жили мы у хозяйки в хате, семья — она и ее дочь лет 17–18. Во дворе был склад всего корпуса: в железных бочках водка, в кладовой — мерзлые тушки баранов от пола до потолка. Мы умудрились и тушку умыкнуть, и водки по потребности налить, благо, охраняли склад солдаты из хозвзвода, такой напьется сам и кричит: «Стой, кто идет? С ведром идешь — наливать буду, без ведра — стрелять буду». И стрелял. Правда, в воздух. Как-то ужинаем, заходит солдат, низенький такой, раненый, и спрашивает: «Можно переночевать?» Я, на правах старшего, отвечаю: «Солдат, иди в другой дом, свободных много, а здесь и так тесно». Из другой комнаты выскакивает хозяйка, дочь, плачут, целуют, обнимают. Оказывается, это хозяин сего дома. Как только освободили село, всех отсидевших от войны мужиков брали в армию. Тех, что до прихода немцев еще годами не вышли, обмундировали, а дезертиров в своей одежке и зачастую без винтовок гнали в бой — оружие добудешь там. Таким был и наш хозяин. Недалеко он и дошел, на Корсунь-Шевченковском направлении был ранен и пришел домой лечиться.

Настал конец и нашему блаженству — машинами нас перебросили на родину Шевченко, в район Смилы, туда начала поступать и техника. Сформировались, отдохнувшие. С новой силой и техникой пошли на запад и дошли до села Поповка. Оно находится в низине, западнее — болотистая речка, за ней высокий берег, а на нем передовая — линия окопов немцев, которую мы готовились прорывать. В одно утро комполка капитан Лунев сел в нашу самоходку и приказал ехать вперед, на окопы, а сам высунул голову из люка и начал строчить из автомата. Немцы открыли по нему огонь, и одна пуля пробила ему шею навылет — он осел, его уложили на днище, после доехали до штаба, и там командир полка умер. В это время начальник штаба майор Шевченко, узнав, что случилось с Луневым, разволновался, вышел в садок, туда залетела минометная мина и разорвала начштаба на куски (стягивали части тела с деревьев). А волновался не зря, он знал, что Лунев позавтракал с «подливой» и в пьяном виде ушел «громить немцев».

Похоронили их на перекрестке улиц в этом же селе. Командиром стал выскочка, заместитель командира полка майор Лыков Иван Семенович. И третий заместитель командира полка был тоже майором. С Лыковым начался особый период нашей жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.